Одноклассники

Это было в конце июля, в самое пекло, я привёз оружие в госпиталь. Когда Сергея Охотника принимали в санчасть, начальство приказало его автомат с пистолетом забрать, ибо находиться раненому в медицинском заведении с автоматом не положено. Охраны и своей вполне достаточно. Причём на КПП и меня разоружили: на территории госпиталя посторонним с оружием находиться тоже нельзя. Так вот — Охотник излечён, выписан, и готов к дальнейшим подвигам.

Сразу же на попутке прибыли в штаб мобильного отряда для оформления кое-каких нужных отряду документов и списания покорёженного при подрыве снайперской винтовки «Вал». Практика показала, что ездить или ходить по Грозному малыми командами в составе нескольких человек гораздо безопасней, чем передвигаться в составе колонны, даже с группой боевого охранения. Хоть это и регламентируется особыми приказами, но малые отряды на них плевали с высокой колокольни: своя жизнь дороже.

Сергей Охотник по этому поводу выдал целую теорию: передвижение в колонне — это как лотерея: могут обстрелять, а могут и подорвать; можешь пострадать ты, а может и кто-то другой.

Не помню случая, чтобы кто-то по причине хождения по городу малой группой к нам придрался: некому: начальство же никакими группами не ходит. И в каком районе города находился штаб — я тоже уже совершенно не помню: много лет уже прошло. Слева — руины полностью разрушенного гастронома, рядом с ней автобусная остановка, справа, среди таких же руин, совершенно не гармонирующий с окружающей средой, какой-то крутой свежепостроенный ресторан, причём не имеющий ни одной мало-мальски серьёзной царапины на окрашенных в весёлый жёлтый цвет стенах и с красивой вывеской на фасаде. Вглубь, по дороге, сам мобильник.

Неподалёку от этого места, если не ошибаюсь, «Три дурака» — известная площадь в Грозном, на пересечении Победы и Маяковского. Такое неказистое народное название площадь Дружбы народов получила за то, что на ней стоит памятник трём революционерам: русскому, чеченцу, и ингушу. Памятник символизировал братскую дружбу трех народов. У всех трех каменных фигур мирные и добродушные чеченцы во время своей «революции» зачем-то оторвали головы, и они валялись рядом с блоком КПП-14, где нёс службу Таганрогский ОМОН. Сейчас же на пьедестале стояло шесть каменных ног. В 1996–1999 на этом месте был самый большой и довольно оживлённый рабский рынок, и приводились в исполнение расстрелы по приговорам шариатского суда, довольно часто их транслировали по телевидению — цензурой не запрещалось. Вот так: казнили или продавали и своих и чужих. Вскоре после нашего отъезда здесь подорвался на мине боец таганрогского ОМОНа. Выжил. Но остался без ног.

При въезде в мобильный отряд, на возвышении, стояла зенитная установка с колоритным, неопределяемым войском в обслуге. Ствол орудия смотрит в направлении подъезжающих к воротам автомашин.

Почему войско неопределяемое? Опытный глаз конечно установит, что это милиционеры, но, к примеру, человек, впервые увидевший этих парней, скажет, что это какие-то раздолбаи: анархисты-революционеры времён гражданской войны, по ошибке забрёдшие в наше время. Одеты они как то по-особому разно и расхлыстанно: тельники, разгрузки, банданы, береты, пулемётные ленты. И, причём, все как один с улыбками на лицах.

Конечно, не нужно предполагать, что у них постоянно эти улыбки на лицах приклеены. В данном случае срабатывает эффект фотоаппарата. Зной, жара, пыль, усталость. Кто такие? Такие-то. Пара шуточек. Щёлк! Кадр зафиксирован, пошли дальше.

Правда и мы от этих парней мало чем отличались.

На территории мобильного отряда меня поразила уже порядком подзабытая идеальная чистота. Аккуратные ряды жилых домиков-вагончиков с чистенькими кроватями и постелями, у дверей, на ковриках, чистая сменная обувь, покрашенные синей краской штабные корпуса, и хаотичное мельтешение также прибывших по бюрократическим делам представителей всевозможных, если можно так выразиться, родов войск МВД — всяких спецназов и особназов. Много зелени. Нет, не покрашенная зелёной краской растительность, а натуральная, ухоженная.

