Окрестности Доньи Вакуфа. Андрей. Рейд
Проснулся он от звука шагов, по каменным ступеням ведущей в подвал лестницы звонко цокали чьи-то подкованные подошвы. С трудом разлепив заплывшие кровоподтеками веки, он посмотрел на заслонившую лившийся из коридора свет темную фигуру. Голова кружилась и слегка подташнивало, изображение никак не желало фокусироваться на сетчатке глаза, так и норовя расплыться в стороны, потеряв четкие контуры. Да, полицейские над ним потрудились на славу, хорошо, что ему сразу удалось потерять сознание, судя по обилию кровоподтеков и ощущению, что ни одной целой кости в теле не осталось, эти герои тыла обрабатывали его минут десять, никак не меньше. Преодолевая слабость и головокружение, он все-таки поднялся на ноги, готовый дать в меру оставшихся сил отпор вновь пришедшим за ним мучителям. Конечно, не стоило ему стрелять по бутылкам выставленным на стойке в кафане, но это же не повод, чтобы молотить его ногами не оставив в итоге на теле живого места. К тому же кафанщик сам виноват, не надо было воротить морду, когда он попросил пива в долг. А может он морду и не воротил… События вчерашнего вечера вспоминались лишь смутными обрывочными фрагментами, слишком велика оказалась доза принятого алкоголя. Но все равно, просто так расстреливать стойку он наверняка бы не стал, значит, какой-никакой, а повод все-таки имелся. А эти уроды, сразу налетели гурьбой и начали заламывать руки. Ну ничего, он тоже успел пару раз неплохо приложиться к их отожранным в тылу ряхам, а сейчас еще добавит, лишь бы сразу не сбили с ног.
— Андрюха! Аспирант! Ты где, отзовись! — позвал от лестницы знакомый голос.
— Здесь я! — хрипло прокаркал разбитыми варениками губ Андрей. — Кто это?
— Ты чего, паря, совсем допился? Своих не узнаешь? Это же я, Денис!
Стоящая в коридоре фигура зашевелилась и, развернувшись к лестнице, скомандовала:
— Парни, здесь он! Тащите сюда эту свинью!
На лестнице послышалась какая-то возня, неразборчивая ругань и хлесткий звук пощечины. Потом кто-то грузно упал и с грохотом скатился вниз, провожаемый тихим смехом.
— Как на лифте, быстро и качественно, — прокомментировал, отпрыгивая в сторону, Денис. — Ну, вставай, муфлон, не хер тут притворяться, мы тебя пока только потрогали. По-дружески…
Тучный полицейский десетар, оформлявший вчера протокол о задержании Андрея, постанывая, поднялся с пола. В пару его заплывшему со вчерашнего вечера синевой левому глазу, теперь рубиново-красной опухолью наливался правый. Полная симметрия! Андрей невольно улыбнулся, видя, что кто-то из добровольцев довел до логического завершения его вчерашнее начинание.
— Открывай давай, боров! — гаркнул Денис, отвешивая полицейскому ускоряющий пендаль по пятой точке. — Или мы, по-твоему, жить здесь остаться должны?!
По виду жирного десетара было сразу понятно, что уж о чем, о чем, а о таких жильцах в участке, он точно никогда не мечтал. Поминутно загнанно оглядываясь через плечо, он заскрежетал в замках, нацепленных на дверь в отгораживающей часть подвала решетке, ключами от волнения их постоянно путая и не попадая в замочные скважины. Кто-то из спустившихся по лестнице вслед за ним добровольцев направил на камеру луч мощного фонаря и дело пошло веселее. Когда яркий электрический свет выхватил из темноты бетонной коробки разбитое опухшее лицо Андрея, Денис удивленно выматерился.
— Не плохо они тебя отделали, братуха! Чего натворил-то? Неужели перешел улицу на красный свет?
— Точно, — облизывая саднящие содранной эмалью передние зубы, согласился Андрей, и, просунув руку между прутьями решетки, от души вмазал в свисавшее над ремнем брюхо полицейского.
Тот, охнув, согнулся пополам и выронил тяжело брякнувшую о бетон связку ключей на пол.
— Тихо, тихо, брат, потерпи, все потом! — крикнул, перевесившись через перила лестницы Маленький Мук. — А то он так никогда не откроет.
— Правильно, не трогай его пока, — согласился с маленьким добровольцем Денис. — А ты, муфлон, вставай, хорош тут симулировать. Он тебя просто погладил. Пока…
Видимо это многозначительное «пока» произвело на полицейского десетара весьма сильное впечатление, воображение тут же услужливо подсказало, чего можно в принципе ждать от безбашенных и скорых на расправу руссов, славившихся своими дикими выходками и не признававших над собой никакой власти. Картина получалась столь безрадостной, что полицейский горестно охнув, обмяк на полу, потеряв сознание. Это было настолько неожиданно для всех, что на несколько секунд добровольцы просто лишились дара речи и застыли, удивленно переглядываясь. Наконец Денис, растерянно ругаясь, поднял с пола выроненные бравым полицейским ключи и, путаясь в них, все же подобрал подходящий к огромному навесному замку. Скрипнули проржавевшие петли, выпуская узника из заточения. Проходя мимо развалившегося на полу полицейского Андрей все-таки пнул его со всей дури каблуком ботинка в бедро, так, на память. Заодно и излишек распирающей нутро злости выпустил. Так что когда поднялись наверх, он уже не слишком кипел жаждой мести, потому смог оценить всю красоту открывшейся его взору картины.
Двое полицейских в новеньких выглаженных камуфляжках сидели рядком на стульях со стянутыми за спиной руками. Перед ними неторопливо и важно прохаживался Мыкола, увлеченно читая лекцию на тему неукоснительной необходимости для всех тыловых крыс проявлять всемерное почтение к любому фронтовику, а особенно к иностранным гражданам, прибывшим сюда воевать, прикрывая своим телом их жирные задницы. Полицейские так и ели его глазами и слушали раскрыв рот, в буквальном смысле этого слова. Потому что у каждого в распяленных до нельзя челюстях была зажата забитая чуть не в глотку наступательная граната с выдернутой чекой. Предохранительная скоба удерживалась зубами. По лицам несчастных градом струился пот, перемешиваясь со стекавшей из ртов слюной. Глаза были настолько ошалелыми, что Андрей в какой-то момент даже пожалел, попавших в такой переплет, служителей порядка.
