— Поди сюда! — рявкнул всадник.

Я отлепилась от ствола, ноги утопали в сухой листве и влажной земле. Лошадь попятилась и взбрыкнула при виде меня, освещенной факелом, в дурацких оранжевых шортах, майке-безрукавке с круглым вырезом и с копной спутанных рыжих волос. Я заправила за ухо непокорный завиток. Резинку для волос я давно где-то обронила. У взмыленной лошади с лоснящейся черной шкурой горели глаза, несло конским потом. Мужчина натянул поводья, утихомиривая животное, затем ткнул в меня пальцем.

— Чего это ты шляешься по лесу в нижнем белье, а? — У него был баритон и сильный ирландский акцент.

— Это не нижнее белье!

— Ты еще пожалеешь, что появилась на свет, девчонка!

Он орал на меня, как на ребенка. Я не сдержалась и крикнула:

— Вы мне не отец!

— Лгунью, которая скажет, что я ее отец, ждут большие неприятности!

— Дейрдре говорила… — Сама не знаю, что заставило меня произнести это имя. Может, чтобы поквитаться или защитить себя. Скорее же всего, я выпалила это в растерянности, от испуга.

— Так ты знакома с Дейрдре! — И он рассмеялся мерзким сдавленным смешком. Так могут смеяться лишь персонажи бульварных романов. — Ха-ха-ха! — И даже стукнул себя кулаком в грудь.

— Чего вы от меня хотите?

— Молчать! — Он щелкнул неведомо откуда взявшимся хлыстом, и я отскочила к дереву, прижалась к стволу.

Мне до ужаса не хотелось верить, что все это происходит на самом деле. Но звук хлыста прозвучал вполне отчетливо, да и пар, бивший из лошадиных ноздрей, не давал усомниться в реальности происходящего. Мама учила, что в случае опасности лучший способ защититься — поднять крик. Но в тот момент я словно онемела. Звук щелкающего в воздухе кожаного хлыста лишил меня дара речи. Мне было очень страшно. Живя в «Усадьбе», я никогда не могла разобраться, что происходит в реальности, а что — нет. Но сейчас, в темном лесу, при виде взбешенной, бьющей копытами лошади мне показалось, что я вижу страшный сон. Внезапно я ощутила к Дейрдре нечто вроде сочувствия.

— Говори, где она!

Я глянула направо, в сторону покосившейся изгороди. Надо бежать! Лошадь не сможет перепрыгнуть изгородь с места — только с разбега. Или ей придется обежать вокруг. Я стремглав бросилась наутек, под ногами лишь ветки трещали. Оперлась на изгородь и одним махом перескочила через нее, как учили на уроках физкультуры. Оказавшись на той стороне, я почти по колено увязла в опавшей листве. Я помчалась дальше, лишь сучья трещали под ногами. Заржала лошадь, за спиной послышался топот копыт — Конор пустился в погоню.

— Проклятье! — воскликнул он.

Я неслась по узкой тропинке, точно ветер, ветки и листья хлестали по лицу, обрывки паутины запутались в волосах и ресницах. Я чувствовала, как по спине, щекоча лопатки, ползет паук. Но я бежала и бежала, и вот тропа под ногами расширилась. Топот копыт за спиной стал отчетливее, и я заорала. А в голове, несмотря на охвативший меня ужас, вертелась одна и та же мысль: «Только полный идиот может вопить: „Проклятье!“»

Но этот идиот — свирепый всадник. Он гонится за мной, щелкает хлыстом. Над головой ветви дуба образовали арку, сквозь листву виднелось ночное небо, полное звезд. Проклятые шлепанцы — хуже обуви для бега не бывает. Обычно на прогулку я надеваю теннисные туфли, но сегодня так рассердилась на маму и Дейрдре, что выбежала на улицу в первых попавшихся. Все мои беды из-за этой Дейрдре! Внезапно я увидела ствол дерева, лежавший поперек тропинки. Он был слишком толстый, чтоб с ходу перепрыгнуть через него, а потому я легла на живот и поползла, чувствуя, как мелкие травинки щекочут щеку. Затем обернулась. Всадник яростно хлестал по придорожным кустам. Я помчалась дальше, перепрыгнула еще одно упавшее дерево, но топот копыт за спиной все приближался. Расстояние между нами сократилось вдвое. Всадник почти поравнялся со мной. В лесу я спрятаться не могла — по обе стороны тропинки непролазной стеной рос кустарник. Я неслась, втайне надеясь, что проклятый кустарник когда-нибудь кончится. Меня подгонял стук копыт и лошадиный храп.

Внезапно голова моя резко откинулась назад. Всадник схватил меня за волосы и приподнял. Кожа натянулась, было страшно больно, и я завопила, ненавидя себя за то, что не послушалась мать, а мать — за то, что не ошиблась, предостерегая об опасностях ночного леса. Всадник же поднимал меня все выше, пока ноги не оторвались от тропинки. Я отчаянно брыкалась, но это не помогло — в следующий миг меня бросили поперек седла, словно мешок с зерном. Затем он развернул меня, притянул за талию и усадил верхом перед собой.

— Мать твою! — Похоже, я была вся в синяках.

— Это где тебя научили так ругаться? Как некрасиво!

Меня затошнило — его шерстяная туника пахла потом и дымом от костра. Всадник уперся острым подбородком мне в затылок, еще крепче обхватил рукой за талию, и мы галопом помчались сквозь лес.