Глава одиннадцатая
Каждый сходит с ума по-своему
Ирина открыла глаза и несколько мгновений не могла понять, где находится. Было холодно. Рядом еле слышно посапывал Славик, у стены, чуть погромче — Борис. Ирина высвободила руки из-под одеяла, потянулась. Как же приятно спать в ночной рубашке, а не полностью одетой, как в последние ночи в Танюшкиной квартире. И спалось гораздо лучше. Пару раз, правда, все же просыпалась: будили самолетный вой и эхо взрывов. Но это же мелочь, главное — не было этих тревожных подъемов, сидения в коридоре. Все-таки на первом этаже гораздо спокойнее! Или это потому, что народу много? Борис, небось, тут же сказал бы: «На миру и смерть красна!» Зато и сам вон сопит себе спокойно.
Она потянулась, коснулась губами русой головы сына и вынырнула из-под одеяла. Ого, прохладно, однако! Ночную рубашку долой — кожа тут же покрылась мурашками. Быстро надела маечку, толстые теплые колготки, юбку, свитер из ангорской шерсти. Поправила одеяло у Славика, встала, выглянула в окно. На улице было еще сумрачно, белым ковром лежал чистый нетронутый снег. Людей не было.
Светлана уже копошилась на кухне.
— Доброе утро! Как спалось?
— Доброе утро! Отлично. Только два раза из-за самолетов просыпались, а Славик вообще ни разу.
— Я тоже не слышала. Как легла, так сразу и отрубилась. Я тут воды согрела — умыться хочешь?
— Конечно, хочу, спасибо! Эх, искупаться бы…
— Только квадратно-гнездовым способом, — усмехнулась Светлана. — Зато о воде можно не беспокоиться, потом на Старую Сунжу сходим.
Ирина отнесла кастрюлю с водой в ванную, сходила за пакетом с вещами. Встала на коврик, разделась и, вздрагивая от озноба, тщательно обмылась, используя в качестве мочалки носовой платок. Действительно — квадратно-гнездовой способ! Зато как хорошо! Поменяла белье, оделась.
На улице рассвело.
Через час проснулись остальные. Позавтракали свежими оладьями с чаем, поболтали, вспоминая вчерашний вечер. Костя попробовал включить телевизор: одни помехи. Борис сразу вспомнил про вышку, впрочем, так уже бывало.
За водой пошли впятером, Костя ушел к знакомым. Частный сектор начинался почти сразу за домом, и туда уже вела проложенная по снегу дорожка. Дети тащили санки с двумя ведрами, баловались, играли в снежки. Борис посмотрел на сына, отдал ведра женщинам, кивнул детям — садитесь. Санки легко скользили, и Борис увлекся: убегал вперед, резко разворачивался, возвращался. Мальчишки хохотали, женщины улыбались, впервые за долгое время блестели сине-серые глаза.
Интересно, видно ли это на локаторе самолета?
Дорожка привела к открытой калитке в высоком кирпичном заборе, оттуда как раз выходили две женщины с ведрами. Хозяев видно не было но, судя по утоптанной тропинке от калитки до крана, гостей у них сегодня хватало. Ледяная вода быстро наполнила ведра, и санки осторожно двинулись назад. У ворот немного подождали, пока Светлана сходила в соседний двор за молочной сывороткой для оладьев. Борис успел с удовольствием покурить на свежем воздухе.
Черные тучи, сеявшие весь вчерашний день снег, исчезли — небо было затянуто серыми плотными облаками.
Самолетов не было.
— Света, а разве это Старая Сунжа? — спросил, делая последнюю затяжку, Борис. — Я думал она подальше начинается.
— Не знаю, мы всегда так называли. Какая разница! Главное, что вода есть и сыворотку пока продают.
Поближе к обеду заработал телевизор. Опять показали вчерашний налет, потом включили «Вести». Новости почти полностью заполняла «чеченская тема». Сообщалось о стычках в районе Ассиновской, Первомайской, на окраинах Грозного. Какой-то генерал равнодушным голосом бюрократа напропалую врал о том, что гражданскому населению Грозного ничего не угрожает. Конечно, если оно, население, будет вести себя хорошо и выполнять все, что требует руководство объединенной группировки. То есть покинуть Грозный и другие места сосредоточения незаконных вооруженных формирований, для чего будут предусмотрены специальные коридоры.
