30 мая 2004 года. Воскресенье
Вчера по прихоти Тайда весь личный состав остался ночевать в отделе. На сегодняшний день назначен запуск первого паровоза Москва — Грозный.
В 04.00 я выхожу на пост, где должно стоять все подразделение участковых в количестве двадцати человек. Во дворе никого. Только плешивый рыжий пес семенит кривыми лапами от фонарного столба к воротам. Это — Коржик — гнусное и отвратительное создание, рожденное собакой, но на деле являющееся крысой. Мерзкий Коржик питает любовь ко всем трупам, свозимым с района в отдел. Он одинаково и с трудолюбием отгрызает им уши и носы. За это и за вечную грязность я не переношу его на дух и при первом же удобном случае стараюсь пнуть или кинуть в Коржика камнем. Сейчас, увидев меня, гадкий пес бросается наутек в черные тени двора.
Около получаса, пока не становится скучно, я стою один, а затем иду искать остальных. Из двух десятков нахожу лишь восемь человек, из которых только трое выходят на пост.
В 06.00 Тайд лично строит отдел.
Сонное утро вздыхает и мучается в заре пылающего восхода. Первые трели проснувшихся птиц падают в тишину первых лучей солнца. Лязг железа и топот человеческих ног неторопливо плывет по легкому, прозрачному воздуху. Мы садимся в машины, путаемся перед воротами, сонно зеваем и проклинаем тот самый поезд-паровоз, Тайда, ж/д вокзал и цепляющийся за каждую былинку автомат.
Отправление поезда запланировано ближе к обеду. За сотни метров от вокзала нами затыкают все мыслимые и немыслимые дыры в обороне, перекрываются все пути, закрываются все дороги и тропы.
Где-то в лесу, на одной из полевых дорог, идущей в стороне от вокзала, мы сбиваемся в кучку и, перебрав все темы разговоров, пересказав все анекдоты, перетрепав все худые стороны своей жизни, к обеду начинаем рассуждать о героических наших предках: Александре Матросове, Гастелло, Стаханове…
В сплошной пыльной духоте к нам несутся далекие отголоски царящего на вокзале хаоса. Обрывки какой-то демонической музыки скачут оттуда из-за зеленой стены поникших деревьев, чьи-то нечеловеческие вопли мечутся там над линией железнодорожного полотна, тонкие, редкие автоматные очереди стегают густой, пропахший копотью воздух. И вот злодейский бес этой какофонии наконец несет нам еще совсем слабый, едва различимый стук колес. Через минуту он, заглушая оставшийся на вокзале хор, с грохотом проносится где-то впереди. Нашим пыткам приходит конец.
После обеда я ложусь спать и просыпаюсь только к вечернему разводу. Во сне, начитавшийся вчера книги «Волоколамское шоссе» о Великой Отечественной войне, гранатами я подбиваю два немецких танка.
За пять минут до развода торопливо составляю справку о проделанной за день работе. Список, как и всегда, получается внушительным, но в нем все же чего-то не хватает. Чего же именно?.. Точно! Подвига! Немного помявшись, для смеха вписываю: «Уничтожено два немецких танка».
Тамерлан собирает наши справки и, визуально сравнив их между собой, трясет перед остальными моей:
— Вот, сразу видно, что человек что-то делал! А вы? Еще кто-нибудь столько сделал, сколько Ангара? Бездельники! Сегодня ваши справки пойдут на стол начальнику. Хватит. Надоело. Пусть он хоть раз посмотрит, чем вы целый день занимались.
Мою рукопись, как и все другие, не читал в этот день ни Тамерлан, ни Тайд, хотя последний действительно собрал у себя все справки. Это говорит о том, что всем плевать, чем ты целый день занимался и что ты действительно сегодня сделал. Хоть сто немецких танков подбей, ты так и останешься быдлом, скотом бессловесным и бездельником.
Старый участковый Шах просит меня подменить его на ночь в СОГ. Я соглашаюсь только ради единственной перспективы этой замены; завтра уйти в разведку.
В горных районах республики идут бои.
