Часть третья
Возвращения
Внезапная проверка.
И почему так получается: только наступит долгожданный выходной, размечтаешься, укладываясь в койку, что теперь отоспишься «до не могу», утром откроешь глаза, а часы показывают время, когда обычно нужно вставать, чтобы идти на полеты или построение!
Вчера полковник Щеглов, заместитель командира корабля по авиации, а по-простому зам по авиации, после предварительного разбора очередной летной смены сообщил, что не желает видеть наши физиономии, то есть тех, кто участвовал во вчерашних полетах, по крайней мере, до обеда. Он будет «просто счастлив», если мы не будем бродить по кораблю, или маячить на КДП, ища приключения на свои пятые точки, а, закрывшись по каютам, будем заниматься чем угодно: хоть спать, хоть читать, хоть кроссворды разгадывать, но только не заниматься служебными делами. Настоятельно советовал просто отоспаться. Видать заметил он, что чаще стали появляться в работе моих коллег незначительные ошибки. Это обычно бывает, когда народ устал.
Последовать его совету у меня никак не получалось, хотя в каюте я был совершенно один. Мой сосед, майор Конюхов, ни свет, ни заря умчался на КДП. У него сегодня сложные полеты.
Услышав звуки взлетевшего разведчика погоды, мой организм в недоумении возмутился: «Чего разлегся? Полеты ведь!». Как ему объяснить, что сегодня никуда идти не нужно? Сегодня именно такой редкий день, когда летать будут без моего участия.
Немного поворочавшись, засунул голову под подушку, чтобы ничего не видеть и не слышать, но уснуть смог только минут через сорок, когда услышал, что разведчик погоды произвел посадку.
Проснулся снова, услыхав как с первой стартовой позиции, расположенной как раз через одну палубу над моей каютой, взлетел истребитель Су-33. Организм снова забил тревогу: «Летают же вовсю, а ты в каюте сидишь!».
Три месяца полетов в Баренцевом море перед боевой службой, уже третья неделя в северной Атлантике выработали определенную привычку — вставать рано и работать, отдавая всего себя этому романтическому священнодейству под названием «Полеты».
Окончательно убедившись, что спать больше никак не получится, я достал Православный Молитвослов. Троекратное прочтение «Молитвы Господней» и «Песни Пресвятой Богородицы», положенного по малому правилу преподобного Серафима Саровского, прошло гладко и спокойно. «Символ Веры» же никак не давался: звуки полетов не позволяли собраться с мыслями и внимательно прочесть его.
Перед глазами вставала картина того, что творилось на полетной палубе, угадывая происходящее по изменению присвистывающего рёва двигателей, лязга выдвигающихся или убирающихся задержников и шума поднимающихся газоотбойных щитов.
Явно представилось, как офицер стартовой позиции, подойдя к шасси, проверил точность наезда на задержники, став перед носом самолёта с поднятыми вверх руками, плавно опустил их и, оставив руки в горизонтальном положении — дал жестом команду лётчику разложить крылья истребителя….
Вот проверка закончена. Офицер стартовой позиции сделал характерный жест в сторону трамплина авианосца. Взревели на форсажном режиме двигатели, с лязгом ушли в палубу задержники и самолет, как выпущенная из клетки птица, нетерпеливо стремясь в свою родную стихию — небо, взлетел, издав при сходе с трамплина звук, чем-то напоминающий восторженное американское «Ввау!».
Нет, так Символ Веры читать нельзя. Пролистнув несколько страниц брошюры «Молитвы на всякую потребу», нашел необходимое:
Молитва о даровании молитвы:
Научи мя, Господи, усердно молиться Тебе со вниманием и любовью, без которых молитва не будет услышана! Да не будет у меня небрежной молитвы во грех мне!
Молитва человека, страдающего рассеянием, невниманием, нерадением в молитве:
Рассеянный ум мой собери, Господи, и оледеневшее сердце очисти, яко Петру даяй мне покаяние, яко мытарю — воздыхание и яко блуднице — слёзы, да велием гласом зову Ти, Боже, спаси мя, яко един благоутробен и Человеколюбец.
Немного выждал и снова взялся за Символ Веры, что вкратце содержит все спасительные догматы христианской веры. Перекрестился, поклонился святым образам….
Чем же заняться? Сначала заварил покруче каркаде с мятой, отлил в стакан с кипятком необходимое количество заварки, чтобы выпить после завтрака, вместо чая. Для достижения лучшего эффекта накрыл заварник форменной шапкой, которая, высохнув после позавчерашних приключений на баркасе, из-за осевшей на ней соли была словно покрытой инеем.
Пришлось изрядно повозиться, убирая при помощи щетки и воды эту красоту.
После утренних процедур и легкого завтрака (Слава заботливо принес со столовой ЛТС бутерброд с ветчиной и сыром) решил навести в каюте порядок. Было чисто, если не брать во внимание пыль на полках, соляные разводы на стекле иллюминатора и рабочий беспорядок в секретерах.
Вчера я занимался историческими изысканиями, пытаясь найти ответы на интересующие вопросы в трудах К. Валишевского, Л. Гумилева и трудах Г. Носовского и А. Фоменко, а мой сосед корпел над своей кандидатской диссертацией по экономике.
У себя порядок навел довольно быстро, а в секретере у Конюхова пришлось повозиться. Беспорядок для постороннего ещё не означает, что хозяин неряшлив. Это рабочий беспорядок, где всё лежит на удобном месте.
Прибрался довольно быстро. До обеда оставалось ещё много времени. Я вспомнил, что Юрий Аркадьевич просил по возможности посетить его и решил сходить в медблок и каюту Психологической Разгрузки.
По привычке задраил иллюминатор, выключил свет. Открываю дверь, а на пороге стоит… вице-адмирал Доброскоченко. Всё. Приплыли.
— Так, кто здесь проживает?
Представился.
— Я так понял, вы — корабельный офицер? Чем заняты? — Владимир Григорьевич прошел в каюту. — Посмотрим, посмотрим….
Осмотра каюты не избежать. Прицепиться при желании можно к чему угодно. Перед глазами промелькнули денежные ведомости с прочерками в графах премий и «интенсивности» напротив моей фамилии.
— У вас подозрительно чисто и все находится на своих местах. На сколько мне известно, вы в полётах сегодня не участвуете.
— Так точно. Полковник Щеглов приказал отдыхать до обеда.
— Почему же вы тогда не спите, а куда-то направляетесь? — Конь прошелся по каюте и с интересом стал рассматривать наши со Славой книги, лежащие на откидных крышках секретеров. — Серьёзная литература.
Доброскоченко взял в руки второй том книги «Русь и Рим» А. Фоменко и Г. Носовского из серии «Правильно ли мы понимаем историю».
— А художественную литературу вы читаете?
— Читаем, конечно, — Я показал рукой на книжные полки, где можно было при желании найти и фантастику, и детективы. — Но, честно говоря, в свободное время больше занимаемся серьёзными вещами. Я работаю над некоторыми вопросами по истории Древней Руси, а майор Конюхов занимается экономикой.
— Интересная каюта у вас. Майора Конюхова я сегодня видел на КДП. Если не ошибаюсь, он сегодня работает инструктором, а вы позавчера руководили полетами с баркаса.
— Так точно, товарищ адмирал!
Мне было приятна такая осведомлённость заместителя командующего Северного флота.
— Хорошо отработали…. Что-то я не вижу описи имущества каюты.
— Товарищ адмирал, опись находится в папке со всей документацией каюты.
Достаю папку, а под ней лежит подарок Сергея Березина — новый Корабельный Устав, отпечатанный на стандартных листах при помощи принтера. Подполковник Березин раньше служил на «Кузнецове», а теперь в штабе 7 эскадры. В глазах Владимира Григорьевича я увидел неподдельное удивление, но не стал ему объяснять, что эта кипа листов лежит у меня ещё с тех времен, когда экземпляры новой редакции Корабельного Устава были большой редкостью и дефицитом! Достаю папку с документацией, начинаю искать опись, а она лежит в самом низу, под выписками из различных Уставов, наставлений, норм довольствия.
— Хорошо. А в шкафах у вас порядок?
Я молча открыл дверцы шкафов. По кораблю мы ходим в комбинезонах, а форма висит ещё с выхода с базы, аккуратно заправленной, правым рукавом с Кузнецовским шевроном наружу. Постельное и нательное белье лежит на полках, в целлофановых пакетах.
— Всё у вас хорошо, вот только шапка на секретере портит всю картину!
— Она здесь потому, что после учений вся просолилась. Я её обмыл, и теперь она сохнет. Боюсь, что после высыхания она станет маленькой. Положил её на банку с горячей водой.
— Грамотное решение. — Владимир Григорьевич положил руку на шапку. Вы её холодной водой мыли, или теплой?
— Теплой, товарищ адмирал.
— Холодной нужно было.
— Учту на будущее….
— А это почему у вас порезанная бутылка лежит возле раковины? Что, в мусор нельзя было выбросить её?
