ГЛАВА 11
Я знаю — я двойной глупец,
Люблю и признаюсь в любви.
Джон Донн. Тройной глупец.
Бал уже был в разгаре, и я была очень довольна, что мсье и мадам де Вальми закончили прием гостей. Их место у подножия главной лестницы, возле стоящих в ряд ваз и корзин с цветами, опустело. В бальном зале сновали группы блестящих дам и их спутников. Я стояла на галерее, не решаясь в одиночестве спускаться по широким ступеням этой поистине королевской лестницы, но тут мимо меня, весело щебеча, прошли три молодые дамы, которые, по-видимому, вышли из своих комнат. Стараясь быть как можно незаметнее, я последовала за ними.
Без особого труда проскользнув сквозь толпу гостей в бальный зал, я нашла за колонной укромный уголок, заставленный корзинами азалий, и устроилась там, чтобы наблюдать за танцующими.
Кресла Леона де Вальми нигде не было видно. Элоиза, блиставшая красотой, в платье цвета морской воды, танцевала с пожилым бородатым мужчиной с розеткой Почетного легиона в петлице. У одного из окон я заметила Флоримона, беседовавшего или, вернее, слушавшего довольно страшную старуху с носом, похожим на клюв, и невероятными голубыми волосами. Он немного наклонился вперед с видом усиленного внимания, что должно было уверить собеседницу, что она самая интересная и умная женщина в этом зале. Может быть, и так, но даже если бы она была бабой-ягой, Флоримон обходился бы с ней так же.
Я осматривалась в поисках Рауля. Под звуки шумной музыкальной фразы танцующие недалеко от меня пары сделали поворот и разошлись, и я увидела его. Он танцевал с блондинкой, у которой были немного раскосые глаза и красивый чувственный рот. Она была в прямом черном платье с высоким воротником, вероятно от мадам Фат, в котором казалась неправдоподобно тоненькой и хрупкой. Она очень тесно прижималась к нему во время танца, что-то быстро говорила и то и дело бросала на него снизу вверх зовущие взгляды сквозь длинные и густые ресницы. Он молча улыбался. Они замечательно подходили друг к другу и танцевали так красиво, что все смотрели только на них и многие многозначительно поднимали брови. Увы, я могла быть лишь сторонним наблюдателем. Вероятно, миссис Седдон была права — там, где появлялся Рауль, начинали ходить всевозможные слухи. Интересно, кто эта девушка? Будут ли так же многозначительно подниматься брови когда... если он будет танцевать со мной? «Кто такая его новая симпатия? О, дорогая, полное ничтожество, это же сразу видно. А платье, моя дорогая... Гувернантка?! О, понимаю...»
Музыка умолкла, и гости столпились у стен зала. Меня не было видно в толпе. Никто меня не замечал.
Я сидела молча, прикрытая колонной и пышными букетами азалий. Рядом со мной по металлическому увлажнителю текла тонкая струйка воды, издавая стеклянный звук, похожий на звучание спинета. Возле него стоял аквариум, и в него капала вода из ящика со влажным мхом. Азалии бросали на поверхность аквариума причудливую тень, под которой медленно проплывали золотые и серебряные рыбки.
Снова раздались звуки музыки, заглушая разговоры, смех и тонкий звон водяной струйки. По залу заскользили сверкающие наряды. На этот раз Рауль вывел в круг танцующих пожилую даму в ужасном ярко-синем платье и великолепных бриллиантах. Потом он танцевал с женщиной, похожей на черного коршуна, с проницательными голодными глазами и пальцами как желтые когти. Затем снова с красивой блондинкой, а после нее — со стройной, словно затянутой в корсет, дамой с крашеными волосами, в экстравагантном черном платье и с ожерельем из огромных изумрудов. За ней последовала седовласая добродушная старушка. И опять та же блондинка.
Рыбка застыла в воде, зеленой, как серпентин, мерно шевеля плавниками. Лепесток азалии медленно упал в воду и поплыл по гладкой поверхности. Я вспомнила, что обещала Филиппу провести его на галерею, и встала, расправляя складки широкой юбки. Испуганная рыбка метнулась под спасительную тень свисающего из ящика мха.
Вдруг у меня за спиной кто-то сказал:
— Мадемуазель!
