77
Утром всех будит Али-Паша.
— Взвод, па-адъем!
У меня во рту привкус кислятины и сивухи.
— Ох-ох! Что ж я маленьким не сдох! — обхватывает Семзенис руками свою квадратную с перепоя голову.
— Говорили же тебе: не мешай и не жри сладкого! А, сочинитель?! Что там дальше в твоем гимне поется?
— Ну, это ж ясно! — вдруг озаряет меня. — Дальше прямо по тексту: Славься, Молдавия наша свободная, Дружбы народов надежный оплот. Партия Снегура, пакость народная, нас к торжеству… румынизма ведет!
Ваня Сырбу приподнимает голову с подушки и ухмыляется. Залетает Серж, который вчера был краше всех. И уже ни в одном глазу. Не печенка у человека, а канализационно-насосная станция.
— Слыхали? Колос, балбес, упустил БМВ! Мули заблудились, выскочили прямо на него, а он им болванкой в кузов! Барахло ворованное попортил, а грузовик утек!
Попили воды и кое-как расходились, благо на передовую идти только завтра. Без неприятностей, однако, не обошлось. От вчерашнего изобилия многие вскоре после побудки начали маяться животами. Может, оно как-то успокоилось бы, но добрые граждане принесли из Паркан молочка…
Меня черт тоже дернул испить. Пришлось звать на помощь медицину, которая не преминула раздать пилюли и проявить строгость. Одного воина с лихорадкой, рвотой и резями списали в Тирасполь. Остальных продриставшихся Али-Паша заставил мыться кипяченой водой с дезинфектантом. Чтобы далеко не таскать воду, разложили костер на берегу, установили над ним пару вывернутых из проезжей части водосливных решеток и сверху ставили кастрюли и ведра.
На смотре личной гигиены под раздачу попал Драган. Только зажили его царапины, как он сбил ногу и в ранку снова попала инфекция. Началась сыпь, самолечение не помогло. За ночь после застолья ему все тело обметало красным пламенем. Взводный увидел, чуть на асфальт не сел.
— Ну и чудовище… Что это ты с собой сделал, солдат?! А ты куда глядел? — тут же взъелся он на Достоевского. В общем, пришлось и Драгану собирать манатки, под моим и Тятиным контролем грузиться в ту же машину, что прибыла за дристуном.
Когда вернулись, очередь на омовение превратилась в коллективный стеб над штатными грязнулями Сержем, Жоржем и Гуменюком.
— Ты как больше любишь? С «Лотосом» или хозяйственным мылом? — заботливо осведомляется Виорел у своего непосредственного начальника.
Достоевского передергивает.
— Да пошли вы на х…, санитары! Нет, в самом деле, нельзя, что ли, по-людски в реке искупаться?! — умоляюще бросает взгляд на взводного Жорж.
— Нельзя! — отрубает Али-Паша. — А ты вообще заткнись! — упреждает он выступление Гуменяры. — До сих пор кильку не оттер, а туда же, возмущается!
— Где?
— Тебе еще и зеркало подать?
Молдаване тихо угорают со смеху.
За неимением убедительных отмазок Достоевский, Колобок и Гуменяра то и дело строят рожи и производят выражающие их плохое настроение телодвижения. Получается такое, что хоть стой, хоть падай. Взводный, твердо намеренный добиться своего, сидит напротив. Изредка, при особо экспрессивных па недовольной троицы в его глазах сквозит интерес.
Лениво подходит кто-то из соседей.
— Что тут у вас происходит?
— Не видишь? Всемирно известные клоуны Шизя и Френик снова в Бендерах!
— Балет «Корова на льду»! Сцена у проруби.
— Козлы! Блин, какие козлы! Ничего, ничего! Скоро вы договоритесь!
— Танцы живота! Только песен и музыки не хватает.
— Смейтесь, смейтесь, пока не заплакали!
— Как не хватает?! Где наши таланты? Велю сочинять! — Али-Паша мстительно дает сигнал к общей травле.
— Э-э-э… Ничего не выходит про баню-то…
— Стойте! Придумал! Музыкальная тема будет «Хаз-Булат удалой». Действие первое. Поднимается занавес, и зрители…
— К черту занавес!