— Это не просто бутылка. Это — рукомойник на случай «промухивания» воды, то есть когда не успеваем вовремя набрать воду в штатный бачек. Цепляется к дверце ящичка под зеркалом, — я продемонстрировал своё ноу-хау, — приоткрываем пробку…. В общем, немного неэстетично, но вполне удобно.
— Ну, просто детский сад! — Хмыкнул мой внезапный визитёр и быстрым шагом вышел из каюты. Наверное, пошел ловить очередную жертву.
Моя каюта в приказ не попала….
Релаксация.
В пещере было темно, только вода, по которой я плыл, слабо светилась, отбрасывая зеленоватые блики на стены и свод серого гранита. В полнейшей тишине всплески, производимые мною, повторялись многократным эхом, и казалось, что плыву не я один, а целая группа пловцов медленно продвигается вперёд, к тому месту, где плавно опускающийся свод образует над водой правильную арку.
Проход заметно сужался. Проплывая под аркой, в светло-зеленом сумраке стало заметно, что природные стены и потолок выровнены искусной рукой. Становилось всё светлее, но это не успокаивало: свод опускался всё ниже и ниже, и вскоре стало ясно, что, если нужно будет продвигаться дальше, то, вероятнее всего, придется нырять и продолжать свое путешествие уже под водой. Почему-то я был уверен, что это безопасно.
Сделав несколько вдохов и выдохов, вентилируя легкие и, набрав полную грудь воздуха, нырнул. Под водой было гораздо светлее, чем на поверхности. Вода была настолько прозрачной, что хорошо просматривались камни на дне пещеры и правильный овал выхода — цель моего подводного путешествия.
Проскочив его, почувствовал привычное покалывание в висках. Запаса воздуха в легких было достаточно, и я медленно, стараясь не шуметь, вынырнул и оказался в каком-то громадном подземном зале с идеально ровными, уходящими вертикально вверх, в кромешную тьму, стенами.
Передо мной на берегу подземного озера возвышался храм. Из воды к нему вели широкие ступени, по краям которых и вдоль набережной, у самой её кромки, через одинаковые промежутки горели светильники, из-за чего поверхность подземного озера матово светилась и колоны храма, вытесанные из идеально белого мрамора, казались зеленоватыми.
Массивная высокая дверь, оббитая до блеска начищенными медными листами, легко подалась, открыв взору просторное помещение со статуей какого-то человекоподобного божества у дальней стены, перед которым возвышался жертвенник со стоящими по бокам на треногах полусферическими чашами-светильниками, излучающими мерцающий красно-желтый свет.
В стене за статуей имелось несколько проходов. Войдя в один из них, я обнаружил винтовую лестницу, ведущую вверх. Поднявшись по ней, оказался в богато убранном полукруглом помещении с узкими длинными окнами, через которые открывался живописный вид на лазурное море и ярко-голубое небо с плывущими по нему белыми облаками.
На горизонте в лёгкой дымке неясно маячили острова….
— Юрий Станиславович, сеанс окончен! — послышался тихий голос полковника Бубеева, возвращающий меня в действительность: каюту Психологической Разгрузка на авианосце «Адмирал Кузнецов».
— Аркадьевич, это было что-то неописуемое! — Я, сняв специальные очки со встроенными в них светодиодами, стал неторопливо описывать увиденное во время сеанса релаксации.
Видения были настолько реальными, что после его окончания я находился в легком недоумении и восторге.
Постепенно припомнил, как после очередных тестов, которыми меня немного помучили сначала за одним, а потом за другим компьютерами, я, стоя на какой-то платформе, пытался перемещать шарик по монитору, перенося свой вес то на одну, то на другую ногу. Сначала по одному и тому же маршруту, глядя на монитор, а затем старался повторить этот маршрут уже по памяти, причем выдерживая время, как и прежде, но уже при выключенном мониторе.
Потом, когда поинтересовался у Юрия Аркадьевича, возможно ли, копаясь в подсознании, заставить человека вспомнить уже давно забытое свое прошлое или даже пережитое предками, он к моему удивлению ответил утвердительно и добавил, что иногда сам занимается этим «когда есть кураж».
Немного поговорив на эту тему, мы перешли к теме управляемого сна. Я как-то пробовал, засыпая, «заказывать» себе сон. Иногда это получалось, а иногда — нет. Полковник Бубеев поинтересовался, как я это делал. Внимательно послушал, подробно описал ещё одну неизвестную мне методику, поколдовал у себя в компьютере и предложил пройти на днях очередной сеанс релаксации, во время которого уже постараться увидеть что-то античное.
По-моему мне удалось не совсем то, что нужно….
— Юрий Аркадьевич, а как вы смотрите, если я вас проведу на КДП, и вы собственными глазами увидите, как летают некоторые ваши «испытуемые»?
— Это было бы здорово! Кстати, у меня в ближайшие два часа посетителей нет.
Полковник Щеглов дал «добро», и к очередному залету мы поднялись на святая-святых во время проведения полетов — Командно Диспетчерский Пункт.
Юрий Аркадьевич сначала попросился немного посидеть и понаблюдать за работой моих коллег. Во внешнем спокойствии и размеренности их действий ведущий психотерапевт Института Военной Медицины увидел что-то, настолько интересное для себя, что даже стал делать какие-то пометки в своем блокноте.
— Ребята, да вы тут на износ работаете! — Проговорил он, как только мы вышли на обходной мостик, чтобы лучше можно было рассмотреть процедуру взлета очередного палубного истребителя.
За быстротой и четкостью происходящего на полетной палубе стояла ювелирно четкая, кропотливая работа летчиков и техников.
— Да здесь и на «Жигулях» страшно было бы ездить, а они на этих махинах гоняют, как по проспекту! — Глаза Андрея Писарева, сотрудника полковника Бубеева, сияли неподдельным восторгом.
Вот на кругу полетов появился самолет, вернувшийся после выполнения задания. Не выпуская гак, он прошел по глиссаде и, подойдя к корме корабля, взмыл вверх. Увидев немой вопрос в глазах моих экскурсантов, я понял, что без комментарий никак не обойтись.
— Юрий Аркадьевич, смотрите внимательнее: сейчас он уже будет садиться, а до этого он выполнял заход с проходом над палубой.
Палубный истребитель Су-33, выпустив шасси, механизацию, гак, развернулся на посадочный курс. Небольшой, словно игрушечный самолетик, стремительно рос и на глазах превратился в грозную боевую машину, который как коршун, завидевший добычу, сел на полетную палубу. Гак самолета зацепил приемный трос второй тормозной машины и вытянул его на положенную длину.
Истребитель остановился. Убрал гак, сложил крылья и порулил на техническую позицию — готовиться к следующему вылету. Приемный трос послушно прополз по палубе и занял свое излюбленное место — между блоками тормозной машины, готовый снова принимать самолеты.
Еще некоторое время мы наблюдали за взлетами и посадками. Бубеев и Писарев очень эмоционально комментировали все, что увидели и буквально засыпали меня порой неожиданными вопросами.
Но всему наступает конец. Юрий Аркадьевич взглянул на часы и, сокрушенно вздохнув, попросил провести его до каюты Психологической Разгрузки. В самостоятельное путешествие отправляться им явно не хотелось.
Человека, впервые ступившего на палубу «Адмирала Кузнецова» сначала в прямом смысле шокируют его гигантские размеры и еще долго пугают бесконечные лабиринты коридоров. Некоторые, особо нетерпеливые, пытаются добраться до нужного места самостоятельно уже через день-другой жизни на авианосце. Чаще всего это заканчивается плачевно. Особенно если вновь прибывший товарищ из разряда стеснительных, и ему неудобно обратиться к первому же повстречавшемуся матросу с просьбой проводить, куда ему нужно. Гордецы или особо стеснительные вполне могут очутиться в самом неожиданном для себя месте — на корабле более шестнадцати километров запутанных коридоров.
День «И».
Над Северной Атлантикой зарождался новый день. Зная, что мы снова возвращаемся к берегам Исландии, я встал пораньше, чтобы полюбоваться рассветом и тем, как в первых лучах солнца покажутся на горизонте сначала облака над островом, а потом и сам остров. На красивое никогда смотреть не надоедает.
Северо-восточная часть неба стала заметно светлеть. Зеленоватые искры планктона, потревоженного кораблем, в расходящихся от его носа волнах становились всё тусклее и вскоре потухли. На горизонте червонным золотом блеснули первые робкие лучи солнца, подсветив снизу тонкие и невесомые, словно летящие пёрышки облака. Из водной пучины медленно и торжественно поднимался огненный шар, разбросав по волнам сверкающие блики. Новый день вступал в свои права.
Слава Тебе, Христе Боже мой, что Ты не погубил меня с беззакониями моими, но до сего времени ещё Ты терпишь грехам моим. Дай мне, Господи, положить начало доброе, дабы в этот наступивший день ни делом, ни мыслию не прогневить Тебя, Создателя моего, но чтобы все мои дела, желания, советы и мысли были во славу Пречистого Твоего Имени.
