Зима выдалась холоднее, чем обычно; многие поумирали. Холод заползал в комнаты, парижане облачились в длинные черные пальто. Туристы не могли поверить, что это город их грез. Они запирались в гостиничных номерах, пили горячий кофе и мечтали поскорее вернуться в Нью-Джерси или Айдахо. То была зима горя и разбитых сердец, к тому же во многих квартирах отключили отопление. Дети спали под грудами шерстяных одеял, по утрам им давали чашки обжигающего какао, чтобы согреть руки. Несколько ласточек замерзли на ветвях каштана во дворе Наталии, пришлось сбить их на землю ручкой метлы.

Шайло издох во сне однажды утром на рассвете. Клэр внезапно проснулась. В холодном воздухе из ее рта вырывались облачка пара. Все словно умерло. Обычно в этот час щебетали птицы, просыпаясь в призрачном серебряном свете. Но птиц смели в совок и выбросили в мусорный бак вместе с картофельными очистками и газетами.

Шайло постарел, но до самого конца сопровождал Клэр повсюду. Он начал волочить ноги, и Наталия смастерила ему кожаные сапожки. На некоторое время это помогло. Соседи аплодировали, если псу удавалось пройти по улице. Шайло боролся как мог, но крах был неизбежен. В конце концов у него отнялись лапы. Пса стало трудно будить по утрам. Он хрипло дышал, глаза его затянуло молочной пленкой. Вскоре он стал отказываться от ужина. И вот он умер. Клэр выбралась из кровати и легла рядом с собакой на ковер. Ей было пятнадцать, когда мать привела домой Шайло. Она помнила, как написала: «Верни его на место».

Наталия варила на кухне кофе и услышала печальный стон. Она решила, что стонет птица, но вспомнила, что птиц больше нет. Наталия пошла по коридору, плач становился все громче. Он привел ее к двери спальни. Дверь была заперта. Наконец вышла Клэр, в жакете и ботинках, в которых мать работала в огороде. Лицо девушки было бледным и мрачным.

— Куда собралась?

Наталия пошла за внучкой. Она подозревала, что неизбежная смерть пса вынудит Клэр поступить опрометчиво. Наталия позвонила подруге и попросила совета. Мадам Коэн заверила, что помощь уже в пути.

— Похоронить его, — ответила Клэр.

— У нас нет лопаты.

Наталия надеялась отговорить внучку. Для того и нужны могильщики — чтобы брать горестное дело в свои умелые руки. Несомненно, для животных тоже есть подобные службы.

— Лопаты лежат в сарае, — возразила Клэр.

Домовладелец хранил инструменты в запертой деревянной пристройке во дворе, жильцам запрещалось их брать, но Клэр было все равно. Она спустилась по лестнице, подобрала камень и молотила по замку, пока он не поддался. Наградой стали липкая паутина и ржавые садовые инструменты. Во дворе еще валялось несколько замерзших тушек: крапивник, ласточка, голубь, горлица. Девушка схватила старую лопату и хлопнула дверью сарая. Сосульки свалились с крыши и разлетелись голубыми осколками.

Клэр обернулась и увидела трех юношей. От неожиданности она отпрянула. Юноши были высокими, каждый держал в руке по лопате. Они пришли не случайно. Мадам Коэн прислала своих младших внуков. Все трое учились в медицинском колледже. Двое старших внуков уже стали врачами и не годились для собачьих похорон. Клэр в последний раз видела этих троих только в детстве, так что старший из них, Эмиль, назвал себя и представил братьев.

— Где ты хочешь похоронить труп? — спросил Эмиль.

Он славился серьезностью. Всегда рубил правду-матку. Считалось, что он станет психиатром.

— Не труп, а друга, — поправила Клэр.

Клэр решила, что Эмиль — идиот. Девушка ткнула пальцем в каштан. Между стволом дерева и мощеным двором оставался лоскуток земли. Эмиль и второй брат, Жеральд, начали копать. Жеральд напевал себе под нос. Считалось, что он станет лаборантом. Он тоже был глупцом. Третий внук мадам Коэн поднялся с Клэр наверх за телом Шайло. Он был самым младшим, самым высоким и самым неуклюжим. Он кивнул мадам Розен и стукнулся о низкую кухонную притолоку по дороге в спальню Клэр. Пес после смерти съежился и сморщился. Клэр из последних сил держалась, чтобы не припасть к телу Шайло.

— Я обо всем позабочусь, — пообещал третий внук, Филипп.

Когда-то он построил башню из фарфоровых чашек в задней комнате магазина. Разумеется, башня рухнула. Именно он соорудил мухобойку из резиновой ленты и стеклянных шариков. Филипп был полон идей. Считалось, что однажды он изобретет лекарство от какой-нибудь ужасной и мучительной болезни. Мадам Коэн велела ему отнести собаку Клэр вниз.

Вход в комнату был узким, и Филипп ободрал локти об дверь. Клэр боялась, что он не сможет пройти с собакой по лестнице, но юноша был уверен в себе. Он бережно поднял пса и положил на плечо. Действовал он на удивление осторожно для такого неуклюжего человека.

— Иди первой, — предложил девушке Филипп. Он не хотел, чтобы Клэр видела мертвое тело, коченеющие пасть и лапы. — Я за тобой.

Три брата похоронили Шайло. Студенты-медики многое повидали и переделали, и все же дело было скорбное. Слезы Клэр падали на мостовую. Девушка выглядела яростной и недоступной. Закончив, внуки мадам Коэн еще немного неловко постояли в забрызганной грязью одежде. Всем троим было пора на лекции, и все же юноши медлили и переглядывались. Бабушка велела не забывать о вежливости, но они были плохо воспитаны и потому не знали, когда пора уходить. Мадам Коэн без обиняков велела Филиппу следить за манерами. Наталия спустилась со стаканами и кувшином воды. Братья напились, после чего Наталия мягко намекнула, что они свободны.

Филипп подошел к Клэр, хотя ее молчание было зловещим. Бабушка предупредила, что эта девушка только кажется заносчивой. Клэр стояла, засунув руки в карманы. Она нацепила темные очки, чтобы никто не видел ее красных глаз.

— Когда отказывает сердце, ничего не чувствуешь, — сообщил Филипп. — Вдруг ты не знаешь. Он просто уснул и не проснулся. Ему не было больно.

