Книга: Сердце Сапфо
Назад: 24. После тимады
Дальше: 26. Проклятие красавцев

25. Завяжи мне дитя

Пока дышу,
Любить я буду…
И даже после.
Сапфо
Была ли я счастлива с Фаоном? Вероятно, я не столько была счастлива, сколько отвлеклась от моей скорби. А он постарался стать незаменимым для меня. Переписывание моих песен — это было самое малое. Он и в самом деле стал моим добровольным рабом. Он взял на себя все то в моей жизни, что мне самой невыносимо было делать: спорил с Хараксом о моей доле в урожае винограда, защищал меня от Родопис, когда она пыталась вывезти мебель, принадлежавшую моей матери и деду с бабкой, возил моих учениц вокруг острова, отправлял их домой, имел дело с их родителями от моего имени. Он облегчил мою жизнь. Он просто избаловал меня.
— Если ты когда-нибудь оставишь меня, как же я буду выживать? — шутя спрашивала я Фаона.
Но в каждой шутке есть доля правды.
Я продолжала навещать Клеиду и старалась помириться с ней. Это было мое сокровенное желание.
Каждую неделю я на лодке Фаона отправлялась в Митилену и оставалась три дня с Клеидой, а потом Фаон забирал меня. Сам он в это время приглядывал за моими ученицами, становился их нянькой.
Гектору было уже пять, и Клеида отчаянно хотела дочку, но у нее постоянно случались выкидыши. Она никак не могла сохранить беременность. Ей я об этом не говорила, но сама думала, что она несчастлива со своим мужем, — и в этом вся причина. Мы вместе ходили советоваться к повивальным бабкам. Наилучшей из них в Митилене считалась Артемисия (названная в честь богини Артемиды), помогавшая женщинам сохранить беременность. (Бессмертная Артемида была непримиримой девственницей, выступавшей против совокуплений и, следовательно, против мужчин, подвергавших женщин опасностям деторождения.) Ее последовательница Артемисия была приблизительно моих лет — старуха! — и жила в огромном доме у митиленской гавани. Она была известна всем и вся. Ее работа принесла ей богатство. Но она не испытывала ненависти к мужчинам. Напротив.
Попасть к Артемисии было непросто даже приемной дочери Питтака и дочери поэтессы Сапфо. Многие женщины дожидались ее совета. Я снова и снова посылала к ней Фаона, чтобы он добился приема вне очереди. Видимо, он очаровал ее своей красотой, потому что мы наконец-то удостоились аудиенции.
Артемисия была высока и красива, с квадратной челюстью и сверкающими черными глазами. У нее были темные волосы, перевитые золотыми змейками. Застежки на одежде были в виде золотых змеек, золотые сандалии украшали переплетающиеся золотые змейки. Поначалу она показалась мне похожей на Герпецию — змеиную богиню, но я побыстрее выбросила эту мысль из головы. Она была нужна нам — Клеиде и мне.
Клеида рассказала Артемисии историю своих беременностей, а я тем временем молча слушала. Артемисия задавала вопросы, смущавшие Клеиду.
— После того как муж занимается с тобой любовью, ты остаешься лежать или выпрыгиваешь из кровати?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду — ты убегаешь? Убегаешь на свою половину?
— Зачем мне это делать? — спросила Клеида.
— Не знаю, — сказала Артемисия. — Некоторые женщины не очень-то любят своих мужей.
— Но я люблю его как послушная жена.
— Он нравится тебе?
— Какое это может иметь значение?
— Некоторые врачи считают, что мужские соки определяют рождение мальчика, а женские — девочки. Если ты нервничаешь или вскакиваешь сразу после любви, то твои соки могут оказаться недостаточно податливыми.
Клеида удивленно подалась вперед.
— Поразительно, — сказала она. — Мама, ты не подождешь снаружи?
— Конечно, — сказала я и вышла туда, где сидели несколько грустных молодых женщин.
Одна из них узнала меня.
— Я мечтаю о золотом цветке вроде твоей Клеиды, — сказала эта женщина. — Я пою эту песню каждый вечер, прежде чем лечь в постель, надеясь, что у меня родится золотая девочка. У меня уже есть три сына… Но кто останется со мной, когда я состарюсь, если я не рожу дочери?
— Я тебе благодарная за твои слова, — сказала я. — Спасибо.
