Закон
«Слово «не знаю» дороже золота».Чеченская пословица.
Около девяти часов утра, со стороны Чеченской Республики на административную границу с Ингушетией, к посту, имевшему обозначение на спецкартах как «Вязьма-10», буквально в момент смены дежурных нарядов, подъехали три автомашины: два УАЗа, один из которых со скрытой бронезащитой, и «жигули», все без госномеров. Сидящие в них сотрудники МВД Чеченской Республики предъявили ингушским коллегам боевое распоряжение дающее им право на проезд на территорию Ингушетии для проведения следственно-оперативных действий.
После короткого, ничего не значащего разговора о погоде в августе и привычной регистрации в журнале проезжающего транспорта, автомобили направились в сторону приграничного ингушского посёлка. Факт отсутствия госномеров, ни у кого на посту вопросов не вызвал, — время тревожное, специфика оперативной работы, маскировка в конце-концов. Дело обычное. Да и в группе милиционеров находятся сам командир чеченского ОМОНа Ризван Тутаев со своим заместителем Салауди и другие уважаемые люди.
Но о деле, по которому группа целеустремлённо направлялась в ингушский посёлок, союзники-ингуши знать не должны. По крайней мере, если и узнают, то по возможности как можно позже, чтоб не помешали работе оперативников.
Дом главы поселковой администрации находился на центральной улице, неподалёку от мечети. Рядом пристроилась автобусная остановка сложенная из красного кирпича с шиферным навесом.
— Салауди, зайди, пожалуйста, в дом, пусть участкового вызовут, — попросил командир своего зама, — мы здесь подождём, не будем старика обижать.
Люди вышли из раскалённых машин на пустынную улицу. Салауди почти дошёл до калитки, но тут на крыльце дома появился мужчина, на вид лет за шестьдесят. Несмотря на тёплую погоду на голове у него была одета новая шапка из крашеного кролика, в руке, в качестве посоха, отполированная временем, крюковатая палка:
— Уассалям Уалейкюме, Ризван, — мужчина вышел со двора.
— Уалейкюм Уассалям, — командир группы приложил правую руку к своему сердцу, после чего, слегка поклонившись, обеими руками пожал протянутую стариком, морщинистую ладонь.
— Гостям всегда рады…
— Мы по делу, уважаемый Апти-ходжа, — перебил главу посёлка омоновец, — как бы нам вашего участкового увидеть? Поговорить надо.
Вся группа, несколько утомлённая дорогой, скрываясь от жаркого солнца и не вмешиваясь в разговор старших, зашла в тень, под навес пустующей остановки, где и продолжила начатую кем-то из них, ещё в машине, весёлую болтовню.
— Разговаривать будем у меня, Ризван?
— Само-собой, Апти-ходжа, спасибо.
— Сейчас, подождите здесь, — не вдаваясь в дальнейшие расспросы, ответил старик, — пошлю кого-нибудь за участковым.
Глава не спеша подошёл к соседнему, сложенному также из красного кирпича, большому красивому дому, громко стукнул палкой по калитке, встроенной в огромные железные ворота:
— Хавва, Хавва, эй, зуда!
Калитка тут же открылась, старик прошёл во двор. Не прошло и минуты, как со двора выбежал десятилетний мальчик и целеустремленно побежал по улице, следом степенно вышел Апти-ходжа:
— Сейчас Хасан подойдёт. — заметив, что некоторые из молодых парней под навесом закурили, нарочито громко добавил, — а ты молодец, Ризван, не куришь.
Молодые люди непроизвольно попрятали дымящиеся сигареты в кулаки и прекратили смеяться.
— Скоро мне на пенсию выходить, Апти-ходжа, — уважительно ответил Ризван, — и сразу в Мекку хочу, в паломничество, к тому же семьёй обзаводиться пора.
— На пенсию-то рановато тебе. А в Мекку — это я одобряю, и отец твой одобрил бы, — глава обеими руками опёрся об палку, но при этом ничуть не ссутулился, — хорошим человеком был твой отец, уважаемым, помню я его по молодости. А тебя люди будут называть — Ризван-ходжа.
— Кто ж этого не знает, — широко улыбнулся чеченец, — правоверный, ходивший в Мекку — ходжа.
— Уассалям Уалейкюме! — подошёл участковый, — иди домой, мальчик. — здороваясь со всеми прибывшими двойным рукопожатием, с улыбкой на лице поинтересовался, — так какое дело привело вас сюда, может, ко мне зайдёте, устали с дороги?
— Уассалям, Хасан, спасибо, но мы по делу здесь, в следующий раз обязательно погостим.
Понимая, что люди приехали по серьёзному, исключительному делу, глава, сделав рукой приглашающий жест, предложил:
— Давайте всё-таки в доме ситуацию обсудим, зачем на улице стоять, некрасиво. Что люди скажут?
— Салауди, ты тоже зайди, пожалуйста. — Ризван снял с плеча автомат, передал в руки молодому сотруднику. То же самое сделал и его неразговорчивый заместитель.
В доме, опережая приглашение хозяина сесть за стол, привыкший принимать быстрые решения чеченец, без вступлений, торопливо посвящает главу ингушского посёлка и местного милиционера в суть проблемы:
— Вы меня простите, Апти-ходжа, но время не терпит. Ваш человек — Эжиев Руслан Бекханович, с января месяца не является в Ленинский РОВД в Грозный, по повестке к следователю. Три раза уже вызывали, больше чем полгода прошло, это нарушение всех сроков.