Я вздрогнула, как грешник, которого зовут на расправу, и уронила сумочку. Она упала всего в нескольких миллиметрах от аквариума.
Человек, окликнувший меня, с некоторым трудом нагнулся за сумкой. Я должна была предполагать, что он явится рано или поздно, чтобы утешить несчастную, оставшуюся без кавалера на балу.
— Мсье Флоримон! — сказала я. — Вы меня напугали.
— Прошу прощения. — Он с улыбкой подал мне мою сумочку. — Но сейчас уж я вас не отпущу, мадемуазель. Вы мне нужны для алиби.
— Алиби?
Он сделал свой обычный широкий жест:
— Дорогая моя, я не танцую, и меня заговорили до полусмерти. Думаю, что, если незаметно уединюсь с вами в уголке, мы сможем продолжить наш флирт, а это я могу делать без особых усилий в любое время.
— И кроме того, — добавила я, видя, что он уже опустил руку в карман, — одновременно спокойно покурить. Хорошо, мсье Флоримон, я буду вашим громоотводом.
— Женщина, сочувствующая мужчине, — нисколько не смутившись, вздохнул Флоримон, вынимая портсигар, — стоит дороже рубинов.
— Неправда, — возразила я, снова усаживаясь, — ни одна женщина не стоит дороже рубинов. Нет, спасибо, я не курю.
— Дороже алмазов, жемчугов и рубинов, — сказал Флоримон, со вздохом опускаясь в кресло рядом со мной и зажигая сигарету с таким видом, будто совершал некий сложный ритуал. Он оглядел меня сквозь прозрачное облако табачного дыма. — Очень красивое платье, дорогая.
Я засмеялась:
— Шекспир поздравляет бульварного писаку с удачной фразой? Благодарю вас, мсье.
В уголках его глаз появились смешливые морщинки:
— Говорю совершенно серьезно. Вы проявляете излишнюю скромность. Я искал вас, но не видел, чтобы вы танцевали.
— Я никого здесь не знаю.
— О-ля-ля! Неужели Элоиза не познакомила вас хотя бы с несколькими молодыми людьми?
— У меня не было времени поговорить с ней. Я спустилась в зал очень поздно.
— А теперь... а, вот она, танцует с мсье де Сен-Юбером. — Он внимательно осмотрел зал. — Где же Рауль? Он-то знает всех на свете. Может быть, он...
— О нет, пожалуйста! — Это восклицание вырвалось у меня помимо воли. Встретив мягкий вопрошающий взгляд Флоримона, я неловко добавила: — Я... я как раз сейчас шла наверх. Обещала Филиппу, что приду к нему. Я... пожалуйста, не беспокойте мсье Рауля.
— Наверх? Чтобы больше не вернуться, не правда ли? — Он добродушно оглядел меня снова. — И поэтому вы пришли сюда так поздно и спрятались среди цветов?
— Я не... Что вы хотите сказать?
Его взгляд остановился на фиалках, приколотых к моему платью. Он не ответил. Я бессознательно попыталась прикрыть цветы ладонью — беспомощный и бесполезный жест.
— Откуда вы узнали? — спросила я, кончиками пальцев касаясь фиалок. — Из-за них?
— Дорогая моя, — мягко сказал он, покачав головой, — разве вы еще не понимаете, что каждый вздох одного из Вальми громом отдается в долине?
— Начинаю понимать, — с горечью ответила я, глядя в сторону.
Рыбка слегка подталкивала снизу носом лепесток азалии. Я, забыв обо всем, наблюдала за ней. Танцевальная музыка доносилась до нас словно издалека. Здесь, среди цветов, был маленький сад, обнесенный стеной тишины, которую нарушало лишь текучее арпеджио капель воды, стекающих с влажных мхов.
Наконец Флоримон заговорил.
— Вы очень молоды, — сказал он.
— Мне уже двадцать три.
Я очень старалась, чтобы это не звучало как оправдание.
— Мадемуазель, — казалось, он тщательно выбирал слова. — Если вы когда-нибудь решите покинуть Вальми, куда вы направитесь?
Потрясенная словами Флоримона, я молча смотрела на него. Я не ошиблась: злобные взгляды Альбертины предвещали надвигающийся скандал. Мадам де Вальми и мсье Леон что-то сказали, намекнули на то, что хотят меня уволить. И добряк Флоримон хотел специально поговорить со мной об этом. Казалось, каждый считал своим долгом вмешаться в мои отношения с Раулем.