У меня на боку болталась сломанная винтовка «Вал» без глушителя. Всех «спецов» она почему-то очень привлекала, многие просили её подержать в руках и рассмотреть повнимательней. Без приклада, без глушителя, без оптики и с дырчатым стволом она представляла собой довольно интересное малогабаритное «короткоствольное оружие». Вероятно «Валов» в отрядах в то время было очень мало, и мало кто имел дело с таким оружием, все многозначительно цокали языками и восхищались «новейшей милитаристской разработкой».

Раздобыв без каких-либо бюрократических проволочек необходимые нашему отряду бумаги, документы, акты списания, и проставив на них печати, мы выдвинулись обратно. Пешком. Идти нам предстояло долго и далеко. В поле зрения попадаются молодые чеченские милиционеры в новенькой, чуть ли не парадной, форме, какие-то небритые личности кавказской принадлежности в камуфляже с автоматами через плечо и без опознавательных нашивок. Парни в белых рубашках навыпуск, под которыми отчётливо проступают контуры пистолетных кобур. Говорят если этих людей проверить, они непременно предъявят удостоверение какого-либо серьёзного ведомства.

Рядом с нами притормозила чёрная Волга.

— Куда направляетесь ребята, подвезти? — местные тоже безошибочно определяют «наших-ваших», — сами знаете — по Грозному байки ходят.

— На «Северный».

— Садитесь, — в машине молодой водитель и улыбчивый мужчина в возрасте. Оба чеченца в белоснежных рубашках, — подвезём вас поближе, я зам прокурора Грозного Такой-то.

Представились и мы:

— Антон.

— Охотник.

Сев в машину, я сразу же задал вопрос:

— Что-то милиционеры на дорогах все какие-то «новенькие»?

Он меня прекрасно понял:

— Да, форму новую недавно получили, — немного подумав, добавил, — днём они милиционеры, ночью — бандиты… ну, не все конечно… Анекдот рассказать, ребята?

— Можно.

— Беседуют Лебедь и Куликов. Куликов заявляет: чеченцев — давить! Все эти чеченцы и прочие урюки — это же все сплошные бандиты! Лебедь ему отвечает: господин Куликов, урюк — это же сушеный абрикос! Куликов: знаем мы этих абрикосов, днём он мирный абрикос, а ночью — вооружённый урюк!

Посмеялись. Надо признать — анекдот довольно старый, но если бы мы им его рассказали, неизвестно, как оно обернулось бы дальше. Вероятно, этим анекдотом мужчина хотел нам показать: смотрите, мы смеёмся над самими собой, мы такие же, как и вы, мы — свои и у нас общий враг. Нас не надо бояться.

Между делом узнали от них новость: на окраине города подорвана автомашина с чеченскими омоновцами, погибло двадцать три человека — происшествие серьёзное. Туда работник прокуратуры и направлялся, основная опергруппа уже находилась на месте, всё-таки какое-то подобие власти имело место быть. Далее перебросились фразами: «откуда? Куда? Как там у вас погода?», — и мы уже преодолели солидное расстояние: несмотря на разбитые дороги, медленно ездить нельзя: опасно, могут обстрелять, а в быстро движущуюся машину попасть труднее.

— Ну, всё, ребята, нам прямо, вам налево, мимо центрального рынка, потом…

— Спасибо большое, знаем!

Надеюсь, что этот человек до сих пор жив. Хотя кто знает, столько сообщений было о покушениях на представителей госорганов…

На перекрёстке стоит вагончик-кафешка, у входа манит ароматным дымком мангал. Неподалёку от него стоит кузов густо изрешеченного пулями «уазика» без колёс, с надписью на борту не то углем, не то толстым грифелем «Танк сушёный. Просто добавь воды!».

Сергей предложил:

— Ну что, по шашлычку?

— Давай! Не вижу причины отказаться от обеда.