— О! Андрюха! Бисова детина! — радостно приветствовал его Мыкола. — О, як тоби добре размалевалы! Сам бы краше не сумел.
— Все, заканчивай этот цирк, надо сваливать, пока их товарищи не нагрянули, — как всегда рассудительно заявил Дядя Федор, мирно куривший в углу у выставленного невесть зачем в глубоком тылу в окно пулемета.
— Ну шо, хлопцы, усе поняли, шо я казав? Ну добре, добре… — Мыкола дружески похлопал огромной лапищей обоих полицейских по щекам. — Ну будем прощаться, коли шо не так, извиняйте. Гарно побалакали, но теперь нам пора, бо дела заждалися.
С этими словами он, как ни в чем не бывало, вышел на крыльцо, аккуратно прикрыв за собой двери, не обращая больше никакого внимания на отчаянное мычание несчастных за спиной.
— Ты бы гранатки-то забрал, а, дядя Мыкол, — напомнил ему Андрей. — Гляди, еще и вправду подорвутся, орлики.
— Та ни, — хитро улыбаясь в усы, отвечал запорожец. — Як вони подорвутся, гранаты-то учебные, разве запал рванет, так то же ерунда…
Андрей, несмотря на боль в разбитых губах не смог удержаться от улыбки.
— Так ты чего, учебные гранаты им подсунул? А сам-то где их взял?
— Где взял, где взял? Купил… — под общий хохот отозвался Мыкола.
Перед воротами в полицейский участок с жутким взвизгом тормозов остановились два вихрем подлетевших внедорожника, набитых вооруженными людьми в камуфляже.
— От блин, дождались, — досадливо сплюнул Дядя Федор, поудобнее пристраивая небрежно висевший на груди чешский «Скорпион». — Говорил, быстрее сваливать надо.
— Теперешто нас всех заарестуют! — тонким детским голоском пискнул здоровенный Саша Мороз. — Ой, мамочки, я их боюсь!
— Просто так не возьмут. Еще глянем, кто кого! — задорно вскинул подбородок Денис.
— Глядите, это же командир! — растеряно охнул где-то сзади Маленький Мук. — Точно, командир, и воевода с ним!
Действительно из тормознувшего у самых створок ворот джипа неспешно выбирался сам воевода Орич, а с переднего сиденья лихо спрыгнул на землю Воронцов.
Немая сцена длилась несколько минут, потом Воронцов угрожающе нахмурившись, шагнул навстречу потупившимся добровольцам.
— Так… — зловеще протянул он. — Как обычно! Все те же на манеже! И наш узник тоже уже на свободе! Поздравляю, молодой человек, очень метко стреляете. Кафанщик выставил счет в три ваших месячных зарплаты. Это за вчерашнее. А сегодня, как там себя чувствует дежурная смена полиции, не подскажете? Нет? Молчите? Язык проглотили? Может, ты мне расскажешь, Дядя Федор? Или ты, Мыкола? Ну ладно эти молодые отморозки с сорванными башнями, но вы то! Вы! Взрослые серьезные люди и туда же!
— А чего они, командир? — глядя себе под ноги, все же буркнул в ответ Дядя Федор.
— А ничего, родной, ничего… — сладким голосом пропел Воронцов. — Они должны были нашему юному другу медаль выдать за расстрел кафаны, да еще денежную премию приплатить. Так что ли?
— Ну бить его тоже не надо было…
— Да ты что? А полицейские как, все целы? Аспирант что вчера так и сдался, как овечка? Расскажи кому-нибудь, кто вас чертей впервые видит, может тогда прокатит… А мне уши полоскать не надо, ладно?
Добровольцы что-то неразброчиво заворчали.
— Что? Вы еще чем-то недовольны? — Воронцов сурово сдвинул брови.
Трудно было не поверить в искренность его гнева, если бы не воевода, выглядывающий из-за его спины и портивший все впечатление широкой улыбкой, добровольцы вполне могли испугаться. Воевода же явно испытывал немалую гордость за своих руссов сумевших так ловко вызволить товарища из полицейского участка.
— Почему вы вечно лезете поперек батьки в пекло?! — продолжал меж тем бушевать Воронцов. — Что в заднице свербит?! На кукан сесть не терпится?! Мы с воеводой между прочим уже обо всем договорились с полицейским начальством. Нам сейчас Аспиранта отдали бы с извинениями, а вы… Эх! Теперь опять ходить по кабинетам доказывать, что вы не просто неуправляемая банда отморозков, а боевое подразделение, приносящее реальную пользу на фронте… Доиграетесь ведь, помяните мое слово, доиграетесь…
— Да мы все понимаем, командир… — примирительно начал Дядя Федор. — Что ты нас как детей воспитываешь?
— Да потому что дети вы и есть! Мальчонки с яйцами! Что вы понимаете? Ты еще скажи, раскаиваетесь! Особенно вот этот с наглой мордой!
— Я больше не буду! — с вызовом заявил Денис, в которого ткнулся командирский палец.
Воронцов аж подпрыгнул от такой наглости, но тут воевода что-то шепнул ему на ухо, и командир сменил гнев на милость.
— Ладно, потом будем разбираться, а сейчас мухой все по машинам. Ну, быстрее! Трассером!
Повторять приглашение дважды добровольцы не заставили, с похвальной резвостью втиснувшись в итак забитые четниками джипы.
Ехали весело, встретившийся на выезде из города полицейский патруль приветствовали улюлюканьем и всеми неприличными жестами, которые только пришли на ум. Полицейские угрюмо отворачивались, делая вид, что ничего не замечают, и весь этот шум гам к ним вовсе даже и не относится.