— Вот, пожалуйста, — невозмутимый, с виду, Салауди, наконец прервав своё молчание, достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул участковому, — постановление о принудительном приводе и номер уголовного дела.
Наступила неприятная тягостная тишина, к документу никто не притронулся. Апти-ходжа сел на стул. Явственно послышалось тиканье настенных часов.
С тем чтобы как-то разрядить обстановку, разговор возобновил дипломатичный Салауди:
— Времени уже прошло достаточно много, но рано или поздно… — непрочитанная бумажка отправилась обратно в карман.
— Я всё понимаю, — бросив взгляд в сторону главы посёлка, твёрдо произнёс участковый, — закон есть закон, — видно что, как и все правоверные сельчане, участковый находится под влиянием старейшины, — но присутствовать при задержании никак не могу: я здесь живу, и хочу, чтобы и моя семья тоже жила.
— Правильно говоришь, Хасан, — глава, всем своим видом, дав понять, что разговор окончен, встал, — сам понимаешь, Ризван, весь посёлок уже знает, что вы приехали. Закон есть закон. — Смысл, вложенный в последнюю фразу уважаемого человека, хоть он и не старался её подчеркнуть, все присутствующие поняли как надо.
— Согласен, Апти-ходжа, — ответил Ризван, внутренне почувствовав, что глава всё-же идёт с ним на контакт, — так вы хоть нарисуйте, или так объясните, где его дом находится.
— О нашем разговоре никто не будет знать. — добавил Салауди.
Ризван одобрительно посмотрел на своего зама.
Участковый вновь бросил взгляд на старика, в ответ тот слегка кивнул головой…
Эжиева взяли без шума, в сарае, за огородом.
Посадив задержанного в салон бронированного УАЗа, группа немедленно выехала. Но информация о его задержании тут же просочилась и родственникам ингуша, и в Назрановский райотдел милиции. А также по ходу движения колонны на пост «Вязьма-10».
Всю недолгую дорогу Салауди, сидящий в «жигулях», сосредоточенно перебирал чётки и изредка, сам того не замечая, во время внутренней молитвы, шевелил губами. Около одиннадцати часов, приближаясь к знакомому ингушскому посту, вынул из бардачка сопроводительные документы, чтобы предъявить их для регистрации. Достав из кармана на всякий случай сверху приложил постановление о задержании Эжиева:
— Показать, не показать… — произнёс он задумчиво.
Это были последние слова в его жизни: сквозь лобовое стекло в левую сторону груди вонзилась автоматная пуля, следующая сразила водителя.
Машина, зашлёпав пробитыми скатами, скатилась в кювет, в левый борт кабины втёрся ехавший позади УАЗ с пробитым двигателем, — тяжело раненый водитель этой машины не смог справиться с рулевым управлением. Безжизненное тело Салауди упёрлось плечом в дверь, ничего не выражающие остекленевшие глаза продолжали изучать печать на документе.
Завязалась перестрелка.
По автомобилям стреляли люди в гражданской одежде и в масках. Как они возникли по обочинам дороги между постом и машинами, никто из колонны так и не понял. Отчаянная перестрелка велась минут десять, при этом потери понесли обе стороны.
Командир запоздало схватил микрофон радиостанции, с силой сжал тангенту:
— «Самара» сто двадцатому!
— На связи «Самара».
— Нападение на нашу колонну у десятого поста… похоже на засаду! — в открытом эфире запрещено сообщать количественные потери, — есть двухсотые и трёхсотые!
— Высылаю помощь! Известно сколько нападавших?
— Было восемь-десять, сейчас меньше!
Отбросив микрофон в сторону, и заменив магазин, Ризван возбуждённо крикнул водителю:
— Езжай на них!
Люди, находившиеся в засаде, вероятно не ожидая такого поворота событий, прекратили стрельбу и, не подбирая своих раненых и тела убитых товарищей, стали пятиться к блокпосту: УАЗ с виду обыкновенный, но пули его отчего-то не берут.
По мере приближения бронированной машины, пользуясь затишьем, к людям в масках также подбежали и милиционеры с поста. Им удалось прекратить боестолкновение. Начались попытки сторон разобраться в инциденте и уладить ситуацию.
Группа ингушских милиционеров перемешалась с гражданскими лицами, все подошли вплотную к остановившемуся омоновскому уазику:
— Отпустите Эжиева!
— Вам лучше уйти, вы пролили кровь, — крикнул в ответ Ризван в автоматный лючок в толстом бронированном стекле, — сейчас наши приедут, давайте не будем убивать друг друга! — из отверстия выглянул ствол автомата. К машине командира подошли и оставшиеся в живых трое чеченцев.
Разгорячённые перестрелкой милиционеры, уже кровные враги, не замечая своих ран, всё-же продолжают производить попытки загладить конфликт:
— С вашим человеком ничего не будет…
— …Это уже не в первый раз!
— Следователь разберётся…
— Пусть передадут дело нам, наши разберутся!
— Эжиев совершил преступление в Грозном, значит, по закону, там и должны с ним разбираться…
— Мы знаем наш закон!
Почти одновременно, с противоположных сторон, к посту подъехали ещё две милицейские машины. Со стороны Чечни — УАЗ, с Ингушетии — «Нива».
На пару секунд опередив людей из Нивы, стремительно выскочили люди из УАЗа, один из которых, молча, прикладом автомата нанёс удар в лицо ингушскому милиционеру; сразу же поднялась беспорядочная стрельба в воздух и на поражение. Все участники конфликта что-то кричат, но за оглушительными автоматными выстрелами, никто никого не слышит, мёртвые, обеих сторон, тем более.