Расположились у столика возле входа в вагончик, сели друг напротив друга, чтобы была возможность наблюдать за окружающей обстановкой, автоматы на колени положили. В пределах видимости ни одного прохожего не видно. Только сейчас начинаешь понимать, как нам повезло: ведь на развалах могли быть снайперы и какими же разгильдяями мы в то время были.

Сергей почему-то начал вспоминать свои проблемы, которые остались где-то далеко-далеко:

— …Всю сантехнику менять надо! Жена пилит-пилит, а я что сделаю? Мать тоже ругается, говорит, лучше бы работягой каким-нибудь был. Постоянно что-то по хозяйству делаю!..

Но я его не слушаю.

Чудно всё это выглядит — полнейшая разруха, и симпатичная кафешка, с любовью оборудованная из простенького вагончика. Вклейте в чёрно-белую фотографию разрушенного Сталинграда цветную вырезку современного ресторанчика и посмотрите что получится.

— …Перед отъездом в туалете полочки классные сделал, отполировал, лаком покрыл. Всё равно недовольны. Что им там — картины с натюрмортами понавешать что-ли…

А хозяйка всё хлопочет: то угольки пошурует в мангале, то шампуры повертит: угодить клиентам старается.

— А чем эта работа хуже, а, Антох? Работаю себе по-человечьи, семью содержу в исправности…

Хозяйка заведения принесла чай, конфеты. Серёга всё стонет:

— Бандита раненого в санчасть положили, тоже лечат…

Не понял. Сконцентрировался:

— Не понял!?

— Бандит, говорю, с нами лежал. Ты что, Антох, меня не слушаешь?

— Что за бандит?

— Обыкновенный, бородатый.

— Как это?

— А вот так: определили в госпиталь и всё, лежит себе в палате, простреленный насквозь, и лечится.

— Ну нихренас`се!

— Прикол там был, рассказать?

— Я ж тебе рот не затыкаю, Серёга, слушаю внимательно.

— Оно и видно…

В госпиталь определили чеченца, натурального ваххабита. Страшный такой, косматый, на щеке родинка размером с кулак, которую даже борода не прикрывает. Привезли его туда какие-то серьёзные люди, тоже чеченцы, в общевойсковой форме, вроде бы союзники, но без единого намёка на принадлежность к роду войск и званий, и поместили болезного в соседнюю четырёхместную палату, даже охранника к нему приставили. Вероятно, очень важной персоной этот человек был.

Так никто и не понял, почему этот раненый явно махровый бандюган лежит на излечении в военном госпитале среди славных российских воинов.

Конечно, слухи поползли, мол — за всё уплачено идрит, Рассея-мать итить продана. Говорили также: пуля у него рядом с сердцем прошла, но держался молодцом. Просвета в этом тёмном деле не было: парень ни с кем не общался. Охранник в коридоре каждые сутки новый был. Тоже помалкивал.

Однажды ночью Сергей проснулся от сильного внутреннего давления. Давил мочевой пузырь. Посмотрел на часы, — скоро должна подойти медсестра с милыми веснушками на лице для втыкания укола. Стал размышлять: дождаться сестру, а затем идти в туалет, или сперва в туалет, а потом дождаться сестру и попробовать её внаглую «уговорить».

Ничего не хочется делать: ни вставать, ни дожидаться. Охота только быстро «уговорить» и затем спать. Но ведь невмоготу! Хочется и того, и другого, и всё вместе! Ночные желания кого хочешь с панталыку собьют. Чуть ли не с закрытыми глазами Серёга всё-таки для начала почапал в туалет. Краем глаза заметил — серьёзный охранник спал на стуле у окна, желанной медсестры не видно.

Туалет — это единственное место, где можно уединиться и прийти в себя, здесь можно расслабиться, даже релаксировать, и, набравшись сил и позитивной энергии, вновь выйти в мир общественных взаимоотношений и сумятицы.

Посещения туалета весьма полезно совмещать с чтением газет, журналов, рекламных буклетов. Здесь можно разгадывать кроссворды, рассматривать цветные картинки с изображением различных экзотических животных, брюнеток и блондинок, быть в курсе всех мировых событий перечитывая новости месячной давности, либо, позабыв обо всём на свете можно окунуться в мир грёз: томик Некрасова, несмотря на местами вырванные страницы, вне всяких сомнений — отменный антидепрессант. Можно просто помечтать: например — о медсестре с веснушками.

