Дней десять прошло с момента окончания активных действий, и за это время только двое раненых. Один, как обычно, из последней смены по глупости. Но один из стариков. Ходили проучить волонтеров, чтобы не лазили обстреливать нас и горбатовцев. Проучить-то проучили, но и сами попали под огонь. Из первоначального состава взвода осталось всего двенадцать человек. Без происшествий двадцатого июля отметили круглую дату — месяц в Бендерах. Чем бог послал да руки с ногами раздобыли, накрыли стол. Наевшись, Али-Паша и Серж раздобрели, начали вспоминать свои весенние мытарства у рыбницкой трассы, под высоткой «Пионер», и в Дубоссарах.

— Неудобно там обороняться, страшное дело! Хуже, чем здесь. На западном берегу — высоты. С них все как на ладони. Ближе к Дубоссарам эти высоты к самому берегу приближаются, дорога от Кишинева на Кировоград идет в глубоком профиле и сверху вниз через мост выходит на восточный берег. А он плоский, как стол. Как началась заваруха, укрепления и капонирчики наши хилые румыны с верхотуры раздолбали все. Только когда мост подорвали, спокойнее стало. У плотины, где напротив не холмы, а устье Реута, — там получше. А севернее над городом опять Голерканская гора. Они с нее своих вояк в Кочиерах и Рогах поддерживали. И каждый божий день, как специально, несколько раз обязательно лупанут по городу. Сидят и в доме отдыха, что на склоне напротив Кочиер, и выше, по гребню высот, за которыми скрытно перемещаются. Достать гадов вообще нечем. Мы по ним из крупнокалиберных пулеметов и зушек на предельной дальности, а они по нам из чего крупнее. Дрянная вещь эти тридцатимиллиметровые пушки, осколочное действие уже приличное…

— Авиационные, из Маркулешт, — вставляет кто-то.

— Умник! Пушку на БМП-2, что, ни разу не видел? — язвит Али-Паша.

— Знаю я эти места, — встреваю. — Там выше по течению, за домом отдыха, еще и дачи отдельные для самых крупных молдавских перцев, с причалами и лодочками. У самого Снегура там дача была. А сделать в обороне против таких высот действительно ничего нельзя. Только наступать и Голерканскую гору брать. Ударить через Днестр в районе плотины и, прикрываясь Реутом, выйти с тыла на гребень горы, сбросить мулей в Днестр. А потом на горе окопаться и встречать дорогих гостей. Я б тогда посмотрел, как румынва в атаку через пойму Реута шла! И Кочиерскому плацдарму заодно была бы крышка.

— Гляди, какой! — дружелюбно подпихивает в бок взводный, поглядывая на Сержа и Жоржа. — Что-то вроде того и у нас думали, да не по плечу оказалось дело. Вместо этого изобретали, что могли… Ну, хотя б дачку Снегура нам показал. Мы б утопились, но спалили! Серж, скажи ему про свое изобретение, трехматрасную установку!

— Запросто! Берутся сельскохозяйственные противоградовые ракеты, вытаскивается из них дерьмо, засовывается нормальный заряд. Потом берутся три матраса, кладутся самому толстокожему солдату на спину, а сверху на них — подготовленная ракета. Командами командира задаются направление и угол возвышения, после чего спичкой по шнуру подается старт. Бац — и мимо!

Али-Паша согласно кивает:

— Еще не то выдумаешь, когда обязан оборонять, а нечем.

— А как-то раз подруливают грузовики с «Алазанями» в кузовах, вываливаются из них людишки пьяные, и шр-р-р-р — все в белый свет, как в копеечку. Ох и обидно мне тогда было! — вспоминает Жорж. — Залпом-то цель куда легче накрыть, чем одной ракетой! Да они там все были невменяемые, никого не слушали. Отстрелялись — уехали. А по нам румыны в ответ уже прицельно — бац, бац!

— Потом пушки и у нас появились. Вмазали пару-тройку раз в этот твой дом отдыха, а дальше что? Противник за холмами, попробуй его возьми! И сами как на ладони, сразу же ответный обстрел! Потому-то и стали для обстрела этих чертовых плацдармов использовать танки. И поэтому наши расчеты иногда тайком стреляли по молдавским селам. Из мести. Нехорошо, конечно, но можно понять. Они по Дубоссарам бьют безнаказанно, а мы что?

