Февраль выдался в этом году вполне обычным: не холоднее, и не теплее. Так же подмораживало по ночам, так же теплело днем. Так же снег сменялся дождем, так же солнце то выглядывало из-за туч, то вновь пряталось.

Разве что впервые за долгие годы над городом не кружили, собираясь в дальний перелет, стаи грачей, и совсем не пахло черемшой. Черемшой торговать было некому и негде, а умные птицы нашли себе в этот год другое место для зимовки.

Ничего этого Борис не замечал.

Слово «грачи» у него давно вызывало совсем иные ассоциации, про черемшу он вообще забыл, а погоду принимал, как данность.

Чем и где пахнет, его тоже не особенно интересовало, вернее он этого уже не замечал. В убежище господствовали запахи разложения и давно немытых, больных тел. На «улице» к ним примешивались постоянные запахи гари, железа и человеческих испражнений. Борис ко всему этому давно привык. В последнее время он даже начал привыкать к загаженной вконец «улице».

Правда, не до конца, и по-прежнему, не обращая внимания на ворчание Аланбека, продолжал ходить в самый конец коридора.

Из давно снятых на топливо дверей комнат в коридор вползал мутный свет, освещая привычную картину: пол, с разобранным паркетом, обломки штукатурки, израненные осколками стены. Борис нашел относительно чистое место, присел, облокотившись о стену, вытащил пакет с чаем. Турецкий чай разгорался плохо, мерзко пах, и от него сильно першило в горле. Но больше курить было нечего: найденный табак давно закончился.

Борис затянулся, подавил кашель, снова затянулся — голова приятно закружилась. Он курил и не думал ни о чем: то, что у него мелькало в голове, мыслями назвать было трудно. Так — обрывки.

«Нога у Аланбека почти зажила. Очень хочется есть. Почему Алан не чувствует, куда попадет мина? Все время хочется есть. Что бы такое сейчас?.. Нутрия, горячая нутрия с помидорами. Сам не чувствует, так хоть бы слушал. А почему я чувствую? Как будто чертик какой в башке поселился… Кто теперь могилы копать будет? Володю контузило, а остальные сами еле ходят. Или суп-харчо? Чечены могилы русским теперь не копают, боевиков новых боятся. Это вам не «исламский батальон», этих даже чеченцы «гуронами» называют. Колбаса тоже хорошо. Алана они почему-то уважают, и он их не боится. Может зря?.. Докторская или сервелат? Жаль, что «исламы» ушли отсюда. С этими новыми совсем плохо. Цепляются постоянно, русские теперь без чеченов даже за водой не ходят. Гуроны! Продуктов от них тоже не дождешься. И в квартирах продуктов уже не найти, из квартир теперь вещи вывозят грузовиками. Зачем они им? Нет, пожалуй, докторская… Хохлы еще появились, уж лучше афганцы, как раньше. Все равно их мало было. Про хохлов что только не рассказывают, и все мерзости. Не так воюют, как женщин насилуют. Может, врут? А зачем? У них, слава богу, такого не было, только один раз. Да и то неизвестно — то ли изнасиловали, то ли сама… Сервелат тоже хорошо — положить в рот и ждать, когда сок… Обстрелов меньше стало: наверное, скоро конец. «Гуроны» чеченцев пугают — говорят, федералы всех насилуют. Уговаривают вместе с ними уходить.… Нет, пожалуй, докторская. На Старых Промыслах, говорят, давно базарчики работают, еще с января. Да и в Микрорайоне. Интересно, там есть колбаса? А тут… Перемирия еще эти придумали. Как только «перемирие», так какой только сволочи не появляется. Жаль, что «зеленые» ушли. Нет, нутрячие ребрышки все же лучше…»

Рот заполнился слюной, мозг, оттесняя отчаянно вопившего «чертика», захлестнули давно забытые ароматные картинки, и шаги Борис услышал слишком поздно.

— Встать! — бросил сквозь зубы боевик.

Воспаленные глаза смотрели из-под черной шапочки зло и, как ни странно, почти весело, акцент безошибочно выдавал жителя гор.

— Встать, свинья! Что тут делаешь, шпион? Артиллерия помогаешь? Что «я»? Щас тебе будет «я»!

Боевик схватил Бориса за ворот, прижал к стене. Оглушающее щелкнул затвор пистолета, Борис на секунду увидел черное, бездонное, как сама смерть, отверстие, и тут же леденящее железо уперлось ему в щеку. «Опасно! Опасно!! Опасно!!!» — надрывался «чертик».

— Точки наводишь, собака? — пистолет надавил сильнее и вдруг ослаб, боевик засмеялся. — Обосрался? Ладно, живи пока. Вон твой «телохранитель» идет.

Борис оторвался от стены и стал медленно сползать на пол. В голове шумело, отчаянно верещал «чертик».

— Стой! — услышал он через шум голос Алана. — Собар де!

И совсем уже еле слышным показался ответ боевика:

— Шутка! Засрали здесь все! Стенна г1о до ахьа цунна? Хьан ваша вуиза?

«Почему, почему?.. — прорвалась сквозь панику мысль. — А баранина самая вкусная у Алана выходит!»