Встреча с прекрасным — вот что это такое! Человек, выходящий из этого заведения, преображается: походка становится легче, пружинистой, уже нет той суетливости, торопливости; глаза излучают мудрость и какое-то скрытое, спрятанное глубоко в себе, тайное знание.

Но, так как была глубокая ночь, сил у Серёги хватило только на то чтобы прочесть на стене: «Ну, чего уставился!? Сцы давай!».

Облегчённый, неторопливой походкой, но с сонными глазами, Серёга пришаркал в палату и направился к своей кровати у стены. Его кровать была занята: лицом к стене лежал неизвестный. Бывает такое: кто-то сквозь дрёму тоже прочитал надпись на стене в туалете, после чего по ошибке влез в чужую постель в чужой палате — ничего удивительного: практически все палаты одинаковы.

Серега, хоть и мечтатель, но не настолько наивен, он, конечно же, был стопроцентно уверен, что это не медсестра и поэтому не стал мастыриться сбоку, а осторожно, по-дружески, потряс лежащего за плечо. Бородатый ваххабит, не открывая глаз откинул одеяло, смущённо улыбнулся, спустил трусы и перевернулся на живот. У Серёги отвисла челюсть.

— Да вы чё это!? Оху… опупели!? — с соседней койки, облокотившись на локоть, на них с восторгом смотрел раненый солдат.

Только тут Серёга и понял, что это он ошибся палатой! Сон улетучился у всех находящихся в комнате, Серёга с расширенными от ужаса глазами пулей вылетел из помещения и тут же наткнулся на страшненькую конопатую медсестру со своими блестящими кастрюльками в руках.

— Ты где шарахаешься, херувимчик?

— В туалет ходил.

— Оно и видно! Опять выпиваете!?

От шума проснулся личный охранник ваххабита, оценил ситуацию, что-то взвесил про себя, сунул руку в карман и бдительным шагом направился в шумную палату к своему «подопечному». Серёга, пропуская его, посторонился:

— Да какой на хрен «выпиваете»? — желание «уговорить» полностью улетучилось, — оно мне надо!? Сцать ходил!..

— Оно и видно: шары залил, думает, не вижу ничего!

— И вообще — не домогайся до меня, — отмахнулся от назойливой медички Сергей, — спать хочу! Вот ведь пристала…

Утром Серёгу общество начало «кушать», смеху было через край. Чеченца, правда, тактично не трогали, но и ему было неудобно. Тем не менее, он тоже прекрасно понимал создавшуюся «шутку юмора»: в любой больнице ночью, когда медсестра обходит с уколами, все, не просыпаясь, снимают трусы и переворачиваются.

Сергей продолжил свой рассказ:

— А потом, значит…

Но тут подъехал автобус…

Подъехал простреленный поверху автобус КАВЗ с чуваками. Ох уж эти КАВЗ! Всякие автобусы покорёженные видел, но как только КАВЗ, так обязательно простреленный, и именно поверху. А чуваки — это сводный отряд из Чувашии. К нашему удивлению с ними оказалось и несколько человек из якутского СОМа и… радости моей не было предела: среди земляков оказался мой одноклассник — Валерка Васильев, один из лучших моих друзей! Да-а, и покуролесили же мы с ним одно время… Лет десять с ним не виделись: женившись, он с семьёй уехал в район, и с тех пор я его не видел. Как выяснилось, земляки направлялись туда же, откуда возвращались мы, в мобилу, и, увидев нас, конечно же, остановились.

Завязались оживлённые разговоры. К радости хозяйки («да вас тут у меня никто не тронет!»), посыпались заказы на шашлык, пивцо. Со стороны центрального рынка, как бы между прочим, донеслись отзвуки гранатных разрывов и яростного скоротечного боя. Мы с омоновцем тут же сделали умозаключение, что нам крайне повезло с этой кафешкой: задержала она нас как раз на то время, достаточное для того, чтобы не попасть под обстрел в районе рынка. Привыкшие ко всему чуваши не обратили на этот шум абсолютно никакого внимания.