Андрей в общем веселье участия не принимал, он вообще редко веселился в последнее время. После гибели Милицы, его как будто подменили, прежде открытый и общительный парень замкнулся в себе и полностью потерял интерес к жизни. Добровольцы видели происшедшую с ним перемену, но не представляли, чем можно помочь в такой ситуации. Примерно месяц после рокового выстрела хорватского снайпера Аспирант каждую ночь в одиночку выбирался на нейтралку, в надежде отыскать убившего Русалку врага, но тщетно, хорват больше не появлялся и никак не давал о себе знать. Андрей ходил к командиру, прося взять его в какую-нибудь акцию, разведвыход или налет на позиции противника, но как назло на участке четы Орича в тот момент царило затишье. Однако сжигающая парня изнутри ненависть требовала выхода, залить ее пожар можно было только чудовищными дозами ракии, которые он поглощал ежевечерне, иногда в компании других добровольцев, а если те отказывались, то и в одиночку. Выпив же он становился буен, рвался в бой, по любому поводу лез в драку. Это собственно и стало основной причиной попадания в конце концов в полицейский участок. Вообще полиция обычно старалась лишний раз с добровольцами, особенно русскими, не связываться, но тут видно Аспирант уже окончательно перешел черту дозволенного.
Подъехав к дому, в котором квартировали добровольцы, джипы дружно остановились, и Воронцов дал команду вылезать. Подавая пример, сам первым выпрыгнул из машины и, разминая ноги, прошелся по захламленному двору. Мыкола и Дядя Федор, быстро переглянувшись, исчезли внутри дома, хоть немного прибраться, оба считались здесь за старожилов и не хотели ударить в грязь лицом, если бы командир решил зайти в гости и наткнулся вдруг на художественно развешенные Муком на люстре гранаты или еще какую-нибудь абстракцию в этом роде. Воронцов, разглядев их маневр, не спешно закурил и, щурясь, глядел на небо, подставляя лицо ласковым солнечным лучам. Выжидал. Наконец на крыльце возник Мыкола и, широко улыбаясь от уха до уха, будто и не было давешней выволочки, обратился к командиру:
— А шо, Дмытрыю Сергеевичу, заходьте до нас у гости! Щас снидать будем!
— Спасибо, Мыкола. Зайду, — пряча улыбку, согласился Воронцов. — Вот только стол накрывать не надо. Разговор у нас будет серьезный, так что обедать после сядете.
Добровольцы уже чинно расселись вокруг стоявшего посреди самой большой комнаты, считавшейся гостиной, стола и исподтишка с любопытством поглядывали на Воронцова. Что-то командир скажет? Сейчас они напоминали примерных учеников в классе, ожидающих строгого учителя. Чистенькие, аккуратненькие, на лицах написано предельное внимание. Даже Аспирант, сменивший забрызганную кровью камуфляжную куртку на спортивную кофту и умывшийся, выглядел теперь более-менее прилично. Зашедший с улицы Воронцов при виде этой картины невольно саркастически хмыкнул, уж больно не вязался вид этих чинных и хорошо воспитанных молодых людей с теми отморозками, что всего час назад штурмом взяли полицейский участок.
— Ну что ж, господа хорошие, — начал он, усаживаясь на предусмотрительно приготовленный для него стул. — Считайте, что вам очень повезло. Про ваши мелкие шалости командование готово забыть.
Он обвел собравшихся за столом пристальным взглядом, отмечая и веселые искорки, блеснувшие в глазах Дениса, и тупое безразличие Аспиранта, и сдержанный интерес опытного Дяди Федора. Все они на произнесенное реагировали по-разному, и сами они были разными, по неведомым причинам собранные судьбой в единое подразделение, крепкое и спаянное, прошедшее проверку вражеским огнем и куда более разрушительным для подобных групп временем. Готовое за своего перегрызть глотку кому угодно, только недавно видели впечатляющий пример. Отличная боевая группа. Лучшая в бригаде, а возможно и на всем фронте, и именно поэтому ему предстояло сейчас отправить ее на смерть. Потому что такова судьба всех лучших — погибать самыми первыми.
— Я не случайно сказал, что вы несколько поторопились с освобождением Аспиранта. Мы с воеводой действительно приехали за ним, и его отдали бы нам по доброй воле и с извинениями…
— Извинения не слишком большая плата за разбитую морду, — проворчал себе под нос Денис. — А так они надолго запомнят, кого можно трогать, а кого нет…
Воронцов внимательно посмотрел на него и под тяжелым командирским взглядом нарушитель дисциплины смущенно замолк.
— Я могу продолжать? Спасибо, — язвительно поблагодарил строптивого добровольца Дмитрий Сергеевич.
На самом деле эта пауза нужна была ему для того, чтобы собраться с духом, перед тем, как он произнесет то главное, ради чего к ним приехал, а вовсе не для того, чтобы поставить на место зарвавшегося боевика. Но, как говорится, одно другому не мешает.
— Так вот, — глубоко вздохнув, продолжил Воронцов. — Отпустить Аспиранта приказали с самого верха. Потому что нашей группе поручено особое задание. Сложное и опасное, такое, с которым можем справиться только мы и больше никто.
Добровольцы затаили дыхание, ожидая продолжения.
— Нам поручено, скрытно выйти в тыл врага на участке хорватского батальона. Совершить форсированный марш и взорвать оружейную фабрику в Витезе. Эта фабрика снабжает патронами весь мусульманский фронт в районе Травника. Так что ее уничтожение вызовет не малый эффект, сами понимаете.
— Ни хрена себе, — выдохнул Денис. — Вот то насыпем мусликам перцу на хвост! Это я понимаю!
Остальные тоже оживленно загалдели, обсуждая перспективы столь масштабной акции, даже в глазах последнее время ко всему безучастного Аспиранта зажегся мрачный огонь. Лишь рассудительный Дядя Федор молча качал головой, что-то прикидывая в уме. Поймав пристальный взгляд командира, он вопрошающе вскинул голову. "Да, — беззвучно ответил ему одними глазами Воронцов. — Да. Ты прав, старый вояка. Живыми оттуда вернуться немногие. Но идти все равно надо. Так что молчи, пусть пока они радуются, как дети. Это единственное, что мы можем для них сейчас сделать".