Где находятся эти мифические коридоры, как ими воспользоваться, на чем — об этом генерал не сказал ни слова. Мелочи его не интересовали.
Дума тоже кипела. Еще бы — такая возможность покрасоваться перед телекамерами. Кто грозным голосом требовал немедленного прекращения боевых действий, кто предлагал себя в качестве единственно возможных переговорщиков, кто просил не мешать президенту и правительству, кто читал газеты, кто просто спал.
Ничего нового.
А вот Светлана новости принесла. От соседа со второго этажа, что работал на телецентре. Вчера самолеты несколько раз заходили на телевышку, раздолбали все вокруг и все-таки, раза с десятого, попали. Не в саму вышку — рядом, однако трансляция вырубилась. За соседом приехали поздно вечером, назад привезли утром, теперь он отсыпался. Телевидение каким-то образом снова работало, Костя был прав. Надолго ли?
В обед поели картошку с принесенной Ириной нутрией. Объеденье! А потом Борис придумал сходить к Аланбеку.
Во дворе появились люди, и не мало. Таскали воду, обменивались новостями, на углу даже чем-то торговали. Потеплело, но снег не таял, небо по-прежнему затягивали плотные облака. Ветра не было. Замечательная погода.
Особенно, когда нет самолетов.
Их и не было, пока шли вдоль дома, пока переходили через Косиора, пока входили во двор. Мерзкий звук появился, когда уже проходили первый подъезд. Был он не слишком громким: самолет летел высоко. Оглушающий свист возник внезапно, словно из ниоткуда. За пару секунд звук взвился до такой ноты, что заложило уши, и тут же окружающая серость взорвалась ослепляющей вспышкой — словно упало на землю раненое солнце. Время как будто бы растянулось: Борис успел заметить, как бросились бежать сидящие в беседке подростки, втолкнул жену в подъезд, заскочил сам. Резкий хлопок ударил им в спину, тут же мигнула новая вспышка и — новый разрыв. Они остановились в глубине подъезда, прислонились к холодной бетонной стене. Ноги противно дрожали, сердце колотилось как бешеное. Ирина взяла Бориса за руку, он обнял ее, прижал к себе, успокаивая, и успокаиваясь сам. Сердце дернулось еще несколько раз и забилось ровнее, перестали дрожать колени. Ирина глубоко вздохнула, обняла Бориса, подняла лицо. Борис поцеловал один глаз, потом другой, припал к раскрытым губам. Мир стремительно свернулся, оставляя где-то далеко-далеко и самолеты, и боевиков, и президентов с их постоянной заботой о своих народах.
Жаль, что так не могло продолжаться бесконечно.
У Аланбека было тепло, из кухни в комнату тянулся длинный шланг, заканчивающийся горелкой беспламенного горения. На вешалке — автомат, в комнате сизый табачный дым, тянувшийся в открытую форточку.
— Что это вы такие взъерошенные? — спросил Аланбек, обводя их подозрительным взглядом. — Под бомбежку попали? Странно она на вас действует, мне бы так! Обмоем это дело?
— Бомбежку? — улыбнулась Ира. — Алан, у тебя с головой все в порядке?
— Не-а, — поднял рюмку Аланбек, — что я хуже? Поехали!
Сразу налил еще по одной, посмотрел выжидательно на Бориса.
— За безбашенных всех стран и национальностей!
Ирина покрутила пальцем у виска, затем демонстративно показала два пальца Борису, тот ласково улыбнулся, кивнул. Алан, обозрев эту пантомиму, свернул громадный кукиш, обидчиво заявил: «Ира, это невежливо! Почему двое?» И торжественно выставил вперед три пальца.
Водка делала свое дело быстро — кровь побежала быстрей, сердцебиение стабилизировалось, а мозги стали работать удивительно четко и логично.