Наевшись и вдоволь наговорившись, чувашский отряд с земляками загрузились и уехали по своим делам, мы же двинулись в сторону авиапорта. К слову сказать, того одноклассника, я так до сегодняшнего дня и не видел. Знаю только что у него всё хорошо: работает, дети растут. Мать его рядом с нами живёт, рассказывает про него иной раз.

Владислав Сылларов тоже частенько рассказывал про своего однокашника: после окончания школы вместе поступили в университет, жили в общаге, в одной комнате. Друг был чеченцем, коренным якутянином, но после смерти родителей уехал на родину. Хизир был парень простой, как и все: особо ничем не выделялся, разве что был кандидатом в мастера спорта по классической борьбе и имел на щеке родинку размером с пятак. Девушкам эта родинка никаким боком не мешала, даже нравилась.

Как и положено, в студенческом общежитии существовала строгая межкурсовая иерархия, то есть старшекурсники частенько «прижимали» младших. Однажды под новогодний праздник Влад, второкурсник, что-то не поделил с третьекурсником — высоким парнем — волейболистом Женей Стругановым. Ну и благодаря природной настырности вернулся в свою комнату с солидным фингалом под глазом, где находилась компания друзей и уже несколько раз проигравшийся в карты и столько же раз бегавший в магазин за винишком Хизир.

— Владик, что с тобой, — спросил Хизир, — кто тебя?

— Сам разберусь! — но по Владику видно, что в данный момент он «разбираться» не в состоянии, — козёл!..

— Кто козёл!?

— Струганов! — в то время пули, которая продырявила его шею через много лет на чеченской войне, ещё не существовало, конечно же Владик не картавил и особо не выражался.

Хизир молча отставил стакан в сторону и вышел. Буквально через пару минут в коридоре раздались визг и крики — это разъярённый чеченец ураганом ворвался в комнату к третьекурсникам, бесцеремонно схватил лежащего на кровати заслуженного волейболиста за длинные волосья и выволок в коридор, где на глазах у опешивших друзей стал его мутузить.

Картина избиения была довольно забавная: длинный Женя стоит раком, коренастый Хизир намотал волосы на кулак левой руки и не даёт тому разогнуться, а правой и обоими коленями смачно отделывает обидчика своего центрального друга. Никто вмешиваться не желает. Напоследок Хизир презрительно всадил носком туфли в стоящего на четвереньках Женю, прямо, пользуясь карточной терминологией, в очко, после чего сплюнул, и гордо удалился.

После всего этого надругательства Женя, приняв вертикальное положение и вытащив из своего тела заднюю часть штанины, и чувствуя себя во всех смыслах обиженным, прихрамывая, побежал к своим однокурсникам — двум братьям-кабардинцам:

— Мужики, наших бьют!

— Кто!?

— Шылларов!

С чего он взял, что кабардинцы ему в чём-то помогут — непонятно. Всё население общаги стало свидетелем какой-то мутной, ни к чему не приведшей, разборки: кабардинцы минут пять, эмоционально жестикулируя руками, потолковали в коридоре с чеченцем на никому непонятном языке и, ничего не объясняя вызвавшему их Струганову, гордо удалились.

Позже Хизир объяснил Владу, что многие кавказцы, даже разговаривая на разных языках, понимают смысл сказанного. Но смысл сказанного, при этом, Владу не объяснил.

Если бы подобный случай произошёл в наше время, кавказцы, без сомнения, наверняка оказались бы крайними. А раньше ни национальности, ни вероисповеданию абсолютно никакого особого значения нормальными людьми не придавалось. Протестант на Пасху мог запросто позволить позвать к себе в гости православного соседа, причём неважно — старообрядца или какого другого, и дальше разбития крашеных яиц, шума не происходило. Бывали случаи, когда праздник продолжался у соседа мусульманина. Сразу оговорюсь — это не кощунство, такова уж природа нашего человека, а против природы, как известно не попрёшь, банкет должен иметь целостный и завершённый финал: желающие на выбор танцуют мазурку, лезгинку, польку или, на худой конец, цыганочку. Если уж праздник сильно в голову вдарил, то и евреечку сбацать не возбраняется. У хорошей картинки должна быть красивая рамка.