Не сдержавший своих эмоций, как и все распалившись от вида крови и тел умерших, гордый Ризван, забыв про осторожность, распахнул бронированную дверь, не целясь выстрелил в сторону ингушей, и тут же его тело, сраженное ответной автоматной очередью, безвольно вывалилось из кабины.
Глаза невозмутимого Салауди продолжали безучастно рассматривать текст документа — «Постановление о приводе подозреваемого по ст. 158 ч. 2 УК РФ»…
* * *
— …Да-а, — произнёс Влад, — дивные дела в имарате Галгайче творятся.
Ингуши промолчали. Владислав выудил из нагрудного кармана насквозь промокшую пачку сигарет, состроил огорчённую мину:
— Ну-у, всё пгомокло! — его тут же попотчевали сухой, дали прикурить, — а у меня одноклассник чеченец был, Хизигом звали, лучший д`уг, — аккуратно, чтобы не помять, сунул мокрую пачку обратно в карман, авось ещё кто-нибудь проедет.
— Это где?
— У нас, дома. Мать с отцом умегли и он в Г`озный уехал с семьёй. Хо-оший мужик был.
— Когда уехал?
— А пе`ед самой войной. Кто ж знал, что так будет, и где он сейчас?.. Джават Исмаилов тоже… вообще-то он дагестанец.
— Да-а…
В это время к бэтээру подъехал уазик с Торговкиным и группой сопровождающих его бойцов. Водитель машет рукой, подзывает:
— Вла-ад!
— Ну, ладно мужики, бывайте, наш козёл с пгове`кой пгиехал. Стгеляли бы — не пгиехал бы. — уже собираясь выходить из машины, вспомнил, — ах, да, кстати, Гоме сегная мазь нужна, в следующий газ пгивезите, пожалуйста.
— А зачем тебе серная мазь?
— Темнота! От вшей, конечно. И не мне вовсе, а Гоме.
— А что это — гома?
— Как что? — Удивился Владик, — Дилань Гома.
— А-а, Рома, нет проблем!
— Бывай, Вахид!
— Роме привет передавай! — Ахмет протянул пачку, — тебе курево оставить?
— Давай, бгат, спасибо.
Обменявшись рукопожатиями, ингуши убыли.
Из прибывшей машины никто под серый дождь выходить не желает, просто открыли дверь:
— Ну, как тут у вас? — ничего не значащий вопрос.
— Тихо, — прояснил ситуацию Владислав, — дайте-ка, хоть посижу чуток.
На заднем сидении потеснились.
— Понятно, — многозначительно произнёс Торговкин, кивнул головой в сторону отъехавшей машины, — а это кто такие были?
— Ингуши из ГОВД.
— И ты что, — поразился Торговкин, — в ихней машине сидел!?
— Инте`есовался опегативной обстановкой.
— Да вы охренели тут все? — Торговкин, видно, крайне озадачен, — ни прикрытия, ничего… У них же никаких законов! Голову отрежут, оружие заберут…
— Да пшёл ты!
— Ты как разговариваешь…
— Да пшёл ты! — обиделся мокрый Владик, — ногмально газговагиваю, ёпти.
— Та-ак, придется доложить командиру, — делает вывод начштаба, прищурил глаз, сузил губы, высокомерно процедил сквозь стиснутые зубы, — обнаглели, смотрю, тут все!
Водитель, улыбаясь, мол, ну что с этого козлины взять, протянул стопку газет:
— Держи, Владик, из дома прислали. Андрюха Брэм новые рассказы пропечатал.
— Спасибо, б`атан, погадовал!
— Влад, прочитаешь, потом дашь мне, — вставил Топорков, — солдатам не давай, а то потом ищи-свищи!
— Забито уже: Гома читает! — хоть так досадить, и то ладно.
— Влад, а ты давно этого Ахмета так хорошо знаешь? — Спросил один из бойцов.
Владислав, с таким видом, мол, и говорить-то, об этом, собственно, не стоит, ответил:
— Да так, было дело…
На лицах присутствующих появилось выражение заинтересованности:
— А чё было-то?
— В Осетии ему однажды помог, — Владик отрешённо похлопал себя по карманам, — мелочь.
Ответ показался многозначительным, все уже смотрели на Влада как на героя:
— Расскажи!
— Кугить есть у кого?
Ему протянули сразу три пачки. Выбрав полную и помоднее, вытянул из неё сигарету, прикурил от услужливо протянутой зажигалки, пачку уверенно положил в свой карман:
— Значьтак… — проследил взглядом за зажигалкой, пока та не исчезла из виду, — дело было так…
Дело было в Северной Осетии, зимой, ближе к ингушской границе. Хмурые тучи плотной завесой сковывают небосклон, выпал густой снег. Непривычные к зимним дорогам южане, то скользят на своих машинах по гололёду, то увязают в глубоком снегу. На дорогах Владикавказа — аварии.
На утреннем разводе сообщили новость о том, что ночью на восточной окраине Владикавказа был обстрелян один из блокпостов с калининградскими милиционерами, были потери, по этой причине наряды на всех постах срочно усиливали.
Владислав развозил отряд по блокпостам на автобусе КАВЗ: в то время он являлся заместителем командира, и единственным из отряда имеющим соответствующую категорию на управление автобусом.
Выехав из столицы, и лихо объезжая колонны увязших в снегу автомашин приближался к блокпосту «Кавдаламит». Дальше уже Ингушетия. Примерно посередине между поворотом на посёлок Редант-II и Кавдаламитом — затор. В кучу собралось примерно машин двадцать. Посреди этой колонны выделяется милицейский уазик с ингушскими номерами.