Не знаю, что я думала об этом сама. Я не могла думать ни о чем, кроме того, что он любит меня, что он поцеловал меня, что сегодня он здесь. Я хотела его видеть, но боялась встретиться с ним. О чувствах и целях Рауля — его «намерениях» — я совершенно забыла. Он здесь, и я люблю его. Вот и все.
Я сделала над собой усилие и продолжала слушать Флоримона, который, как всегда мягко, спрашивал:
— У вас есть друзья во Франции или вы здесь совсем одна, мадемуазель?
— Нет, я никого не знаю во Франции. Но я не могу сказать, что совсем одна, мсье, — ответила я напряженным тихим голосом.
— Что вы хотите сказать?
— Мсье Флоримон, вы были очень добры ко мне, не думайте, что я этого не ценю. Но раз уж мы зашли так далеко, будем совершенно откровенны друг с другом. Вы беспокоитесь обо мне, потому что мадам видела, как я целовалась с Раулем де Вальми, и меня хотят уволить. Правда?
— Не совсем.
— В чем же дело? — удивленно спросила я.
— Дело в том, что вы влюблены в Рауля де Вальми, детка.
— Ну и что? — спросила я с вызовом.
— Только то, что я сказал. Вы слишком молоды. У вас здесь нет никого, к кому вы могли бы убежать в случае необходимости. Вы совсем одна.
— Нет. Я вам уже говорила. Я вовсе не одна.
Флоримон вопросительно поднял брови. Очень спокойно я спросила:
— Разве так уж невозможно, чтобы я убежала, как вы выразились, к Раулю де Вальми?
Он не ответил. Казалось, мои слова эхом отдаются в тишине. Я так крепко сжимала ручку сумочки, что у меня заболели пальцы. Я посмотрела Флоримону в глаза:
— Да, мсье. Мы были откровенны друг с другом. Разве так уж невозможно, что Рауль... что я ему небезразлична?
— Моя дорогая... — начал Флоримон и замолчал.
— Да, мсье?
Он шумно вобрал в себя воздух:
— Вы и Рауль... Нет, мадемуазель. Нет, нет и еще раз нет.
— Вы хорошо его знаете, мсье? — спросила я, немного помолчав.
— Рауля? Вполне достаточно. Может быть, мы не были очень близки, но... — Он снова замолчал и потянул себя за ворот пухлой рукой. Избегая моего взгляда, он неожиданно громко произнес: — Черт! — и отряхнул пепел сигареты в кадку с азалиями.
Но я была слишком рассержена для того, чтобы оставить его в покое:
— Если вы знаете его не так уж хорошо, может быть, вы объясните мне, что вы имеете в виду?
Тогда он посмотрел на меня:
— Дорогая, я не могу. Мне не надо было заводить этот разговор. Я сделал непростительную глупость и не хочу усугублять ее.
— Поскольку вы в гостях у мсье де Вальми?
Флоримон вздрогнул:
— Вы слишком проницательны. Такому старому увальню, как я, трудно за вами угнаться. Да, потому. Есть еще и другие причины.
Наши взгляды встретились. Казалось, мы оба были смущены. Но я все еще сердилась на него.
— Поскольку мы с вами говорим загадками, мсье, я хочу узнать, почему вы думаете, что от всех тигров рождаются только тигрята? — спросила я.
— Мадемуазель...
— Хорошо, — согласилась я, — оставим разговор. Вы меня предупредили. Вы облегчили совесть, и это очень любезно с вашей стороны. Поживем — увидим.
— Я ошибался, — сказал он, шумно вздохнув, — вы вовсе не так молоды, как мне казалось. — Флоримон нашарил в портсигаре новую сигарету и добродушно улыбнулся, глядя на меня. — Ну ладно, я высказался; допускаю, что мои слова были неуместны, но вы мне прекрасно ответили. И не забывайте, если решите совершить побег, что у вас есть во Франции по крайней мере еще один человек, к которому вы можете убежать.
Мой гнев утих:
— Мсье Флоримон...