(Молитва после сна)
Разница между корабельным и Московским временем составляет три часа. Значит, солнышко давно уже ласкает своими лучами столицу Заполярья — город Мурманск, где ждут моего возвращения жена и дочь.
Они приснились мне сегодня под утро. Совсем недавно мы общались по телефону, да и не так уж много времени прошло, как мы расстались, но всё чаще вспоминается дом. По моим подсчетам, пройдут две недели, и наступит момент, когда, обласканный заботой и вниманием родных в уюте собственной квартиры, я, слушая последние семейные новости, буду наслаждаться ощущением того, что летние выходы на полеты и боевая служба остались далеко позади, а впереди ждёт целый месяц долгожданного отпуска….
Далеко впереди стал хорошо виден элегантный силуэт крейсера «Петр Великий» и идущий за ним в кильватере эскадренный миноносец «Адмирал Ушаков». На этот раз мы будем стоять на якоре недалеко от них.
Поднявшийся за бортом легкий ветерок приятно холодил грудь и прогонял последние остатки сна.
Сегодня очередной день «И» — день, когда из-за вспышек на Солнце до Земли доходит мощное, порой запредельное электромагнитное излучение. Из-за этого возрастают риски при работе на авиатехнике и всем, где есть электроника — возможны сбои в работе различных систем. В палубной авиации рисков и так предостаточно, поэтому в такие дни полеты по возможности стараются не проводить.
Сегодня наша группа работает по плану командира авиагруппы. Рабочий день, как всегда, начинается с построения, которое, по сложившейся традиции проводится в ангаре — гигантском помещении внутри корабля, способном разместить в себе около полусотни самолетов и вертолетов, не участвующих в полетах или несении боевого дежурства. Здесь же силами технического состава авиагруппы и боевой части шесть (авиационная боевая часть) проводятся различные необходимые ремонты авиатехники, её профилактические осмотры.
Когда корабль стоит у причала, то ангар не пустует. Размеры его настолько велики, что здесь можно свободно проводить различные построения всего экипажа, строевые занятия или смотры. Здесь свободно можно играть в футбол или в другие игры. Экипаж у нас немалый — более двух тысяч человек, поэтому, если идет построение по Большому Сбору, на котором присутствуют все, кроме тех, кто несёт вахту или дежурство, всегда удивительно видеть, что такая масса людей свободно размещается в этом помещении.
На боевой службе в ангаре, среди зашвартованных самолетов и вертолетов, даже для авиагруппы трудно найти свободное место для построения, а о построения всего экипажа даже не может быть и речи. Экипаж строится в коридорах, НШУ (носовое швартовое устройство) или в боевых постах по подразделениям.
Часто в нашей среде возникают споры о необходимости этих построений. На дворе двадцать первый век. Неужели по-другому никак нельзя проверить наличие всех, кто находится на борту или оперативно довести необходимую информацию? Но сегодня даже у самых отъявленных скептиков не нашлось причин для недовольства — нам довели планы командования на ближайшую перспективу.
С построения возвращались в приподнятом настроении, так как из планов следовало, что сегодня у нас парковый день, который заканчивается баней, завтра — постановка задачи на два летных дня, после которых весь ордер нашей Корабельной Авианосной Группы (КАГ) начнет движение к родным берегам. Боевая Служба подходит к своему логическому завершению. Уже даже назначен день и время, когда на рейде Североморска нас встретит командующий Северным Флотом и, возможно, Главнокомандующий Военно-Морского Флота России.
Меня лично радовало не столько это, сколько предвкушение того, как в день возвращения, после всяких нудных официальных мероприятий можно будет сойти на долгожданный берег и через каких-то сорок минут оказаться у подъезда своего дома. На пороге квартиры мне бросятся на шею жена и дочь. Весь вечер пройдет в рассказах о последних новостях за дни тянущейся со средины лета разлуки, а потом, как всегда, соберемся с Омелиными на совместный ужин. Мы живем в одном подъезде и так крепко дружим семьями, что даже мои подшефные кадеты заподозрили, что мы с Оксаной Васильевной — женой Алексея, что работает в школе, где учатся мои подшефные, близкие родственники. С Оксаной мы иначе, чем «брат» и «сестра» друг друга не называем.
За праздничным столом наши дамы, включая дочерей, будут подкладывать в тарелки всякие вкусности и наперебой рассказывать обо всем, что происходило без нас. Будут с нетерпением ждать нашего с Алексеем возвращения с очередного перекура, куда мы все чаще будем убегать не только из-за силы вредной привычки, а столько для того, чтобы хоть на немного прервать этот поток, обрушившейся на нас информации и ласки, смущаясь и радуясь тому, что мы не просто вернулись домой, а нас здесь с нетерпением ждали.
В повседневных служебных хлопотах чуть было не забыл, что Андрей Писарев еще утром передал просьбу полковника Бубеева навестить его в Каюте Психологической Разгрузки.
До обеда оставалось чуть более часа, когда я зашел в их заведение.
— Здравствуйте, Юрий Аркадьевич! Как ваше драгоценное? Вы еще не знаете последние корабельные новости по поводу наших планов?
— Ну, наконец-то! — Бубеев, здороваясь, протянул мне руку. — Я вас заждался…. Пока не до новостей. Я для вас приготовил новые тесты. Просто не терпится узнать, как вы их осилите!
Андрей Писарев за спиной Юрия Аркадьевича делал малопонятные для меня жесты, сопровождаемые довольно комичной мимикой. Некоторые из них можно было расшифровать так: «Аркадьич весь в работе, и его кроме этого ничего больше не интересует».
— Вам предстоит показать, как вы умеете управлять частотой своих сердечных сокращений и альфа ритмом, причем, не прибегая ни к каким физическим упражнениям.
Предложение выглядело заманчивым. Еще в курсантские времена попалась мне случайно самиздатовская распечатка «Вправи Йогiв» (упражнение йогов) на украинском языке. Она была написана довольно-таки просто и доходчиво. Я занимался по ней около года, появились кое-какие результаты, но потом, во время очередного отпуска, распечатка куда-то исчезла, и мои упражнения как-то потихоньку сами собой прекратились. Там было кое-что, что сегодня бы пригодилось, но это было так давно….
Через несколько минут я уже сидел за монитором одного из компьютеров, весь обвешанный датчиками и опутанный проводами. На экране кроме цифр, показывающих пульс и артериальное давление, ничего больше не было.
По указанию Юрия Аркадьевича я делал несколько дыхательных упражнений. Пульс немного повысился.
— Приготовиться! Начали! — полковник Бубеев включил секундомер.
Начали, так начали. Я закрыл глаза и стал мысленно представлять себе длинную тенистую аллею ночного парка, где не горят фонари….
— Глаза не закрывать!
Не закрывать, так не закрывать….
Аллея все ближе и ближе. Пройти по другому пути никак нельзя. Вокруг темень. Ветер шумит листьями в кронах деревьев. Шаги отдают громкими ударами и возвращаются глухим эхом. В парке ни души. Жутковато….
Цифровые значения частоты сердечных сокращений на мониторе стали постепенно меняться в сторону увеличения.
… Сзади послышалось недовольное ворчание. Собака! Идет метрах в десяти сзади. Рычание стало громче. Не иначе как здоровенный ротвейлер. Это становится уже серьезным. Невольно ускорил шаг. Мозг сигнализирует: «Нельзя! Нужно соблюдать спокойствие!» Это мы знаем, но как хочется просто удрать! Впереди замаячил деревянный забор, освещенный одиноко горящим фонарем. Еще ускорил шаг. Пес бросился нападать. Эх, ноги, мои ноги! Бегу что есть мочи. Собака не отстает, пытается цапнуть….
— Замечательно! Юрий Станиславович, зафиксируйте свое состояние. Постарайтесь хотя бы минуту удержаться в этих же параметрах.
Ого! Пульс сто десять ударов в минуту. Повысилось и артериальное давление. Ничего себе!
…Впереди, все ближе такой желанный забор. Преодолел его одним прыжком. В непосредственной близости щелкнули собачьи клыки. Из-за забора слышался истеричный собачий лай. Гавкай, гавкай! Ты мне теперь не страшен….
— Отлично! Теперь ваша задача — максимально расслабиться и успокоиться.
Легко сказать, а как это сделать?!
…Какое блаженство — лежать в траве, на берегу озера, укрывшись от палящих лучей полуденного летнего солнца в тени деревьев! Чуть ощутимый ветерок колышет листья на ветвях и доносит пьянящие ароматы степи. Курчавые белоснежные облака плывут по небесной лазури, а в траве, раскинувшейся изумрудным бесконечным ковром, кто-то стрекочет. Тихим всплеском нарушил зеркальную гладь озера любопытный карась. По воде, плавно затихая, пошли круги….
— Хорошо. Зафиксируйте состояние!
…Стреноженный конь, пасущийся неподалеку, недовольно фыркнул, мотнув сердито головой. Наверное, слепень укусил.
На руку села божья коровка, сложила крылышки и поползла по большому пальцу к ногтю и, не найдя ничего интересного для себя, полетала куда-то по своим делам.