Клэр кивнула, благодарная за объяснение. После того как внуки мадам Коэн ушли, вернув лопаты в сарай и починив замок, Клэр осталась во дворе. Она дежурила у могилы до конца дня, пока бабушка не уговорила ее вернуться в дом.

На следующий день Клэр вышла на работу. Она мало говорила, но дело спорилось. Затем она села пить чай с мадам Коэн в задней комнате.

— Как тебе мои внуки? — спросила мадам Коэн.

— Приятно было с ними познакомиться.

— Приятно пить кофе по утрам, — усмехнулась мадам Коэн. — Они тебе понравились?

— Я думала, один из них не сможет отнести Шайло вниз, но у него получилось.

— Филипп, — угадала мадам Коэн. Она была рада, что внук справился. — Хочешь с ним увидеться?

— Не очень. — Клэр всегда была честна с хозяйкой.

По правде говоря, ей ни с кем не хотелось видеться. После смерти Шайло она осталась одна. Даже самые черствые соседи забеспокоились о внучке Наталии. В магазинах ей предлагали скидки для лучших покупателей. Торговцы посылали ее домой с букетами цветов для бабушки. В лавке специй угощали засахаренными фруктами. Месье Абетан, владелец антикварного магазина с безделушками и хламом, подарил Клэр амулет и поклялся, что он принесет удачу. Девушка засунула талисман в верхний ящик комода в гостиной, где уже лежали мятные конфеты и зубочистки.

Люди гадали, способна ли Клэр влюбиться или пройтись под руку с подругой. Она стала ходячим предостережением, ее жалели, о ней шептались. Пожилые женщины носили в хозяйственных сумках сачки, чтобы защитить Клэр, если рядом с ней покажется демон.

Пришла весна, но Клэр не сняла пальто и ботинки. Она одна во всем Париже страшилась окончания зимы. Белые цветы каштана во дворе бабушки были для нее проклятием. Они напоминали об утратах и смерти. Они больше не пахли миндалем. Клэр мерещилось, что от них несет корнем горечавки и серой. Она тосковала по снегу, дождю, болотно-зеленому небу. Так дети просыпаются в холодном поту и отчаянно ищут доказательств, что им всего лишь приснился кошмар. Клэр всегда забиралась в кровать к Эльв и умоляла рассказать историю о себе. «Давным-давно жила маленькая девочка, которой пора было спать, — начинала Эльв, как бы ее саму ни клонило в сон. — Ничто не могло навредить ей, и никто не мог ее найти, и она всегда была в безопасности».

Весна в Нью-Йорке была исключительно прекрасна. Деревья в Центральном парке переливались жидким золотом. Когда ветер раскачивал ветки, на землю дождем осыпалась зеленая шелуха раскрытых почек. Страницы книги Эльв покрылись пятнами пыльцы и типографской краски. Девушка сидела на скамейке около зоопарка. К концу весны ее беременность стала заметна. Прохожие женщины часто останавливались, чтобы поздравить ее. Она улыбалась, благодарила и снова обращалась к книге. Эльв читала о детях точно так же, как раньше поглощала сведения о собаках. Она ничего не знала о детях, которые были для нее совершенной загадкой. Как только ее мать сумела вырастить трех девочек, к тому же почти ровесниц? Где она научилась лечить простуду, укусы пчел и пауков? Как правильно стелить постель, готовить идеальные сэндвичи с сыром и помидорами, наливать молоко в стакан, не расплескав ни капли? «Ты все поймешь с рождением ребенка, — написала Ама. — Не надо так переживать». Но Эльв не понимала, каково быть дочерью, сестрой или возлюбленной мужчины, не сумевшего отказаться от своего рокового изъяна. Как же ей понять ребенка?

Ей ужасно не хватало Лорри. Ее горе было безмерным, всепоглощающим. К тому же ей пришлось съехать с квартиры. Выяснилось, что Лорри унаследовал ее от бабушки, и после его смерти дом перешел к брату. Майкл прислал Эльв официальное требование съехать, хотя позволил остаться до похорон. Похороны прошли на кладбище Пресвятой Девы Марии Скорбящей. Явилось на удивление много народа: все криминальные дружки, которые пальцем не пошевелили, чтобы спасти Лорри; старушки, которые обожали его в детстве; дальние родственники, о которых он прежде не говорил. Один из этих родственников изумился, когда Эльв упомянула о приемных семьях.

— Лорри и Майкл не жили в приемных семьях. Их воспитала бабушка. Понятия не имею, о чем вы! Она была святой. Родители мальчиков сгорели на пожаре, и Мими забрала внуков. Она горы своротила! Но что она могла поделать? В этом районе кругом наркотики.

Другой родственник превознес доброту Лорри. Последние три года он жил с бабушкой. Заботился о ней, убирал снег, приглядывал за домом, следил, чтобы Мими посещала врача. В последний день жизни Мими появилась на улице впервые за много месяцев. Лорри отнес ее вниз и усадил на скамейку на солнышке. Старушка махала прохожим. Она была сердечной, дружелюбной женщиной, которая вечно лезла в чужие дела и всем желала добра. Лорри был для нее светом в окошке.

— Прощайте, прощайте, — тихо повторяла она, пока солнце не начало садиться и Лорри не отнес ее обратно в квартиру на верхнем этаже.

Эльв надела на похороны черное пальто, высокие ботинки и черный шарф. Погода была ужасная, церковь, похоже, не отапливалась. Эльв не была знакома ни со священником, ни с другими присутствующими. Пит Смит привез ее и ждал в машине на улице. Эльв подошла к Майклу, одна из многих, кто стоял в очереди, чтобы выразить ему сочувствие. Все делали вид, будто Эльв посторонняя. У Лорри было много женщин до нее. Несколько его старых подруг тоже пришли на службу, плакали, сбивались в печальные стайки.

— Я говорил тебе, что не стоит с ним связываться, — напомнил Майкл. — Ты не послушалась.

— Я не знала о вашей бабушке, — заметила Эльв.

— Лорри всегда мешал правду с ложью.

— Он рассказывал тебе о жизни под землей? — спросила Эльв.

Майкл что-то сказал другу Лорри, который стоял рядом, и оба засмеялись. Затем Майкл взял Эльв под руку. Прошло много времени с тех пор, как они курили тайком за конюшней в Уэстфилде. Эльв и Майкл отошли в сторонку и встали за провисшей под тяжестью снега сосновой веткой.