— Хорошо, хорошо, — сказал он, — оставим эту тему. Как насчет маленького флирта, которым мы занимались? Вы помните, где мы остановились? Или, может быть, вы предпочли бы небольшую шахматную партию?
Я неуверенно засмеялась:
— Это будет действительно небольшая партия. По сравнению со мной Филипп гроссмейстер. Вы разобьете меня в пух и прах за три минуты.
— Очень жаль. Нет ничего лучше шахмат и табака, смешанных в соответствующей пропорции, чтобы отвлечься от непрошеных советов старого дурака, которому не следовало бы совать нос в чужие дела. — Мягкая ладонь по-отечески похлопала меня по руке и убралась на место. — Простите меня, детка. Я не виноват в том, что мой совет немного запоздал.
— Мсье Флоримон, — улыбнулась я ему, — хотя я выбрала не самый подходящий момент нашего флирта, но мне хочется вам сказать, что вы очень хороший человек. А совет действительно... запоздал.
Рядом с нами голос Рауля произнес:
— А, Карло, вот вы где! Какого дьявола вы прячете ее в этом углу? Черт возьми, я вот уже два часа не отрываю глаз от дверей. Я не мог подумать, что она находится в такой очаровательной компании: вы и золотые рыбки! О чем вы так серьезно беседовали, старина? Что там у вас запоздало?
— Прежде всего, запоздали вы, — спокойно ответил Флоримон. — А теперь забирайте отсюда мисс Мартин, потанцуйте с ней и постарайтесь, чтобы она забыла о том, что вы оставили ее наедине с золотыми рыбками.
— Постараюсь, — улыбнулся Рауль. — Линда, идите сюда.
Я пошла с ним.
Взгляд Флоримона, в котором все еще проглядывало беспокойство, следил за мной. А потом я забыла обо всем, захваченная звуками музыки.
— Мне кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы не виделись, — сказал он мне на ухо. — Вы долго сидели там?
— Не очень.
— Почему вы так опоздали?
— Я боялась спуститься.
— Боялись? Господи! Почему? А, понимаю. Элоиза.
— Вы знаете, что она видела нас.
— Да. — Он засмеялся. — Вас это очень беспокоит?
— Конечно.
— Привыкайте не обращать на нее внимания.
Мое сердце билось где-то не там, где ему полагалось быть.
— Что вы хотите сказать?
Но он снова только засмеялся, ничего не ответил, быстро закрутив меня в такт музыке. Мимо нас промчалась колонна, группа гостей, инвалидное кресло...
Леон де Вальми.
Конечно, он наблюдал за нами. Тень в центре калейдоскопа, паук в середине пестрой паутины... Обжигающим облаком из небытия возникали фантастические образы. Я сердито потрясла головой, словно это могло помочь мне отогнать их. «К черту Леона де Вальми, я его не боюсь... А может быть, все-таки боюсь?»
На минуту танец столкнул меня с ним лицом к лицу — и я широко улыбнулась.
Нисколько не сомневаюсь — он был обескуражен. Я увидела, как резко вздернулись черные брови, но потом он криво улыбнулся мне в ответ.
Несколько танцующих пар загородили нас от него. У меня было впечатление, что улыбка моего хозяина вызвана совершенно искренним удивлением, и вместе с тем в ней чувствовалась насмешка — я не могла понять, над чем он смеется. Впечатление было весьма неприятным.
— Рауль! — сказала я внезапно, будто что-то торопилась сообщить ему.
— Да?
— О... ничего.
— Просто Рауль?
— Да.
Искоса посмотрев на меня, он улыбнулся.
— Пусть будет так.
Это все, что он сказал, но я почему-то была уверена, что он меня понял.
Когда танец кончился, мы были далеко от Леона де Вальми, почти на противоположном конце зала, у одного из высоких окон. Рауль не проявлял желания сменить даму. Он молча стоял рядом со мной, казалось не обращая никакого внимания на окружавшую нас толпу, хотя, конечно, очень многие недоумевали, глядя на нас. Я поймала несколько любопытных взглядов, но они нисколько меня не беспокоили. Я старалась отыскать среди гостей мадам де Вальми и понаблюдать за ней так, чтобы она этого не заметила. Но ее нигде не было видно.
Снова заиграла музыка, и Рауль повернулся ко мне. Я слабо запротестовала:
— Послушайте, вам не стоит обо мне беспокоиться. Я...