— Очень хорошо! Теперь возвращайтесь в свое обычное состояние.
Это уже просто. Для этого не требуется никаких усилий.
Через минуту на мониторе показалось число семьдесят пять — количество ударов моего сердца за это время.
Подполковник Писарев неторопливо освобождал меня от проводов и датчиков.
— Юрий Аркадьевич, ну как там мои успехи? — Я встал с кресла и сделал несколько вращательных движений головой — немного затекла во время тестирования шея.
— Любопытно. У вас очень редкие способности, а по диапазону, можно сказать, даже уникальные. Как жаль, что «боевая» заканчивается! Иначе, нас с вами ждало бы много интересного. Как бы заманить вас к себе, в Балашиху? Скорее всего, это невозможно, учитывая специфику вашей службы. А жаль!
Полковник Бубеев щелкал клавишами клавиатуры, напряженно вглядываясь в монитор. Казалось, он совершенно забыл о нас с Андреем.
— Юрий Аркадьевич, а вам уже довели наши планы?
— Довели. Даже раскрою вам «страшную военную тайну»: по возвращению вас ожидают полеты. Будете испытывать новый перспективный палубный самолет конструкторского бюро имени Сухого. Подробностей пока не знаю, но, наверное, это будет очень интересно.
Мы еще поговорили некоторое время. Чувствовалось, что на «Кузнецове» Аркадьевичу работалось хорошо. Он нашел много интересного материала, и его огорчало, что боевая служба подходит к концу.
Немного удивила настойчивость, с которой Бубеев просил посетить его завтра. На него это не похоже. Позже в разговоре Андрей Писарев сказал, что Юрий Аркадьевич хочет поработать со мной поплотнее, и просто ужасно огорчен, что это не удастся из-за дефицита времени.
Что же его так заинтересовало во мне?
Первая «боевая».
Слава захандрил. Объявил после обеда «полеты под шторкой». Закрылся. Не хочет никого видеть. Это у него первая боевая служба на корабле. Вывело его из себя сообщение, что очень скоро он будет уже дома, где ждет его молодая жена с красивым именем Алсу, что означает «дающая воду», но буквально через несколько дней нам снова предстоит выход в море для испытаний нового перспективного самолета. Хотел, было, его расшевелить, но передумал. Пусть поскучает немного, похандрит. Иногда это полезно. Потом, когда снова начнется работа, всё станет на свои места.
Забравшись на свою койку, и я решил почитать: захватил с собой второй том работы Г. Носовского и А. Фоменко «Русь и Рим» из серии «Правильно ли мы понимаем историю».
Сначала читать было интересно, даже сделал несколько выписок и заметок на полях карандашом. Потом дело пошло хуже. Текст стал сложнее, а новая информация мне показалась сухой и скучной. Я стал всё больше отвлекаться — почему-то вспомнилось возвращение со своей первой своей боевой службы на авианосце «Адмирал Кузнецов» теперь уже в далеком девяносто шестом году.
Это занятие мне показалось более интересным, и, отложив книгу, предался воспоминаниям.
Март 1996 года. Средиземное море — Баренцево море.
— Товарищи офицеры! Боевая служба подходит к своей завершающей фазе, но это ещё не значит, что нужно расслабиться, закрыться по каютам и удариться в ностальгические воспоминания и предвкушения береговых удовольствий. Впереди тяжелый переход, учения, контрольный поиск подводных лодок НАТО с целью не притащить кого-нибудь «на хвосте» в родную базу. Так что настоятельно советую всем собраться с мыслями и силами и продолжить с полной отдачей, что вы и делали все три месяца нашего похода. Завтра в 10.00 по корабельному времени снимаемся с якоря и берем курс на Гибралтарский пролив….
В помещении НШУ (Носового Швартового Устройства), где традиционно проводились построения офицерского состава «Кузнецова», стояла тишина. Не по-зимнему загорелые лица сослуживцев были напряжены. Приятное сообщение, нечего сказать, но и предупреждение старпома, капитана первого ранга А. Халевина, настораживало.
Ожидание возвращения домой всегда томительно. Причем еще не известно кому тяжелее: тому, кто возвращается, или тому, кто ждет возвращения. За время моей службы на долю моей семьи выпало много таких моментов. Главная отличительная черта жен моряков и летчиков — это умение ждать. Сколько забот и тревог ложится на их хрупкие плечи! Разлуки всегда огорчают, но встречи заставляют забыть все горести и огорчения.
Всю ночь тогда я так и не смог уснуть. Вспоминал всех, кто остался на берегу, ворочался, курил, переживая и скучая по дому, пока не рассвело, и не стал снова виден Тунисский берег. Уже больше недели корабль стоял в заливе Хаммамед, готовясь к переходу домой.
До Африки рукой подать. Её близость мы ощутили на себе где-то в районе Египта, посреди Средиземного моря, когда захватила нас своим крылом песчаная буря, внезапно налетевшая с пустыни Сахара. Это произошло ночью, а утром, выйдя на палубу, мы были поражены тем, что всё вокруг, включая самолёты и вертолёты дежурных сил, покрыто слоем мелкой красноватой пыли. Снег на палубе нашего авианосца — дело привычное, а песок обескураживал. Сколько работы добавило это происшествие нашим техникам!
Утром стало ясно, что теперь хандрить будет совсем некогда.
Впереди предстоял проход Гибралтара. Мне ужасно хотелось увидеть легендарные Геркулесовы столпы, которые не смог хорошенько рассмотреть при заходе в Средиземное море из-за ночной темени.
Воочию они оказались совсем не исполинскими, как описывалось в античных мифах, а обыкновенным, покрытым террасами на склонах гористым островом.
Бискайский залив прошли без приключений. Я заступил на неделю в дежурные силы, и всё свободное время готовился к предстоящим учениям. Но однажды подготовку пришлось прервать — к нам на палубу сел великобританский вертолет Lynx c фрегата Sheffield королевских ВМС.
На корабле я был старшим офицером по управлению в зоне боевых действий противолодочной авиации, но из-за знания английского языка и, особенно, правил ведения авиационного радиообмена, при подобных обстоятельствах я заводил на посадку на палубу «Кузнецова» иностранные вертолёты и работал переводчиком. Вначале было страшновато, но постепенно исчезла неуверенность, возрос мой словарный запас, а практика была настолько богатой, что к концу «боевой» я уже довольно свободно говорил по-английски.
Старпом оказался прав — расслабляться было некогда. Работа занимала почти все время. На хандру его просто не хватало, и только в Мотовском заливе, где мы ожидали погоду для захода в Видяево, после прилета на борт нашего авианосца командующего Северного Флота я осознал: мы почти дома.
Наконец ветер стих, волны успокоились, и «Адмирал Кузнецов» в сопровождении буксиров зашел в губу Ура. Остался за кормой опустевший и безжизненный, зияя выбитыми окнами в домах, Порт Владимир, показался остров Зелёный и такой долгожданный родной причал.
Под выстрелы салютной пушки, каждый из которых отмечал пройденную на боевой службе тысячу миль, авианосец стал на швартовку.
Заснеженные сопки, утопающий в снегу остров Зеленый и сугробы вдоль дороги, ведущей от причала к жилому городку, после лазурных волн Средиземного моря, пальм сирийского Тартуса и откровенной жары Мальты казались нереальными.
Послышались звонки авральной группы, корабельная трансляция отозвалась звуками дудки и командой: «Большой Сбор!» в непривычно пустом ангаре командир корабля в очередной раз поздравил экипаж с возвращением и сообщил, что принято решение разрешить гражданским лицам, то есть нашим женам и детям посетить корабль. Старпом дал указания командирам Боевых Частей скорректировать вахты с учетом сходных смен.
Пока командиры давали указания, он молчал, а перед роспуском строя предупредил: «Товарищи офицеры и мичманы! Я обращаюсь в основном к тем, кто впервые так надолго уходил в море и так долго был в отрыве от своей семьи. Пусть не огорчаются те, кто сегодня не сойдёт на берег — они пойдут завтра и уже на большой сход. Прописные истины о количестве увольняемых в процентном отношении к общей численности экипажа объяснять не буду. Вы — люди военные, тем более моряки. Ну, а тем, кто, сойдя сегодня на берег, решит там завтра «зависнуть», прошу вовремя вспомнить, что возвращение на корабль и последующее наказание неизбежны. Дисциплинарная сторона вопроса — это само собой разумеющееся дело. Не забывайте о своих товарищах, что сегодня остаются на борту. Им тоже хочется на берег и их, как и вас, там тоже ждут. Но если все-таки найдутся такие, что решат остаться дома и не возвращаться завтра на корабль, пусть постоянно помнят: его товарищ еще не был дома только потому, что именно вы решили подольше отдохнуть на берегу».
Периодически выглядывая в иллюминатор, в ожидании посещения нашего скромного жилища жёнами мы с соседом наводили в каюте порядок. На пороге появился наш сосед — старший лейтенант В. Шмидт.