— А я иначе сочинять не умею. Вот когда я был машинистом сцены…
— Ах ты еще и машинистом был! Многостаночник, Архимед, блин… Ладно, валяй с этими, как их, с декорациями…
— Короче, поднимается занавес, и зрители видят, как Серж и Жорж пробираются с пулеметом на передовую мимо своего спящего командира…
— Мимо меня, значит?
— Ага, и при этом напевают:
Хаз-Булат удалой, тиха сакля твоя,
Пулеметной стрельбой мы разбудим тебя!
Ты уж стар, ты уж строг, нам с тобой не житье,
На заре юных лет мы мулей перебьем!
Ну, вокруг них, естественно, бегает Гуменяра и подхалимствует. Вместе они уговаривают присутствующих не мешать, в качестве взятки предлагая пострелять из своего пулемета. Затем устраиваются на позиции. Ясное небо над головой, звезды, луна… Это настраивает их на лирический лад. Пение продолжается:
Здесь в воронке большой мы сидели вдвоем,
Месяц плыл золотой, все дымилось кругом…
— Ага! Ну, теперь и я могу продолжить! — радостно заявляет Семзенис. — Посреди этой умилительной сцены появляется группа осторожных во главе с замкомзводом. Бэк-вокалом на тот же мотив они напевают:
Вот услышит комбат, надает звездюлей,
И приснится звездец ратной славе моей…
Всеобщее ржание.
— Тут им приятным прокуренным тенором отвечает Жорж. Он, как всегда, оптимистичен и жизнерадостен:
Х…ли нам, кабанам, все равно подыхать,
Не мешайте мулей с собой к дьяволу взять!
— И в этот момент в глубине помоста вырисовывается некая малорослая, но решительная фигура. Она что-то напоминает… Нечто среднее между обликом грозного воина СС и красным латышским стрелком из дивизии Вацетиса.
— Да это Витовт!
— Ну, конечно! Включаются всякие примочки, чтобы по залу пошел холодный ветер и пол дрогнул, как от поступи настоящего солдата. И когда у всех волосы на спине и ногах встают дыбом, он начинает свою партию:
Сьерж, рассказ йасен твой, но напрасно ты рьок,
Йа вчьера тех мульей за углом подстерьог.
Польюбуйся пойди ты добычьей мойей,
Спьят они без голов в свьятой русской землье…
(Общий тихий стон и визг.)
…Забирай пулемьот и владьей ты им сам,
Я померлых мульей тьебе даром отдам!
— Наши герои тут подскакивают и с криками «Безобразие! Вот почему здесь так воняет! Какая гадость!» поспешно удаляются. Сон командира спасен. Занавес закрывается. Декорации спешно меняют для следующей сцены: раздосадованные неудачей милитаристы пьют горькую и вырабатывают новый агрессивный план.
— А я, значит, все это время сплю? Люблю такие роли! Солдат спит — служба идет! — Али-Паша доволен, что его не зацепило потоком остроумия. — Но, получается, — расправив плечи, он кидает по сторонам орлиный взор, что наши боевые друзья бросили позиции всего лишь из-за вони! Эту концовку надо как-то сгладить!
— Эй, глядите, минометчики идут!
— Вот это и есть концовка! Как только Серж и Жорж скрываются за кулисами, раздается хлопок, свист, а затем посередине сцены в клубах пыли падает минометчик. У себя в батарее он спьяну заснул прямо на трубе заряженного миномета. При самопроизвольном выстреле его цапнуло стабилизатором за шкирку и выбросило в пехоту. На заднем плане раздаются истошные крики ужаса разбегающихся гопников. Они думают, что это особый боеприпас замедленного действия.
— И это будет смотреться правдоподобно?
— Почему нет? Как они стреляют, один-два выстрела в день, заснуть немудрено.
— А дальше что делает?
— Ничего. Лежит и притворяется мертвым. Что еще могут сделать наши минометчики, оказавшись перед лицом врага на передовой?
— Эй, мужланы, кто это нас там хает?!