— Что он тебе говорил? — спросил Майкл.

Эльв пожала плечами, внезапно смутившись. Это было слишком личным. Они с Лорри жили в особенном мире.

— Он рассказывал всякий бред о кротах?

— Нет, — Эльв пыталась защититься. В ее горле застрял комок. Временами весь Нью-Йорк пах гарью, как ходы под Пенсильванским вокзалом. — Просто рассказывал мне разные истории.

— Да уж, это он умел. Он любил говорить людям то, что они хотели услышать, — улыбнулся Майкл. — Узнаю своего брата. Бабушка вырастила нас, а мы в ответ лишь насмехались да влипали в неприятности. И все же он ей возместил в конце концов. Он хорошо о ней позаботился.

— Верно, — оцепенело пробормотала Эльв.

— Одно скажу. Я ни разу не видел его с другой женщиной, с тех пор как вы стали встречаться.

— Вешаешь мне лапшу на уши?

Эльв подняла глаза, пытаясь оценить, говорит ли он правду. Она больше не знала, во что верить.

— Я серьезно. Ты была единственной, Эльв.

Она отвернулась. Она стояла на снегу, но горела в огне.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Я этого не хотел. Если бы не я, вы никогда бы не встретились, так что это моя вина. По крайней мере, буду с тобой честен. К тому же ты написала отличную курсовую.

Эльв попыталась улыбнуться.

— Верно, — повторила она.

Она часто бывала в Центральном парке после смерти Лорри. По воскресеньям навещала его могилу и ездила в метро — это стало ритуалом. В парке зацвела сирень. Воздух был влажным и мягким. Эльв немного почитала, закрыла книгу и пошла бродить по аллеям. Пахло сеном и навозом, из зоопарка тянуло звериным запахом. Эльв скучала по волчьему вою, но в теплую погоду волки молча и настороженно сидели в тени скал. Лишь зимой можно было услышать их горестный плач по утраченной любви. Иногда Эльв казалось, что Лорри рядом, гуляет с ней, хотя он не стал бы вести себя так тихо. Он любил поговорить, а Эльв любила его слушать. Она просила у него историй, и он рассказывал их. Она так сильно по нему скучала, что больше ни о чем не могла думать. Вот какова любовь. Вот чем она оборачивается. Эльв остановилась у подземного перехода, в котором они встречались той зимой, когда она жила с бабушкой. В переходе было грязно и темно. Эльв побоялась заходить дальше. Она увидела груду тряпья. Похоже, там кто-то жил. Девушка обошла переход стороной, сквозь зеленые вспышки света через листву, мимо рощицы, в которой Лорри якобы похоронил свою собаку. Эльв всегда останавливалась в ней и читала молитву. Она толком не умела молиться, но старалась изо всех сил. У Клэр получалось лучше. Сестра знала, что сказать, в то время как Эльв приходилось подбирать слова, изобретать целый новый язык, чтобы хоть отчасти выразить свои чувства.

Неподалеку был луг, где давным-давно погибла понесшая лошадь. Эльв вспомнила, как вылезла из полицейской машины и пошла через луг. Ей не было страшно, вот что удивительно. Обычно она легко пугалась, но рядом с Клэр ее страх утихал. Сестра сидела в перевернутой карете и спокойно наблюдала. Клэр поняла, почему Эльв упала на колени. Она знала, каково повсюду носить с собой прошлое, пришитое к коже. Ах, если бы сестра была рядом, лежала на траве, в кружевной тени деревьев! Эльв боялась и нуждалась в любящем сердце, но не знала, где его взять, и потому легла на траву сама и дочитала книгу.

Лето выдалось на редкость жарким. Эльв по-прежнему пыталась ходить на кладбище каждый день, но ее лодыжки распухли, и прогулки давались все труднее. Из квартиры, которую Пит нашел для нее в Форест-Хиллзе, приходилось ехать на автобусах с пересадкой. Хороший район. Хороший дом. Бабушка помогала оплачивать аренду, посылала чек каждый месяц. В ответ Эльв посылала Наталии свои фотографии. Она писала бабушке каждую неделю короткие веселые письма. Она не признавалась, что устала и страдает от мучительных приступов одиночества.

На кладбище за домом священника вдоль узких дорожек стояли бетонные скамейки. В полумраке росли только хосты и папоротники. Это был мрачный сад с паутиной и лягушками в сырых канавах посреди шумного города. За кладбищенскими стенами громыхали автобусы. Эльв спросила смотрителя, нельзя ли за деньги посадить розовый куст. Он ответил, что это пустая трата времени. За церковью совсем нет света, высокие стены загораживают солнце.

Пит Смит нашел ей не только квартиру, но и работу. Непростая задача, учитывая, что Эльв была беременна и не имела ни образования, ни опыта. Ее взяли в собачий приют. Она принимала новых псов, кормила, выгуливала, проверяла рекомендации и направления. Эльв вскоре научилась печатать и пользоваться текстовым редактором. Но ей больше нравилось проводить время с собаками. Она опробовала несколько методик дрессуры, которым научилась у Адрианы Бин, и несколько почти безнадежных псов ее стараниями нашли новых хозяев. Эльв нравилось работать с собаками, это ее успокаивало. Псы следили за ней темными глазами, терпеливо ожидали своей доли внимания. Когда они скулили, Эльв напевала им приятным высоким голосом. По вечерам, перед возвращением домой, она выводила собак в крошечный двор приюта и пела. Иногда дети из соседнего дома клялись, будто слышали пение фей. Они открывали окна, опирались локтями на подоконники, но видели только кирпичные стены, паутину телефонных проводов, темнеющее небо и женщину, кидающую мячик псам.

Когда Эльв думала о Полло, своей первой собаке, ее сердце сжималось от боли. Если бы ей пришлось назвать самое важное качество человека или пса, она выбрала бы верность. Все остальное не имело значения. Вот к чему она пришла. Все остальное было неважно.

Эльв много думала о Мег. Она жалела, что не может поговорить с сестрой с позиции сегодняшнего дня. Жалела, что не может поменяться с ней местами, не может воскрешать мертвых, поворачивать время вспять. Однажды ночью ей приснилась Мег, совсем как живая, только немая. «Se nom brava gig», — произнесла Эльв на языке, который забыла наяву. Должно было сработать, но Мег ничего не ответила и исчезла. Эльв проснулась в поту. Она поняла, что изобрела арнелльский, потому что не могла говорить. Она обвиняла Мег в зависти, хотя сама завидовала ей. Эльв завидовала, что Мег не знает того, что знала она: что бывают грехи непроизносимые и непростительные.