— Станиславович, я хочу поделиться с вами небольшим секретом. Мы с женой договорились, что я буду махать флажком в иллюминатор, и тогда она сразу найдет нашу каюту. — Виталий смущенно крутил в руках красный флажок, каким-то чудом сохранившийся ещё с советских времен. На флажке красовалась надпись желтой краской: «Мир. Труд. Май».
— Я сделал проще: объяснил своим девчонкам, что наши каюты следует искать сразу над цифрами шесть и три по правому борту корабля.
Интересный человек — старший лейтенант Виталий Шмидт. Не по возрасту серьёзно относится к службе. Уже вырисовывается хороший специалист, в перспективе из него должен получится хороший инструктор. Очень любознателен, что в сочетании с умением доходчиво объяснять и природным тактом делало его прекрасным собеседником. На «боевую» Виталий взял с собой Библию. Часто вижу Шмидта читающим её и делающим какие-то выписки на миллиметровой бумаге.
Со стороны жилого городка показались корабельный автобус и кунг. На причал высыпала пестрая стайка женщин и детей. Гомонят, кричат, машут руками, пытаются разыскать среди членов экипажа, обступивших обходные мостики и высунувшихся в иллюминаторы, своих мужей и пап.
В толпе мелькнуло и исчезло лицо жены. Дочка Танюшка, убежав от мамы, подбежала к самому краю причала. Стреляет глазами по иллюминаторам…. Увидела.
— Папа! Папа, мы здесь! — Машет руками, подпрыгивая от радости и нетерпения.
Всё, мы дома. Четыре месяца назад мои девчонки из ярко освещенного окна махали мне в след в темноту Полярной ночи. Я уходил, чтобы вернуться уже весной. Сейчас мы снова стали у родного причала, чтобы отдохнуть и снова вернуться в море.
Судьба такая у военного моряка — уходить в моря и возвращаться. У наших жен участь немного другая: провожать и ждать, считая денёчки до долгожданной встречи, а что труднее — знает только один Бог.
Покров.
— Сегодня праздник большой, а мы работаем! — Задумчиво глядя на Исландский берег и, щурясь от не по-осеннему яркого солнца, ворчал капитан Иванов.
Только что закончился контроль готовности — завершающий этап предварительной подготовки к полетам. Группа Руководства Полетами на обходном мостике устроила перекур. Из духоты КДП вышли все, даже кто и не курит. Командир корабля как-то заметил интересную особенность нашей группы: одиночного офицера из ГУП (Группы Управления Полётов) встретить практически не возможно. На любом мероприятии или присутствуют все, или вообще никого.
— Посидеть на постановке задачи, готовиться полдня и пройти контроль готовности ты называешь работой? Мы тут кайлом не машем! — Возмутился подполковник Голубев, наш Руководитель Полетов на предстоящую смену, настоящий трудоголик — не любит пустого «сотрясания воздуха». Он делает всё на полную мощность: уж если отдыхать, то от души, а если работать, то, выкладываясь полностью. — Лучше проверь прохождение заявок. А какой сегодня праздник?
— Покров. — Великовозрастный капитан Александр Иванов бросил в обрез с водой (по-морскому так называется тазик), приспособленный вместо пепельницы, и поспешил подальше к телефону от греха подальше.
Капитан Иванов служит у нас недавно. После окончания училища летал штурманом на Ту-16 где-то на Дальнем Востоке. Его полк попал под сокращение, или, как официально называется процесс, когда хорошо подготовленные офицеры, на обучение которых государством были потрачены колоссальные средства, в одночасье оказался «по организационно-штатным мероприятиям» никому не нужен. Помыкался на «гражданке» семь лет, не имея никакой, кроме военной специальности. Со временем вроде бы и жизнь стала складываться, но что-то тянуло его вернуться обратно в армию.
— Сегодня праздник Покрова Богородицы, — я не удержался, чтобы не уточнить.
— Это ясно, а из-за чего мы празднуем его именно сегодня? — поинтересовался кто-то из лейтенантской молодёжи. — Юрий Станиславович, вы занимаетесь историей Древней Руси, может, что знаете об этом?
Я вопросительно посмотрел на Сергея Николаевича. Голубев пожал плечами, мол, твоё дело — сам выкручивайся, если хочешь и есть что сказать.
Я недавно прочитал книгу Н. Шахмагонова «Андрей Боголюбский — первый самодержавный государь», поэтому врасплох вопрос меня не застал. Там были приведены факты, которых я раньше не знал.
— Боюсь показаться неточным, но, по-моему, празднование Покрова Пресвятой Богородицы совершается в память события, происшедшего в десятом веке. В «Букваре: начала познания вещей божественных и человеческих» оно описано примерно так: «… Во время осады греческого города сарацинами, когда, казалось, участь его уже была предрешена, Матерь Божия со святыми на воздухе молилась за город и затем сняла с Себя блиставшее наподобие молнии покрывало, которое носила на голове Своей и, держа его с великой торжественностью Своими Пречистыми руками, распростёрла над всем, стоящим в храме народом. И до тех пор, пока Пресвятая Богородица пребывала там, видимо было и покрывало. По отшествии же Её, сделалось и оно невидимо, но, взяв его с Собою, Она оставила благодать бывшим там. Греки ободрились, и сарацины, осаждавшие город, были отражены».
Кстати, в этом году отмечаются два юбилея: восемьсот сорок лет установления праздника Всемилостивому Спасу (четырнадцатого августа по новому стилю) и восемьсот сорок лет праздника Покрова Пресвятой Богородицы (четырнадцатого октября по новому стилю). Этот праздник был установлен в тысяча сто шестьдесят четвёртом году, при правлении великого князя Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого и сразу же стал любимым праздником русского народа, праздником национального торжества, великой радости принятия Пресвятой Богородицею под свой омофор Святой Руси.
Спустя год Андрей Боголюбский построил знаменитый храм Покрова На Нерли — первый из храмов, посвященных празднику Покрова Пресвятой Богородицы. Этот храм был как«…приношение Богу за победу над врагами и прославление Богоматери. По воле князя Андрея из привозимого белого камня для строительства Успенского собора во Владимире откладывалась десятая часть для Покровской Церкви. Зодчие и мастера сделали булыжное основание искусственного холма, поверхность его облицевали белокаменными плитами. Варвары Батыя не тронули храма, и ежегодный разлив двух рек (храм построен в устье реки Нерли, при впадении её в Клязьму) в течение семи веков не подмывал его основания. Были некоторые попытки разорить, разрушить храм, но сила Божия сохранила его и поныне».
— Юрий Станиславович, а вы упомянули ещё один праздник, который празднуется со времен Андрея Боголюбского….
— Иоанн Ладожский в своё время писал: «Княжение Андрея Боголюбского ознаменовано многочисленными чудесами, память о которых доселе сохраняется Церковью в празднестве Всемилостивому Спасу (1/ 14 августа), благословившему князя на его державное служение. Сам праздник был установлен после того, как, победив в тысяча сто шестьдесят четвертом году восточных камских болгар, князь, молившийся об окончании сражения, видел чудесный свет, исходивший от Животворящего Креста Господня. В тот же день видел свет от Креста Господня и греческий император Мануил, одержавший победу над сарацинами. В память этих событий оба государя и согласились установить церковный праздник».
С высоты обходного мостика море казалось ласковым и блестело расплавленным серебром под лучами заходящего солнца. Редкие чайки проносились над головами, выпрашивая своими криками какую-нибудь подачку от моей притихшей аудитории. Заканчивался ещё один очередной день на боевой службе.
Оставшуюся часть вечера провел за чтением книги. После неожиданно проведенной лекции работалось хорошо, но, подчиняясь требованиям предполётного режима, решил улечься спать пораньше.
На душе было спокойно. День прожит не зря: частицу своих знаний я донёс до своих коллег, а взамен плодотворно поработал по интересующему меня вопросу. Вот и получилось, что сам узнал больше, чем рассказал другим. Что лучше — один Бог знает.
Достал Православный Молитвослов….
«Благого Царя благая Мати, Пречистая и Благословенная Богородице Марие, милости Сына Твоего и Бога нашего излей на страстную мою душу и Твоими молитвами настави мя на деяния благая, да прочее время живота моего без порока прейду и Тобою рай да обрящу, Богородице Дево, едина Чистая и Благословенная.
(Молитва десятая, ко Пресвятой Богородице на сон грядущий).
Ночные полеты.
В столовой ЛТС (столовая летного и технического состава) на завтраке непривычно многолюдно. Вестовые как челноки снуют между столов, за которыми авиационный люд что-то оживлено обсуждает. Слышится приглушенный смех.
За нашим столом собрались почти все. По весёлым лицам сослуживцев и тихому хихиканью некоторых сделал вывод, что я пропустил что-то интересное.
— Всем: Доброе утро и приятного аппетита! — Поздоровался я и сел на свое обычное место.
— И тебе того же и по тому же месту! — Игорь Копченко, мой напарник, священнодействовал: из куска ветчины, сыра, хлеба с маслом и вареного яйца при помощи ножа и зубочисток изготовлял канапе.
