Картограф

Воину не стоит задумываться над тем, куда и зачем его посылают. Все одно – пошлют. Его дело: победить и выжить. Иногда эти две задачи сливаются в одну. Бывает и так, что личная безопасность равняется государственной. Но это особый случай, и к излагаемым событиям он отношения не имеет.

Ну, скажите, какой выбор был у солдата и офицера, когда впереди маячил Афганистан? Жизнь была так устроена, что с пеленок звала к подвигу, жертве «во Имя»… Неважно чего! Ну, скажем, во имя и на благо некоего Человека. Станет от этого понятней? А если еще в крови гуляет кровь ариев, скифов, гуннов, кипчаков, норманнов и прочих боевых легендарных племен? Если герои ни отца, ни мать не жалеют «во Имя», да «на миру и смерть красна»?

Нетрудно было бросить в Афганистан сто тысяч бойцов – могуч был Советский Союз своим живым военным весом. Труднее было занять их делом для поддержания боевого духа, ведь подвиг требует постоянного напряжения. А чертовы «душманон инкилоби Саур» (враги Апрельской революции) в лобовую атаку не шли, под танки не бросались, предпочитая повсеместное пассивное сопротивление. «Душманони» обнаруживали хорошее знание партизанской тактики времен Великой Отечественной войны и более современной. Как будто ими Ковпак с Че Геварой с того света руководили. Это было возмутительно! Ведь ничто так не разлагает регулярную армию, как борьба с партизанами. И тогда советские военно-политические умы приказали именовать афганских партизан – бандитами, а их отряды – бандформированиями. Очевидно, к этому умозаключению их привела тень белорусского гауляйтера.

Эти «незрелые» размышления одолевали Астманова не от праздности. Вызвавшись курсировать с боевым агитационно-пропагандистским отрядом дивизии, он получил от подполковника Рыскова обширное задание «изучить обстановку в зоне деятельности отряда.

Астманов уже видел, из чего состоит БАПО – этот «инструмент психологической борьбы». Два танка, пять бронетранспортеров, две боевые машины пехоты, полевая армейская кухня, водовозка и «КамАЗ» с гуманитарной помощью «афганским товарищам на местах». Собственно рабочая часть отряда состояла из пропагандистской группы, концертной бригады и медиков – врача и двух медицинских сестер из дивизионного медсанбата. Была и специальная техника: батарея мощных динамиков на БРДМ (видом напоминавший недоношенный бронетранспортер) и автоклуб с замечательным устройством, позволявшим показывать фильмы в дневное время. (По ночам в Афгане крутилось другое кино – захватывающее и бесконечное, как «Семнадцать мгновений весны». Разумеется, сеансы с наибольшим «кассовым сбором» шли там, где стояли части ограниченного контингента советских войск.)

Дебют БАПО должен был состояться в провинциальном центре Кундуз. Далее, по плану, следовал «бандитский» Ханабад. Этот небольшой городишко уже наполовину лежал в руинах, но вот что примечательно – дуканы, банк, электростанция – все работало, и мосты были исправны. Но это – полдела: отряду предстояло крепить советско-афганскую дружбу в долине реки Кундуз, в бесконечном лабиринте кишлаков, а также в уезде Имам-сахиб, на родине одного из лидеров «душманони инкилоби Саур» – Гульбеддина Хекматияра.

Астманов подавил в себе досаду на то, что ему не удалось протолкнуть идею о приоритете работы отряда в восточном направлении, поближе к Ташкургану. Оттуда рукой было подать до Кашгузара и заветной высоты с отметкой 503 на картах Генерального штаба. Рысков отмахнулся, дескать, там пока все спокойно, и был прав: что, скажите на милость, делать «душманони» в песках Качакум? Там и воды для намаза не сыщешь! Возможно, конечно, омовение песком, но это особый случай!

Кундуз, Кундуз… Ой, недаром на фарси и пушту половина твоего имени созвучна слову жопа (куна, квана). Но это сущая неправда – имя городу дала старая пограничная крепость!

Из Ташкента подвезли пропагандистскую литературу и листовки. Просматривая четвертушки пожелтевшей газетной бумаги с подслеповатой печатью, Астманов забеспокоился: лидеры афганской контрреволюции, конечно, сволочи, как и все политики, но в листовках они изображались в обличье бесов христианского иконописного канона, а тексты содержали обвинения их во всех мыслимых грехах, среди которых педерастия выглядела самым невинным.

– Есть возражения. – Астманов выложил перед Рысковым образцы листовок. – Афганцы, конечно, любят новости, но брехни не любят. За лжесвидетельство у них сурово карают. И картинки у мусульман не в почете. Пророк не одобрял художеств…

– Это, брат, наверху решают, что раздавать и кому. Ты насчет брехни подробней. Есть возражения против текстов?

