Алмасты

Ощетинившись стволами, грузовички вышли на грунтовку и набрали приличную скорость. Десять минут хода, и перед мостиком через сухое русло Арзаев остановил машины. Тут же состоялся короткий военный совет. Что делать с «Тойотами»? Решили сжечь, чтобы не возили больше духов по ночам. Бойцы распороли сиденья, прострелили баки. Куски поролоновой набивки пропитали соляркой, подожгли и побросали в кабины.

Склоны холма оказались довольно крутыми, к тому же покрытыми полегшей сухой травой. По такой соломе ноги скользят не хуже чем по льду. От подъема по едва заметным тропинкам Арзаев категорически отказался – мины ставят именно там, где ходят люди.

Сто метров – головной дозор. Справа, слева – на удалении пятидесяти метров боковые патрули, замыкание – из особо надежных. У моджахедов была замечательная привычка – бить в спину, хоть одного, но зацепят, только расслабься.

Лезли в гору напористо, стараясь не отстать от двух замечательных ходоков, Арзаева и лейтенанта Шарафутдинова – мастера спорта по подводному плаванию. При подходе к вершине, а всего-то метров семьсот, казалось, тело налилось свинцом. Астманов видел, как бойцы валятся на траву в поисках секундной передышки, но и в это время слабости все равно ползут к лысой песчаной макушке. В памяти некстати всплыло: Голгофа – Лысая гора…

– Да, бл…дь, если курить и пить до тех пор, пока огурец в горле не всплывет, так и табуретка Голгофой покажется. – Астманову стало неожиданно смешно от этой мысли, и он издал непонятные звуки из саднящего горла. Арзаев обернулся, и, поймав взгляд Астманова, издевательски ткнул себя двумя пальцами в шею. Вилы, мол, настали?

Все… Упасть и не двигаться. Ветерок гуляет на вершине, солнце спряталось за серое облачко. И пусть сердце займет свое законное место в груди, а не трепещет под кадыком.

– Леша, отдышался? Говори, что дальше. Не темни, твоя ведь затея? – Арзаев и Самко подошли вплотную. – Есть тут что, реально?

– Марат, вы же не искали пока. Давай, пусть по участкам осматривают склоны. Прочешут. Может быть. Должно быть. Дай собраться.

Астманов приподнялся, сбрасывая ранец, подсумки, потом принялся расшнуровывать ботинки. Арзаев и Самко с любопытством смотрели за его «шаманством».

– Голым пойдешь? Воды дать для омовения? – не удержался от иронии Арзаев.

– Оставь, пригодится, если обделаемся все вместе….

Арзаев, по всей видимости, хотел достойно продолжить пикировку, но Самко, останавливая ненужный спор, прихватил его за локоть.

Алексей запрокинул голову, вглядываясь в блекло-голубое небо, несколько секунд простоял в позе бескрылого ангела, а затем бесцветным голосом произнес:

– Марат, иди за мной, шагах в пяти. Ничего не говори. Если я буду останавливаться – внимательно смотри вокруг. Понимаешь, я – приемник, а что течет – аппарату все едино – сигнал. Я услышу, а ты должен увидеть. Теперь отходите, я покурю, достроюсь.

Астманов отвернулся, достал желтую коробочку «Зиппо». Нельзя целую капсулу, тогда три часа транса, и сорвется вторая, важнейшая половина дела. Он ковырнул желатиновую упаковку, высыпал на ладонь половину содержимого. Пепельные кристаллы медленно таяли на языке, и еще ощущалась их кисло-желчная горечь, как сердце вдруг ухнуло в пустоту, а голова стала заполняться сложными звуками, отдаленно похожими на звуки настройки большого симфонического оркестра.

«Там яма… Здесь яма тоже. Лагуна… Теплая вода… Раскинь руки… Они растворялись… Вагнер сначала – это не мое… Выбросит в Валгаллу… А, попалась птичка, стой, не уйдешь из сетей… Железные сети и птички железные… Ржавые… Горстка соли… И будет храмом нам Сары…»

– Стой, Леха, стой, мать твою!

Словно тупое шило воткнули в затылок. Астманов опустил руки, замер у бугорка сусличьей норы. Марат подскочил, рванул Алексея на себя, оттаскивая безвольное тело от едва приметной серой ниточки, уходящей вниз по склону в кружевные кустики полыни.

– Яша, поднимай всех на песок. Растяжка. Пусть идут след в след. Отводи от этого места. Да я же тут проходил вроде. Миловал бог.

– Бог или то, чем он накачался?

– Накачался, занюхал! Какая разница! Хочешь попробовать, сероглазый? Собирай бойцов!

Арзаев забросил казавшуюся бескостной руку Астманова на плечо и потащил назад, к песчаной макушке бархана.

– …делать?.. Что дать… шатырь? – с трудом говорил Марат.

Астманов слабо ткнул себя пальцем в бедро, губы не слушались:

– Анти…бот… Антибог… Две… Два… Антидот, коли.