— Ну их на фиг, этих политиков! — объявил после третьей Аланбек. — Нам что, больше говорить не о чем?
— Наливай! — сказал Борис, подмигивая Ире. — А ты знаешь, о чем говорить?
— Знаю! Ты что подмигиваешь? А, понял, понял! Господа умалишенные желают остаться наедине? Запросто!
Аланбек встал, сделал шаг к двери, Ирина поймала его за рубашку.
— Алан, что ты несешь? Куда собрался?
Аланбек плюхнулся в кресло, взял бутылку, зачем-то посмотрел ее на свет, наполнил рюмки.
— Надо в гараж съездить, — объявил он озабоченным тоном. — Не дай бог туда бомба попадет, он же сам убежать не сможет.
— Кто? — удивилась Ирина. — Гараж?
Аланбек посмотрел на нее, нахмурил брови.
— Зачем гараж? Дельтаплан!
Борис представил, как в гараж попадает бомба, заваливая дельтаплан обломками. Тот пытается выбраться, зовет на помощь, но никто не слышит. Нет, так не пойдет!
— Правильно, — сказал Борис. — Я с тобой!
— На посошок? — предложил Аланбек.
— На посошок!
— Я тоже с вами поеду! — заявила Ирина в прихожей и потянулась к вешалке. — Алан, давай автомат возьмем!
— Стой! Дай сюда! — Аланбек вырвал у нее автомат, засунул его под обувную полку. — Тебе оружие нельзя давать!
— Тогда я не поеду, — обиделась Ирина. — А вы не слишком пьяные?
— Что ты, Ирочка! — сказал Борис. — Ничего не слишком, правда, Алан?
— Совсем не слишком! Мы еще к сестре заедем.
— Тогда и к родителям. Ира, мы тебя к Свете завезем. Жди меня, и я вернусь. Скоро!
Во дворе не было никого. Аланбек открыл металлический гараж с угрожающей надписью на дверях: «Осторожно, заминировано!» Оглянулся по сторонам, засунул руку в появившуюся щель и стал изображать из себя сапера, который ошибается только раз.
— Алан, хватит цирк устраивать! — засмеялась Ира. — Нет же никого!
— Тише, недоверчивая! — зашипел Аланбек. — Роль надо играть до конца!
Через пять минут темно-зеленый «Москвич», подпрыгивая на снежных ухабах, выехал на проспект Кирова.
Грозненские дороги за последние годы превратились в нечто невообразимое, особенно осенью и зимой. Ездить кое-где стало не только небезопасно, но просто невозможно, и машина, объезжающая опасный участок по тротуару, давно уже никого не удивляла.
Как-то прошлой зимой Аланбек подвозил их домой. Было холодно, проспект Кирова из-за ледяных бугров походил на горный хребет. Алан резко затормозил перед покрытой снежной кашей лужей, и тут же «Москвич» дернулся от удара: в них влепилась шедшая сзади новенькая BMW. «Боевая машина вайнахов», как говорили в Грозном.
Аланбек чертыхнулся, открыл дверь. Из поникшей боевой машины вышел полный мужчина в черном кожаном плаще. Бросил короткий взгляд на могучую фигуру Аланбека, оглядел окаменевшим взглядом бампер. Борис опустил стекло, прислушался. Разговаривали, как ни странно, негромко, слышны были только обрывки фраз. «Что делать будем?» «… тормознул!» «Дистанцию…, кто мне глушитель… будет?» «У меня бампер, как вся твоя стоит! Только пригнали…» «А мне что… дистанцию…» «Какая на такой дороге…» «Кто тебе виноват? Я свой «Мерс» дома держу, не рискую. Что насчет глушителя?»
Через десять минут Аланбек вернулся, завел мотор.
— Алан, и где же ты свой «Мерседес» держишь? — спросила Ирина. — Показал бы!
— Как только — так сразу! — усмехнулся Аланбек. — Зато завтра можно глушитель ехать делать.