– Есть. По лидерам контрреволюции. Они здесь все мздоимцы, капиталисты, педерасты, садисты и прочая нечисть. А теперь кто есть кто: Хекматияр – политикой занимается десять лет. Троцкий! Экстремист, но то, что его в связях с ЦРУ обвиняют, – брехня! Он же один из столпов «Братьев-мусульман». Кто ему в Штатах деньги даст? Там другие источники – арабские. То же и Саяф. Теперь, Раббани, Гилани, Моджадедди, Мухаммади – они известные религиозные деятели, богословы, улемы. Их слово – закон для верующих. А мы их в грехах обвиняем? Сами-то тушенку свиную едим, курим, водку пьем среди бела дня, а ведь Рамазан идет – Великий пост. Выходит, не они, а мы трясем столпы веры.

– Видел я твоих правоверных, не далее как вчера. Водку жрут вместе с нами и не хуже нас, и салом закусывают. Опять же, кто нашим бойцам продает шароб, анашу, ханку? А кто в этот святой Рамазан фугасы на дорогах ставит да колонны жжет? И насчет картинок ты меня не смущай. Сколько у них порнухи в дуканах. Да за такие журнальчики, карты, презервативы, фильмы – в Союзе статья светит… И что, бачабозы – это наше изобретение? Давай лучше по обстановке. Что там может ожидать?

Сраженный обратной стороной истины, Астманов покорно достал из полевой сумки сложенную в гармошку карту-двухсотку. Рысков минуты три рассматривал пометки на маршруте, а затем тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил:

– Алексей, что это за «А», «Б» и «Г» рядом с населенными пунктами и вот эти красные черточки? Что-то новое в топографии?

– Анатолий Егорович, – убедительным тоном начал Астманов. – Красные черточки – это куда соваться на технике не стоит. Там, информация надежная, мины.

– По твоим данным, нам с дороги не сойти. Так? А буквы?

– Ну, «А» – это наша артиллерия осколочно-фугасными кишлачок раздолбала. «Б» – это бомбами и «нурсами» накрыли, бомбоштурмовой удар, «бэшэу» то есть. А «Г» – это где «зеленые» при нашей поддержке кишлачки чистили, ну грабили, конечно. Реализация разведданных… В этих местах кого агитировать? Сплошные моджахеды там, после наших визитов. Душмане, одно слово, товарищ полковник.

– Я тебе покажу, душмане-моджахеды. По твоим сказкам-раскраскам, нам никуда соваться нельзя. Все. Карту твою я не видел, понятно? Не смущай народ. Забираю навсегда. С утра быть в готовности к выезду.

– Анатолий Егорович, они там еще друг с другом насмерть бьются и в свои зоны никого из властей не пускают. Так и советовали: сами, мол, приезжайте, а хадовцев, царандоевцев – не берите.

Рысков грохнул крепким волосатым кулаком по столу:

– Хватит издеваться! Мы обязаны брать с собой представителей власти. Пусть учатся в народ ходить. Это их революция, в конце концов! Конечно, опасно, поэтому и название – боевой агитотряд. И спрячь эту свою улыбку идиотскую – я тебя прошу.

Астманов вскинул руку к виску и, прищелкнув каблуками добрых «духовских» ботинок, строевым шагом удалился из кабинета. За дверью он просто расплылся в улыбке – великая вещь взаимное чувствование. А на службе армейской, если начальник к тебе неравнодушен и ты понимаешь степень его ответственности, – это великое дело. Вот за фанерной стенкой в штабном коридоре слышен рев и упования на мать и другие близкородственные отношения, вот, кажется, сейчас из кабинета командира вынесут бездыханное тело… Но появляется распаренный лейтенант, слегка встряхивается и гордо оповещает: «Ну и поимел меня батя. Ну и врезал…» Гордо говорит. Это нужно понимать. Любовь к командиру – великая сила.

Едва Астманов вышел, Рысков вновь развернул карту. Ничего нового этот в общем-то симпатичный ему старший лейтенант не сказал. Да, кругом мины, да, в зоне работы – сплошные развалины. Более того: часть самооборонцев – люди пришлые, занявшие дома беженцев. Но вот что делают под Ханабадом боевые группы Халеса? Интересно. Информация не проходила раньше. Традиционно здесь партизанили сторонники Хекматияра, Раббани…

Юнус Халес – лидер созданной им же Исламской партии Афганистана. Из всей «пешаварской семерки» – один, принимающий личное участие в боевых действиях. Его группы целенаправленно уничтожают кабульских функционеров НДПА. Рысков задумался: «Не хотят видеть представителей власти? А что они скажут, увидев с нами члена ЦК НДПА? Товарища-рафика Андаки? Да, заморочил ты мне голову, корреспондент».

А возмутитель спокойствия тем временем затаривался югославскими леденцами в «чекушке» – магазине Военторга. Афганцы, хоть и перед смертью, чай пригласят пить. Неудобно с пустыми руками. Да и легче отвязаться от вездесущих бачат, сунув им по конфетке.