Странно это. Обычно он предпочитает размер «макси». Уж если бутерброд, то минимум из половины батона, а если пить чай, то только из любимой чашки, куда помещается добрых пол-литра.
Перехватив мой недоуменный взгляд, продолжая свое занятие, Игорь торжественным голосом сообщил:
— Всё, Юрик, начал новую жизнь. Я даже зарядку утром сделал и забортной водой ополоснулся. Красота! — Копченко отправил в рот первую «конопушку» и недоверчиво посмотрел на чашку с кофе. — Сегодня идём домой. Понимаешь, ДОМОЙ!
— Ну, с этим-то все ясно. А народ-то чего веселится?
— Да, понимаешь, вестовые оставили на ночь отдраенными иллюминаторы, а через них в столовую налетели с берега какие-то птицы. Когда мы вошли, то тут творилось что-то неописуемое: вестовые и коки скатертями машут, а под подволоком целая стая пернатых мечется. Потихоньку всех выдворили, а один уселся у разноса с хлебом и нахально клюет. Наш Женька-вестовой хотел его изловить, а этот воробей, или как он там называется, как клюнет его в палец. Матросик от неожиданности и уселся задницей прямо на палубу. Смеху-то было!
— Понятно…. Ну, а как «бутерброд по-новому»? Вкуснее привычного?
— Вообще-то есть можно, только кусать нечего. Не интересно, — Игорь отправил в рот очередную «конопушку».
— Всем: приятного аппетита! — За столом появился Михалыч, как за глаза мы называли заместителя командира корабля по авиации, нашего непосредственного начальника. — После завтрака собираемся на КДП. Сегодня полеты будут по резерву — ночная смена. Голубев и Конюхов перелетают на «Петр Великий». Основная работа будет там.
Ночные полеты на «Кузнецове» вещь трудная, требующая повышенного внимания со стороны группы руководства полетов. В темноте летчикам трудно визуально определять расстояние до любого объекта. Чуть ярче огонёк — и он уже кажется ближе, а более тусклый кажется далёким, хотя оба огня на самом деле находятся на одинаковом расстоянии. Здесь важно вовремя подсказать лётчику его ошибку.
Полетная палуба, башня-надстройка авианосца освещены приглушенным светом. Яркое освещение или, не дай Бог вспышка, могут кратковременно ослепить летчика, а это может привести к плачевным последствиям.
Через иллюминаторы КДП, где специально включено красное освещение, тяжело рассмотреть происходящее на полетной палубе. А ведь нужно будет подсказывать руководителю полётов, если замечу на вертолетных площадках несанкционированное перемещение техники, или сонно бредущего нерадивого бойца. Более половины матросов на «Кузнецове» — первогодки. Для них это первая боевая служба. Многим постоянно хочется спать и днём, не то, что ночью…. Служба на авианосце — не сахар.
— Владимир Александрович, так понимаю, что это крайний на сегодня залёт? — Отмечая в своей копии плановой таблицы полетов очередную посадку вертолёта на крейсер «Петр Великий», решил я поинтересоваться у подполковника Михайлова. — Голубев с Конюховым врядли сегодня успеют вернуться.
— Скорее всего, завтра утром прилетят. Заночуют на «Петре», — Михайлов смачно затянулся неизменной папиросой «Беломор Канал». В красном свете его лицо выглядело мрачным. Изрядно поседевшие усы, казалось, гневно топорщились. — Так что, дружище, придется тебе ночевать сегодня в гордом одиночестве. Готовь ракетницу. Будем закрывать полеты. Кстати, не забудь списать у вахтенного офицера сигнальные патроны.
Я поморщился. На ходовой пост мне заходить явно не хотелось, но есть такое слово «надо».
— У тебя замечания для разбора есть?
— Сегодня замечаний нет.
— Хорошо. На разбор можешь не идти. Если появится какая-то нужная информация, то я тебе позвоню. — Владимир сладко зевнул. — Спасибо за бинокль. Иди, стреляй.
Обозначив красной ракетой окончание лётной смены, чтобы не блуждать по коридорам надстройки, обходным мостиком, поёживаясь от ночного холода, я поспешил на ходовой пост. Открыл тяжелую дверь.
— Прошу разрешения!
Командир корабля, капитан первого ранга Шевченко, уютно устроившись в своем кресле, наблюдал, как вахтенный офицер что-то записывает в свой журнал.
— Заходи. — Александр Петрович, приветствуя, подал мне руку. — Много расстрелял сегодня?
— Товарищ командир, птицы сегодня не мешали, поэтому расход минимальный: две зеленых и одна красная ракеты.
— Хорошо. — Командир повернул голову в сторону вахтенного офицера. — Запиши!
— Есть! — Капитан-лейтенант Никитюк стал по стойке «смирно».
Судя по всему, Андрей получил небольшую взбучку, что бывает крайне редко — Никитюк грамотный офицер, а таким образом выказывает свое недовольство.
— Что из дома слышно? Какие успехи у дочери? — Поинтересовался командир.
Как и дочь командира, моя Танюшка в этом году поступила в Мурманский педагогический университет. Наши семьи живут в одном доме, в соседних подъездах. Дети росли, как говорится, на глазах. С Александром Петровичем мы одногодки, только он на два месяца старше меня.
— У Тани всё хорошо. Недавно хвасталась: назначили её старостой группы, судя по рассказам жены, ей в университете очень нравится.
— Моя дочь тоже довольна…. Как всё-таки летит время! Кажется, совсем недавно дочери в школу пошли, а теперь они уже студентки. А дома-то что?
— Дома полный порядок. Отопление наконец-то включили. Ничего не прорвало и не сломалось.
— Что отопление включили в домах уже хорошо, а вот что из техники ничего не сломалось, то с трудом верится.
— Я тоже так думаю. Не может такого быть, что, вернувшись после такого длительного отсутствия, не нужно будет мотаться по квартире пару часов с отверткой в руке!
Мы рассмеялись.
— Ладно, иди отдыхать. Небось, устал? Вон глаза красные какие….
— Командир, вы же знаете, мне лучше две смены с истребителями отработать, чем одну смену с вертолётами в качестве помощника руководителя полетов, да ещё и ночную!
— Раньше, когда сутками за подводными лодками охотились, ты так не говорил.
— Так раньше работа с вертолётами у меня была в моем вкусе: всё скоротечно, много творчества. Не успеешь опомниться, как полёты заканчиваются, даже уставать некогда, а сейчас ответственности много, а действия мало.
Попрощавшись и пожелав спокойной вахты, направился к себе в каюту. Да, действительно, сегодня я устал. Нужно будет хорошенько выспаться.
Заперев в сейфе ракетницу с патронами, положив на секретер бинокль и хорошенько помывшись по пояс холодной водой, решил немного подышать свежим воздухом в НШУ.
Идеально вычищенное и выкрашенное помещение, из-за массивных барабанов шпилей, якорных цепей и массивного пульта управления казалось иллюстрацией к какому-то приключенческому или фантастическому роману. Сквозь клюзы хорошо видно и слышно как пенится и шипит, рассекаемая носом авианосца, подсвеченная прожектором волна. Как и на горящий костер, на бегущую воду можно смотреть бесконечно. Смотришь, ничего не видя, а мысли летают где-то далеко.
Захватившее меня состояние созерцательной мечтательности пришлось прервать: наброшенная демисезонная куртка не спасала от пронизывающего ветра. Зубы предательски начали выбивать дробь. Зябко.
Возвращаясь к себе, меня привлекли раздающиеся из соседнего с моим блока кают «охи», «ахи» и стоны на фоне хриплого дыхания. Звук на корабле ночью разносится очень далеко. Не иначе как «порнуху» кто-то смотрит!
Увлекшись незамысловатым сюжетом, хозяева потеряли всякую осторожность: дверь приоткрыта «на сторожок», на диване сидят лейтенанты, уставившись в монитор компьютера, а там….
— Фу, господа офицеры. Не мерзко ли смотреть такое?
Лейтенанты потупились. Кто-то догадался выключить фильм.
— Этот диск мы изъяли у «контрактников» со Службы Живучести, завтра их командирам хотели отдать, да не утерпели, решили сами глянуть. — Стал оправдываться самый высокий.
И что им сказать? Мальчишки ведь ещё. Сам когда-то таким был. Любопытство — не порок. Главное, чтобы не пристрастились они к подобной грязи.
— Лет десять назад, ещё на первой своей «боевой» меня как-то муза посетила. Думаю, сегодня тот случай, когда можно озвучить для вас:
О, Боже мой, как я хочу
Увидеть глаз твоих томленье,
В них, в ожиданье наслажденья,
Прочесть заветное «хочу».
И в сладких муках вожделенья,
До примитивного хотенья
Я с нетерпеньем обниму
И сокровенное возьму….
Но вот досада — всё лишь снится,
А наяву всё так случится,
Что вдалеке от женских чар
Я потушу в себе пожар
Неистребимого желанья
И обладанья ожиданья.