Андрей подставил разгоряченную щеку легкому прохладному ветерку, чутко прислушался к шумевшему вокруг ночному лесу и, не услышав ничего подозрительного, тенью скользнул вдоль просеки. По другой ее стороне так же призрачно-бесшумно крался Денис. Линия обороны хорватского батальона давно осталась позади, но осторожность все равно следовало соблюдать предельную. Никакой предварительной разведки территории произвести не удалось, полеты самолетов были запрещены, и ни один летчик не рискнул бы подняться в воздух, опасаясь немедленной расправы со стороны контролирующих небо миротворческих сил. Потому о данных воздушной разведки можно было забыть, агентурная же, работала из рук вон плохо. Так что никакой информации о точном расположении частей и подразделений противника за передним краем они не имели, прокладывая свой маршрут, что называется на ощупь, ощетинившись во все стороны дозорами, призванными заранее обнаружить присутствие врага. Основное ядро группы, состоявшее из Воронцова, Дяди Федора, Мыколы и еще двух добровольцев шло по самой просеке, полагаясь на бдительность высланных вперед разведчиков. По сторонам на расстоянии в сотню метров топали парные боковые дозоры, а замыкающими шли Саша Мороз и примкнувший к русской группе сербский доброволец.
Андрей скользил от дерева к дереву, изредка бросая взгляд на другую сторону залитой лунным светом просеки, чтобы проверить, как там Денис, не отстал ли. Тот махал ему рукой, показывая, что все в порядке и вполне можно двигаться дальше. Сейчас Аспиранта больше всего волновали мысли о минах. Карты минных полей в изобилии усеявших территорию республики не было ни у кого, и никто в целом мире не мог дать гарантию, что они сейчас не движутся по одному из них. А можно было нарваться даже не на полноценное минное поле, а на разбросанные с помощью артиллерийских снарядов на удачу «лепестки». Маленькая железка меньше ладони, а наступишь, и тебе оторвет ступню. Всю оставшуюся жизнь придется жить неполноценным инвалидом. Правда в их конкретном случае такая жизнь станет чрезвычайно не долгой, возможности доставить раненого в госпиталь до окончания операции не будет, а это равносильно смертному приговору. Андрей не боялся смерти, после гибели Милицы, весь окружающий мир стал пустым и уныло черно-белым, он абсолютно не держался за жизнь в нем, не видя больше в ее бестолковой суете ни смысла, ни ценности. Но вот возможность стать беспомощным калекой, обузой для товарищей, его пугала всерьез. Оттого он нервно вглядывался в покрытую перегнившей листвой землю под ногами в надежде вовремя разглядеть тонкую проволоку растяжки, или блеснувший из-под небрежной маскировки корпус нажимной мины. Понимал, что ночью это практически нереально, но упорно продолжал таращить слезившиеся от напряжения глаза.
Здесь следовало быть особенно осторожным, просека выводила их к самому подножью горы Колы, у которой раскинулось большое мусульманское село Нимица. Именно там с комфортом обосновались французские миротворцы из контингента ООН, загнав своих менее амбициозных коллег из Бангладеш на заснеженные вершины горного массива. Связываться с французами было нельзя, потому требовалась вся возможная бдительность, чтобы проскочить краем деревенских полей, не встревожив их посты. Конечно, миротворцы, это не мусульмане, стрелять, если на них не нападать, не станут, но если группа будет раскрыта, ей точно не дадут выполнить порученное задание.
Неожиданно лес кончился, разом оборвавшись у грунтовой проселочной дороги. Просека уперлась в нее, расширяясь корячащейся трухлявыми полусгнившими пеньками вырубкой. Дальше шла нетронутая целина деревенского поля, а где-то на самом горизонте виднелись редкие огоньки, горевшие в окнах Нимицы. Андрей встал, у самой дороги, надежно укутанный тенью крайних деревьев. Чуть левее также настороженно замер Денис. Ветер доносил со стороны села теплый уютный дух жилья и свежевыпеченного хлеба, заставляя истекать слюной изрядно проголодавшихся за время пути добровольцев. Слышался собачий лай, не настороженный и злой, а ленивый дежурный, призванный дать понять любому незваному гостю, что четвероногие сторожа начеку и исправно несут свою каждодневную службу.
Бесшумно возникшие из лесной темени добровольцы подошли к замершим у дороги дозорным.
— Ну что, командир, как дальше двинем? — хриплым шепотом спросил Воронцова Дядя Федор.
Тот задумался, ясно было, что село нужно обойти и как можно дальше, чтобы напрочь исключить возможность случайной встречи с местными жителями или миротворцами. Миротворцы вроде бы, по информации по каким-то тайным каналам полученной воеводой, по ночам не патрулировали, но стопроцентной гарантии никто дать естественно, не мог. К тому же, как показывала практика, именно в самый неподходящий момент всегда появится, либо молодой придурок из местных, ищущий романтического уединения с зазнобой, либо еще какой деревенский лунатик, любитель ночных прогулок. А даже если своевременно кончить такого деятеля, все равно его пропажа быстро обнаружится и раньше времени насторожит врага, а то и выдаст наличие в тылу диверсионной группы, это уж зависит от того, насколько толковые следопыты будут таинственное исчезновение разматывать. Всех следов все равно не уберешь. Так что по всему выходило, что идти следовало по лесу, огибая широким крюком селение. Но уж очень не хотелось командиру выбирать этот маршрут. Мало того, что на и так не короткий путь до места намеченной дневки набрасывался солидный кусок в десяток километров. Так еще и пройти их придется по непролазной чаще и бурелому, что ночью тоже не большое удовольствие, да еще того и гляди, кто-нибудь подвернет или вывихнет ногу, даже плевое растяжение связок в рейде грозило обернуться серьезной проблемой. А можно было все же рискнуть и, соблюдая все меры предосторожности, двинуться по удобной грунтовке, оставаясь постоянно в тени отбрасываемой пышными кронами деревьев, в полной готовностью мгновенно нырнуть с дороги в лесную чащу при малейшем признаке замеченной дозорными опасности.
— По дороге пойдем, — принял наконец решение Воронцов. — Денис и Аспирант, как раньше впереди, на расстоянии видимости. И смотрите мне там, деятели. Не дай бог вам лишний раз таблом щелкнуть. Один боковой дозор по кромке леса. Замыкающие прежним порядком. Остальные вдоль обочины за мной цепочкой, интервал пять метров.
— Ох, стремно это все, командир, — уныло вздохнул осторожный Дядя Федор.
— Сам знаю, — огрызнулся Воронцов. — Но, кто не рискует…
— Тот пьет водку на чужих поминках, — мрачно закончил за него доброволец.
— Сплюнь, накаркаешь! — всерьез озлился командир. — Все! Закончили базар! Аспирант, Денис! Вы что, еще здесь?! Давай вперед! Остальные, разобрались!