Вид у женщины был огорченный оттого, что я больше ничего не сказала, но я столько раз слышала подобные слова от незнакомых людей, хотя та же самая песня смущала мою собственную дочь. Глупо с моей стороны. В своей семье никогда не ценят голос твоей музы. Да и с какой стати?
Куда бы я ни приходила — это случалось со мной повсюду, но мои песни по-прежнему были не в фаворе у Питтака, а их исполнение на общественных празднествах оставалось под запретом. Над всеми нами, как некая ужасная богиня, поднялась Андромеда. Она и прилепившиеся к ней девы на каждом празднестве, на каждом симподии пели ее жуткие песни. Да, симподии на Лесбосе возродились, но даже там никто не осмеливался петь иных песен, кроме как в честь Питтака и его военных подвигов. Воспевать правителя-воина — такое легкое дело. Это искупает многие грехи. И появилось много уродливых песен с идиотскими словами.
Я ждала, когда Клеида закончит свой разговор с Артемисией. Хорошо, что я не присутствовала при нем. Наконец меня позвали в приемную.
Артемисия объясняла Клеиде действие магического заклинания с использованием красной перевязочной нити и птичьих яиц. Выходило так: если красной нитью привязать три воробьиных яйца к гнезду и воззвать к Афродите с Артемидой, то, возможно, беременность и не прервется.
— Яйца, привязанные к гнезду, никогда не выпадут, — сказала Артемисия, — но твои намерения должны быть чисты. Ты должна очиститься за семь дней до исполнения этого ритуала и найти самые крупные воробьиные яйца, священные для Афродиты. Если не сможешь найти воробьиные яйца, то, в крайнем случае, можешь взять голубиные. Для Киприды священны воробьи и голуби. Красную нить ты должна спрясть на собственном станке. Гнездо нужно снять с самого высокого дерева на твоей земле. Если ты сделаешь все это и будешь лежать спокойно после любви, то, возможно, мне и удастся тебе помочь. Но только если на то будет воля богов.
— Я сделаю все, что ты говоришь, — сказала Клеида.
— Тогда приходи через две недели с яйцами, гнездом и нитью.
— Приду, — пообещала Клеида.
Я послала одного из рабов Артемисии за Фаоном и мешочком с золотом, что мы прихватили для Артемисии.
Спустя немного времени появился Фаон, поклонился Артемисии и вручил ей мешочек. Они обменялись взглядами, которые навели меня на мысль о том, что они довольно близко знакомы. А может, мне просто показалось.
Артемисия заглянула в мешочек и когда увидела в нем золотые лидийские монеты, это ей не очень понравилось.
— Мне еще нужны оболы. Пришли мне их с этим мальчиком!
Она кивком показала на Фаона, который опустил голову.
— Откуда вы знаете друг друга? — спросила я.
— С чего ты это взяла? — сказала Артемисия. — Возвращайся через две недели с тем, о чем я тебе сказала! И очистись перед приходом!
Я осталась в Митилене помочь Клеиде приготовиться к следующему визиту к Артемисии, а Фаона послала в Эрес привезти оболы и посмотреть, как там мои ученицы.
Соткать красную нить не составляло труда. Но вот для воробьиных гнезд и яиц время было неподходящее. Воробьиных яиц нужно было ждать еще несколько месяцев. И голубиных тоже. Может, на это и был расчет Артемисии? Клеида сходила с ума.
— Почему тебе не пришло в голову сказать ей, что в это время года не бывает воробьиных яиц? — раздраженно выговаривала мне она.
— У меня это как-то выскочило из головы. И мысли такой не было! Иногда самые очевидные вещи ускользают от тебя.
— Мама! Неужели моя судьба тебя совсем не волнует?
— Больше самой жизни.
— Тогда мы должны найти воробьиные яйца, хоть сейчас для них и не сезон!
— Где же можно их взять, если не сезон?
— Не знаю! Может быть, твой мальчик сумеет их найти!
Эти слова она произнесла, не скрывая издевки.
Мы вернулись в дом Клеиды, где она продолжила свой неудержимый плач. Я отослала Фаона в Эрес, но, кроме Фаона, мне некого было попросить облазить остров Лесбос, чтобы найти не в сезон голубиные или воробьиные яйца. Я бросилась в гавань и, наняв лодку, отправилась в Эрес за Фаоном. Мы попали в шторм и туман, а потому, прибыв в Эрес, валились с ног от усталости.
