16. После царства Аида

У вас может возникнуть вопрос: как это мне вообще пришла в голову мысль о самоубийстве после путешествия в царство мертвых? Те, кто видел вблизи эти тени, обычно не хотят оказаться в их числе. И дело не в том, что они так уж жестоко наказаны. Я не видела там ни замерзших каньонов, ни горящих озер, ни пик, которые пронзают сердце больнее, чем материнство. Быть мертвым — значит утратить способность испытывать физические ощущения. Та мудрость, которую обретают мертвецы взамен этой сладостно-горькой способности, — слишком ничтожная компенсация. И мертвые по-прежнему жаждут жизни — это мне было известно. Они не могут почувствовать тепло человеческой плоти, но могут испытывать сожаление.

Мы оставили царство Аида или то его отражение, видеть которое было даровано мне. (Возможно, не будучи мертвой, я не могла попасть в него по-настоящему.) Хотя мое путешествие туда и было кратким, но, пока я отсутствовала, прошло немало времени. Я поняла это, когда мы с Эзопом вернулись на корабль: некоторые из амазонок уже были матерями трехгодовалых детей. Были дети и младше. Я бродила среди мертвых, удивляясь, насколько они похожи на самих себя, Эзоп спал и спал, а корабль превратился в большие ясли. Я смотрела на этих детишек с душевной болью. Я все сильнее тосковала по Клеиде. Теперь ей, должно быть, уже лет пять.

Некоторых моряков отцовство сделало счастливыми, они души не чаяли в своих чадах, другие стали беспокойными и ревнивыми, чувствуя, что их место в сердцах женщин теперь занято. Они начали ухаживать за другими амазонками, и на корабле уже не было той гармонии, как прежде, когда я его покинула.

За время моего отсутствия никто не пытался продолжить плавание. Корабль вытащили на землю, а из парусов сделали палатки. Животные паслись на привязи — по крайней мере, те, которых еще не съели. Амфоры с вином и зерном опустели, и теперь нужно было либо оставаться, сеять и ждать урожая, либо перебираться на другой остров. Но в отсутствие какой-либо дисциплины никто, казалось, не желал принимать никаких решений. Дети орали, амазонки и моряки были увлечены любовными играми… На корабле снова воцарился хаос.

Нубийские рабы стали полноправными членами нашего сообщества, взяв в жены амазонских дев. Капитан больше не командовал моряками и гребцами. Он сам был влюблен в амазонскую деву, которая дважды родила ему близнецов. Заботливый отец, он готов был с утра до вечера нянчить их, заглядывая в их живые глазенки.

Вернувшись из царства Аида, я увидела целое поселение на берегу моря — поселение без каких бы то ни было законов, без достаточных запасов еды, в котором не было ни мира, ни спокойствия.

Майра теперь уже была матерью двух детей — грудничка и двухгодовалого. Она выгнала своего любовника из палатки за то, что тот стал захаживать к другой молодой амазонке — Лето, у которой не было детей и которая щедро одаривала ласками моряков, уставших от своего отцовства. Лето, названная в честь матери Аполлона, стала на этом необитаемом острове кем-то вроде Родопис: она заманивала матросов в свою палатку на краю поселения и устраивала там оргии.

Короче говоря, вернувшись из царства Аида, я обнаружила кавардак, покончить с которым ни у кого не было ни власти, ни желания. Амазонки привыкли к тому, что ими повелевает царица, и не видели оснований подчиняться мужчине, будь он хоть самим капитаном, назначенным далеким фараоном.

Кто был для них фараон? Просто человек в странных одеяниях и в двойной короне. Они не испытывали страха ни перед ним, ни перед каким-либо другим мужчиной.

Что касается нубийских рабов, то они не видели, для чего им дальше грести, и предпочитали управлять кораблем с палубы. А египетские моряки отказывались грести, гак как это занятие было для них непривычно. Пока рабы и хозяева выясняли, кто какие обязанности будет выполнять, корабль приходил в негодность. Корпус его не был просмолен, а паруса — те, что еще не пошли на палатки, — были порваны и не починены. Корабль гнил на наших глазах. Было ясно, что, если ничего не предпринять, мы все погибнем на этом скалистом острове на границе с царством мертвых. Источник пресной воды был найден, а вот съестные припасы подходили к концу. Нельзя вечно питаться одной рыбой, по крайней мере без масла, без зерна, без фруктов, без овощей. У нас было козье молоко и сыр, но никаких фруктов. Плодовые деревья на острове не росли: его скалистая почва была слишком скудной. Пиво и вино кончились, а некоторые из мужчин находили жизнь без спиртного невыносимой. У младенцев было молоко, но матери из-за нехватки свежих продуктов питались плохо. Некоторые прекрасные амазонки после кормления теряли зубы.

Несколько амазонок уже умерли во время родов. Несколько младенцев не прожили и года. За палаткой Лето, у моря, было маленькое кладбище, которое ежедневно расширялось. Надгробья — из прибитого к берегу дерева. Остров открыт ветрам, и тела нужно было хоронить быстро, иначе ими начинали лакомиться морские птицы.

