Смерть Ильича
С пятого, если не ошибаюсь, ноября, с утра по «Маяку» погнали классику. Виолончель гундит, скрипки рыдают... Шостакович, Рахманинов. Ну, обычный заупокойный набор. И молчат. Ну уж скажите, что Брежнев умер!
Вот ведь ситуация! День или два «классикой» душу рвали. Если умер – жалко, конечно. Про Леонида Ильича уже ведь и анекдоты перестали сочинять. Он профессионально болезненно выглядел, как зомби. Грех ведь над старым человеком издеваться. А его все эксплуатировали! Да и потом, все мои годы сознательные в его время начались. А как я бойцам в 1987—1989 годах «Целину», «Малую землю» и «Возрождение» читал! А стихи Леонида Ильича откопали потом в какой-то старой газете... Кто-то же должен торжественно сообщить о кончине «главного ленинца» в «расцвете духовных и физических сил», который наступает, оказывается, в семьдесят лет!
Я сидел у приемника, но черный чемодан с ручкой – военное чудо – «Интеграл» упорно нудил виолончелью. И тут звонок. Замначальника особого отдела, жилистый, насмешливый подполковник, поинтересовался: чего это я так поздно на рабочем месте.
– Жду... – с ехидством ответил я.
– Ну, жди. Сейчас буду.
Вот тебе раз! В одиннадцать ночи? Вот его-то я не жду. Но компетентные органы к полуночи... это всегда интересно!
– А чего ждешь? Вам ведь, журналистам, все известно, – особист уселся на стул, внимательно глядя в глаза.
– Все тут ясно. Умер?
– Я этого не говорил. А вот если умер, то кто заменит, как думаешь?
– Ну, не министр обороны, конечно. Из Политбюро. Только не Громыко.
– Да. Ну ты даешь... А вот скажи, у тебя есть клише членов Политбюро?
– Есть. Мягкие. (Пластмассовые, очень качественные клише присылали из ТАСС, через округ.)
– Андропов есть? Какой размер?
– Тринадцать на восемнадцать. А что?
– Давай так: вопросов чтобы у бойцов не было. Возьми двух человек надежных. На хорошей бумаге двести портретов отпечатай. Утром заберу. Но чтобы ни одна душа до полудня не знала.
На глянцевом картоне (240 граммов на квадратный метр) мы всю ночь печатали портрет Ю. Андропова. Бог был на нашей стороне – качество отменное. В шесть утра особист забрал продукцию, попросив сжечь при нем приправочные экземпляры.
– А что ты знаешь об Андропове? – уходя, спросил подполковник.
– Знаю, что руководил КГБ СССР, знаю, что был дипломатом. Да вот еще, говорят, танцор был в молодости отменный.
– А кто говорит? – широко улыбнулся он.
– «Свобода», – не стал выкручиваться я.
Чего там скрывать? Вся редакция вроде террариума. Все под контролем. Да ухватить не за что. Ну, бабы, ну, водка, анекдоты. А так ведь все за советскую власть. И жизнь готовы за Родину... Свою, и чужой не жалко...
Значит, умер... Я приказал оставить место на первой полосе, а со второй снять «армейский юмор».
– Леня, – озадачил я начальника типографии, – вспомни, как траурные номера оформляются. Подготовь линейки, набирать будем на линотипе. Флаг найди и ленточку черную.
Долгое ожидание привело меня к мысли, что правы мусульмане, когда хоронят до захода солнца. Если русские от скифов произошли, то тоже нечего три дня держать покойного. У него свои дела.
А вот объявят, так выпью за упокой души человека – Леонида Ильича Брежнева. Был бы он в уме, так не подсунули бы нам Афган. Явно старика подставили.
А радио все пело бархатным голосом. Все скерцо, траурные этюды. Шопен вот пошел. Это хоть слушать можно. Есть в шопеновской грусти что-то светлое, жизненное. Простор, любовь, сила сдерживаемая... И ненависть. Ну, это к России! Царской, конечно.
Торжественность момента была испорчена на все сто процентов!
На двести!
В эти самые скорбные часы в модуле, пьяный с утра, лежал на койке прапорщик-консул. Тот самый, что выдавал и принимал паспорта и регистрировал смерть и очень редко браки. Он-то и услышал первым официальное сообщение. Я-то, как на грех, в это время стоял, покуривая, у калитки.