Имелись, конечно, временами, выпады отдельных представителей уважаемой конфессии: «Наша вера правая, мы лучше всех!» — но это, как правило, приводило лишь к безобидным столкновениям шумных бабушек, фанатично любящих Бога и преданно — своих духовных лидеров. К какой-либо явной победе или вражде, между верующими, это не приводило.

На первом же попавшемся на нашем пути блокпосту, тормознули легковушку, водитель — молодой кавказец, как-то радостно согласился довезти нас до «Северного».

Так как расстояние до авиапорта было довольно значительным, времени для разговоров, кроме стандартных вопросов: откуда, куда и как там у вас погода, тоже оказалось достаточным для того, чтобы парень рассказал нам свою историю. Чеченца звали Руслан.

В то время у меня и в мыслях не было, что когда-нибудь я буду излагать все эти рассказы на бумаге. По прошествии многих лет каждая фраза, услышанная мною там, на войне, обретает особый смысл. А изложенные без каких-либо комментариев эти повествования обретают множество направлений для размышлений.

Конечно, рассказывал он не так пафосно как описано здесь, и не так длинно, но уловив суть, можно и приукрасить. Вот его рассказ.

Стало известно, что войны всё-таки не избежать. Русское население в срочном порядке покидало республику. По телевидению всё чаще стали произноситься призывы вести борьбу с врагом. А кто враг, русские? Эта мысль была настолько абсурдна, что я никак не мог в неё поверить, мне казалось, что все вокруг просто спятили, и весь этот ажиотаж с призывами в ополчение, с непонятными штабами, скоро закончится. Утрясётся и закончится. Хотя кто его знает, рыба то гниёт с головы. Посмотришь на Ельцина с нашим фюрером-Дудаевым, так только удивляться и приходится.

Вообще-то была у меня мысль — может это я спятил, а все вокруг меня совершенно нормальные. Но потом на улицах появились люди с автоматами. Это как-то само-собой произошло, будто так и должно быть. Появились вспышки насилия в отношении русскоязычного населения.

А был у меня друг детства, русский парень, Слава, в школе вместе учились, представляете, даже в армии в одном взводе служили. Мы как братья с ним были, в одном подъезде жили. Ну, покуролесили мы с ним одно время, шебутной такой был, девушки его любили…

Его семья уезжать не захотела, здесь остались. А надо было. Кто ж знал?.. Убили его. Просто толпа на улице окружила, и железными прутьями забила до смерти. Его мать после этого чуть с ума не сошла: тело сына на кусок мяса похож был. Страшно вспомнить. Я потом на всякий случай автомат купил за два миллиона (до деноминации, прим., автора), чтобы его родителей защищать.

Позже, когда стало ясно, что у власти стоят простые бандиты, они уехали куда-то.

А что автомат, автомат я потом уже за три миллиона рублей продал, денег хватило некоторое время прожить…

По всей видимости, на Сергея этот рассказ произвёл сильное впечатление. Уже на борту вертолёта он меня спросил:

— Слушай, Антоха, а ты бы защищал моих родителей?

Признаться, я не понял о чём речь:

— От чего?

— Этот парень, чеченец, про одноклассника рассказывал. Если бы у нас дома такая же ситуация была, ты бы защищал моих родителей?

Надо сказать — Сергей — мой старинный друг.

— «Мы здесь для того и находимся, чтобы спасти Р-родину! На нас с великой надеждой смотрит всё прогрессивное человечество! Россия в опасности! На нас возложена почётная миссия…», — нет, этого я не говорил. Даже и не думал. Ответил просто: — Конечно, Серёга!..

Как это высокопарно ни звучит, но у каждого своя работа: мы здесь для того и находимся, чтобы дома не случилось подобной ситуации.

— Представить страшно…

— Надеюсь, до такого не дойдёт.