Маленький отряд, вытянувшись цепочкой, прячась в неверных высвеченных луной тенях, двинулся вдоль дороги.
Ксавье Лакруа качнулся на стуле, откинувшись спиной на широкий подоконник забранного мелкой противогранатной сеткой окна, потянулся сладко, до хруста позвонков и ленивым движением уцепив пластиковую бутыль с минералкой, сделал затяжной глоток. Холодная влага приятно пролилась по пищеводу, забулькав в желудке. Местной водой даже очищенной фильтрами Ксавье брезговал. Кто знает, чего ждать от этих дикарей, к тому же столько лет живших при коммунистическом режиме? Ведь всем известно, что коммуняки отличаются полнейшим раздолбайством даже в самых элементарных и насущных вопросах, таких, например, как та же самая очистка воды. Наверняка облеченные властью начальники разворовали все, что можно и нельзя при строительстве очистных сооружений, и теперь из водопроводного крана течет та же самая вода, что цветет буро-зеленой тиной в ближайшей речке. Нет уж, увольте, пить эту гадость он не станет, ни за какие деньги, в конце концов, ему здесь не так много и платят, чтобы оставить в этих чертовых горах все здоровье. Хватит и того, что приходится есть пищу приготовленную из местных продуктов, содержание холестерина в которой неизбежно зашкаливает все мыслимые нормы. Так что уж на поставку минеральной воды из родной Франции правительство просто обязано разориться. Да, правительство, собственно и не возражало. Военнослужащие французского контингента ООН обеспечивались всегда по высшему разряду, не говоря уж о регулярно капавшем на их банковские счета денежном содержании, бывшем гораздо выше, чем у их коллег на родине. Однако сержант Лакруа принадлежал к той породе людей, которые по жизни считают себя чем-то обделенными и вечно не довольны сложившимся положением, мир для них всегда предстает в черном свете, как бы он не был сверкающ и ярок в действительности.
Сержант раздраженно отбросил пустую бутылку в угол комнаты. Сидящий спиной к нему и внимательно вглядывающийся в экран компьютерного монитора капрал, удивленно обернулся на звук.
— Что случилось?
— Ничего, просто эта долбанная вода закончилась.
— И что? Ее полный холодильник. Пойди и возьми себе еще бутылку.
— Пойди и возьми… — недовольно проворчал себе под нос Лакруа. — Хотел бы я знать, какого дьявола мне надо куда-то идти едва захочется пить? Почему нельзя поставить еще один холодильник здесь? И вообще у всех офицеров персональные холодильники в их комнатах, а нам как нищим приходится пользоваться одним на всех.
— Потому что они офицеры, а ты нет, — рассудительно произнес капрал, не отрываясь от монитора. — На них государство затратило столько денег, что теперь просто вынуждено проявлять заботу.
— Подумаешь… — презрительно пробурчал Лакруа.
Умом он, конечно, понимал справедливость сказанного напарником, но в силу дурного характера просто не мог не оставить за собой последнего слова. К тому же было бы кому уступать, ведь капрал даже не был настоящим французом. Поляк из эмигрантов времен Второй Мировой. Его дед сбежал из родной страны, когда туда пришли немцы, по-крайней мере Жан сам так рассказывал. Кстати, непонятно, с какой такой радости этого пшека зовут Жаном, пусть бы звался Збышеком или как у них там еще принято. И вообще, чего он забыл в их полку. Раз уж ты поляк, то иди служить в Иностранный легион, там тебе самое место, а вовсе не в строю честных французов. Постепенно накрутив себя этими мыслями, Лакруа почувствовал настоятельную необходимость немедленно поставить на место этого выскочку, посмевшего делать ему замечания.
— Эй, капрал, — начал он. — Скажи мне, а почему у тебя такое имя? Ты ведь не настоящий француз? Так какого дьявола у тебя французское имя? Какое ты имеешь право его носить?
Поляк бросил на него быстрый взгляд и, не отвечая, снова уткнулся в монитор.
— Я, кажется, задал тебе вопрос, капрал? — еще больше взъярился Лакруа, поняв, что его просто игнорируют. — Ты обязан отвечать, когда к тебе обращается старший по воинскому званию!
Жан тяжело вздохнул и с обреченным видом повернулся к разбушевавшемуся сержанту.
— Мне, кажется, что ваш вопрос некорректен, сержант. Больше того, от него отдает расизмом. Если вы понимаете, о чем я говорю. Сдается мне, что по окончании дежурства я должен буду подать рапорт о случившемся…
Слушая эту отповедь Лакруа все больше мрачнел, чертов ублюдок был абсолютно прав. Конечно, ничего такого в сказанном им не было, но это как посмотреть. При желании можно расценить как угодно. А с расизмом сейчас очень строго, получить клеймо националиста ничего не стоит, достаточно лишь не вовремя ляпнуть что-нибудь, что будет расценено, как унижение человека другой национальности, и готово. Отметка на всю жизнь. Потом вволю крови попортят всевозможные надзорные органы.
— Так что, сержант, вас все еще интересует мое польское происхождение? — язвительно осведомился, торжествующий победу капрал.
По экрану монитора, на котором схематично отражалась карта окружающей местности, пробежала легкая рябь и вдруг на темной линии, обозначавшей бегущую вдоль окраины села дорогу, ярко проклюнулись мигающие красные точки. Сержант на секунду замер с открытым ртом. Принявший эту реакцию, за испуг, вызванный его угрозой, капрал самодовольно усмехнулся, но в следующую секунду, резкий повелительный окрик сержанта, вернул его с небес на грешную землю.
— Движение в контролируемом секторе!
Доведенные до автоматизма в учебном центре навыки сработали сами по себе и еще раньше, чем сержант успел договорить, пальцы капрала уже летели по клавиатуре, в стремительном танце вводя необходимые установки, коды и пароли, для получения максимально полной информации по обнаруженным объектам. Все споры, разногласия и дурное настроение были мгновенно забыты, сейчас двое людей представляли собой единый, слаженный боевой механизм, без нервов и лишних эмоций делающий предназначенную ему работу. Сержант, склонившись над портативным ноутбуком, вводил идущую с основного компьютера информацию, сразу же запустив программу расшифровки. Включенный диктофон фиксировал его наблюдения.