Тут Достоевский, по своему обыкновению возложивший на себя функцию поддержания дисциплины за столом, замечает, что один из новичков, расправившись с отпущенной на его долю банкой кильки в томате, тянется в другую. Звучным ударом рука новобранца пригвождается к столу. Вилка расхитителя с силой щелкает о край банки, и рыба взвивается в воздух, как из катапульты.

— Это еще что?! — возмущенно выкрикивает отвлекшийся было Али-Паша, показывая всем упавшую ему на ладонь большую кильку.

— Ваша доля, командир! — хохмит Жорж.

Площадной бранью разражается Гуменюк. Томат и рыбьи головы у него в стакане с «дюшесом». Хуже всех самому незадачливому расхитителю и сидящему рядом с ним бойцу. Большая часть содержимого банки прилетела прямо к ним.

— Пшли вон, обжоры! — срывает на подчиненных зло за неудачу своей рыбоохранной деятельности Достоевский. Он остался без закуски.

— Вон отсюда! — не разобравшись, орет Али-Паша.

Гляжу, пацанам обидно до невозможности. Говорю паше, что это вообще-то Серж своим неуместным ударом насвинячил. За справедливость вступается и Тятя: пусть хлопцы почистятся и возвращаются за стол.

— Ну ладно, ладно, — соглашается уяснивший себе суть происшествия взводный.

Улеглись гвалт и смешки. Оглиндэ поднимается следом за пострадавшими. Он сольет им воды и объяснит виновнику происшествия, что аппетит надо сдерживать. Ведь заранее, невзирая на звания, все было поделено поровну. Возвращаясь, он заботливо подсовывает Сержу небольшую тараньку в качестве компенсации. Инцидент исчерпан.

— Да-а, — продолжает прежний разговор Али-Паша. — Чтобы навести румынам изжогу на обратных скатах, чего только не делали. Даже с кукурузника гранаты кидали. Швыряли эркэгэшки на парашютиках. Первый раз хорошо вышло: царане даже не прятались. Наоборот, посмотреть сбежались, думали, агитация. Тут гранаты и взорвались. Но уже на второй раз номер не удался. Подбили наш кукурузник. Хорошо, летчик сообразил с первого же попадания уходить. Дымил, но сел благополучно.

— Нет худа без добра. Если б они не залезли на наш берег, в Кошницу, Кочиеры и Роги, на ближний бой, мы бы и близко не нанесли им таких потерь, как они нам. Лишь потому, что они вечно в атаку перлись, баш на баш вышло — замечает рассудительный Колобок.

Слово за слово, кое-кто выпил больше, чем следовало. Первый раз вижу Сержа изрядно пьяным. Но остатков соображения он не теряет. Когда понял, что больше нельзя, молча поднялся и потопал к себе наверх. Через минуту с лестничной клетки вылетает бычий рев:

— Боже, царя храни, сильный, державный…

Это спровоцировало Семзениса, который уже минут пять сидел, тупо уставившись в свою чашку. Как оказалось, сочинял. Вытянув над столом руку в жесте, одинаково похожем на первый взмах палочки дирижера и нацистское приветствие, повалив при этом бутылку, Витовт возопил:

— Союз разрушимый республик паршивых Вскормила на горе Великая Русь! Скопытился проданный бандой кретинов Когда-то могучий Советский союз!

На лестнице — топот, шум падения и дикий шестиэтажный мат. Извергая последние накаты, обратно в комнату, как ракета, влетает Достоевский. Весь взъерошенный, ступеньки, наверное, башкой считал, и глаза, как у бешеного поросенка. Он подскакивает к поднимающемуся из-за стола Семзенису, хватает его за уши и звучно чмокает в нос.

— Молодец! За Русь и за кретинов — спасибо!

После этого, как сомнамбула, поворачивается, и уходит наверх. На этот раз безвозвратно. Али-Паша, собравшийся было их разгонять по лавкам, ничего не успел сказать. Витовт, вытирая с лица слюни и бурча что-то о спившихся соплеедах, укладывается спать, подтянув к себе под голову автомат.