— Не будьте идиоткой, — почти грубо сказал он, беря меня за руку.
То, что он обращался со мной как любовник, обладающий всеми правами, естественно, окончательно успокоило меня. Я засмеялась. Все было забыто — Элоиза де Вальми, удивленные взоры, даже Леон и его насмешливая улыбка.
— Хорошо, мсье, — робко сказала я, и он увлек меня в самую середину зала.
— Ей-богу, сегодня я выполнил свой долг, перетанцевав со всеми старыми перечницами в этом зале, не пытайтесь спорить со мной, дорогая... Я просто не мог найти вас раньше, иначе послал бы их всех к черту... — с чувством произнес Рауль.
Мы танцевали сейчас у открытого балкона, сквозь который в зал вливался мягкий ночной воздух.
— Именно это я и сделаю сейчас, — добавил он.
Я поняла, что он имеет в виду, когда мы плавно, в такт музыке, выскользнули из зала на балкон, отделившись от остальных танцующих так же плавно и незаметно, как плывущая по воде ветка забивается, наперекор течению, в укромное местечко у самого берега. Музыка, лившаяся из высокого окна, сопровождала нас; в саду светила весенняя луна и, словно маленькие привидения, колыхались тени первоцвета. Моя юбка коснулась нарциссов, которые росли по краям террасы. Рауль задел плечом за куст жасмина, и на нас полился дождь белых лепестков — маленьких сверкающих звездочек. Мы молчали. Все было словно овеяно волшебными чарами. Мы танцевали вдоль испещренной лунными тенями аркады балкона, потом сквозь открытые двери вошли в темный пустой салон, где полумрак казался теплым от зажженного камина, куда музыка доносилась лишь приглушенно, словно издалека.
Мы были одни. Рауль остановился, и его руки крепко обвились вокруг меня.
— Ну а теперь... — сказал он.
Позже, вновь обретя дар речи, я дрожащим голосом сказала:
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя...
И конечно, после этих необдуманных и неблагоразумных слов довольно долго не могла не то что говорить, но даже дышать.
Когда наконец Рауль отпустил меня и заговорил, я с трудом узнала его голос. Он был прерывистым и каким-то неуверенным, но в нем звучала свойственная ему насмешливая дерзость:
— Ну а теперь ты не спросишь меня?
— О чем?
— О том, что сразу же спрашивают все женщины в мире: «А ты меня любишь?»
— Обойдусь тем, что ты сам захочешь сказать, — ответила я.
— Прошу тебя не скромничать больше, чем нужно, Линда.
— Ничего не могу поделать. Ты на меня так действуешь.
— О господи! — сказал он каким-то странным, неестественным голосом и снова притянул меня к себе. На этот раз он не целовал меня, просто крепко прижал к груди и сказал, глядя в темноту поверх моей головы: — Линда... Линда, послушай.
— Я слушаю.
— То, что ты сказала насчет любви... Я не знаю. Честно говоря, не знаю.
У меня сжалось сердце от непонятного чувства. Если бы это не было так нелепо, я бы сказала, что это была жалость к нему.
— Неважно, Рауль. Это не имеет значения.
— Имеет. Ты должна знать. У меня были другие женщины, как ты понимаешь. И довольно много.
— Да.
— С тобой все по-другому. — Молчание. Легкая усмешка. — Я должен был это сказать в любом случае. Но это правда. Чистая правда. — Он прижался щекой к моим волосам. — Линда. Чертовски неподходящее имя для француженки, верно? Ну вот, теперь ты знаешь. Я хочу тебя. Ты мне нужна, очень нужна, честное слово. Если ты называешь это любовью...
— Сойдет и так, — ответила я. — Можешь мне поверить, сойдет.
Снова молчание. Ровно горел огонь в камине, наполняя комнату тенями. На одном из поленьев пузырем вздулась и зашипела смола.
Рауль еле слышно вздохнул и немного отодвинул меня. Голос его снова звучал обычно — хладнокровно, небрежно, немного резко:
— О чем вы говорили с Карло?
Вопрос был столь неожиданным, что я даже вздрогнула.
— Мы... я забыла. О разном. И... да, о моем платье. Да, мы говорили о платье.
Рауль улыбнулся:
— Ну-ну, признавайся. Вы говорили обо мне.