– Марат, давай аптечку. Есть антидот? Давай, лицом вниз… Да ширяй через штаны, видишь, он стеклянный… Во, бл… где он такую гадость откопал?

Дурнота медленно таяла, мир восстанавливался в обычных красках и звуках, только перед онемевшим кончиком носа плавал стеклянный диск. Астманов пытался смахнуть наваждение, но хрустальная кругляшка вертелась, не давалась в руки.

Рота отошла на безопасное расстояние, залегла. Саперы забросили «кошки» – накладным зарядом было работать неразумно. Опасения оправдались, когда от одной растяжки рванули сразу две мины.

– Это что же они тут охраняют? Ни дорог, ни пещер. Мина-то у них денег стоит немалых. – Арзаев стряхнул комья глины и травяную труху, взметенные взрывной волной, поднялся, знаком остановил Шарипова, попытавшегося идти следом.

– Всем оставаться здесь… Куликов, со мной… Давай второй щуп. Пошли, сержант, теперь внимательней будем.

Новую растяжку Арзаев и Куликов обнаружили метрах в двадцати от первой ловушки. И опять две мины грохнули разом. «Духовские» минеры защищали подход к чему-то, скрытому на этих двух неприметных сотках. Миноискатель не понадобился – место схрона выдала полоска просевшей земли. Арзаев было занес щуп, но сержант остановил его:

– Не надо так… Я руками, помалу.

На глубине в полштыка пальцы сапера заскользили по странному материалу, брезент не брезент, пластик какой-то пупырчатый. Куликов вопросительно посмотрел на командира. Арзаев отстегнул стропорез:

– Вспори легонько. Посмотрим, что там.

Укрытые синим пластиком, в аккуратной траншее покоились ребристые бежевые тарелки – противоднищевые мины.

Марат вышел на связь.

– Я – пятьдесят восьмой. В квадрате 17… Да… «Итальянки». Иван… Тимофей… Александр… Леонид мягкий. Итальянки. Жду… Около сотни… Не трогаем…Взрывателей нет… Конец связи.

– Так, славные воины Аллаха, с «итальянками» будут разбираться «спецы». – заявил Марат. – Наша задача выполнена. Охраняем это добро до подхода пехоты от Шибакли и доблестных ВВС. Все, разойтись и наблюдать вкруговую. По склонам не бродить. – Арзаев устало присел рядом с Астмановым:

– Леша, у тебя зрачки шире радужной оболочки, что ты в себя вогнал?

– Тебе показалось, Марат. Это против малярии. Делагил, что ли? Ты вот лучше скажи: «спецы» будут из дивизии? Или ваши, прикомандированные?

– Да… Пирамидон. А про антидот вспомнил… Спецы ваши. Пусть потешатся. Хотя, кто знает, и в штабеле могут быть сюрпризы.

Самко засмеялся:

– И будет мин и орденов в два раза больше. Это правильно. А неправильно то, что старший лейтенант Астманов сюда не за «итальянками» шел, да? Мы тебе мешаем, Леша? Ты же нас не видишь и не слышишь. Ну, говори, ради чего вся эта затея. Все равно ведь не отвертимся. Не я, так другие о твоих фокусах доложат.

– Марат, Яша, помогите мне только в одном. Я должен здесь остаться на ночь. Марат, дай скажу… Здесь, у этой вершины, в тридцатых годах была спрятана очень интересная вещь – часть громобойника, оружия ариев. Другие названия – дорджи, ваджра. Это вы слышали. Так случилось, что другая часть дорджи хранится в известном мне месте. Но без этого осколка она – просто камень.

– И что, – прищурился Арзаев, – ты соединяешь две части и становишься громовержцем?

– Марат, я понимаю тебя: Бога нет, сказка – ложь, арии – выдумка Гитлера… Нет, я не знаю, что с ней делать, нужен ли этот осколок для полного счастья, будет ли ваджра работать. Но мне без осколка нельзя уходить, тем более что я уже слышал – он здесь.

– Леша, а все же, как ты узнал про Сары-тепа, про эти «итальянки»? – спросил Самко.

– Десять лет назад в Туркмении мне указали на это место. Здесь уже я узнал от надежных людей, как все это случилось. Два русских офицера, востоковеды, шли с караваном из Бадахшана в Мазари-Шариф. Думаю, что груз свой они намеревались переправить в Иран. У них был осколок ваджры. После налета Утанбека офицерам удалось уйти, они сумели установить, где охрана курбаши спрятала добычу. Но эта информация никому не принесла пользы. Ни местным кладоискателям, ни НКВД. Суть в том, что осколок откликается на избранных. Конечно, можно перелопатить весь холм.

– Леша, ты перегрелся, – разозлился Марат. – Я могу принять твои суеверия чисто из уважения к тебе, но оставить тебя здесь – это бред. Принимай свою настойку, ищи сейчас. Три часа еще в запасе.

– Не могу, если я сейчас войду в транс, то любое слово, движение мне будет мешать. Знаешь, какая буря была в башке, когда я шел на эту растяжку? Так ведь это была половина дозы.