Беременным женщинам свойственны капризы, и Эльв захотелось вернуться в Уэстфилд. Она все время думала об алых листьях; о снегопаде, будто в снежном шаре; о предрассветных кроликах; о ястребах на деревьях. В один прекрасный день Эльв села на автобус на Сорок второй улице, всего за несколько недель до срока родов. Ехать пришлось дольше, чем она предполагала. Эльв даже попросила водителя остановиться на обочине, где ее и стошнило. Было жарко и тесно, автобус трясло на ухабистой горной дороге. Эльв вышла в городке, который оставался таким же маленьким и вымершим, как во времена ее плена в Нью-Гэмпшире. Она подошла к стоянке такси и попросила единственного шофера отвезти ее в Уэстфилдскую школу. Тот ответил, что школа много лет закрыта. Все продали, включая лошадей, а здания забросили. Было судебное разбирательство, вмешался штат, недвижимость выставили на аукцион, но никто ее не купил.

Эльв сходила в мэрию, где клерк помог ей разузнать о паре, которая забрала ее любимца Джека. Коня держали в поле, а на зиму пускали в амбар. Хозяйка разрешила Эльв приехать и объяснила, как добраться до фермы. Идти было недалеко, всего полторы мили по дороге. Эльв добралась до поля и перенеслась обратно в тот день, когда трава была пронзительно-зеленой, когда Лорри подошел к ней и остальной мир отступил. Она встала у изгороди. Джек щипал траву, опустив свою большую голову.

— Привет, — поздоровалась Эльв.

Она забралась на нижнюю перекладину изгороди и прищелкнула языком. В воздухе висели комары и мошки. Пахло травой. Джек подошел, волоча ноги.

— Привет, дружище. Это я, Эльв.

Старый конь потерся о нее своей большой головой. Его шатало из стороны в сторону, но он чудесно смотрелся на фоне неба. Новая хозяйка Джека помахала рукой и подошла по дорожке. Она любила животных и не могла позволить, чтобы бедного коня отправили на бойню. Остальных лошадей продали в конные клубы по всему штату, но старый Джек никому не приглянулся.

— По-моему, он вас вспомнил, — сказала женщина.

Джек ел с рук Эльв. Она купила пакет овсяного печенья в универсальном магазине в городке. Клэр рассказывала, что лошади из конюшни в Норт-Пойнт-Харборе любили печенье больше всего на свете.

— Вряд ли, — возразила Эльв. — Он меня не помнит. Моя сестра была наездницей. Мне до нее далеко. Я просто любила лошадей. Он выглядит счастливым.

Женщина подбросила ее обратно в город. Эльв ждала в тени на остановке и вспоминала, как купалась с Лорри в пруду, как он занимался с ней любовью в машине и в воде, как ей не хотелось возвращаться в школу, какой юной и глупой она была, какой несчастной и счастливой одновременно. Подошел автобус, и она медленно встала. Ее лодыжки ужасно раздулись, она устала. Она больше не вернется в этот городок. Никогда не проедет по грязным дорогам в поисках того пруда. Не навестит Джека, не перелезет через забор, пытаясь осмотреть заброшенную школу или разыскать птичьи косточки, которые собрала на нитку однажды вечером, сидя с Клэр на кухне. Эльв устроилась на сиденье и уставилась на деревья в окно. Дорога из Нью-Йорка показалась бесконечной. А ведь ее мать однажды приехала сюда в слепящую метель, но Эльв не захотела с ней увидеться. Она смотрела в окно, слишком спесивая, чтобы окликнуть мать, слишком юная, чтобы знать, как мало времени у них осталось.

Четвертое июля Эльв провела в хозяйственных магазинах Форест-Хиллза в надежде купить кондиционер в рассрочку. Никто не верил на слово, к тому же все уже распродали. В конце концов пришлось купить дурацкий вентилятор, который с трудом гонял горячий воздух по квартире. Эльв клала на лоб холодные компрессы и пила апельсиновый сок со льдом, но все же заработала потницу. Пит привез кондиционер. Эльв сказала, что он и так уже много сделал и она не хочет его больше беспокоить, но он ответил: «Дети для того и нужны, чтобы беспокоить». Так что, когда настал ее срок, она позвонила ему. Эльв было неловко, но ей больше некому было звонить. Пит мерил шагами коридор больницы, как будто был отцом Эльв, а не посторонним. Узнав, что родилась девочка, он завопил: «Ура!», хлопнул по спине пару-тройку мужчин, ожидавших вместе с ним, и отправился звонить Наталии.

— Шесть фунтов, шесть унций, — сообщил он. — Совершенство во всех отношениях.

В Париже была середина ночи, и Наталия спала, но обрадовалась звонку. Она достала все фотографии, которые Эльв прислала ей за годы. Особенно ей нравились снимки беременной Эльв. На одном из них та задрала футболку, чтобы продемонстрировать огромный живот. На ее лице играла прелестная улыбка. «Надеюсь, он таким не останется, — написала она Аме. — Пообещай, что ребенок вылезет наружу».

Сначала Наталия не говорила Клэр о ребенке. Когда она упоминала Эльв, Клэр обрывала разговор или находила повод выйти из комнаты. Наталия не давила на нее, но теперь все изменилось. Она постучала в дверь спальни. Клэр открыла в одной футболке и трусах. Ее спутанные волосы сбились в колтуны, но она не спала. Она читала Кафку, мастера несчастья и самобичевания, гениального разоблачителя людей, неспособных разглядеть настоящую природу своих близких. Клэр давно подозревала, что смертные — загадочные создания, которые прячут свою истинную сущность, точно луковица, под множеством слоев полупрозрачной шелухи. Девушка любила перечитывать книги по многу раз, пока они не становились знакомыми и больше не сулили сюрпризов.

— Сядь, — попросила Наталия, когда Клэр пустила ее в спальню.

— Я только что встала, — возразила Клэр.

Она была бледной, раздраженной, невыспавшейся. Магазин ей наскучил. Она знала, что другие продавщицы жалеют ее. У Люси и Жанны были парни, обе вели светскую жизнь. Они приносили Клэр все больше ношеной одежды, как будто это могло изменить ее судьбу. Иногда девушка выбрасывала мешки с подарками в помойный бак во дворе, даже не заглянув в них.