Ничего больше не сказав, я молча направился к себе в каюту. Пусть теперь лейтенанты помучаются в ожидании завтрашнего «разбора ночного залета». Ожидание наказания, порой, больнее самого наказания.
Подошел к концу и одновременно начался ещё один день на боевой службе. Мы уже в Норвежском море, а это значит, что скоро заплещутся за бортом волны родного Баренцева моря.
Письмо с Союза.
Что-то нарушилось в моём биологическом ритме. После ночных полётов я уснул сном младенца и проспал до самого обеда. Механически поел, не столько вникая во вкусовые качества пищи, а, сколько вспоминая свои ночные видения. Сны на этот раз были яркие, красочные, словно художественный фильм посмотрел, а вот о чём они — не помню. Часто так бывает: снится что-то интересное, до последнего тянешь, стараясь досмотреть до конца, а проснёшься — и забываешь всё, что видел. По-моему сегодня там было что-то из моего детства….
Вчера до поздней ночи провозился с оформлением документации. Только управился, как вернулся с крейсера «Петр Великий» мой сосед Слава, весь такой радостный, полный впечатлений от успешной работы и теплого приёма на флагмане Северного флота. Они с Сергеем Голубевым обкатали-таки свою новую методику.
На полном разборе полетов полковник Куклев отнесся сначала скептически к их изысканиям, даже попросил обосновать правильность её и точность определения параметров новым нетрадиционным способом. Конюхов вышел к доске, и в мгновение ока она оказалась исписанной всякими формулами, математическими выкладками, появилась схема. Всего пять минут понадобилось ему, чтобы рассказать и обосновать свою методику, и… в классе Дежурных Экипажей наступила настороженная тишина. Флотские инспекторы и представители различных штабов явно не ожидали ничего подобного от корабельного офицера. Некоторые даже встали и молча подошли поближе к доске. Молчание было недолгим. Вскоре появилось резюме: просто, ясно, понятно, а главное — всё правильно….
После разбора к себе в каюту я пошел один — Конюхова попросил зайти к себе кто-то из штаба ВВС Северного флота.
Мое одиночество оказалось не очень долгим — успел прочитать всего пару глав и приготовиться к ночному чаепитию. Мы с соседом любим почаёвничать на ночь. За беседой время летит незаметно, да и много нового узнаем друг от друга.
Сегодня был как раз такой случай. Вячеслав вернулся в каюту весь радостный, немного возбужденный. От былой его хандры и в помине ничего не осталось. Видать правду говорят: «Работа — лучшее лекарство от скуки и тоски».
Болтали долго, пока не обнаружили, что время давно уже перевалило за полночь. Теперь Слава сладко спит, а ко мне сон никак не идет. Уже и читать самую нудную книгу пробовал, и баранов мысленно считать — ничто не берёт. Наконец, выбрал удобное положение и стал вспоминать свои курсантские годы, частые разлуки с женой:
…Звонить часто не получалось, да для курсанта междугородние переговоры были дороговатым удовольствием. Выручали письма. Писали так часто, что вскоре это уже стало приятной ежедневной привычкой. В лейтенантские годы, пока моя Светлана, живя у родителей, оканчивала свой институт и защищала диплом, мы не изменяли своей привычке. Потом был Афган. С каким нетерпением я ждал вестей, особенно в первые месяцы! Умом понимал, что нужно время, чтобы мое письмо с номером полевой почты вместо обратного адреса сначала добралось до Луганска, чтобы, получить ответ, и, наконец, прервалось бы это затянувшееся томительное отсутствие вестей о самых близких людях.
Когда же я получил своё первое письмо, находясь «за речкой»? В апреле? Врядли, тогда бы запомнились мне традиционные в то время первомайские поздравления. На день Победы писем еще тоже не было. Если бы они были, то я запомнил бы это, ведь после дня Победы были мои первые «боевые» в «зеленке».
Время берёт свою дань памятью. Тот злополучный выход я помню до мельчайших подробностей, а о первых письмах позабыл….
Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская «зеленка».
Тусклый сумрак и теснота десантного отсека БМП (боевой машины пехоты) не позволяли расслабиться. Не добавляли мне уверенности и напряженные лица бойцов, что ехали вместе со мной. Их запыленные, пропахшие потом и пороховой гарью «хэбэшки» и «горняшки», глаза, неподвижно уставившиеся в противоположный борт, но видящие вместо него мелькающие кусты и деревья проклятой «зелёнки», откуда в любой момент можно ожидать хлесткого гранатомётного выстрела — всё это напоминало о том, что всем нам довелось пережить за прошедшие сутки.
Был бой. Был страшный бой. Был Серёга, и нет Серёги, как нет, и больше никогда не будет и тех бойцов, что оставили свои молодые жизни не за идеалы никому не понятной Апрельской революции, не за идеи Кремлёвских стратегов, забросивших их в эту дикую страну, а за своих товарищей, что все-таки выжили в этой мясорубке, за старлея с дырой с полспины, который до последних мгновений своих просил пить и всё жаловался, что у него мёрзнут ноги….
— Авиация, слушаем меня внимательно! — Капитан Дроздов сдвинул на затылок танковый шлемофон. — Игорь, ты едешь со мной. Юра, видишь БМП? Там мой брат. Поступаешь в его полное распоряжение. Если ещё не знаешь, он у меня командует ротой.
— Мы успели познакомиться ещё вчера, в Баграме.
— Очень хорошо. Думаю, запомнив мою внешность, ты его сразу узнаешь. Передай ему на словах: по моей команде начинаем сворачиваться. Личный состав максимально спрятать в броню. На сегодня «ноль двадцать первых» и «трехсотых» (убитых и раненых по общепринятой в Афгане кодировке) хватит. На месте сбора переберёшься на мою броню…. Ладно, давай краба. — Мы пожали друг другу руки. — До встречи!
По тому, как нас начало швырять на своих сидениях и кренению БМП я понял, что мы миновали виноградник и добрались до места, где нас вчера обстреляли в первый раз. Там, посредине дороги, была глубокая воронка от взрыва чего-то и множество колдобин. Скоро будет кишлак, небольшой виноградник и снова кишлак….
Зачем я здесь? Зачем нужна эта война? Как и кто объяснит матерям, за что погибли их сыновья?
Эх, Серега, Серёга…. Твой чай и науку о выживании в этой войне я запомню навсегда. Теперь и у меня, наводя самолет или вертолет на цель, или стреляя по духам самому, в следующий раз будет возникать мысль: «Это за Серёгу!». Мы с тобой расстались где-то здесь, и ты посоветовал мне сидеть в броне, а не идти искать комбата, нарушая его приказ….
БМП полезла куда-то вверх, резко повернула налево, и послышался характерный лязг гусениц по асфальту. Мы вырвались из «зеленки» и уже едем по нормальной дороге, если в этом проклятом Афгане хоть что-то бывает нормальным.
— Авиация, хватит париться! Вылезай на свежий воздух. — Ротный, Дроздов-младший, выбравшись наружу через командирский люк, пригласил последовать за ним.
— Ух! Хоть на белый свет посмотреть можно! Я там совсем задохся.
Колона выстроилась вдоль дороги, ведущей в Кабул.
Полуденная жара давно спала. Окаймляющие долину горы безучастно смотрели на людскую возню. Что им до очередной армии, пришедшей с войны? Армия отдохнет некоторое время и вновь отправиться убивать, или быть убитыми. Для гор мы, как и армии Александра Македонского или Тамерлана всего лишь миг в жизни, тянущейся многие миллионы лет.
На шоссе показалась БМП комбата. Проехав вдоль дороги, остановилась напротив нас. Братья несколько минут поговорили, уединившись между нашими машинами.
— Юра, перебирайся к нам! — Игорь Больбатов, весь серый от пыли, устало махнул мне рукой, подзывая к себе.
Я взглянул вопросительно на Дроздова — старшего. Он жестом показал, чтобы я перебирался на его броню.
— Ты как? — Спросил я у Игоря.
— Нормально. А ты? — Больбатов по дружески обнял меня за плечи.
— Тоже нормально. Ты знаешь, мне было как-то неспокойно ехать внутри. Сидишь как в консервной банке и понимаешь, что от тебя ничего не зависит….
— Это точно, но иногда, когда есть уверенность, что мин нет, таким способом ехать гораздо безопасней.
Замыкающая батальонную броню БМП стояла у самой «зелёнки», пропустив мимо себя несколько грузовиков технического замыкания с подбитой БМП на прицепе, взревев мотором, круто развернулась и устремилась в хвост колонны.
— Проверить личный состав и доложить! — Дал команду по радио комбат.
Все налицо. В «зелёнке» из батальона не осталось никого. Раненых и убитых уже доставили в госпиталь. Кому уже сделали необходимые операции, а кого готовят к своей последней дороге домой «грузом двести». Для них война закончилась. Навсегда.
При свете последних лучей солнца на отвороте с основной Баграмской дороги в расположение штаба дивизии, разведывательного батальона и еще каких-то структур нас поджидал «авианаводческий» БТР с бортовым номером 603. Нашего возвращения с нетерпением ждал Начальник ГБУ (группы боевого управления) авиации 108 мотострелковой дивизии майор Церковский.