— Откуда ты знаешь?
— Ясновидение.
— Ах ты, черт, — сказала я. — Только не говори, что ты такой же.
— Такой же?
— Твой отец колдун, разве ты не знаешь?
— Ах так? Ну скажем, у меня отличный слух. Наверное, Карло предупредил тебя, что вряд ли у меня честные намерения?
— Конечно.
— Честное слово?
— Более или менее. Это было сделано намеками и в высшей степени мягко.
— Не сомневаюсь. Что он сказал?
Я засмеялась и процитировала слова Флоримона:
— «Вы и Рауль? Нет, нет и еще раз нет». Не стоит сердиться на мсье Флоримона. Я его обожаю, и он говорил со мной ради моего же блага.
Рауль мрачно посмотрел на меня сверху вниз:
— Вряд ли я могу сердиться на него. Он чертовски близок к истине. Какие бы ни были у меня мотивы, но, может быть, мы... — Он остановился. — Я говорил, какие у меня к тебе чувства. Но ты утверждаешь, что любишь меня.
— Да, да и еще раз да, — ответила я.
— Снова троица? Ты очень щедра, — улыбнулся он.
— Я цитирую слова Карло, только наоборот. Кроме того, у нас, англичан, есть стихи, в которых говорится: «То, что я скажу тебе трижды, будет верно».
Пауза. Потом он сказал, все еще не выпуская меня:
— Значит, ты рискнешь выйти за меня замуж?
Меня охватила дрожь.
— Но твой отец... — хрипло сказала я.
Он так крепко схватил меня за плечи, что мне стало больно.
— Мой отец? А какое ему дело?
— Он страшно рассердится. Может быть, он сделает что-нибудь, чтобы помешать этому... Заставит тебя уехать из Бельвиня, или...
— Ну и что? Я не связан ни с ним, ни с Бельвинем.— Он коротко и сердито рассмеялся. — Ты боишься ухудшить мое положение? Мое будущее? Честное слово, это мне нравится!
— Но ведь ты любишь Бельвинь? — неуверенно сказала я. — Ты сам мне об этом говорил, и миссис Седдон...
— А, она тоже говорила обо мне!
— Все говорят, — просто сказала я.
— Значит, она сказала тебе, что у меня в будущем нет ничего, кроме Бельвиня, да и то до тех пор, пока Филипп не стал настоящим хозяином Вальми?
— Да.
— Ну что же, она права. — Потом он добавил немного мягче: — Ну а твоя трижды верная любовь позволит тебе выйти замуж за человека без будущего?
— Я ведь говорила, что сойдет и так, верно?
Еще одна короткая пауза.
— Да. Значит, ты выйдешь за меня замуж?
— Да.
— Несмотря на все страшные предупреждения?
— Да.
— Не ожидая ничего хорошего от будущего?
— Да.
— Об этом тебе не стоит беспокоиться, — торжествующе засмеялся он и загадочно произнес: — Любыми средствами я завоюю себе будущее.
— Ты просто авантюрист, — сказала я.
Он смотрел на меня сверху вниз, и его черные глаза снова подернулись поволокой.
— А ты?
— Мне кажется, тоже, — медленно проговорила я.
— Знаю, — подтвердил Рауль. — Алмаз можно резать только алмазом, дорогая. Поцелуй меня и завершим нашу сделку.
Когда он разжал руки, я неуверенно спросила:
— Нам надо... сказать им?
— Конечно. А почему бы нет? Мне бы хотелось кричать об этом во все стороны, взобравшись на крышу, но, если хочешь, можем подождать до завтра.
— Да, пожалуйста.
В полутьме блеснули его зубы:
— Неужели это так трудно, крошка? Ты боишься моего отца?
— Да.
— Правда? — Он с удивлением взглянул на меня. — Не стоит. Но если хочешь, я скажу им сам. Ты можешь просто держаться до тех пор в стороне.
— Они страшно рассердятся, — сказала я.
— Рассердятся? Ты себя недооцениваешь, моя милая.
— Ты не понимаешь. Я... они все равно меня выгонят. Но от этого мне не легче.
— Выгонят? Что ты имеешь в виду?
— То, что слышишь. Я так или иначе ожидала, что завтра мне об этом скажут. Поэтому и не хотела спускаться.