Фаона там не было. Ни одна из моих учениц не знала, где он. Я вспомнила, какими взглядами он обменялся с Артемисией, и у меня возникло какое-то щемящее чувство, но я прогнала его. На следующее утро он появился с извинениями: опоздал! шторм! туман! стихия! Мы отправились назад в Митилену — я хотела увидеть Клеиду и попытаться успокоить ее.
В лодке я холодно смотрела на Фаона, презирая себя за то, что связалась с ним. Нет, это был не Алкей! И даже не Эзоп. Он был тщеславный мальчишка, слишком гордившийся своим неутомимым фаллосом. Он не был настоящим мужчиной. Не был героем. Он был готов стать игрушкой любой женщины — только заплати. Моя холодность висела в воздухе между нами. Он почувствовал мое отвращение.
— Что я могу сделать, чтобы утешить тебя? — спросил он.
— Ничего, — ответила я.
— Сапфо, пожалуйста, я страдаю, когда ты злишься.
— С чего ты взял, что я злюсь? Я скорее печалюсь, чем злюсь.
— Что я могу сделать? — спросил он, гладя меня по спине, как делал это в тот первый раз.
— Боюсь, ты ничего не можешь сделать, чтобы рассеять мою хандру. Я злюсь на себя, на судьбу, на богов, — сказала я.
— Тогда дай мне задание. Позволь, я достану тебе золотое руно. Позволь мне заглянуть в глаза горгоны. Позволь убить циклопа. Позволь — я поднимусь на вершину Олимпа и буду просить богов за тебя.
— Это ничего не даст, — в отчаянии сказала я. — Я сама легкомысленно отвергла то, что мне нужно в жизни больше всего. Когда любовь ушла, ничто не может ее заменить — даже сладкий эликсир юности.
В тот момент в моих мыслях, как всегда, был Алкей. Он был камнем в моем сердце, жгучей пустотой в моем чреве, пульсирующей болью у меня в висках.
— Но ведь я так люблю тебя, — сказал Фаон.
— Даже если бы это было правдой, — ответила я, — это не имело бы значения.
Больше мы до конца пути не сказали ни слова и расстались молча.
Через две недели мы с Клеидой вернулись к Артемисии с красной нитью, но без гнезда и яиц.
— В это время года не бывает воробьиных яиц, — сказала Клеида. — Или голубиных.
— Если такова сила твоего желания, то ты больше никогда не станешь матерью! — сказала Артемисия.
Клеида начала рыдать.
— Не плачь, — сказала Артемисия. — У меня есть гнездо с яйцами, но обойдется оно тебе в двадцать оболов.
— У меня нет с собой оболов, — сказала я.
— Тогда пошли за ними своего мальчика, — велела Артемисия.
Она достала воробьиное гнездо с тремя яйцами, взяла красную нить у Клеиды и стала привязывать яйца к гнезду, напевая:
Завяжи мне дитя.
Завяжи мне дочь,
Дай мне твое сердце,
Бессмертная Артемида!
Завяжи мне сердце,
Завяжи мне дочь.
Детей можно купить,
Но я своего рожу,
Пусть она завяжется,
Пусть она будет красива,
Пусть она поет, как ее бабка,
Будет умна, как ее дед,
Пусть благодать прольется на нее!
Пусть урожай будет богат!
Завяжи мне дочь,
Завяжи мне дитя.

— Откуда ты знаешь деда будущей дочки Клеиды? — спросила я Артемисию.
— Всем известно, что отцом твоей дочери был умный Алкей, а не твой безмозглый муж! Об Алкее в Митилене рассказывают легенды. Он давно изгнан, но люди продолжают говорить о нем и потихоньку поют его песни, хотя их публичное исполнение запрещено.
— Мама, ты прерываешь заклинание! — зашипела Клеида. — Помолчи наконец!
Артемисия дважды повторила заклинание. Я знала, нам придется заплатить за него втройне.
Когда с этим было покончено, Клеида взяла гнездо с яйцами и спрятал под хитоном. Она должна была положить его под подушку на семь ночей.
Артемисия отвела меня в сторону.
— Хочешь узнать известия об Алкее? — спросила она
— Буду счастлива!
— Тогда приходи ко мне одна.
— Когда?
— Как можно скорее!
— Я только провожу дочь домой и вернусь.
Артемисия подмигнула мне. Нет, она явно была похожа на змеиную богиню Герпецию. Кровь застыла у меня в жилах. Может быть, она превратила моего дорогого Алкея в змею? Но я хотела получить его назад в любом виде!
Назад: 24. После тимады
Дальше: 26. Проклятие красавцев