Пожав на прощание руки всем, кто находился на броне комбата, мы с Игорем спрыгнули на землю. Ноги по щиколотку утонули в серой невесомой пыли. Запомнились слова комбата: «Юра, я буду рад, если на следующих «боевых» тебя припишут к нашему батальону. И вообще: будешь в наших краях — заходи в гости…».
Немного гордясь оттого, что не ударил лицом в грязь в первом в своей жизни бою, а разведчики даже пригласили меня заходить к ним в гости, я вслед за Игорем забрался на наш «шестьсот третий».
— Ну что, штаны проверять будем? — Неудачно пошутил шеф, но, увидев в наших глазах что-то особенное, что бывает только у вернувшихся из тяжелого боя, осёкся. Отвернулся. Закурил сигарету и наклонился к водителю. — Трогай!
— А где Иваныч и Виталик? — Поинтересовался Игорь, видать, вспомнив о Карасёве и Спивакове.
— Они уже дома. Вы крайними вышли.
Справа от дороги проплывали закрытые по случаю позднего времени дуканы Баграмского базара.
Ни души вокруг, только одинокий пёс, трусивший опустив голову нам на встречу, словно очнувшись от спячки и увидев своего кровного врага, со свирепым лаем бросился нам наперерез и погнался за БТРом.
В этой стране даже бродячие собаки считают нас врагами!
И кому нужна была эта война? Сколько боли! Сколько горя!
Вот и КПП авиагородка. Часовой поднял шлагбаум и стал по стойке «смирно». БТР авианаводчиков вернулся с боевых, а среди солдат и офицеров авиабазы врядли найдется человек, который бы относился к нашей группе без уважения. О наводчиках ходили легенды, порой выдуманные или основанные на фактах. Мои коллеги к этому относились равнодушно — мы просто делали свою работу.
Не успел «шестьсот третий» остановиться, как нас обступила толпа летчиков и техников. Нам жали руки, обнимали, приветствуя, знакомые и пока ещё малознакомые для меня люди.
У входа в модуль встречал командир второй эскадрильи «Грачей» — подполковник Стрепетов.
— С возвращением! Мужики, быстренько переодевайтесь. Баня для вас давно уже готова. Спеваков и Карасев уже там. На сборы даю вам пять минут. Командирский Уазик в вашем распоряжении.
Приятно чувствовать такую заботу, но эта забота и повышенное внимание к нашим персонам накладывали и дополнительную ответственность. Если на базе на наши проделки и вольности просто закрывали глаза, то на «боевых» нам просто нельзя было плохо работать. Среди пехоты и десантников мы представляли авиацию, а для летчиков и техников мы те, кто хоть и носит голубые погоны и авиационные «птички» как и они, но по роду своей службы должны работать непосредственно с района боевых действий, где наши просчёты расценивались как просчеты всей авиации. Никто не застрахован от ошибки, но нам ошибаться или просто «дать слабину» было просто нельзя. Слишком высока цена этому.
После бани в нашей комнате уже поджидал стол, накрытый нашим «шефом» и капитаном Фёдоровым, начальником склада ГСМ (горюче-смазочных материалов), то есть «начспиртом» всей Баграмской авиабазы, которому когда-то давным-давно мои коллеги присвоили звание «почетного авианаводчика».
Стол был накрыт афганскими деликатесами: жареная картошка по центру, маринованные огурцы, копченая колбаса и сало в нарезку, гора зелени и свежих овощей. По краю стола выстроилась шеренга «нурсиков» во главе с полтора литровой флягой с разбавленным спиртом.
— Товарищи офицеры! Первый тост поднимаем за то, что наши сослуживцы, — Церковский перечислил фамилии, — вернулись с «боевых» живыми и здоровыми, и то, что наши новые товарищи оправдали ожидания: вернулись с честью!
Мы дружно чокнулись рюмками, которые замещали какие-то капроновые заглушки от неуправляемых ракет «воздух — поверхность» С-5. они по форме напоминали бокалы без ножки и вмещали в себя грамм по пятьдесят, если наливать до краёв. К моменту моего приезда в Афганистан вместо ракет С-5 стали использовать ракеты С-8. Заглушки там были уже менее эстетичными, чем-то напоминали капроновые крышки для майонезных банок и поэтому особым спросом не пользовались. Импровизированные рюмки носили местное название «нурсик», образованное от аббревиатуры НУРС — неуправляемая ракета-снаряд. Так и говорили о прошедшем застолье: «Пропустили по паре нурсиков».
Второй тост….
Третий тост. Стоя и в скорбном молчании….
Традиционный перекур, когда после третьего тоста вначале не хочется ничего говорить, вспоминая своё….
После четвертого тоста, когда мои захмелевшие товарищи стали вспоминать всё, что было на этих боевых и анализировать возможные ошибки, майор Церковский, загадочно улыбаясь, посоветовал нам с Карасёвым пошарить у себя под подушками.
Вот это — сюрприз! Вот это подарок! Под подушкой лежало письмо от мамы и целый ворох писем от жены. Я их ждал уже больше месяца, с тихой завистью наблюдая, как жадно читают весточки из дома мои сослуживцы.
«Здравствуй, родной мой, любимый Юрочка!
Твой отец объяснил мне, что на «Полевую Почту» письма идут очень долго, но я решила, что буду писать хоть понемногу, но каждый день. Так будет легче для нас обоих, а ты будешь знать все наши новости, ничего не пропуская. Нам очень тяжело без тебя. В разлуке мы всего несколько недель, а уже столько изменений! Танюшка часто вспоминает тебя, а недавно я услышала, как она, играясь в песочнице, объясняла своим новым подружкам, что её папа где-то далеко бьет «дуснамов»….
Я очень тоскую по тебе и часто, когда этого не видит ни Танюшка, ни родители, плачу. Как мне плохо без тебя! Как не хватает твоей любви и ласки…».
Наконец-то появилась нить, связывающая меня с семьёй! Пусть письма и идут очень долго, но рано или поздно мы, как всегда, будем знать друг о друге всё.
Я видел, как моему примеру последовали многие мои товарищи. Вскрыв заветные конверты, они на миг замирали, и их лица становились мягче, а, порою, на губах появлялась робкая улыбка.
Кровь, боль, усталость оставались позади, оставив на душах очередной незаживающий рубец. Нежные слова родителей, жен, детей целебным бальзамом лечили эти рубцы, сокращали разделяющее нас расстояние.
Здравствуй, мыс Нордкап!
Очередное утро на боевой службе в Северной Атлантике началось с того, что зазвонил мобильный телефон. Спросонья я не сразу сообразил что происходит, нажал на кнопку «сброс», решив, что это сработал будильник.
Взглянул на часы. Странно. Вставать еще рановато. Но не почудилось же мне! Взглянул на дисплей мобильного телефона. Значок будильника ещё высвечивается. Значит, вставать действительно рано. Что же это было?
Выглянул в иллюминатор. Норвежский берег, неясно маячивший на горизонте уже которые сутки, стал гораздо ближе. Даже без бинокля можно рассмотреть характерную береговую линию и маяк мыса Нордкап. Ещё немного и покажутся скалистые берега полуострова Рыбачий. Это уже наша, российская земля.
Мы уже почти дома!
Машинально нажал кнопку на мобильнике, запрограммированную для быстрого набора номера жены. Послышались длинные гудки вызова.
— Алло! Алло! Юра! Ну, наконец-то. Я звоню, звоню, а ты всё не берешь трубку….
Подходит к окончанию моя очередная боевая служба на авианосце «Адмирал Кузнецов». На этот раз мы были в Северной Атлантике. Куда забросит судьба в следующий раз?
Пройдет пара дней, и мы окажемся на рейде города Североморска, мечтая о том, чтобы поскорей закончились мероприятия, посвященные нашему возвращению. Прозвучат приветственные речи главнокомандующего ВМФ, командующего Северного флота, губернатора Мурманской области и всех, кто пришел нас встречать. Мы пройдем торжественным маршем под Андреевским флагом, и, получив разрешение командира на сход, покачавшись несколько минут в баркасе, наконец-то ступим на такой долгожданный берег….
До подъёма ещё далеко. Поговорив с женой и дочкой, разбудил Славу, чтобы и он пообщался со своей супругой. Кто его знает, когда мы окажемся в зоне устойчивого приёма в следующий раз!
Снова забрался на койку. Не спалось. Мысли вертелись вокруг воспоминаний о том, как происходили мои возвращения то с «боевых», то с боевой службы, то просто с полётов, поведя целый день или ночь на аэродроме, а теперь, уже больше десяти лет, я возвращаюсь с морей.
Все возвращения сближало одно — предвкушение встречи с родными. Правда, порой, это были встречи всего лишь в письмах, или, как сейчас, в коротком разговоре по телефону, но, прочтя письмо или поговорив, понимаешь: тебя ждут с нетерпением, ведь само твое присутствие наполняет их жизнь смыслом.
Ради этого стоит жить!