Приход бабушки встревожил Клэр. Не иначе плохие новости. В конце концов, была середина ночи. Клэр уселась на краешек кровати и приготовилась слушать. Стоял июль, но она держала окна закрытыми, несмотря на жару и духоту. Ей было все равно.

Наталия объяснила, что не хотела расстраивать Клэр разговорами об Эльв, но всему есть свое время и место, и настала пора рассказать Клэр, что ее сестра родила ребенка.

— Она все еще с ним?

Клэр неожиданно вспомнила ночь, когда заболела, пришла в комнату сестры и застала любовников в постели. Девушка залилась краской.

Наталия покачала головой. Нет, того мужчины больше нет. Он умер.

— Бедный ребенок, — произнесла Клэр.

— Клэр!

— Что — Клэр? Что я должна была сказать? Что рада за нее? Что желаю ей огромного счастья?

— Говори что хочешь. — Лицо Наталии стало пепельным. Она никогда еще так не боялась за Клэр и никогда так не стыдилась ее. — Но Эльв умеет любить. А ты умеешь?

У маленькой дочки Эльв были черные волосы, как у трех сестер Стори. Но глаза у нее были темные, как у отца. С самого рождения она мгновенно затихала, едва услышав: «Давным-давно…» Нянечки в родильном отделении в один голос утверждали, что она самое прелестное дитя в Нью-Йорке, и молодая мать была с ними совершенно согласна. Эльв назвала дочь Меганн, в честь матери и сестры, но называла ее Мими, потому что Лорри любил это имя.

Наталия прилетела в Нью-Йорк через неделю после рождения малышки. Она забросила вещи в гостиницу на Манхэттене и взяла такси до Квинса. Наталия давно не была в Нью-Йорке, и у нее голова шла кругом. Она немного постояла перед домом в Форест-Хиллзе, собираясь с силами, прежде чем войти. Она боялась, что после стольких лет им будет неловко при встрече, но Эльв открыла дверь и заключила бабушку в объятия. Обе едва сдерживали слезы и разглядывали друг друга, смеялись и снова разглядывали. Эльв провела Наталию в квартиру, небольшую, скудно обставленную, но чистую. Женщины вошли в комнату, где спал ребенок.

— Какая красавица! — выдохнула Наталия.

— Это твоя Ама, — сообщила малышке Эльв. Она склонилась над колыбелью и погладила Мими по волосам. — Она пришла поздравить тебя с рождением.

Всю неделю Наталия была в распоряжении ребенка. Она все время проводила с Мими и потому покинула гостиницу и перебралась в квартиру на диван. Однажды вечером пришли Элиза и Мэри Фокс. Эльв сильно переживала, но все прошло лучше, чем она ожидала. Мэри работала в приемном отделении больницы Сент-Винсент. В детстве она была спокойной и благовоспитанной девочкой, но теперь уже не представляла жизни без суматохи и волнений, какие ждали ее на рабочем месте. Мэри пожала руку Эльв и воскликнула: «Давно не виделись!» За прошедшие годы она не растеряла ни ума, ни наивности. Мать Мэри, Элиза, обняла Эльв и сказала, что глазам своим не верит, как она похожа на мать.

— Такая же красавица. Это о многом говорит.

Эльв была польщена. Даже работая в огороде в старом черном жакете, перемазанная в грязи, Анни выглядела прекраснее любой кинозвезды.

Женщины поохали и поахали над малышкой, которая мирно спала в кроватке. Элиза заверила Эльв, что в этом отношении ей сильно повезло.

Настала пора уезжать. Время пролетело слишком быстро. Пит заехал к Эльв, чтобы подбросить Наталию в аэропорт.

— Я думаю, наша девочка справится, — заметил Пит.

Потом он спросил о Клэр, которая редко отвечала на его письма, Наталия печально ответила, что о ней нельзя сказать того же.

— Она старается как может, учитывая обстоятельства.

Пока Пит нес чемодан к машине, Наталия обняла внучку.

— Теперь ты приезжай к нам в гости, — попросила Наталия.

Она протянула Эльв конверт. Эльв удивилась.

— Два билета до Парижа.

— Конечно, — согласилась Эльв.

Она поблагодарила Аму, и обе заплакали, но Эльв знала, что вряд ли приедет. Каждый год она собиралась во Францию, и каждый год планы рушились. Они с Лорри часто говорили о Париже. Она хотела показать ему остров Сите, мороженицу «Бертийон», каштан во дворе. Хотела сидеть с ним у Нотр-Дама и угадывать, какие семьи счастливы. Хотела отвести Лорри на набережную, где когда-то нашла котенка, которого пытались утопить. После отъезда бабушки Эльв выглянула в окно и спрятала конверт в ящик комода, под свитера, которые ждали наступления зимы.

Мадам Коэн заметила, что с Клэр что-то случилось после смерти Шайло. Девушка стала настороженной, как бродячие псы, которые собирались в Булонском лесу по ночам. Поговаривали, что это волки-оборотни, хотя, конечно, это было не так. Неухоженные, брошенные на улицах и пустых парковках псы сбивались в стаи в глубине парка. Их можно было встретить только по ночам, если хватало ума бродить по темным аллеям. Из тени лип сверкали желтые глаза.

Прошел еще один год, за ним другой. Клэр стала выпивать в кафе по дороге с работы. Раз или два она так набралась, что не сумела найти ключ и уснула во дворе под каштаном.

Мадам Коэн не сдавалась. У нее были планы насчет Клэр, пусть даже у самой Клэр их не было. Мадам по-прежнему развешивала под потолком липкие ленты. За прошедшие годы она поймала больше сорока демонов. Она не теряла бдительности, зло могло выжидать где-то рядом. Мадам несколько раз посылала внука к Розенам. Он заменил лампочки, открыл закрытые на зиму окна, отнес кресло Мартина старьевщику. Но всякий раз Клэр пряталась у себя в комнате за запертой дверью.

— У меня есть для тебя другая работа, — сообщила как-то раз мадам Коэн.

Это было частью ее плана. Жанна и Люси одевались, собираясь домой, но мадам Коэн удержала Клэр и попросила подождать. Она нацарапала на листочке бумаги адрес.

— Завтра в девять.