Улещивая пухлую продавщицу – та не хотела давать больше десяти пакетиков леденцов в одни руки, – Астманов поймал себя на мысли, что не может оторвать глаз от военторговской дивы, от белой полоски между ее тугими джинсами и майкой, под которой, явно без лифчика, крепко стояли груди. Так, приехали… А что ж не приехать? Два месяца воздержания во имя интернационального долга даром не прошли! Астманов вздохнул: в Военторге не подступишься – закормленные, задаренные. Его судорожное движение было понято девицей как крайнее огорчение, и она язвительно спросила:

– Зачем вам столько? Небось внизу, в дуканы сдавать? Нам запрещено.

Крыть Астманову было нечем, объясняться не хотелось, и он, забрав конфеты и корявую пачку таблеток «Алка зельтцер» в нагрузку, покинул магазин. Ладно, прочее купят бойцы – на них приказ не распространяется.

Похмельные таблетки он выбросил в вонючий арычок, текущий от офицерского умывальника к парку боевой техники гвардейского полка. Синяя коробка раздулась и зашипела, выгоняя белесую пену. Как эти таблетки попали в Военторг – загадка. Возможно, кто-то вообразил, что они заменят газированную минеральную воду. Но вот беда: товар оказался капризным – наглотается воды и разбухает, покрываясь кристаллами соды. Его давали в довесок к дефициту и за легкое нарушение приказа – сколько чего в одни руки продавать.

Визитом к Рыскову Астманов остался доволен. Он был уверен, что этот умный и волевой человек сделает все, чтобы к Красному Знамени не добавилась еще одна капля солдатской крови за счет бездумного исполнения партийно-политических бредней. Заронил сомнение – и хватит. А если бы не Рысков командовал «экспедицией», пошел бы с отрядом? На этот вопрос Астманов ответить не мог. И врать самому себе не хотелось. А вот карту было жалко. Придется кроить другую. Сам виноват – пересолил, называется.

Астманов от души рассмеялся: около трех лет назад, зимой, в офицерском общежитии, изнывая по вечерам от скуки, он начал разрабатывать на огромной политической карте мира международную военную операцию по завоеванию Китая. В ход пошли пособия с грифом «Для служебного пользования», содержащие сведения об иностранных армиях, атласы. В библиотеке пограничного западноукраинского городка Мостиска лейтенант Астманов выписал на себя всю доступную литературу по Китайской Народной Республике. В соответствии с запасом хода, высот и дальности были на карте пробиты маршруты, коридоры, указаны союзные и противостоящие силы. На голубом фоне океанов расписывались легенды военно-политических альянсов СССР, США, Австралии и Океании, куда хитроумные китайцы могли рвануть на малых судах. Весь мир – против Китая! К удивлению Астманова, к затее примкнули все холостяки общежития. Конечно, выпивали, дым табачный стоял столбом, но ведь читали, считали, доказывали. Постепенно карта разрослась за счет вклеек, затопорщилась флажками и была испещрена истинными наименованиями частей. Ведь каждый где-то служил, что-то знал. А Китай был в ту пору вероятным противником.

Военно-стратегический досуг кончился неожиданно. В штабе батальона Астманова сердечно приветствовал полный симпатичный майор – куратор от особого отдела бригады, Астманов этого майора любил за откровенность и умение пить без вреда для ума и организма. Майор легонько подтолкнул его к кабинету замполита, где Астманов трижды поклялся, что злого умысла с картой не имел и никого специально не приглашал – сами от тоски ползли на огонек. А потом пригласил майора посмотреть карту. Пока смотрели – выпили бутылку водки, съели два кольца домашней колбасы. А потом майор добродушно похлопал Астманова по плечу:

– Лешенька, ты мне карту эту дай на время, я в бригаде покажу. Только ты больше не планируй, ладно?

Астманов в этом горячо заверил куратора, который, унося рулон со всеми хвостами и флажками, сказал:

– Между прочим, твой солдатик, Ентихович, – еврей. А роте за контрольно-следовой полосой работать на Устилуге. Соображай.

Что тут соображать? Замполит батальона язвительно посоветовал Астманову читать Конституцию, где все равны. А через месяц на трассе, где рота, утопая в снегах, рубила просеку, Астманов, за малым, не разрубил башку рядовому Ентиховичу «перышком» – плотницким топором. За талантливое разложение роты в погранзоне за КСП и дерзости невыносимые. Успел задержать руку, потянуть удар на себя. Только шапку развалил. Время было такое – зима, польская граница, «Солидарность». И войска под стать – железнодорожные.

Пока Астманов предавался воспоминаниям, подполковник Рысков, обеспокоенный появлением боевых групп Халеса в зоне работы агитотряда, поделился своими опасениями с начальником разведки. Чугуннолицый, коренастый полковник с нескрываемой издевкой спросил Рыскова:

– Источник можете назвать? Нет? Тогда я скажу вам – тут каждый себе цену набивает. Нет у нас таких данных, если и появятся, то без вас разберемся. Вам же недаром целый взвод разведчиков дали.

Имя Астманова не прозвучало, но резонный вопрос застрял в памяти Рыскова. Откуда у старшего лейтенанта, трех месяцев не прослужившего в Афгане, такие сведения? И Рысков снова развернул карту, изъятую у Астманова.