Я посоветовалась с Эзопом.

— Нам нужен вождь. Сильный вождь, — сказал он.

Он был прав. Но кто мог взять на себя командование таким — ни на что не похожим — экипажем? Прежде они поклонялись разным богам, вели разный образ жизни, приносили разные жертвы, совершали разные ритуалы. Египтяне верили, что тело нужно сохранить после смерти. Амазонки подносили богине свою менструальную кровь. Но, несмотря на все различия, у них были общие потребности: все они хотели порядка, хотели кормить себя и своих детей, хотели дать им образование.

Я подумала об амазонках и правилах, по которым они жили. Они приняли мир без мужчин, но если подворачивалась возможность насладиться радостями плотской любви, они без промедлений обращались в новую веру и начинали поклоняться богине любви. Как решить эту проблему? Что выбрать — мир свободной любви или мир, где любовь закована в цепи? Где искать счастья — в свободе или в лишениях? Разве мои братья обрели счастье в Навкратисе? Город безудержной роскоши и безудержного греха, где они пали жертвами куртизанки, сделавшей их рабами. Некоторые люди меняют свободу на рабство, а иные — как Эзоп — рабство на свободу. Эзоп понимал эти парадоксы лучше, чем кто бы то ни было.

— Ты должна стать вождем всех этих людей, — сказал Эзоп, — иначе они погибнут. Они запутались. У них нет правил, которыми они могли бы руководствоваться.

— А почему не ты? У тебя есть борода. Борода всегда полезна для тех, кто хочет властвовать!

— Сапфо, ты шутишь. Ты прекрасно знаешь, что борода — вовсе не признак власти для амазонок.

— Но как я — простая поэтесса — смогу повелевать нубийцами, египтянами, капитаном, штурманами?

— Убеди их, что боги на твоей стороне — так всегда поступали цари и царицы. Ты вернулась из царства мертвых. Уж это они наверняка примут за атрибут власти!

Я задумалась. По какому праву я могла захватить власть? Я колебалась, как и в противостоянии с царицей амазонок. Единственная власть, которую я знала, — власть песен.

— Ты должна завоевать свое право словом. Власть захватывают речами или мечами, а речи — твое лучшее оружие.

— Я понятия не имею, с чего начать.

— Как Питтак захватил Лесбос?

— Он возглавил войну против афинян, но лесбосских аристократов он подчинил себе скорее обманом. Он привлек вождей на свою сторону и понемногу захватил всю власть.

— Так и ты должна поступить. Используй тот аргумент, что ты побывала в царстве Аида, и те пророчества, которые были тебе даны там, чтобы тем самым завоевать доверие тех, кто пользуется авторитетом у этих людей.

— А кто это?

— Это мы сможем узнать, только оказавшись среди них. Сапфо, мы должны начать, иначе всех нас похоронят на этом кладбище, кроме самых последних, чьи тела склюют морские птицы. Мы больше не можем терять время.

И мы с Эзопом пошли в народ — принялись обследовать территорию, которую хотели завоевать. Мы узнавали чаяния и тревоги наших людей и начинали понимать, как навести порядок в этой маленькой стране.

Амазонки были очень злы на Лето, которая вовсе не принадлежала к роду титанид. Не только Майра с ее рыжими локонами, но и многие другие молодые матери хотели, чтобы палатка Лето поскорее закрылась. К Лето в ее предприятии присоединились несколько ее сестер, но большинству амазонок не нравилось, что она использует их мужчин.

— Мужчины слабы, — сказала Майра. — Мы все это знаем. Соблазнить их не составляет труда. Но попробуй заставить их заботиться о детях! Ах, лучше бы мне никогда не покидать землю амазонок: там женщины объединяются, а не сражаются между собой за мужчин. Если бы я могла — вернулась бы!

— Антиопа убила бы тебя после рождения твоего первого ребенка, — напомнила я ей.

Я не стала говорить, что встретила Антиопу в царстве мертвых и узнала о ее смерти.

— Да мне даже Антиопа представляется теперь добродетельной! — кипя от злости, воскликнула Майра. — Антиопа рядом с Лето кажется образцом нравственности!

— Ты послушай, что она говорит! — прошептал мне Эзоп. — Даже несправедливый правитель лучше, чем вообще никакого правителя.

Тем вечером с восходом луны мы с Эзопом отправились к Лето. Море хлестало волнами о берег. В темной листве шуршали птицы. Над отверстием в крыше палатки Лето поднимался дымок благовоний. Изнутри доносились звуки духовых и струнных инструментов. Кто-то выводил на флейте печальную мелодию в нижнем регистре. Лето на мгновение появилась из палатки, чтобы затащить внутрь поклонника, ждавшего снаружи, — вид у него был как у потерявшейся собаки.