— Ну, что, мужики, пгиехали, — сообщил Владик ребятам, — дальше уж как-нибудь пешочком. Вы уж извините, если бы не эти машины.
— Ну, пешочком, так пешочком.
Парни высадились, собрав бутор, пошли. А иначе никак нельзя: справа высокая скала, слева обрывчик, по обочинам — машины стоят вкривь и вкось. Между ними автобусу не протиснуться.
Владислав уже сдавал назад, чтобы развернуться, но тут заметил, что к автобусу бежит черноглазый бровастый милиционер, руками радостно машет:
— Стой, стой!
Влад открыл дверь:
— Что случилось?
Выяснилось, что сержант, водитель ингушского уазика, заметил, как Владислав с автобусом по снегу лихо управляется, будто его и нет вовсе:
— Помоги, друг! Вытащим машину, спешу! А то пока сюда бульдозер подгонят!
— Так я же к тебе не подъеду, — Владик показал на колонну, — как я между ними?
— А как это ты так ездишь, — ингуш показал на автобус, — другие бы застряли уже давно! Садись на мою, как брата прошу, помоги выехать! — Сержант незаметно кивнул в сторону «доброжелательно» настроенных к ингушу водителей осетин, — я же один, помоги, прошу, больше некого просить.
После таких слов трудно отказать.
— Ладно…
Поставив автобус на обочину, Владик прошёлся до уазика, завёл, ловко лавируя промеж легковушек, выехал. Даже до накатанной колеи проехался.
— Спасибо, брат! Век не забуду! — Сержант протянул руку, — Ахмет.
— Владислав.
— Сколько с меня?
— Да ты что, уху… очумел?
— Ты откуда? Не ногаец?
— Север, якут.
— Пузырь хоть возьмёшь?
— Давай.
— Выручил, брат, — Ахмет выудил из-под сидения бутылку, протянул Владу, — будешь у нас в Назрани…
Наши люди за ответом на такси не ездят:
— Да нет, уж лучше вы к нам!
Оба засмеялись.
— А что у тебя автобус прострелянный?
— До меня калмыки ездили, стреляли в них. И нас недавно подорвать пытались…
Вот и вся «героическая» байка, но ребяткам понравилась:
— Ездить не умеют, понимаешь…
— …Чайники!
— Ну, ладно, Владик, мы поехали, бывай! Тебе курево оставить?
— Ага… спасибо, б`атцы!
Машина, хрустнув коробкой передач и брызгаясь ошмётками грязи, пошлёпала на ПВД.
Возможно с Торговкиным в чём-то и можно согласиться — мутно всё это. Никакой определённости с союзниками нет. Если они между собой враждуют непонятно из-за чего, так и в отношении нас — что они за пазухой держат?
Однажды пришла скупая весть про того ингушского участкового — Хасана. Он приехал по каким-то делам в Назрань, где его буквально в центре города поджидала бандитская засада в количестве шести человек вооружённых автоматами и пулемётом. Из-за угла, шесть на одного — романтика.
Из какого оружия в его сторону выпустили очередь — мне неизвестно, но ингушскому милиционеру Хасану в ответ хватило шесть пистолетных патронов и несколько секунд для того, чтобы прикончить всех шестерых ингушских боевиков. Воины джихада умерли как настоящие мужчины: с оружием в руках.
В том, что все они погибли, виноват не случай, как могут со злорадным чувством подумать неверные, и не заслуга противника, — так было угодно Аллаху: всё что ни творится в этом мире, происходит по воле Всевышнего! Тем более что, выходя на тропу войны, на джихад, воин уже внутренне готов к тому, что он вероятнее всего не вернётся домой живым, но это его мало беспокоит, ибо награда Аллаха неизмеримо выше. Смерть молодых героев — это также и не трагедия, не горе, — это означает только одно: Аллах выбрал самых достойных и сделал их шахидами, то есть людьми, погибшими за свою веру, их испытания закончились, и врата рая для них открыты.
Война не прекращается ни на день: прогремел взрыв на Старопромысловско шоссе в сотне метрах от въезда на территорию комплекса правительственных (!) зданий. Были ранены три милиционера, один из которых скончался по дороге в больницу. Террорист-смертник взорвал себя у входа в Государственный театрально-концертный зал, где начинался спектакль. Погибли шесть человек. Террорист-смертник на велосипеде подорвал сам себя в самом центре города, у здания МВД Чечни, убив двух милиционеров, и ранив не менее пяти человек. Обстрелы, подрывы — ежедневно, ликвидация сотрудников силовых структур — ежедневно…
Каждый раз после очередного теракта, официоз заявляет что это — «свидетельство агонии боевиков». Агония затянулась надолго — это факт.
* * *
Давайте ненадолго отвлечёмся от основного повествования и вернёмся в ту семью в горном ауле, куда имеют привычку заходить члены НВБФ после опасных операций по подрыву федеральных стратегически важных электролиний, и послушаем обычный семейный разговор во время вечернего ужина. Устроившись поближе к огромному семейному столу, благо полное отсутствие освещения позволяет быть неузнанным, навострим ухо и начнём удивляться: мнения по поводу крайней необходимости отстрела ментов, оказывается, даже в семьях разделяются. Что впрочем, и не удивительно: мнения в любой семье, даже в русской, могут различаться по всякому вопросу. А уж по поводу ментов — тем более.