— Но за что? В чем твое преступление? Из-за чего?
Я подняла на него глаза и слегка улыбнулась:
— Из-за тебя.
Ему понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить это.
— Ты хочешь сказать, потому что Элоиза видела, как мы целовались? За это тебя хотят выгнать? Ерунда! — решительно сказал он.
— Нет, не ерунда. По крайней мере, я так думаю. Ты... ты ведь слышал, каким тоном мадам говорила со мной после этого, а сегодня я, спустившись в Субиру, поняла, что там уже все известно. — Я рассказала Раулю, как меня встречали в селении. — Альбертина, горничная мадам, разносит сплетни, потому что не любит меня, но думаю, она знает, как мадам хочет поступить со мной.
— Какое это имеет значение? — Рауль безразлично пожал плечами. — Сейчас ты не должна ни о чем беспокоиться. Во всяком случае, я уверен, что ты ошибаешься. Элоиза ни за что не захочет отпустить тебя.
— Я сама так думала, — робко сказала я, — из-за Филиппа.
— Из-за Филиппа? — быстро переспросил он.
— Да. Я... пойми меня правильно: не думаю, что я уж очень много сделала для Филиппа, и не ставлю себе в заслугу этот случай с выстрелом в лесу. Я просто не потеряла голову и не стала волновать его еще больше, но я... действительно спасла ему жизнь, когда он чуть не упал с балкона, и твой отец сказал...
— Когда это было? — спросил Рауль. — О чем ты говоришь?
— Разве ты не знаешь? — удивилась я и рассказала о неприятном инциденте, которым завершилось памятное путешествие в Тонон.
Он слушал, отвернувшись от меня, глядя в огонь. В пляшущем свете камина я не могла разглядеть его лица. Рауль рассеянно достал и зажег сигарету. Когда спичка вспыхнула, осветив его, я увидела, что он нахмурился.
— И в ту ночь твой отец понял, что мы целовались, — добавила я. — Уверена в этом.
— Помнишь?
— Помню.
Его лоб разгладился.
— Тогда не было никаких разговоров об увольнении. Но теперь они есть.
Он засмеялся:
— Ну что же, любовь моя, мы дали разговорам новую пищу. Утешься этим. Сейчас каждый в зале знает, что ты вышла со мной, и думает зачем и куда.
— Не думаю, что у них могут быть сомнения относительно «зачем и куда», — едко возразила я. — Вы устраиваете свои любовные делишки в стиле знатного вельможи, графа де Вальми. Я ведь простая гувернантка! Нет, пожалуйста, не смейся. Завтра мне придется с ними встречаться.
— Вместе со мной, помни об этом, дорогая. А сейчас забудем о завтрашнем дне. Завтра еще не наступило, и мы помолвлены. — Он взял меня за руки. — Если мы не можем кричать об этом во всеуслышание, по крайней мере отпразднуем нашу помолвку вдвоем. Пойдем достанем немного шампанского.
— И что-нибудь поесть, — добавила я.
— Бедняжка! Ты что, ничего не ела?
— Ни крошки. Я сидела в своем уголке, пока ты танцевал, пил вино и наслаждался жизнью.
— Очень глупо, — заметил Рауль. — Нечего хныкать. Стоило только вылезти из своего угла, и тебя разорвали бы на куски кавалеры, жаждущие танцевать с тобой, и ты могла бы есть, пить и наслаждаться жизнью вместе с ними. Ну, пошли за едой.
Огромная столовая была полна блестящими туалетами, веселой болтовней и хлопаньем пробок. Рауль прокладывал себе путь среди толпы, я следовала за ним по пятам. Многие здоровались с ним, и я ощущала на себе любопытные взгляды, но мы не останавливались. Когда мы дошли до большого стола, сверкающего от серебра, мне пришло на память мое обещание.
— Рауль, совсем забыла, — тронув его за рукав, сказала я. — Я обещала зайти к Филиппу в перерыве между танцами. Я должна идти.
Он быстро обернулся, словно испугался:
— К Филиппу? Зачем, скажи на милость?
— Думаю, что он чувствует себя каким-то отверженным. Во всяком случае, я обещала прийти к нему «в самую полночь» и не могу его обмануть.
— Ты... заботишься о нем намного больше, чем требуют твои обязанности, верно?