Покойный муж мадам Коэн был ювелиром. Двадцать лет назад его сменил его брат Самуил, известный как «deuxième месье Коэн». Он создавал изумительные украшения, ожерелья и кольца, похожие на леденцы, облака или дольки мандарина. Самуил все время проводил в квартире на верхнем этаже своего дома. У старика отнялись ноги. Ему было восемьдесят восемь лет. Хотя он еще передвигался по квартире, опираясь на две трости, крутую винтовую лестницу ему было не одолеть.

Месье Коэн жил на окраине Маре. На его улице на каждой двери было по три замка. Самуил соорудил замысловатую сигнализацию из веревок и блоков, кастрюль и сковородок. Любой грабитель получил бы по голове и вырубился. Когда Клэр постучала в дверь, квартира загромыхала. Месье Коэн был весьма подозрительным стариком. Впрочем, у него хватало оснований для паранойи — полные комнаты драгоценных камней.

Помощница была ему не нужна, но мадам Коэн убедила его в обратном. Клэр будет делать покупки, готовить ужин перед уходом, подметать пол. В первый день новой работы Клэр пришлось показать удостоверение личности, прежде чем старик впустил ее в дом. После этого она всегда стучала три раза и слышала, как щелкают замки и убираются кастрюли со сковородками. Наконец дверь открывалась. Квартира была тесно заставлена очень старой и красивой мебелью: диванами, обитыми бархатом, позолоченными столиками. Большие темные комнаты пахли раскаленным металлом. Deuxième месье Коэн держал птиц, которые без умолку щебетали. На всем лежал слой перьев, золотистого канареечного пушка. У каждой канарейки было имя. Каждая откликалась на свой особый личный свист. Как-то раз дождливым утром на подоконник приземлилась ворона с перебитым крылом, и месье Коэн пригласил ее в дом и накормил хлебом и молоком. Ворона поселилась на кухонном шкафу, залечила крыло и летала через окно туда и обратно.

— Здравствуй, здравствуй.

Месье Коэн втащил Клэр в квартиру. Девушка ему нравилась, хотя он был нелюдим. Он никогда ни с кем не был близок. Все время отнимала работа. В его работе все было тайной, эта тайна распространилась и на повседневную жизнь. Самуил не говорил о своих методах. Он работал по старинке, предпочитал маленький древний паяльник, который перегревался и плевался дымом. У месье Коэна были свои секреты, как и у большинства ювелиров.

Клэр ходила по магазинам, но готовила ужасно и прибираться тоже не особенно умела. Подметая пол, она только поднимала пыль. Вскоре месье Коэн позволил девушке сидеть у своего рабочего стола, как и предполагала мадам Коэн. Таким образом Клэр училась его методам. В сложных случаях она помогала ювелиру, подавала золотые звенья, цитрины, бриллианты, застежки. Работая с паяльником, она надевала пару старых очков, замотанных липкой лентой. Сквозь выпуклые линзы золото казалось зеленым. Однажды Клэр увидела очертания льва в свете газовой горелки, в другой раз — бабочку.

Наконец-то Клэр нашла себе дело по душе. Она приходила на работу пораньше, по дороге покупая хлеб и сыр на ланч. Однажды deuxième месье Коэн привел ее в замешательство, позволив создать собственное украшение. Умер птенец канарейки, и старик был слишком расстроен, чтобы работать.

— Удиви меня, — попросил он. — Покажи мне то, ради чего стоит жить.

Непростая задача, особенно для новичка. Клэр много часов провела над брошью из белого золота в виде птичьего черепа. Украшение получилось немного грубым по краям, и все же девушка собой гордилась. Брошь походила на косточки малиновки, которые носила Эльв. Но те косточки давно превратились в прах, а золото вечно. Его не погубить ни алым листьям, ни дождю.

Клэр робко протянула украшение deuxième месье Коэну, лежавшему ничком на кресле. При виде броши старик, явно довольный, хлопнул Клэр по плечу.

— Диагноз подтвердился, — торжественно сообщил он, как будто обнаружил у нее корь или свинку.

На самом деле он имел в виду талант.

По дороге домой Клэр увидела птиц в сером вечернем небе. Заметила набухшие почки на деревьях. Девушка ощущала себя живой. Она заглянула в антикварный магазин и порылась в россыпи раковин и бусин. Месье Абетан достал из ящика старый амулет — пятиконечную звезду на тонкой серебряной пластинке. Он протянул амулет Клэр.

— Возьми.

— Вообще-то я ничего не ищу, — возразила Клэр.

— Зато амулет ищет. Прекрасно ищет в чужих душах.

Клэр засмеялась и взяла чеканку из вежливости. Амулет лежал у нее в кармане, когда она в следующий раз пошла на работу. В середине дня она вспомнила о нем и показала месье Коэну. Он изучил амулет и вернул.

— Моя жизнь подошла к концу, но что я нажил? — спросил он, будто только что прозрел. — Ничего.

Его выцветшие голубые глаза блестели, по щекам бежали слезы.

Он вглядывался в обстановку комнаты. Стемнело, птицы молчали, только одна или две чирикнули, когда погас последний вечерний луч. Ни жены, ни детей, ни даже фотографий. Что ценного он нажил за долгую жизнь? Клэр упала духом и убрала амулет. А потом она вспомнила, почему начала замечать окружающий мир по дороге домой, почему ощутила себя живой. Она принесла старику паяльник, золото, пакетик опалов. У месье Коэна, несомненно, было нечто ценное, чего он не ожидал и не желал, но все же получил. Ученица. Как его ученица она получила еще больше. Она снова видела листья на деревьях, мостовую под ногами, небо над головой. Иногда она внимательно смотрела в окна бабушкиной квартиры — там горел оранжевый свет.

После дневного сна Наталия часто вынимала из стола коробку с фотографиями, присланными Эльв. Наталия любила их разглядывать, хотя они напоминали, как быстро летят годы и как мало времени она проводит с правнучкой. В три года Мими была совсем взрослой. Наталия часто говорила с ней по телефону.

— Ты лучшая прабабушка на свете, — безапелляционно заявила как-то Мими.

— Возможно.

— Наверное, ты красивая, — предположила девочка. — Как добрая ведьма.

— Это точно, — засмеялась Наталия.