Для начала необходимо уловить и уяснить суть вечернего вопроса: отстрел ментов — польза или вред, и — нужно ли муджахидам целенаправленно истреблять пророссийских милиционеров? — Дико звучит? Тут уж ничего не поделаешь — в некоторых кругах сей вопрос на сегодняшний день весьма и весьма актуален, и он существует.
Итак, занавес поднимается…
— Поубивал-бы, всех ментов, — задаёт тему беседы один из гостей, — начиная с моего участкового и кончая последним гаишником, на дороге…
— Но, зачем брать грех на душу? — рассуждает младший сын — трезвомыслящий правоверный мусульманин, — по поводу ментов, я и сам их не люблю: огромное количество психов, людей которые потеряли человеческое лицо, которые чувствуя безнаказанность и вседозволенность, ведут себя просто бесчеловечно. Так же факт остается фактом: вы, муджахиды не уступаете ни в чем этим ментам, только первые на пути Аллаха, а вторые на другом, неправильном, пути. Так вот, у меня к тебе вопрос: как нам быть, какой ты видишь выход из этой ситуации? Только предлагаемые варианты должны быть приземлёнными, реальными, с учётом численности вооружённой группировки федералов находящейся на нашей территории, с учётом жёсткости и жестокости специальных ведомств и отдельных лиц, с учётом того, что хотим мы этого или нет, но Россия сегодня, пока ещё остаётся одной из ядерных держав и, соответственно, из-за Чечни с ней никто за нас впрягаться не будет. С учётом того, что ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра Доку Умарова никто к власти и на метр не подпустит, потому-что в горах он приносит гораздо больше пользы для Кремля и генералов: благодаря им столько медалек получили и зарплаты большие, в общем, нужен он там, причём больше чем тут.
— С учётом реальной ситуации, мне хотелось бы знать, что ты можешь предложить? — вступает в обсуждение темы старший сын хозяина семейства, из «идейных» борцов, — понятное дело, что с выкрикиваниями мы ни к чему не придём и ничего не исправим. Давайте спокойно всё обсудим.
— Для начала нужно прекратить друг друга убивать, — дельно предлагает младший, — враг он один, и общий.
— Что за чеченская привычка пытаться решить всё разом, за всех, и как можно глобальнее? — достопочтенная мудрая матушка тоже изъявила желание поучаствовать в обсуждении, — начни с себя — в этом наше спасение, на словах мы все за единение, на деле даже дома не можем понять, признать ошибки, или простить друг друга.
— Помните, когда я был маленьким, я носил октябрятскую звездочку на груди, торжественно клялся перед красным знаменем, носил красный галстук, — сокрушается старший сын, — сейчас вспоминаю и ужасаюсь: это до чего же нас довели-то: мы носили атрибуты своих убийц и гордились этим. Так же будет и с теми, кто сейчас носит на своих фуражках орлов. Реально тех, кто готов закрыть глаза на всю нашу историю ради каких-то материальных выгод на самом деле очень мало в нашей среде. Просто сейчас, как и при СССР, идет мощная пропаганда безальтернативности существующего строя, всяческое его восхваление. А вообще, я думаю, что главная причина пассивности нахов в отсутствии сильного и харизматичного лидера, и, самое главное — справедливого.
— Задача России не допустить его появления, причем самый легкий способ это сделать — нашими же руками, — вставил слово один из моджахидов, — поэтому на посты, более-менее значимые, ставят далеких от человеческих идеалов людей, те тянут к себе подобных, так как никто другой не согласится их обслуживать. В результате возникает то, что существует — идиотократия.
— Ты говоришь про детей с убитыми и покалеченными людьми, — это вероятно в продолжение вчерашнего разговора, но, возможно, и прошлого столетия, проскрипела бабушка Бэлла из женской половины дома: несмотря на почтенный возраст, и склероз её не пробирает, и слух на удивление прекрасный, — так ведь никто и не говорит, что это надо забыть, простить… это невозможно простить и забыть, но для начала необходимо остановить уничтожение нашего народа.
— Надо — в этом мы все сходимся, — наконец вставил слово и дедушка в зелёной тюбетейке, — правильно говоришь. Эх, где моя молодость… вот, помню, молодой был, красивый…
Но дедушку никто и не слушает, перебили:
— Ты считаешь, что существующее положение вещей в Чечне является хорошей предпосылкой для того, чтобы остановить собственное уничтожение, я, в свою очередь, считаю это глубоким, зреющим внутри нарывом под толстым слоем театрального грима, — погладил бороду муджахид, — из наших детей делают новых «октябрят», а взрослым внушают обреченность и смирение.
— Вот здесь то и необходимы наше единение и согласие! — стукнул клюкой об пол дедушка. — Вот, помню, объехал я пятьдесят сёл, и со своими джигитами…
— Я в принципе согласен с тобой, но, по-моему, этот театр ближе к прекращению бессмысленного кровопролития, чем подрывы ГОВД, — деликатно возразил старшему брату младший правоверный.
— А я склоняюсь к тому, что «театр» только всё усугубляет и порождает новые очаги кровопролития, — вклинилась мама.
— Тут не взвешивать надо взаимное зло: «а мои весы точнее», а нужно решать: надо рубить первопричину зла, иначе это никогда не закончится, — гневно сверкнул глазами один из муджахидов, остальные кивками косматых голов обозначили своё согласие с высказыванием, — есть конкретное предложение: подорваться нам всем скопом у всех ГОВД в России, сестёр… народу на это дело должно хватить. Или еще какие-то варианты существуют?..