— Не думаю. Как бы то ни было, мне надо сейчас же пойти к нему, а то он уснет и подумает, что я забыла.
— Но мне казалось, что ты умираешь с голоду?
— Это верно. — Я жадно посмотрела на роскошно накрытый стол. Рядом со мной стояло серебряное блюдо с запеченными в тесте крабами, начинка просвечивала нежно-розовым из-под кудрявых листьев петрушки. — Но обещания надо выполнять.
— И ты всегда выполняешь свои обещания?
— Всегда.
— Я это запомню.
Я засмеялась:
— Я буду считать свои обещания действительными только в том случае, если ты дашь мне выполнить то, что я обещала Филиппу. Он был первым.
— Придется. Знаешь, пойдем вместе. Мне не хочется, чтобы ты упала в обморок от голода по дороге. Он посмотрел на часы. — Скоро полночь. «Самая полночь», верно? Почему бы нам не нарушить еще несколько правил? Возьмем шампанское и еду с собой, Филипп отпразднует с нами нашу помолвку.
— О, Рауль, это чудесная мысль! Так и сделаем!
— Хорошо. Я принесу еду и вино. Чего тебе хочется?
— Всего, — коротко ответила я, оглядев стол.
Он удивленно покачал головой.
— Ну и голодная же ты!
— Очень. И даже если бы я не была голодная... — Я вздохнула. — Я не смогла бы пройти мимо. Никогда в жизни не видела ничего прекраснее.
Он смотрел на меня со странным выражением:
— Ты хочешь сказать, что никогда раньше не была на балу?
— На таком? Никогда.
— Иногда прошлое забывается.
— Я стараюсь, чтобы оно забылось, — легкомысленным тоном сказала я. — Во всяком случае, в моем ужасном прошлом не было ничего подобного. Можно взять одно такое пирожное?
— Если уж очень хочется. И я полагаю, что ты никогда не пила шампанского? Прекрасно... Ну так вот, сегодня ты его выпьешь. Пирожные и шампанское, о боже! Ну хорошо, иди к Филиппу, а я приду сразу же, как только организую нам еду, и принесу всего понемножку.
— Ты обещал! — торжественно сказала я и пробилась сквозь толпу к выходу.
Больше всего я боялась встречи с Леоном де Вальми. Я прошла мимо холла и парадной лестницы и побежала по коридору ко второй лестнице, по которой обычно ходили мы с Филиппом.
Но я боялась напрасно. Меня никто не заметил. Я прошла к лестнице и быстро взбежала по ступеням, подобрав свою пышную прозрачную юбку. Лестничная клетка выходила в верхний коридор, почти напротив двери в спальню мадам де Вальми. Я добежала почти доверху, но вдруг чуть не упала — у меня расстегнулась пряжка на туфле. Туфля спала у меня с ноги, и я должна была остановиться, чтобы ее подобрать.
Когда я выпрямилась, держа в руке туфлю, две женщины вышли из гостиной мадам. Мне показалось, что сердце перестало биться, но потом я увидела, что это две пожилые нетанцующие дамы. Одну из них я узнала сразу — она была в первых рядах тех, кто удивленно поднимал брови, сначала глядя на изящную блондинку, потом на меня. Интересно, как высоко поднялись бы ее изрядно уставшие брови, если бы она знала, что наверху у меня свидание с Раулем, правда, под непосредственным наблюдением Филиппа.
Туфля была моим алиби. Вежливо пропустив их, я направилась в свою комнату, очевидно для починки туфли. В ответ на мою улыбку дамы сделали два вежливых и тщательно рассчитанных кивка и проплыли мимо, направляясь к парадной лестнице.
Наконец шорох их юбок затих. Испуганно взглянув на дверь гостиной Элоизы, я снова подобрала юбки и повернула к комнате Филиппа.
Заурчали часы, собираясь бить. Полночь. Я улыбнулась. Точно в самую полночь. Потом откуда-то взялась странная мысль, и я остановилась. Полночь. Упавшая туфелька. Бегство с бала.
Я нахмурилась. Это было так нелепо, что внушало неясное беспокойство. Потом я пожала плечами и засмеялась.
— Ну-ка, фея, где твои тыквы? — сказала я себе и взялась за ручку двери Филиппа.