Наталия платила за няню для Мими и за уроки балета. Эльв продолжала работать в собачьем приюте. Ее повысили до помощника руководителя, но она дала понять, что не станет вкалывать сверхурочно. К трем часам она всегда заканчивала работу и ждала Мими на углу. Эльв не любила заходить за дочерью в садик, увиливала как могла. Она по-прежнему не доверяла начальству и боялась влипнуть в неприятности. Она так нервничала перед первым родительским собранием, что Пит Смит решил составить ей компанию.

— Привет, малышка! — весело крикнула она, когда дошколята гурьбой высыпали на улицу.

Никто не догадался бы, что сердце Эльв разбито, когда дочь подбежала к ней с коробкой для завтрака в руке и розовым рюкзаком на плече. Эльв засмеялась, обнаружив, что дочь обожает розовый цвет. Мими всегда решала дополнительные задачи. В ее еженедельном табеле стояло больше всего звезд. «Я лучше всех», — говорила она, не важничая. Эльв усмехалась. Она тоже так считала. Забавно, но дочь напоминала Мег своим серьезным личиком и прилежанием. Мими обязательно ставила обувь в ровную линию: ботинки, пуанты, кеды. Но она напоминала и Клэр, когда брала Эльв за руку на кладбище в Астории. «Расскажи мне сказку», — неизменно просила она, и Эльв садилась рядом с ней на скамейку, окруженную хостами. На деревьях щебетали скворцы. Эльв хотелось сказать, что она отдала бы все на свете, чтобы все изменить и вернуть любимых к жизни.

— Давным-давно в самом сердце Нью-Йорка жил мальчик, который нашел тайный мир, — начинала она. — В том мире жили добрые и злые люди, которые ценили верность превыше всего.

— Это был папочка, — добавляла Мими.

Она знала сказку наизусть и черпала утешение в том, что сюжет никогда не менялся.

Эльв продолжала говорить, только если дочка спрашивала: «Что дальше?» Тогда она рассказывала о великане; о мальчике, у которого было золотое кольцо странствий; о сестрах, которые слышали, как растут помидоры; о прабабушке, которая пришивала звезды на платья маленьким девочкам, чтобы они светились в темноте и никогда не потерялись.

Иногда они садились на поезд до Норт-Пойнт-Харбора. Пит забирал их на вокзале. Он купил тот дом, в котором раньше снимал квартиру. Дом стоял в самом центре города, в любое место легко можно было дойти пешком. Мими нравилось кафе, где подавали домашнее мороженое. Она повсюду таскала с собой куклу, мисс Фетерстоун.

— Мисс Фетерстоун — танцовщица, — сообщила Питу Эльв.

— Балерина, — поправила Мими.

— Понятно.

Все трое заказали мороженое. Мими всегда выбирала ванильное.

— Совсем как Клэр, — заметил Пит.

— Мамина сестра? — уточнила Мими.

— Она самая.

— Доедай, — велела Эльв дочери, которая начала рисовать карандашами на салфетке.

Мими нарисовала шарик мороженого в серебряной вазочке. Мороженое было усыпано звездами.

— Вот! — Она протянула рисунок Питу. — Это для Клэр.

Пит посмотрел на Эльв, которая согласно кивнула.

— Она живет далеко, но я пошлю рисунок по почте, — пообещал Пит.

— Она живет на другой стороне океана, — добавила Эльв, — где все говорят на чужом языке, а у солнца каждый день новый цвет.

Эльв иногда ездила в Норт-Пойнт-Харбор одна, пока Мими была в садике. По воскресеньям она навещала Лорри вместе с дочерью. Но она не хотела, чтобы Мими считала, будто они живут среди мертвых и вся жизнь — лишь цепочка утрат. На второе кладбище она ходила вместе с Питом, который весьма красиво разложил камни из Парижа. Он регулярно подстригал траву и ухаживал за соседней сиренью. Эльв заметила на могиле несколько длинных зеленых ростков.

— Помидоры!

— Я сажаю их каждый год, — признался Пит. — Выбираю сорта, которые понравились бы твоей маме. В этом году я посадил украинский «Черный Крым».

Эльв опустила голову, чтобы Пит не видел ее слез. Пит протянул платок, и она высморкалась. Прежде чем Эльв села на поезд обратно в Квинс, они сходили в новую закусочную, которая только что открылась, и заказали сэндвичи с сыром и помидорами в память об Анни. Не обошлось и без крепкого кофе.

— Помнишь «Чероки шоколад»? — спросила Эльв. — Мои любимые. Как-то раз я притворилась, что у меня аллергия, всем назло, а сама тайком таскала их и лопала.

— Вот уж не думал, что коричневые помидоры можно есть, — хихикнул Пит. — А «Золотой юбилей» помнишь? Просто огромные. А вкус! Разве такие купишь в магазинах?

Он хотел сказать что-то еще, но вместо этого заговорил о проекте библиотеки. Анни основала фонд, чтобы Пит устроил читальный зал в новой начальной школе на Хайленд-роуд.

— Ты что-то недоговорил? — спросила Эльв. — Мы с Мими тебе надоели?

— Нет-нет, — заверил Пит. — Я просто вспомнил прошлое.

Как-то раз, когда Мими играла во дворе, Пит предложил Эльв выпить кофе на кухне. Они могли присматривать за девочкой через окно.

— Я нашел его, — сообщил Пит Смит.

Он любовался Мими. Как счастлива была бы Анни! Малышка танцевала, сбросив туфли, собирала листья и подбрасывала в воздух. По ее спине змеилась аккуратная черная коса.

— Кого?

Эльв много работала. Она уставала, но по-прежнему была прекрасна. Впрочем, какая разница? Ее намного больше беспокоило, что Мими ненавидит овощи. Брокколи она даже не стала пробовать. Она ела только помидоры, потому что Эльв поклялась, что это на самом деле фрукты.

— Учителя. Мужчину в машине. Он больше никому не причинит вреда.

Эльв направилась к раковине. Мими устроила беспорядок, купая мисс Фетерстоун. Эльв взяла бумажное полотенце и промокнула разлитую воду, пытаясь справиться с дрожью в руках.

— Я избавился от него, — добавил Пит.

Эльв засмеялась, повернулась к Питу и увидела его лицо.

— Лорри этого хотел. Он признался в тот день, приехав с письмом. Я сделал это за него.

Глаза Эльв горели. Она никогда не плакала, если дочь могла заметить, но Мими играла во дворе. Девочка нашла лейку и делала вид, что поливает огород.