— Группа из одиннадцати человек, движется по границе сектора Б-3 в боевом порядке. Впереди охранение из двух человек. Боковой дозор слева по ходу движения — два человека. Замыкание на расстоянии сто метров от основной группы — два человека. Все одиннадцать человек вооружены легким стрелковым оружием, — стараясь произносить слова как можно разборчивее, надиктовывал капрал.
Сержант снял трубку полевого телефона.
— Слушаю, третий пост, — моментально отозвался голос сегодняшнего дежурного офицера лейтенанта Девро.
— Докладывает сержант Лакруа. Обнаружено движение вооруженных людей на границе сектора Б-3. Одиннадцать человек с легким стрелковым оружием. Пересекают сектор с востока на запад. Предположительно сербская диверсионная группа.
— Отлично, сержант, продолжайте наблюдение. Доклад каждые десять минут. В случае изменения направления движения, или иных происшествий, сообщать немедленно.
— Есть, выполняю.
Сержант Лакруа облегченно перевел дух, их пост свою задачу выполнил, подозрительное движение в секторе обнаружено своевременно, дежурному офицеру доложено. А дальше уже не их забота, дальше хоть трава не расти… Пусть этими сербскими людоедами занимаются тревожные группы. Местные вообще страшные люди, дикари, ничего не поделаешь, никаких понятий о международных правилах ведения войны и нормах гуманизма. Но сербы страшны в особенности, еще на подготовке в учебном центре он наслушался леденящих душу историй об их коварстве и жестокости, потому даже после нескольких месяцев пребывания в стране вовсе не горел желанием с ними встречаться. Пусть с сербскими диверсантами работают специально обученные матерые волкодавы, на то им надбавку за риск и платят.
В отличие от сержанта, работа лейтенанта Девро только начиналась. Получив от поста радиолокационной разведки подобный доклад, он должен был немедленно направить в район обнаружения предполагаемых диверсантов специальную дежурную группу, которая уже и вынудила бы сербов не солоно хлебавши вернуться на подконтрольную территорию, отказавшись от дальнейшего исполнения своих планов, какими бы они ни были. Так бы лейтенант и поступил в обычной ситуации, но сейчас на привычную и отработанную схему накладывалось одно немаловажное обстоятельство. Дело происходило ночью, а согласно недавно вышедшему распоряжению генерала Макензи, командовавшего всеми миротворцами, включая французских, покидать в темное время суток охраняемую территорию городков и лагерей категорически запрещалось. Приказ был продиктован участившимися случаями нападения на миротворцев, довольно часто приводящими к гибели военнослужащих контингента ООН, а также захвату их техники и вооружения. Как правило, в заранее подготовленные засады ООНовцы влетали именно по ночам.
Итак, посылать на перехват тревожную группу было нельзя, но что-то предпринять следовало обязательно. Еще не растерявший деятельного заряда и служебного энтузиазма привитого во время учебы лейтенант колебался не больше минуты, по истечении которой, напустив на себя строгий и уверенный вид, потребовал у дежурного радиста связь с полковником Эженом, командовавшим французским батальоном. Несмотря на показную уверенность в своей правоте внутри у лейтенанта все просто выворачивалось от страха. Полковник был известен своим крутым нравом и вряд ли внеплановый подъем среди ночи мог добавить ему хорошего настроения. Однако доложил лейтенант четко и твердо, залпом выпалив в эфир давно подготовленную и обкатанную фразу:
— Господин полковник, в секторе Б-3 постом радиолокационной разведки зафиксировано скрытное передвижение вооруженных людей. По непроверенным данным это сербская диверсионная группа, выдвигающаяся в тыл мусульмано-хорватских формирований. Прошу разрешения на перехват. Докладывал третий дежурный батальона лейтенант Девро.
Какое-то время холодный эфир лишь равнодушно шипел в наушниках вспотевшего от волнения лейтенанта. Полковник переваривал полученную информацию.
— Выход тревожной группы запрещаю, — донесся, наконец, до офицера сухой ответ полковника.
В голосе командира батальона не было и следа сонливости или расслабленной ленцы, будто его и не подняли несколько минут назад с постели. Лейтенант все же отважился уточнить:
— Но ведь сербы явно идут на нарушение перемирия, и наш долг…
— Лейтенант, — мягко прервал его полковник. — Наш долг в первую очередь вернуть домой в целости и сохранности наших солдат. Не берите на себя лишнюю ответственность. Зачем нам рисковать жизнью французских парней? Это может оказаться ловушкой, а если и нет, то результат ночного боя очень трудно предсказать заранее, вполне возможно, что мы понесем потери… Для чего это нам нужно? Пусть о сербах заботятся те, кому они собираются сделать гадость. Я прав? То-то… Продолжайте наблюдение за группой, в любой момент вы должны по-моему запросу выдать точные координаты ее местоположения, вплоть до выхода сербов из вашей зоны ответственности. А я сейчас свяжусь с командиром мусульманской бригады и передам ему необходимую информацию.
«Мозготряс», подпрыгивая на дорожных колдобинах, несся во весь опор. Командир, захваченный азартом ночной гонки, нетерпеливо тискал кулаки, то и дело покрикивал на водителя, понуждая его выжимать все возможное и невозможное из итак дребезжащей всеми своими запчастями машины. Петрович спокойно дремал, откинувшись в удобном кресле, ему подобные эскапады были глубоко до лампочки. Вот если бы сербская диверсионная группа появилась у них в тылу благодаря хитрой оперативной комбинации, в которой ключевую роль сыграли разработанные им собственноручно планы, тогда да. Тогда бы он тоже подпрыгивал от волнения, входя в заключительную фазу операции. А так все получилось слишком просто, неинтересно и даже вроде бы неспортивно. Подумаешь, велика заслуга повязать диверсов, которых не ты сам обнаружил или выманил под засаду, а на блюдечке преподнес абсолютно чужой дядя, будто подачку бросил. С некоторых пор аналитика уже не будоражили и не привлекали лихие перестрелки, он стремился переиграть противника умом, а не меткостью и скоростью реакции. Поэтому ночной подъем, для реализации полученной через третьи руки информации, воспринял без малейшего энтузиазма.
— Сворачивай! Сворачивай, проскочишь! — дрожащим от нетерпения голосом взвыл Роман, делая движение руками, будто пытался вырвать у водителя руль.