— Сам заткнись! Идите, повышайте темп стрельбы!
— Говнюки неблагодарные!
— По морде хочешь? — без перехода фамильярно предлагает Достоевский.
— Гуменюк, к ведру! Твоя очередь! — Рыкает взводный.
А потом и Сержу, несмотря на гнуснейшие вопли, тоже пришлось окропиться. Взводный проявил твердость.
Хорошо провели времечко. Уже под сумерки освежившиеся Серж и Али-Паша обнаруживают меня в штаб-квартире с книгой в руках.
— Чего глаза ломаешь, профессор?!
— Все пытаюсь понять, как мы дошли до жизни такой, что воевать толком не можем.
— Ни черта в этой макулатуре об этом не написано! Смотришь в книгу — видишь фигу! Это я тебе, профессор, доподлинно говорю. Такие же, как ты, брехуны писали, — заявляет комод-два.
Он валится на кушетку курить. Взводный мостится отдыхать по другую сторону комнаты.
— Нет, Серж, написано. Не с этой целью, конечно, писали, но вышло так, что даже тебе будет понятно. Шикарная прямо книжка. Хочешь, прочту?
— Ну, читай, пока не сплю.
Открываю запомнившиеся страницы и оглашаю:
«Для усвоения советского военного искусства в Великой Отечественной войне требуется глубокое знание решений, съездов и конференций Коммунистической партии Советского Союза, трудов В.И. Ленина и И.В. Сталина, в которых освещаются вопросы, относящиеся к военной науке, а также Тезисов ЦК КПСС «Пятьдесят лет Коммунистической партии Советского Союза».
Серж разворачивает жало к Али-Паше.
— Ты в своем училище тоже так усваивал?
— Нет, слава богу.
— Вот вам еще:
«Оперативные замыслы… любого советского военачальника разрабатывались на основе марксистско-ленинской теории о войне и армии. Несмотря на трудности фронтовой жизни и огромную занятость, Н.Ф. Ватутин неоднократно обращался к трудам Маркса, Энгельса, Ленина, а также к произведениям видных советских военных теоретиков».
— Вот тупость!
— С какой стороны посмотреть. Меняем здесь «Н.Ф. Ватутин» на «Ш.Ф. Кицак» и получаем правдивое на сегодняшний день высказывание, как я понимаю.
— Замок прав, — говорит Али-Паша. — Вот так все это дерьмо и получилось. И переворачивается на другой бок. Беру еще одну книгу.
— А вот вам другая басня:
«Изучая события 1812 года, мы уже говорили о мастерском ведении Кутузовым сражения под Бородином, о его твердом намерении оставить Москву, принятом на военном совете в Филях, и о неуклонном следовании избранной тактике обороны — уклонении по возможности от боя и изматывании противника нападениями на тыл партизанами при содействии голода. Подобное решение и подобный образ действий мог провести в жизнь только избранник народа Михаил Илларионович Кутузов, на которого народ возлагал свои надежды, считая только его одного способным спасти Россию».
— Что-то я не понимаю. Чего ты в историю полез, профессор?
— Ну и дурак! Это он о постоянном уклонении от боя и об организации голода. Мда-а… Воистину великое военное искусство…
— Так точно, командир! Видите, как велики наши стратеги? Чтобы быть подлинно народным полководцем, от врага надо бегать, города сдавать и народ голодом морить. Тот, кто быстро выиграл сражение и сберег при этом людей, тот народным полководцем в нашей стране, безусловно, считаться не может. Но уморите миллион-другой, разбейте несколько своих городов, бегите на тысячу верст от границы — и вы уже народный избранник!
— Это какой еще коммуняка безмозглый написал?
— Это, Серж, не коммуняка. Это милые тебе монархисты. Генерал от инфантерии Н.П. Михневич.
— Быть не может!
— Может. Что красные, что белые, двести лет одно только худшее на щит поднимали. Не веришь? Читай сам.
— Да пошел ты… На хрена оно мне надо? — бурчит комод-два, отворачиваясь к стенке.
А за окном уже темнеет. Еще один день прошел.