Летом новая власть попыталась хоть частично навести порядок. В центре появилась бригада немецких дорожников с невиданной доселе техникой. Собирая толпы зевак, они принялись класть асфальт на Августовской. Зеваки сопровождали дорожников до самого конца ремонта. Оглядывали сверкающий чудо-агрегат, дивились слаженности бригады, но больше всего гадали: как же с ними будут расплачиваться? Большинство пришло к выводу, что доверчивые «фашисты» лоханулись и никаких денег не получат. К концу лета Августовская сверкала новым, ровным, как стекло, покрытием. Немцы исчезли.
Получили ли они обещанные деньги — осталось неизвестным.
Декабрьскому проспекту Кирова до Августовской было далеко, зато движения почти не было. Только впереди прыгала на ухабах серая «девятка».
У второго микрорайона Алан притормозил: на фоне серого неба девятиэтажка с проломленными верхними этажами смотрелась удивительно сиротливо. Последний этаж выгорел. «Вот так могло быть и с нами», — подумал Борис. На кольце перед микрорайонами у обочины стояло штук пять обгоревших до невозможности машин, припорошенных свежим снегом. Воронок видно не было.
Выехав на Жуковского, Аланбек прибавил скорость. Темно-зеленый «Москвич» недовольно взвыл и понесся по широкой трассе, разбрызгивая снежную кашу. Борис включил приемник, повертел ручкой, ловя что-нибудь интересное.
— Депутаты устроили из этого шоу, — раздался из приемника знакомый ленивый голос.
Борис живо представил породистое лицо известного всей стране тележурналиста, эстета, любителя лошадей и по совместительству депутата Государственной Думы, сделал погромче.
— Я не был против освобождения танкистов, но делать это надо было тихо. Да? Что, у нас некому было этим заняться? — снисходительно объяснила звезда телеэкрана.
— Но вы же призывали к походу на Грозный? — привычно взвизгнул ведущий.
— И оказался прав! Только и это надо было делать не так — раньше и решительней. Нельзя терпеть бандитское гнездо под боком. Да?
— Как вы относитесь к бомбардировкам Грозного? Учитывая неизбежные потери среди мирного населения?
— А ля гер ком, а ля гер. Да? Не надо преувеличивать. Ну, пострадает какая-нибудь чеченская бабушка — что ж теперь? Сами виноваты. Русские? Ой, да бог с вами! Откуда там русские, все давно сбежали. А кто не успел, тех вырезали. И вообще — есть вещи и поважнее, чем считать потери.
— Например?
— Например, единство страны. Да?
— Выруби ты его! — зло сказал Аланбек, поворачиваясь. — А то врежусь куда-нибудь. Дай сигарету!
Москвич дернулся, подпрыгнул на ухабе и вылетел на встречную полосу.
— На дорогу смотри! — Борис схватился за ручку, упер ноги. — Дельтаплан кто спасать будет?
— А ты не нервируй, не включай всякую хрень! И не боись, все под контролем — доставлю я тебя к твоей Ире. Лучше кассету поставь, любимую. Хорошо поет!
Из динамиков полился плачущий голос Булановой; Аланбек мечтательно прищурил глаза. Свернули на Первомайскую, здесь движение стало пооживленнее. Из двора вынырнул и затрясся у них перед носом грузовик, доверху набитый вещами. К выглядывающему из кузова холодильнику веревкой был привязан красный тазик, из него свисал половик.
— Видал? — кивнул головой Аланбек. — Ничего врагу не оставим!
— Алан, а ты уезжать не собираешься? У тебя же в Гудермесе родители, там вроде спокойно.
— Чего мне там делать? — удивился Аланбек. — Брат собрался, было, потом тоже остался, только жену с детьми отправил.
— А сестра?
— Малика боится квартиру одну оставить.
«Москвич» обогнал еле плетущийся грузовик и через сто метров догнал еще один — такой же. Только без тазика.