Автор до того запутался во тьме, что уже и не понимает кто есть кто, и кому какие фразы принадлежат: до того всё мутно, так что далее без указания принадлежности фраз: по моему, никакого значения это и не имеет.
— А я такой красивый, в белой бурке… вот, помню, папаху белую одел…
— Я не знаю — как мы придём к единому мнению и остановим всё это, но знаю одно точно: продолжение вооруженного конфликта против России приведёт лишь к наполнению карманов генералов, чиновников разных мастей и… к полному уничтожению нашего народа.
— Насчёт генералов — верно говоришь, внучок! Вот, помню, ещё на белой лошади…
— Если бы я знала конкретные предложения, как вы все здесь требуете, то уже мыла бы полы в подготовительном штабе по ликвидации чеченского кровопролития, и прокламации разбрасывала на перекрёстках.
— Этот вопрос неправильно задан, не тем людям задан, его надо было задать тем, кто прошел через застенки ментуры.
— Этих ментов надо гасить как крыс и тараканов, серой изводить, иначе мы потеряем наш генофонд. Чеченцы уже различились: выявилось сучье отродье и у нас, вайнахов. Теперь происходит отстрел этих крыс.
— Воистину — мусульманин не пойдёт против своих же братьев, мы же не крысы какие-нибудь. Мы все знаем, что у нас с русскими всегда была война: они убивали наших сестёр и братьев, были и примкнувшие к русским так называемые «патриоты», которые пошли против религии и своих же. Когда платят тридцать тысяч они находят причину — у них нечего кушать, от голода и холода умирают. Но когда из тридцати тысяч остаётся десять или меньше, они увольняются. Вот такие патриоты — лицемеры и шестёрки русского быдла. Они вдвойне быдло, чем русские, если за конституцию и за рубль готовы умереть. С таким быдлом Мусульманскую страну не построить. Значит хороший мент или плохой, всё одно — продажные… Вспомнил слова Амира Муслима из его рассказа: как-то правоверные сидели и наблюдали как кафири и муртади поднимались в горы, и вдруг раздался взрыв. Один кафир вышел на связь и спрашивает своего: что случилась? Другой ему отвечает: на мине подорвался одноразовый — хороший чеченский мент. Ему отвечают: бери другого одноразового и продолжай свой путь».
— А куда ставят кафири одноразового патриота, сзади или в середине колонны?
— Нет, всегда впереди себя! «А если они нарушат свои клятвы после своего обещания, и станут делать выпады в адрес вашей религии, то сражайтесь же с предводителями неверия, ибо их клятвы ничего не значат».
— Почему эти атаки идут на одноразых, а не на кафиров, ну, в крайнем случае, на ОМОН или СОБР чеченский?
— Отвечаю: одного простого мента легче убить, потому-что он — впереди!
— А так пусть хоть трижды менты, но свои — нохчи: вооружены, свои сёла и семьи под собственной зашитой, и федералы на коротком поводке. А сотни явных преимуществ такого положения? Да есть такие, у которых дети и внуки тех, кто и при советах стучал и будут по наследству работать на все эти структуры, но это психология такая «кэгэбэшно-фээсбэшно-милицейская». А борьба с криминалом? Анархизм ещё никому добра не принес. Считаю — неотвратимая смерть всем тем ментам: именно преступникам в погонах, а не простым ментам, которые вышли за рамки милицейского долга, за рамки правоохраны и ради выслуги перед хозяином и обогащения вышли на путь ведения войны на стороне Росии против муджахидов и молодежи соблюдающей все каноны ислама и сунны.
— Я с тобой целиком и полностью согласен, хоть я этого некоторым втолковать в голову никак не могу, или они не хотят или действительно не понимают, что нельзя всех без разбору гасить, убивать. Крысы, по-моему, и то понятливей.
— Правильно говоришь, внучок! Вот, помню, собрал я пятьдесят джигитов…
— Того одного мента, который выжил после атаки велосипедиста смертника, я хорошо знаю, этот парень не заслужил такого, поверьте мне, я его хорошо знал: хороший парень был. Когда руки коротки и не могут достать главного «козла в погонах» то такие мелкопакостные атаки на рядовых делают или спецслужбы для дестабилизации обстановки или может даже какой-нибудь муджахид, уверенный что поступает правильно. Но смелость, самопожертвенность, и желание во имя Аллаха всевышнего убить кафира, при этом отдав свою жизнь, не гарантирует, что у него достаточно мозгов, чтобы элементарно обдумать свой поступок!
— Поверьте, братья, можно иметь «супер-иман», можно жизнь провести на пути Аллаха, но сихалло, заблуждения, одна ошибка и не обдуманный поступок может привести не в райские сады, а прямиком в преисподнюю, дакъаз вал минот яц, йохь аржо ульлях Iу шун, Дал лар войла. На войне не только стрелять и взрывать надо, надо защищать мирное население, села, города, будучи на службе у вражеской стороны извлекать из этого неоценимую пользу для своего народа. Главное — думать и соображать глобально, а не так — тяп-ляп, как в дешёвом театре!
— У Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, один человек спросил: «О, Посланник Аллаха, кто из мусульман достойнейший?». Он ответил: «Тот, кто не причиняет мусульманам вреда своим языком и своими руками».
— …Вот, помню, при царе это ещё было. Начистил серебряные газыри, аж блестят, сверкают…
— Кто это сказал?
— Аль Бухари это сказал.