К счастью он сумел вовремя совладать с эмоциями и отдернул пальцы, так и не коснувшись «баранки». Сидевший за рулем «шимпанзенок» удивленно покосился на обычно сдержанного и невозмутимого командира, правда, никак его невольный жест не прокомментировал, побоялся. «Мозготряс» выкатился на неприметную лесную стежку, запрыгал по толстым, вылезшим поперек тропинки корням, зашуршали молодой листвой по крыше кабины ветки деревьев, забарабанили в окна.
— Все, хорош! Здесь останавливай!
Машину наскоро замаскировали в кстати подвернувшемся кустарнике. Оставили водилу и еще одного из бойцов наблюдать, а сами быстрым шагом, почти бегом вернулись обратно к дороге. Именно по этой грунтовке и топала сербская группа. Диверсов вполне можно было понять: скрытые ночной темнотой, они надеялись, проскочив по нормальной дороге до рассвета сделать солидный переход в глубь чужой территории. По лесным кушерям да еще ночью далеко не утопаешь, а здесь заброшенная грунтовка, как на заказ. Не могли же они знать, что сектор держат под постоянным наблюдением посты радиолокационной разведки французов.
— Первый, что нового по группе? — тихо выдохнул в малогабаритную рацию Роман.
— Движутся в том же направлении, порядок без изменений. Выход в контрольную точку ожидается в течение часа.
— Отлично, до связи.
Одним движением вернув рацию в нагрудный карман разгрузки, Роман развернулся к невозмутимой громадой высившемуся рядом Дракуле.
— Через час будут, если не ускорятся.
— С чего бы? — пожал плечами наемник.
— Мало ли… Все, не стоим! Встречать будем здесь. Ты и еще трое тихо берете головных дозорных. Петрович, тебе боковые. Я с остальными работаю по основной группе вдоль линии движения. Саперам, поставить мины вдоль кромки леса, те, кого не повалим сразу, рванут туда, под прикрытие деревьев. Давайте, давайте… Чего застыли? Время дорого!
Петрович и Дракула удивленно переглянулись, таким нервным и возбужденным они, пожалуй, командира еще не видели. Конечно, лучше все подготовить заранее и потом спокойно ждать подхода противника, никто не спорит. Но час вполне достаточное время чтобы проделать все необходимое дважды, если не трижды. Так к чему эта гонка?
— Мандражит командир… Рвется не по делу, — одними губами прошептал Дракула.
— Вижу, похоже, чует чего-то, — согласился с ним Петрович. — У него чуйка-то нормально работает.
— Ладно, двинули, старый?
— Валяй, вампиреныш, понеслась…
Две темные фигуры выплыли из предрассветного тумана неожиданно. Как ни вглядывались они в плотную серую завесу, а заметить заранее движение в ней не смогли. Просто в одночасье на тропе вдруг оказались двое в полном боевом. Двигались уступом, грамотно разобрав сектора, прикрывая друг друга. Хорошо шли, сторожко крутя головами во все стороны, то и дело синхронно замирали, слушали. С одного взгляда понятно было — парни тертые, опытные.
Дракула чуть приподнявшись в кустах у дороги привычно крутнул головой, разминая перед рукопашной шею. Он уже оценил жилистые и гибкие фигуры дозорных, кошачью пластику перетекающих из одного в другое движений, понял, что перед ним отнюдь не зеленые новички. Впрочем, сейчас это роли не играло. Лишь чуть-чуть осложняло задачу, накладывало необходимость быть осторожнее и внимательнее, не оставить этим двум ни малейшего шанса. В себе он был уверен на все сто, вот «шимпанзята» могли подкачать, хотя он придирчиво отобрал себе самых лучших, но что требовать от непрофессионалов. Но как бы там ни было, этих двоих он сделает. Сделает даже в одиночку. Других вариантов развития событий просто нет. Это как раньше, на тренировочном полигоне, он просто должен был выполнить поставленную задачу и все. Иного хода событий не предусмотрено. Так и сейчас. Очередные манекены, мальчики для битья, подходят все ближе и ближе. Обостренным звериным чутьем он почувствовал, как рядом подобрался, закаменел звенящими от напряжения мускулами напарник. Рано, парень, рано… Пусть еще подойдут. Ближе, ближе… К той мысленно проведенной черте, после перехода которой бросок уже станет неотразимым и необратимым. Шаг, еще шаг… Еще один маленький шажок… Ну, что же ты встал, родной? Всего несколько сантиметров… Ну же! Ну!
Шагавший первым дозорный замер, чутко прислушиваясь к тихо шелестевшему на предутреннем ветерке листвой лесу. Встал всего в метре от того места, которое Дракула наметил для атаки и обозначил для «шимпанзят», засевших на другой стороне дороги вроде бы случайно упавшей на тропу веткой. Метр это лишние доли секунды в броске, две-три десятых, полная ерунда в обычной жизни и вполне возможно фатальная разница между жизнью и смертью сейчас. Так, спокойно, спокойно, дыши глубже… Он ничего не заметил, он просто остановился, потому что пришло время послушать… Ничего подозрительного, просто так совпало… Сердце готово выломать ребра, кажется застывший на тропе серб сейчас услышит его стук. Маленькие злые молоточки насыщенного адреналином пульса колотятся в ушах. Бойца, что лежит рядом, кажется сейчас просто разорвет от напряжения, Дракула это чувствует и уже молит мысленно серба сделать последний роковой шаг побыстрее. Ну что же ты? Не бойся. Ну!