Слева мелькнул пустынный Нефтяной институт, справа — филармония. Алан вырулил на улицу Красных фронтовиков, свернул направо. У Облсовпрофа обогнали группу молодых парней в камуфляже, у каждого за спиной по нескольку выстрелов гранатометов. А около Главпочты встретили очень странного типа — мужчину лет пятидесяти, в старой военной форме и в буденовке со звездой. Из-за спины у мужика выглядывала такого же возраста винтовка, на поясе болталась противотанковая граната.
— Наше тайное оружие, — засмеялся Аланбек.
Первую воронку увидели на аллейке, напротив шахматного клуба. Воронка была не сказать чтобы большая, но заметная — прямо рядом со старомодной скамейкой. Часть скамейки разворотило, отбросив далеко в сторону бетонную ножку, другая по странной прихоти стояла почти не тронутая, обрезанная будто ножом. Странное зрелище.
Еще одна яма зияла за оградой роддома. «Ошиблись? — подумал Борис. «Или специально? Где же Светкина сестра рожать будет? Вот кто ненормальный, вот кому пальцем у виска надо крутить. Да и мы не лучше. Наверное, почти все, кто остался в этом городе, так или иначе ненормальные». Немного опустил стекло, подставил голову под холодный поток. Хмель быстро улетучивался. От ветра? Или от другого? «Как там Ира?»
Ирина оторвалась от пакета с вещами, повернулась к окну. «Как там Боря? Зря я его отпустила, это водка все. Надо было тоже поехать. А Славик? Господи, кончится это когда-нибудь? Хорошо хоть самолетов не слышно. Нет, зря! Но нельзя же никогда не расставаться, и так все подшучивают. Хотя, почему нельзя? Кто сказал? Сейчас можно! Ведь каждый раз может быть послед.… Хватит!». Ирина подошла к окну, долго-долго вглядывалась. Вздохнула, собрала пакет и пошла на кухню.
«Москвич» проехал мимо замолчавших навсегда поющих фонтанов, свернул на Августовскую. И почти сразу двое не совсем трезвых мужчин увидели еще одну воронку — самую большую. Бомба опять угодила в аллейку, взрывной волной разметало скамейку и погнуло некогда изящный, сработанный под старину фонарь. Срезанные ветки деревьев укрыли снег темным ковром, и только вокруг воронки скорбным овалом чернела земля. Щедрая грозненская земля, про которую говорили: «Сунь палку — вырастет дерево».
Аланбек надавил на газ, «Москвич» недовольно взревел, прибавил ходу и почти сразу вновь остановился. Борис по инерции дернулся вперед.
— Ты что?
Аланбек молча кивнул налево.
Борис повернул голову и присвистнул: старинный дом с известным всему городу магазином «Мелодия» было не узнать. Часть стены исчезла, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир. С последнего этажа, зацепившись ножками, свисала старомодная металлическая кровать, и развевалась на слабом ветру простыня.
Как белый флаг.
Борис нервно нажал на клавишу, обрывая плач Булановой, полез за сигаретой. Когда же он последний раз был в этом магазине? В детстве и юности, помнится, частенько — то охотились за новомодными шариковыми ручками, то за пластинками. Потом все реже и реже. Последний раз, пожалуй, когда купил здесь подзорную трубу. Это уже при Горбачеве. Да, точно, как раз начиналась перестройка. Перестроились… Он обернулся: белый флаг медленно уплывал, скрываясь за заснеженными ветвями деревьев.
Москвич миновал первую в городе девятиэтажку с «Салоном для новобрачных», выехал на площадь. Площадь носила громкое имя «Дружбы народов», это же символизировал и стоящий в центре монумент. В народе, в зависимости от национальности, его называли совсем по-другому. Три гранитные фигуры — чеченец, русский и ингуш — всматривались вдаль слепыми глазами. Что они там видели? Что сказали бы, будь у них такая возможность? Нашли бы слова?
В сквере за монументом собралась небольшая толпа. В основном, женщины, немало детей, старики. Почти все с сумками. «Русские», — наметанным взглядом грозненца отметил Борис и попросил:
— Тормозни.
Женщины настороженно глянули на остановившуюся машину, на двух приближающихся мужчин.