На амазонке, надушенной, как богиня, обычно была накидка из плетеных водорослей, которая переливалась при ходьбе, а под накидкой виднелись многоцветные шелка. Детей у нее не было, и улыбалась она полнозубой улыбкой — белоснежной и сияющей.

Теперь накидку она сбросила, и ее ниспадающее складками шелковое тряпье развевалось в танце. С немалым искусством Лето одну за другой сбрасывала с себя шелковые ленты.

Она пригласила в палатку и нас.

Эрос любит переменчивость даже больше, чем косметику и духи. Лето прекрасно это знала. Перед каждым мужчиной она хотела являться в новом виде и для этой цели соорудила хитроумные маски — птиц, животных, с рогами и с длинными золотыми волосами. Она сама смастерила их и научилась движениям, делающим ее похожей на то существо, в которое она преображалась. Танцовщица может очаровать публику только движениями, но Лето обладала этим даром. Она могла стать кошкой, пантерой, змеей, лошадью, любым мифическим существом. Может быть, она все-таки была титанидой.

Мужчин ее представление приводило в немой восторг. Они словно попадали в волшебный мир. Какую бы радость ни приносили дети, но с их появлением волшебство исчезает. И это тоже знала Лето. Глаза у нее были серо-голубые, а ресницы — длинные и темные. Длинные волосы — почти серебряного цвета, с золотыми прядями. Она прикрывала ими отсутствующую грудь. От этого зрелища у меня по коже побежали мурашки. С ней были две помощницы-амазонки, такие же красивые, как она, но одна темная и пухленькая с желтоватыми глазами, а другая — с ярко-рыжими волосами оттенка отполированной меди и глазами цвета того же металла, только потускневшего. Эта троица начала танец, лаская груди друг дружке, целуясь в губы, обмениваясь масками, и разыграла пантомиму, в которой все они соблазняли одна другую.

Я смотрела на амазонок как зачарованная, вспоминая, как давно не прикасалась к живой плоти, не целовала мужчину или женщину. В царстве мертвых от соприкосновения плоти не возникало искры. Вот в чем парадокс этого места: вечное томление, вечная неудовлетворенность. В царстве мертвых на всех лежало проклятие Тантала. Я все это время оставалась целомудренной среди прекрасных амазонок — какая бездарная трата времени! Я занималась только писаниной! А в Египте скорее услаждала фараона, чем получала удовольствие. (Вот в чем проблема с фараонами!) Когда в последний раз я занималась любовью, забыв обо всем на свете? Я чувствовала боль в ногах и пульсацию внизу живота. Я вспомнила Алкея и Исиду, вспомнила то, что чувствуешь, прижимаясь всем телом к другу, который еще и твой любовник. Ах, как давно я не испытывала ничего подобного!

Здесь было слишком много мужчин, чтобы три женщины могли удовлетворить всех. Интересно, какой сюрприз припасла для них Лето в своем рукаве? Или под целковыми одеяниями?

Вскоре она достала примитивную глиняную трубку, которую зажгла одна из ее дев. Сильный запах заполнил палатку. Мужчины подались вперед, чтобы набрать в легкие побольше этого дыма. Они хлопали в ладоши и топали ногами.

Танец продолжался, а трубку передавали из рук в руки, зрители затягивались поглубже. В палатке скопилось столько дыма, что даже у меня — хотя я и не затягивалась — начала кружиться голова. Показалось, что в дыму я вижу крутящиеся радуги.

Мы с Эзопом ненадолго вышли из палатки, чтобы подышать свежим воздухом.

— Она где-то здесь нашла эти грибы, — сказал Эзоп. Мы оба жадно глотали воздух.

— Я знаю этот запах, — продолжал он. — Лето нужно быть осторожнее. В малых дозах некоторые из этих грибов безопасны, но встречаются такие — хуже яда болиголова.

— Амазонки изучали травы — как болеутоляющие, гак и возбуждающие. Они знают гораздо больше, чем обычные люди. Я с Лесбоса — я знаю только вино.

Мы вернулись в заполненную дымом палатку. Мужчины теперь лежали на полу, погрузившись в дрему. Амазонки продолжали танцевать. Они, взявшись за руки и смеясь, торжествующе танцевали над мужчинами, обходя их распростертые тела.

— Ну что ж, — сказала я Эзопу, когда мы снова оказались одни, — прекрасное начало для выяснения общественного мнения.

— Информация всегда полезна.

— Ты и твои треклятые эпиграммы! Сам правь этим островом! А меня это не интересует.

— Хорошо. Но куда ты денешься? Отправишься назад в царство мертвых? В море без корабля? Сапфо, у тебя нет выбора. Либо ты будешь управлять островом, либо он — тобой!

Я задумалась над его словами. Эзоп был прав. Он всегда был прав! Я пнула камень, вошла в море и некоторое время плавала в темноте туда-сюда, желая, чтобы нереиды и Посейдон спасли или утопили меня. И тут на меня снизошло вдохновение — родился план.