– И лекарство от надежных людей, – усмехнулся Самко. – Нет, ты скажи про «итальянки»?

– Что тебе сказать? Не я их сюда укладывал. Это понятно? Просто почувствовал опасность.

– Все как-то к одному сводится: ножи под стрехой эти, пистолеты – ты подсказал, где искать. Растяжку ты нашел. А теперь, оказывается, этот холм – твоя мечта? И мечте десять лет. Мистика! Годится – в мирное время девочек заводить. А здесь, кроме подозрения, что ты «казачок засланный», ничего не возникает.

– Согласен, Яша. Но я тебе одну историю, к месту, расскажу. В сорок первом году в предгорном Дагестане ловили дезертиров, папа мой, царствие ему небесное, этим занимался в местном Смерше. Привели как-то заросшего волосами по всему телу, без какой-либо одежды. Ни слова, ни на одном языке, но сопротивлялся отчаянно. По всем статьям – диверсант. В камеру повели, он охрану разметал, конечно, застрелили, при попытке к бегству. А когда осмотрели труп, то поняли, что это и не человек вовсе: ступни другие, ладони странные. Позвали старика, охотника местного, тот и говорит: вы алмасты поймали, снежного человека. В горах война, вот он и спустился ниже. Мистика?

– Хорошо, как ты собираешься оставаться? На виду у всей роты?

– Нет. Подойдут бронетранспортеры, мы с тобой отойдем. Тут неразберихи хватит. Мины таскать будут, обследовать. Спрячешь меня, где скажу. Потом ненароком скажешь, что корреспондент на броне отъехал. Я до ночи отлежусь и пойду по своим делам.

– А назад – с посохом до Шибакли? Или в Хош-тепа тебя будут ждать в караван-сарае? – съязвил Арзаев, понимая, что ничего изменить уже нельзя. Да и не хотел он лезть в «конторские» дела, видя интерес Самко и удостоверившись, что Астманов еще тот корреспондент!

– Нет, Марат, отход мне организует Вислица. Он знает, что я пришел сюда за кладом Утанбека. И передай ему вот это. – Астманов просунул руку в ранец и вытащил крохотный узелок. – Здесь десять царских червонцев. Примерно четыре тысячи рублей. За эти деньги афганцы поднимут не один вертолет. Только об одном попрошу: прикрой, прилетай с ними, если тебя не будет, от них всего можно ожидать. Не долетят, не увидят или еще что. Я буду ждать здесь до вечера. Если нет – уйду через «нитку», а там видно будет.

– И получу пять лет за незаконное пересечение государственной границы, если при переходе не пристрелят, – в тон Астманову продолжил Самко.

– Мы все пересекли ее незаконно, Яша. По справкам, по липовым служебным паспортам. Кто этот закон устанавливал? Брось ты врагов искать. Тебе говорят: приказ – Закон. А выходит, что закон – Приказ. Часто твоя контора законов придерживается? Вот и я пошел за теми, кто организует эти «законы-приказы».

– Так, прекратили недозволенные речи. – Арзаев приподнялся, всматриваясь в даль. На юге клубилось облако пыли. – Броня идет… Делайте, что хотите, рыцари драных плащей и ржавых кинжалов. Нет на вас маршала Жукова!

– Трепещем и повинуемся. Пошли нору приличную искать, Яша. Кстати, Марат, по поводу маршалов. Это не они всю власть отдали лучшему другу Сталина, Никите Сергеевичу? А он им потом роль в истории определил.

Глубокую промоину они нашли довольно быстро на северном склоне. На дне овражка Астманов выкопал нечто похожее на полку, так, чтобы можно было лечь, затем следы земляных работ засыпали сухой травой. Пригибаясь, чтобы не привлекать внимание, нарезали янтака. Астманов придирчиво осмотрел подходы к схрону. Вроде не наследили. Закурили. Говорить о чем-либо не было желания. Все напоминало дурной сон. Спасало только то, что реальность была еще большим наваждением.

– Все, Яша, – глубоко впечатав окурок в песок, Астманов поднялся. – Хорони меня заживо, заваливай. Ранец мой забери. Там еще пятнадцать червонцев. Вернусь, разберемся. К Вислице не подходи. Он, кроме Марата, никого не послушает, так было договорено. Ты только сюда сейчас не пускай никого, знаешь, по шальному делу свои же завалят. У меня сегодня было такое. Понаблюдай. А я сейчас в Страну дураков отъеду. Время быстрей пойдет. Устал.

Дождавшись, пока затихнут шаги Самко, Астманов нащупал в нагрудном кармане черную горошину, сунул ее под язык. Голову обернул куском прозрачной легкой ткани. Терпкая горечь медленно сочилась в гортань, уставшее тело будто погружалось в теплую солоноватую воду. Да, хорошо… ночное море при серебристой луне… По берегу бродил одинокий алмасты, собирал монетки, поблескивающие на песке после отката нежных волн… Зачем снежному человеку деньги?