— Здравствуйте! — тихо поздоровался Борис. — Извините, а вы что здесь стоите? Автобусы ждете?
Женщины обвели их оценивающим взглядом, что-то там, по-видимому, разглядели и немного оттаяли.
— Да, автобусы.
— Второй день ждем.
— Третий!
— Не, выдумывайте, второй.
— Вы, может, и второй, а я уже третий день сюда прихожу.
— Подождите, подождите! — поднял руку Борис. — Что за автобусы? Когда бывают? Куда везут?
Женщины заговорили все разом.
— В Моздок. Утром был.
— Во Владикавказ.
— В Кизляр. Не было утром ничего! Говорят, днем должен быть.
— Какая разница куда? Лишь бы отсюда. Только нет ничего. Может, и не было?
— Да что вы? Мне соседка рассказывала — был автобус, точно был!
— Как же она вам рассказывала, если уехала?
— Это «Красного Креста» автобусы.
— Какого «Красного Креста»? Наши автобусы, местные. И дерут за проезд безбожно!
— Говорят, позавчера израильский автобус был. Но они только своих берут.
Борис переглянулся с Аланбеком, поднял повыше воротник, спросил, ни к кому не обращаясь:
— Так что, никто автобусов не видел?
— Как не видели? Вам же говорят — видели! Люди видели!
— А вы куда едете? — спросил подошедший пожилой мужчина. — Если из города, смотрите осторожнее.… Говорят, «дудаевцы» никого просто так не выпускают, шины прокалывают.
— Своим не проколют! — зло бросила женщина в шубе и испуганно замолчала. Из-за ее спины с любопытством выглядывала маленькая девочка.
— А как войска? — спросил Борис. — Про коридоры ничего не известно?
— Какие коридоры? Нет никаких «коридоров»! Стреляют во все, что движется!
— Что вы несете? Как не стыдно такое говорить?
— А что это мне должно быть стыдно? Пусть им всем будет стыдно! И тем, и другим! Они там деньги делят, а нам страдать!
— Грех так говорить! Грех! Покайтесь!
— Не за что мне каяться!
Борис повернулся и пошел к машине; Аланбек уже открывал дверь.
— Мужчина, извините, — женщина в шубе смотрела куда-то мимо Аланбека. — Вывезите нас, пожалуйста.
Девочка по-прежнему глядела из-за спины женщины на Бориса. А может, это был мальчик? Борис натянуто улыбнулся, ребенок скрылся за шубой, снова выглянул. Женщина перевела затравленный взгляд на Аланбека, заторопилась:
— Я заплачу, у меня есть деньги! Сто долларов… Мало?
— Извините, — сказал Аланбек, — не могу.
— Двести, — выдохнула женщина. — Двести! И еще рублями есть…
— Не могу, — повторил Аланбек.
Женщина помолчала, притянула шагнувшую к Борису девочку.
— Нас двое всего. Я и Катя. Еще мама была… Мы из-за нее и не могли никуда. Хоть куда-нибудь.… В Моздок, это же рядом! Может, вы за квартиру отвезете? Вам же нужны квартиры? А тут даже выгонять не надо. Хорошая квартира, двухкомнатная…
Аланбек хлопнул дверью, треснул по рулю кулаками. Машина дернулась.
— Гадство! Да что она.… Вот гадство!
Женщина проводила их отсутствующим взглядом, девочка улыбнулась и помахала рукой.
Дальше ехали молча.
Через пятнадцать минут, Борис поднял шлагбаум гаражного кооператива и «Москвич» пополз по чистому, без единого следа снегу. Дельтаплан занял место в багажнике, Аланбек хлопнул крышкой, и Борис вздрогнул. Ему почудилось, что это над ним, закрывая свет захлопнулась крышка, что это его опустили куда-то. В могилу?..
В старом дворе около музыкального училища хмель исчез окончательно. И было от чего: срезанные осколками ветки знакомых с детства деревьев, кладбищенская тишина, пустота и обрадованные лица родителей. Влажные мамины глаза, седая борода отца. Как же они здесь одни?