Из модуля вырвался долговязый, волосатый субъект в армейских ботинках и трусах в горошек. Волосы всклочены, глаза безумные. Размахивая руками, он понесся к штабу и далее по линейке, крича во весь голос:
– Умер! Умер Брежнев. Умер Брежнев!
На крыльцо вывалила толпа офицеров, и начальник штаба добавил к общей суматохе свою команду:
– Держите дурака! Держите. Это белая горячка!
Вот так народ узнает о смерти своего вождя.
Консула изловили уже у батальона связи, у штаба разведчиков. Всех известил. Привели в модуль (барак) и привязали к койке. Он плакал...
Я решил не отступать от намеченного плана. Разлил по трем стаканам бутылку водки, позвал начальника типографии и секретаря.
– Ну, за помин души... Хороший был человек...
– А можно, командир, ведь на третьи сутки поминают, – замялся Леня Юша, не выпуская, однако, стакана из рук.
– Леня, я боюсь, что уже пятые пошли. Ну третьи точно.
Выпили. В Афгане, по прохладе, водка хорошо шла. Закусили соленым, перченым свиным мясом. По-человечески...
Теперь, согласно указаниям, уже поступившим, надо было вешать траурные флаги, соблюдать спокойствие и отменить все развлечения. Ну, мы были спокойны, развлечений не предвиделось и без кончины лидера. А вот флаги... Да и траурной ленты нет.
– Как нет... А на спецмашинке лента копировальная угольная. Давай сюда моток.
Украсили навершие флага пучком узеньких черных ленточек. Прибили древко у входа. А какой наклон? Где те инструкции? Я отошел подальше, посмотрел и скомандовал: «Согласно особой инструкции о траурных знаменах узкая часть полотнища ориентируется параллельно земле военного гарнизона или палубе корабля. Длина траурной ленты равна ширине флага. Лента закрепляется на древке в верхнем углу. Второй конец свободен».
Леня, как автомат, выполнил все указания. Через час в редакцию потянулись ходоки из частей. Как вешать, где ленту взять, какой угол склонения Государственного флага СССР и пр...
Я важно всем объяснял «инструкцию», а когда один ушлый майор попробовал усомниться, то Леня Юша, посверкивая очками, сказал важно:
– Командир не первого хоронит...
За сообразительность Леонид был поощрен еще и разведенным спиртом. Но не брало почему-то. Погода была такая...
К вечеру было велено обеспечить назавтра просмотр по телевизору церемонии похорон Брежнева. При этом предполагалось, что за солдатами обязан присматривать офицер-политработник, дабы не было непристойных шуток, замечаний, смеха... Как только я услышал это напутствие, то понял: «лажа» какая-то обязательно случится. Это закон.
Вот построй солдат и скажи им: «Идите отдыхайте. Спасибо за труд. Возвращайтесь из увольнения вовремя. Спасибо, орлы!» – и все будет хорошо. Но если при этом добавить: «Не пейте. Пиво тоже алкогольный напиток» и пр. – обязательно нажрутся! Это ошибка многих замполитов. Или Игнатов чуял сердцем, что не все будет гладко на похоронах четырежды Героя Советского Союза? С его жизненным опытом он мог предвидеть, но не делиться же с нами предчувствием!
Я тоже маху дал. Утром посадил умытых, накормленных солдат у телевизора и сказал: «Сейчас будете смотреть похороны Брежнева. Курить по одному выходить. В туалет по одному. И не дай бог, какая свинья засмеется, если что-то смешное там увидит. Это горе. И политическое мероприятие. Я сам буду с вами заниматься просмотром».
Конечно, после такого вступления они напряглись... Да и я как-то странно смотрел на экран, ожидая чего-то очень интересного! Ну, то, что гроб несли дюжие молодцы, поддерживая заодно и глубоких старцев в каракулевых шапках, – это было привычно. То, что Андропов принимал с явным удовольствием соболезнования, – этого бойцы не заметили, не их молодого ума дело. Но и Андропову тоже погрустить бы следовало. А то уж очень у него веселые и загадочные глаза были...
А вот и «лажа» – она прогремела ударом гроба о гранитный край могилы в абсолютной тишине. Как салют. И гроб явно перекосился на секунду.
– Молчать! – заорал я на солдат... и выскочил из палатки, дав волю какому-то истерическому смеху.
За брезентовой стенкой тоже стоял хохот. Простите нас, Леонид Ильич. Но это же не мы превратили в комедию ваши похороны.
А смех, он ведь почти равен слезам, только вот влага солоноватая не выделяется...