— Я не был уверен, что нашел кого нужно. Я навел справки в городе и школе. Порылся в Интернете. Я решил, что это человек, который преподавал в начальной школе много лет назад. Он уволился внезапно, его мало кто запомнил, кроме учительницы второго класса, Эллен Хейуорд. Он ей не нравился. Она сообщила, что его уволили за недостойное поведение — родители и дети пожаловались. Скандал замяли. Официальной жалобы никто не подал. Миссис Хейуорд пояснила, что большинство детей в курсе, что родители расстроятся, если узнают о приставаниях. Они хотели защитить их.

Эльв села за стол. Она не помнила лицо Гримина, только его голос и что он с ней сделал.

— Я поехал к нему — он жил под Хантингтоном. Он не работал много лет, неважно себя чувствовал. Дышал через кислородный баллон из-за эмфиземы легких. Я соврал ему, что собираю материал для книги и его сестра посоветовала обратиться к нему. У него действительно была сестра в Нью-Джерси, но она не захотела со мной говорить. Сказала, что брат для нее все равно что умер.

Возможно, он страдал от одиночества, или визит писателя распалил его интерес. Он пригласил Пита и угостил кофе, который Пит не стал пить. Прошлой зимой было холодно. Пит был в пальто и перчатках, он принес с собой портфель с кипой бумаги, похожей на рукопись. На дне портфеля лежал целлофановый пакетик с двумя унциями героина. Достаточно, чтобы избавиться от Гримина. Пит ничего не трогал в доме — пусть полиция поскорей закроет дело.

Он соврал, что собирает истории для книги «Лучшие советы от лучших учителей». Пит расспрашивал только лучших из лучших. Мужчина был польщен. Его совет был простым, но важным. Не обманывайтесь, что знаете кого-то назубок. У всех есть свои секреты.

«Например?» — спросил Пит.

Ему повезло. Парень хотел произвести впечатление.

«Какой самый страшный секрет вы узнали?»

«У меня есть превосходный секрет», — сообщил бывший учитель. Одиночество и лесть развязали ему язык.

«Не сомневаюсь», — ответил Пит.

Дом был маленьким и холодным. Батареи — едва теплыми. Ни животных, ни семьи. На каминной полке тикали часы. Пит оставил машину в паре кварталов. Вечерело.

Мужчина медленно рассказывал свою историю, делая эффектные паузы. Он соврал, что слышал ее от знакомого своего знакомого. Девочка стояла на углу и выглядела потерянной. Парень остановился рядом и предложил прокатиться. Он хотел эту крошку. Никто не мог бы на него подумать — он вел тайную жизнь, как и обещалось. Парень давно наблюдал за девочкой, и вот она в его власти, но другая девочка оттолкнула ее и сама села в машину. «Ну и что ты будешь делать?» — спросила она. Сами видите, она была плохой девочкой. Так говорил знакомый его знакомого. У нее были зеленые глаза, а это знак дьявола, и потому он отвез ее к себе домой и держал целый день взаперти. Ему пришлось наказать ее и преподать урок. Это была самая страшная история о тайной жизни, которую он слышал. Он засмеялся. Он не знал даже, верить ей или нет.

Пит сказал, что слышал похожую историю. Мир тесен, и истории повторяют вновь и вновь. Кажется, дело было на Найтингейл-стрит.

Лейн, поправил мужчина. На Найтингейл-лейн.

— Я узнал от Лорри, что ты называла его Гримин, — добавил Пит. — Приехав к нему, я понял почему. Буквы на его номерном знаке остались прежними.

Пит заметил это, когда взломал замок и спрятал героин в багажнике. Он отъехал немного и позвонил старому приятелю из полицейского управления округа Саффолк. Героина в багажнике хватало на пожизненное заключение. За хорошее поведение Гримина могли выпустить досрочно, но он умрет раньше.

Мими бросила лейку. Она смахнула пыль с мисс Фетерстоун, у которой были листья в волосах и брызги грязи на платье. Мисс Фетерстоун весьма заботилась о своей внешности. Пит отпил кофе. Он избавился от Гримина, потому что пообещал Анни всегда заботиться об Эльв. По дороге на вокзал Эльв попросила Пита завернуть на Найтингейл-лейн.

Они сидели в «вольво». Мотор работал вхолостую.

— Здесь ты жила? — шепотом спросила Мими, увидев дом. Прекрасный трехэтажный дом, белый с черными ставнями и красивым широким крыльцом. Две трубы. Шток-розы у двери. — Настоящий замок.

Во дворе рос боярышник, зеленел огород. Теперь здесь жила другая семья. В окнах горел свет, и можно было заглянуть в комнаты. Книжные полки, диваны, картины на стенах. Кошка на кухне.

— В какой комнате ты жила? — спросила Мими.

Эльв указала на чердачные окна.

— Настоящая башня, — восхитилась Мими.

— У нас был самый лучший огород. В нем росли разноцветные помидоры.

— Помидоры красные, — возразила Мими.

— А у нас были розовые, желтые, коричневые, фиолетовые и зеленые.

— Чистая правда, — подтвердил Пит. — Как конфеты.

— Сомневаюсь, — фыркнула Мими.

Пит и Эльв весело переглянулись над головой Мими. Малышка говорит совсем как Клэр. Так же безапелляционно.

Эльв и Мими вышли из машины и встали на краю дороги. Сумерки катились по лужайке бархатными волнами.

Эльв так часто говорила дочери то же, что Анни говорила ей! Мими ловила каждое слово, ее маленькое серьезное личико запрокидывалось в темноте, и сердце Эльв сжималось от любви. Жил-был мальчик, у которого был самый верный пес на свете; жили-были три сестры, которые танцевали в саду; жила-была мать, которая пошла бы на все ради своего ребенка.

Возможно, существует безусловная любовь. Возможно, она обволакивает тело и подпирает его изнутри, как кожа и кости. Эльв никогда не забудет сестер, которые сидели с ней в огороде; бабушку, которая сшила ей платье цвета неба; мужчину, который заметил ее в траве и любил сверх всякой меры; мать, которая поставила на огороде палатку, чтобы рассказывать ей сказки, когда она была совсем крошкой. Ни хорошей, ни плохой, ни эгоистичной, ни сильной — просто маленькой девочкой, которой был нужен знакомый голос, когда опускалась темнота, и порхали мотыльки, и неуклонно надвигалась ночь.