— Поэтому не надо быть впереди. Очень несложное правило — не старайся пожестче убивать своих, чтобы выслужиться перед гхаски. Но мне лично понравилось, что «нормальные менты», я имею в виду тех, которые будто не замечают муджахидов, еще существуют. Такие знают, что значит «закон». Дал цер яато боил! К примеру, есть беспредельщики, живому человеку глаза вырывают, ладно бы только голову отрезал — вот таких надо убивать. Таких не жалко. Дал барт ца боил «нормальных ментов» и муджахидов! А другому сорту ментов — Дал иман лоил!..
…Занавес, аплодисменты — кому как: жидкие, или переходящие в овации — на усмотрение Читателя, это уж — кто по какую сторону баррикад находится.
* * *
Закон есть закон. И есть разные понятия о законе: гражданский кодекс, уголовный, основанный на местных традициях и обычаях, бандитский, военного времени…
Сводный отряд перебросили в войсковую группировку, в слякотное ущелье Джейрах. Палатку разбили уже поздно вечером, надо бы установить радиостанцию, а бойцам, кроме печек, невтерпёж подключить ещё и бытовые электрообогреватели, которые привезли с собой из степного блокпоста.
Специалистом связи в отряде был назначен Гаврил Герасимович, мужик лет под сорок, которому вменили и обязанности электрика. Палатку, под чутким руководством опытного сержанта милиции С. Васюкова, поставили удачно, метрах в двадцати от передвижной армейской электростанции на базе какого-то мощного тягача (через пару недель, во время дождей, палатку залило, пришлось переносить). Бойцы уже самостоятельно, опять же под руководством энергичного и шустрого снайпера Серёжи Васюкова, дербанят хозяйство связиста в поисках кабелей, но кроме взрывного провода ничего не находят. Необходимо отметить следующее: Серёжа — это славный малый, совершенно бескорыстно доставляющий окружающим ненужные проблемы. Иногда его поступки никак не поддаются трезвому гражданскому осмыслению, но окружающие этого, почему-то, с завидным упорством замечать не желают. Любитель приключений, но главную роль в этом играет вовсе не голова. Наверняка в любом коллективе такие люди всегда имеются.
— Герасимыч, а что нормального провода нету, что ли? — спросил кто-то из трезвомыслящих.
— Нету, дорогой!.. Ты, Серёженька, давай, прекращай у меня хозяйничать, сам разберусь! — И пошёл разбираться по группировке.
Первым делом заявился в гости к хозяевам электрокунга. Там, в пределах видимости, двое срочников и молоденький контрактник. Все никакие.
— Здоров, мужики!
— Здоров!
Познакомились:
— Ваня.
— Петя.
— Сидор.
Откуда-то из недр генератора вылез пошатывающийся засаленный и чумазый четвёртый, причём — с автоматом в руках:
— Вова Чебылтаров.
По всем признакам Вова Чебылтаров — «человек морально опустившийся», таких в войсках тоже хватает, но без них жизнь была бы скучной, серой.
— Зовите — Герасимыч. У вас, братцы, кабель лишний не найдётся? Метров полста нужно.
— Ага, был где-то — не проблема!
Все дружно изобразили суету по поиску этого самого кабеля: Ваня, Петя и Сидор выскочили из кунга, начали рыться в наружных, встроенных в борта кузова, ящиках, Вова Чебылтаров исчез в недрах. Герасимыч тоже вышел, топчется рядом.
— Что-то не видно ничего. Герасимыч, у тебя закусь есть?
Гаврила намёк понял:
— Ага, сейчас принесу.
В палатке бойцы уже нарезали и распределили полевой провод, подцепили обогреватели, даже лампочки под потолком навешали, осталось только всю эту систему подключить к дизелю.
— Мужики, вы охренели!? Ну не выдержит ведь, тонкий!
— Как что-то взрывать, так выдерживает… — пробубнил в ответ Серёжа.
Остальные не обратили на Гаврилу абсолютно никакого внимания: с увлечением, с задором, с огоньком, тянут провод с телефонной катушки к генератору: все же устали, побыстрее бы обустроиться, да отдыхать пора.
Герасимыч в сердцах сплюнул, прихватил кое-какую закуску и всё что к этому нужно, вернулся в кунг. Закусили. В это время дизель внезапно заглох, свет погас. Гаврила в волнении выскочил наружу:
— Да вы мужики окончательно…
Но мужики оказались не причём, даже до клемм ещё не дотянули. Герасимыч заскочил обратно:
— Что тут у вас?
Из недр вышел пошатывающийся Вова Чебылтаров:
— Задел там нечаянно…
— Нукась, дай-ка гляну, — Гаврила протиснулся в недра, у задней стенки лежит рваный матрас с подушкой, вещи явно где-то «конфискованные», — где задел то?
— Не знаю…
— Ладно, мужики, вы тут пока разбирайтесь… — Герасимыч снова выскочил, огляделся, оценил обстановку. Километрах в пятнадцати севернее, а может и ближе (в горах трудно оценить расстояние), в соседнем ущелье, беззвучно мелькают штрихи трассеров — видимо кто-то с кем-то бьётся, издалека кажется, будто пули медленно летят, лениво как-то. Метрах в ста южнее видна машина, тоже кунг, размером поменьше дизельной, рядом с ней паутина антенн на мачтах, — значит, полевая радиостанция.
— Здоров, мужики!
— Здоров!
Командиром экипажа оказался молодой прапорщик по имени Алексей. Как быстро выяснилось во время перекуса килькой в томатном соусе — сирота, воспитывался в детдоме-интернате, после срочной службы остался в войсках по контракту, и вот сейчас оказался в этой симпатичной заднице мира под названием «кудамакартелятнегонял». Хороший парень, компанейский. Но кабеля в наличии не оказалось.