Сухо хрустит на той стороне тропы сломанная ветка. В окружающей тишине звук подобен выстрелу. Дозорный мгновенно разворачивается, вскидывая к плечу автомат. Второй плавно, будто в замедленной съемке приседает на корточки. Все это мозг уже фиксирует рывками, тело, само приняв нужное решение, выстреливает сжатыми в пружину мускулами, проламываясь сквозь ветки скрывавшего до поры кустарника. Краем глаза Влад успел отфиксировать чуть запоздалый, но достаточно мощный рывок своего «шимпанзенка». С той стороны дороги тоже выскакивают, будто черти из табакерки, залегшие в канаве «джокеры». Влад неожиданно четко, словно наблюдая со стороны качественно снятый фильм, видит, как идет назад, вдавливая спусковой крючок автомата, указательный палец дозорного, что стоит ближе к нему, успевает мысленно протянуть от пляшущего восьмерками автоматного ствола линию прицеливания, которая точно упирается в грудь, бегущему первым «шимпанзенку». По исказившемуся гримасой лицу серба он, как в раскрытой книге, читает, что вот сейчас раздастся выстрел. В замедлившемся, будто по заказу, растянувшем на часы свистящие мимо доли секунды времени, перед ним как наяву проносится все, что сейчас должно произойти. Он видит дергающийся автоматный ствол, бьющийся в конвульсиях длинной очереди затвор и отброшенного в сторону, перерубленного несколькими пулевыми попаданиями почти пополам незадачливого «джокера», и со звериным рыком, которого сам уже не слышит, выжимает из тренированных мышц невозможное. За какие-то миллисекунды до того момента, как игла бойка рванулась к капсулю пули, он все же врезался выставленным вперед плечом в спину дозорного. Мозг работает в экстра режиме, непрерывно качает варианты боя, замечает и анализирует все вокруг, а вот тело безнадежно отстает, движется медленно, будто в толще воды, постоянно преодолевая ее вяжущее сопротивление. Но движения серба еще более тягучи и неловки, его он опережает без всякого труда. Руки с зажатым в них брезентовым мешком, взмывают над головой жертвы. Рывок! И вот уже дозорный, лишенный возможности что-либо видеть и двигать руками, бестолково замирает, а подскочивший слева «шимпанзенок» с коротким замахом лупит по мешку прикладом автомата, туда, где по его расчетам должна быть голова. Похоже, угадал. Раздается мерзкий костяной стук, и серб как подкошенный валится в дорожную пыль. Один готов! С момента, когда Дракула выскочил из кустарника, прошло не больше двух секунд.
"Где второй?!" — пронзает тревожная мысль. Резко развернувшись, Влад успевает увидеть, как один из «джокеров» в стремительном подкате летит к завалившемуся на спину сербу, левое плечо дозорного мокреет темно-бурым цветом, из середины пятна торчит рукоять метательного ножа. Второй «джокер» еще только выскакивает на дорогу, несется вперед огромными прыжками и явно не успевает. Длинная автоматная очередь раскатистым грохотом рвет предрассветную тишину.
— Сука! — уже не скрываясь, в голос орет Влад.
Незадачливого «шимпанзенка» просто сносит с тропы свинцовым ливнем, и он, с треском ломая кустарник, бьется захлебываясь кровью в самой его чаще. Не до него, Дракула стремительно прыгает вперед, но поздно. Первый «джокер» уже оседлал вяло отбивающегося дозорного, быстрое наотмашь движение удлиненной ножом рукой, тугой напор ярко-алой струи из рассеченного почти до самого позвоночника горла.
Дракула устало опускается на отчего-то враз ослабевшие ноги и тупо смотрит на покрытое алыми кровяными разводами, искаженное мутной яростью лицо «шимпанзенка», продолжающего, как заведенный кромсать уже бьющееся в агонии тело, не понимающего, что все, враг давно мертв. Потом его пробивает на смех, и он придушенно кашляя и перхая сведенным судорогой горлом, мучительно извергает из себя нечленораздельные звуки. Влад продолжает на него смотреть пустым отсутствующим взглядом, раз за разом повторяя одно только не понятное «шимпанзятам» русское слово «пиздец».
Будто подтверждая эту содержательную мысль сзади на дороге, там, где должна была сейчас находиться основная группа, трижды мощно ударили взрывы, и в такт им забасил пулемет. Коротко взлаяли автоматы в глубине леса, в той стороне, где Петрович со своими ребятами должен был найти и взять боковой дозор. Стрельба длилась недолго, даже самые крутые вояки, попав в грамотно организованную засаду, имеют лишь призрачные шансы на выживание, и то в том случае, если засадники совершат какую-нибудь ошибку. «Джокеры» ошибок не допускали.
Вскоре из тумана вынырнул возбужденный с улыбкой от уха до уха Роман.
— Живые есть? Взяли хоть одного? — с ходу налетел он на все еще бестолково сидящего посреди дороги Влада. — А то мы всех замолотили… Хоть узнать кто такие, да зачем шли…
Дракула молча мотнул головой в сторону безвольно распростертого на тропе тела с нахлобученным до пояса брезентовым мешком.
— Если череп выдержал, — вяло прокомментировал он в командирскую спину.
Роман рывком содрал с пленного мешок и всмотрелся в побледневшее лицо.
— Жив, жив, курилка, — расплылся в радостной улыбке. — Вон реснички-то дергаются, и пульс есть. Вот сейчас и поспрашиваем.
Из кустов, окаймлявших дорогу, бесшумно, как лесной дух, появился Петрович.
— В боковом минус два, — мрачно доложил он. — Взяли бы теплыми, если бы здесь стрельба не поднялась.
Роман лишь махнул рукой, ерунда, мол.
— Опаньки, — оживился аналитик. — Да тут никак язычок нарисовался! Ну-ка, ну-ка…
Двое «джокеров» повинуясь его знаку, вовсе не деликатно вздернули все еще не преходящего в себя пленника вверх, придав ему сидячее положение, а Петрович ловко залепил ему хлесткую пощечину.
— Ты на него лучше дыхни, старый, — нервно подергивая щекой, посоветовал Дракула. — Лучше любого нашатыря подействует…
— Шел бы ты, не мешай работать, — беззлобно огрызнулся Петрович.
— И то правда, устал я чего-то, — неожиданно покладисто согласился Влад, приподнимаясь с земли. — Пойду, гляну, чего там у наших, а вы тут сами разбирайтесь.
— Ага, без сопливых как-нибудь, — деловито кивнул аналитик, вкатив пленнику еще одну плюху.
Серб слабо мотнул головой, пытаясь увернуться от удара.
— Вот-вот, — обрадовался командир. — Просыпайся, родной. Пора беседовать.
— С тобой что ли, козел? — слабо шевельнув губами, выдохнул пленник на чистом русском языке и с усилием открыл глаза.
Расфокусированный мутный взгляд равнодушно пробежал по лицам Петровича и собравшихся вокруг «джокеров» и неожиданно надолго задержался на командире, даже обретя какую-то глубину и ясность, губы пленного искривила горькая вымученная улыбка.
— Ну, здравствуй, Альберт, вот и свиделись…