На обратном пути Борис вытащил из кармана подаренный отцом осколок. Осколок был замечательный — большой, тяжелый, сверкающий хищными гранями, переливающийся на свету всеми оттенками смерти.
— Что это у тебя? — спросил Аланбек. — Где взял?
— Отец дал, пока ты к сестре заезжал. Там их много.
— Красивый!.. — задумчиво протянул Аланбек. — А мне что не взял? Тоже мне, друг.
В трехкомнатной квартире женщина с черными волосами, наверное, уже в десятый раз вскочила со стула, подошла к окну.
— Ира, ну сколько можно? — досадливо воскликнула Светлана. — Сядь!
Ирина не ответила, отодвинула занавеску, прильнула к стеклу. В конце двора, в полутьме смутным пятном возникло движение, и на свет медленно выехал темно-зеленый «Москвич».
— Приехали, — улыбнулась Ира, и заблестели почти синие в темноте глаза. — Приехали!
Разговор
Над Грозным парил дельтаплан.
Ярко-красный треугольник то взмывал вверх в восходящих потоках, то резко пикировал вниз, чуть не цепляясь за ощетинившиеся антеннами крыши. Камера медленно приблизилась, и весь экран занял пилот — молодой красивый парень в очках. На шее у него болтался, сверкая как алмаз, громадный уродливый осколок.
— О-о-о! Бо-ря-я! Какой кайф! — заорал парень во весь голос.
Борис поморщился.
— Издеваешься?
— Вот зануда! Даже не думаю! Ну съездили, «спасли» дельтаплан — подумаешь! Думаешь, один ты такой? Нет — каждый сходит с ума по-своему! Время такое!
— А выше можешь? — спросил Борис.
Дельтаплан стремительно взмыл вверх.
— Выше!
— Так?
— Выше!
— Куда еще! Это же тебе не истребитель?
— Ладно. А теперь покажи город.
Камера повернула вниз, и у Бориса закружилось голова. Далеко-далеко внизу раскинулись четкие ровные квадраты. Присмотревшись, можно было легко угадать проспект Революции и Августовскую, Красных фронтовиков и Первомайскую, проспекты Ленина и Орджоникидзе. Зеленые квадраты прорезала сверкающая бликами змейка Сунжи, а на юге и юго-востоке белыми призраками вставали громады Кавказского хребта.
— Ну как? — в восторге закричал пилот. — Здорово?
— Здорово, — согласился Борис. — Ну и как, сможешь отсюда попасть, куда захочешь? Бомбой?
— Тьфу, ты! — разозлился дельтапланерист. — Весь кайф испортил! До чего же ты злопамятный! Я тебе что, летчик?
— А все таки?
— Никаких все-таки! Не путай божий дар с яичницей! У них радары, экраны, приборы ночного видения…
— И все это замечательно работает, не дает никогда осечки и попадает точно в цель!
— Отвали, Борис! Я этого не говорил! Но ты опять судишь о том, чего не знаешь.
— Никого я не сужу! — взорвался Борис. — Я понять хочу! Почему? Зачем? Зачем долбить по «Мелодии»? Зачем разбивать лавки на аллейке? Роддом?.. А шарики зачем?
— Боря, — поворачивая вниз, сказал парень, — успокойся. Кстати, знаешь, что скоро высокие чины будут доказывать, что применялось только высокоточное оружие? С лазерным наведением? Будут предъявлять доказательства — снимки, видео, карты?
— Не сомневаюсь! И им, конечно, все поверят!
— Почему «все»? — тихо спросил летчик. — Не надо так плохо думать о своей стране.
— Я и не думаю, — буркнул Борис.
— Думаешь, Боря, думаешь. Но это пройдет, обязательно пройдет, — сказал пилот, снял очки и шепотом добавил: — Когда-нибудь…
Немного изменил положение тела, выравнивая полет. Снял с шеи веревочку, прищурился, прицеливаясь, и разжал руку.
Стремительно набирая скорость, понесся к зеленым квадратам сверкающий всеми цветами смерти осколок.
Яркий. Блестящий.
Красивый, как мечта.