Гаврила, пообещав уже крепкому другу Алексею «всенепременно скоро вернуться», вновь потопал к дизелю. Возле машины толпится народ: полковник — командир группировки, его замы, пара любопытных ментов «электриков», и, понуривший головы, пошатывающийся экипаж.
— Е… ё… её, эту дизелю, вашу… чтобы через два часа… нет, чтоб через час… работала! — полковник, видно, не на шутку злой, тоже, наверное, обогреватель не работает, — не заработает, под трибунал пойдёте! — судя по всему это не шутка. — Все пойдёте! Чебылтаров, тебя это в первую очередь касается! — сердито уточнил полковник указательным пальцем, и исчез.
Вова опечалился:
— Зверюга!
Да, суровы законы в войсках. Оттого и дисциплина железная.
— Что делать будем? — хоть это совершенно и не его дело, спросил Герасимыч у солдат, — как эта дизеля включается то?
— Электроника здесь, хрен его знает, что не работает, — старший показал на щиты управления, напоминающие ЭВМ первого поколения, — вот здеся, — тыкнул пальцем на два торчащих из отверстия в щитке провода, — перемыкаем, а тута кнопку нажимаем.
— Ты, Петя, не стой, кнопку то нажимай, — посоветовал Герасимыч.
— Нажимали уже, — ответил Ваня.
— И что?
— И ничего, — подытожил Сидор.
— Вы тута разбирайтесь пока, — заявляет Серёжа Васюков, доморощенный электрик, — а мы пока подцепимся. Куда провода цеплять то?
— Вот к этим двум, — безразлично показывают хозяева на клеммы под крышкой в борту.
— Даже не вздумай, Серёга! — вновь возмущается Герасимыч, — провода же не выдержат!
Бойцы дельному совету не внимают, уже подцепили. Герасимыч затейливо выразился, успокоился, спросил солдат:
— Где здесь у вас зип?
— Вот тута и здеся, — показали на ящики вдоль бортов.
Найти тумблер с винтами на клеммах не составило труда, от солдат толку никакого: то ли с закусью переборщили, то ли мало её оказалось, ничего не соображают. Подцепил, вставил в свободное отверстие в щитке управления:
— Включай!
— Как?
— Вот тута и тута!
Дима щёлкнул тумблером, нажал кнопку, дизель взревел, генератор заработал.
Из недр выскочил радостный Вова Чебылтаров с автоматом:
— Сделали?
Сидор восхитился:
— Ну, ты, Герасимыч, сила!
— Семь минут своей драгоценной жизни на вас потратил, — Гаврила почувствовал себя хозяином положения, — и даровал вам всем свободу, заметьте! Так что вы мне кабель должны-обязаны на блюдечке преподнести!
— Ага, сейчас найдём!
— Найдёте, тяните к нашей палатке.
— Ага.
Герасимыч вошёл в ярко освещённую, и натопленную печками и обогревателями, палатку.
— Мужики, ну не выдержит ведь!.. — это уже стон.
Провода не выдержали. С огоньком.
Но потушили быстро. Дизель-генератору при этом — хоть бы что. Замелькали лучи фонариков.
— Так, где здесь Серёженька!? — спросил Гаврила у коллектива.
— Упи… убыл куда-то, — поступил ответ голосом Серёженьки.
На его счастье в палатке нарисовался гвардейский прапорщик Алексей:
— Где здесь Гаврила? Нашли мы кабель, братуха!
— Здесь я, Лёша! Где нашли?
— У миномётчиков.
— Отлично! — Гаврила удовлетворённо потёр руки, — сейчас подойду!
— Герасимыч!
— Здесь я!
Это уже дизелисты причапали:
— Зайдёшь к нам, кабель нашли, закусь не забудь!
— Уже иду!..
Почему Вова Чебылтаров постоянно ходит, спит и даже временами работает с автоматом в руках? По крупицам, из надёжных источников, была собрана следующая информация:
В зоне боевых действий каждый просто обязан иметь при себе оружие, но в отличие от ментов таскать автомат для солдата — это вроде бы как обуза, и если нет поблизости войны — помеха для нормальной и полноценной жизни. По этой причине, если служивый не в наряде и не на посту, автомат вешается, к примеру: на гвоздь в стене землянки, на палаточной опоре, ложится на сидение машины или, если проживают в ротной палатке, то вставляется в сколоченную из досок общую пирамиду.
Замечено также — дембеля, уже собирающие шмотки для отъезда домой, обожают прятать своё вычищенное и выдраенное оружие под свою постель, и вообще им не пользуются. Это делается для того, чтобы по прибытии в часть, сдать свой автомат в комнату хранения оружия в в идеальном состоянии, не будет лишних придирок от старшины, и вообще — экономия времени.
Вова Чебылтаров, как мы уже знаем, облюбовал себе в качестве постоянного места жительства закуток в дизельной, где неуклонно приближал на матрасе свой звёздный час увольнения в запас. Благо предлог для этого имелся достаточно веский: дизель должен находиться под постоянным присмотром специалиста.
Однажды, когда весь экипаж умотал куда-то по насущным делам, в дизельную, при обходе своего хозяйства, зашёл с проверкой тот самый полковник. Увидел безмятежно спящего Вову, забрал его оружие с подсумками и, даже не стараясь особо не шуметь, вышёл.
Через пятнадцать минут Вову разбудил тяжёлыми пинками «изнасилованный» полковником командир его роты.
Назад: Вошь обыкновенная
Дальше: Нелюди
