ГЛАВА 13

— Дело в том, что дочка Элис Ларкин упала с лошади и сломала ногу, — сказала Каролина Сатклифф.

Они с Клер сидели в прекрасно обставленной квартирке Каролины, которая смотрела на Клер такими глазами, будто сообщала ей нечто в высшей степени конфиденциальное и Клер должна жадно ловить каждое ее слово.

— И бедняжке Элис пришлось взять отпуск. Ее обязанности надо поделить между другими преподавателями, и, пока она не выйдет на работу, я буду исполнять на историческом факультете обязанности руководителя научно-исследовательских работ.

Каролина не сказала об этом вслух, но ясно дала понять: теперь она для Клер — начальница. Нельзя сказать, что новость привела Клер в восторг. С того самого злополучного обеда по случаю приема новых преподавателей, когда они познакомились, она и так старалась пересекаться с Каролиной как можно реже, а уж теперь и говорить нечего, в новом качестве эта дама ей совсем не нравилась. Трудно поладить с человеком, который явно тебя недолюбливает, но будь даже Каролина более покладистой, Клер вряд ли бы с ней сблизилась. Она держит себя так, будто всегда находится в гуще каких-то важных событий или выполняет некую тайную миссию. На губах ее постоянно играет самодовольная улыбка, словно она только что совершила выдающийся подвиг или сказала нечто потрясающе остроумное. Положа руку на сердце, Клер не могла представить себе, что Каролина способна па подвиг, а тем более говорить остроумные вещи.

— Если того потребует лечение дочери, она может продлить свой отпуск, разумеется, — прибавила Каролина.

— Разумеется, — эхом отозвалась Клер.

Утром, как и всегда, она сделала двухмильную пробежку, но чувствовала себя не ахти. В последние три дня Кембридж накрыл густой и влажный туман, превративший улицы и здания, деревья и реку в призрачные, навевающие тоску серые тени. В воздухе висела мелкая изморось; зонтика, конечно, не требовалось, но на беговых дорожках стадиона влажность была такой плотной, что в десяти футах ничего не было видно. С плакучих ив, растущих по берегам реки, падали холодные капли.

— Повторите, пожалуйста, еще раз, в чем, собственно, заключаются обязанности руководителя научно-исследовательских работ?

— В том, чтобы контролировать работу преподавателей, — ответила Каролина, — Распределять между ними нагрузку. Это касается и преподавателей, работающих на временной ставке.

Она говорила так, будто недовольна свалившейся ей на плечи обузой, хотя по лицу видно было, что она просто счастлива получить в свои руки власть, а уж возможность отдавать приказы этой американке доставляет ей особое удовольствие. Зазвонил телефон, и Каролина выскочила в другую комнату, где стоял аппарат.

— Габи! — услышала Клер ее громкий веселый голос.

И затем полился поток итальянских обиходных фраз, также очень громко, что-то вроде: «Как хорошо, что ты позвонила» и «Я только вчера тебя вспоминала». Даже разговаривая на чужом языке, заметила Клер, Каролина корчит из себя важную, шикарную даму.

Эта Габи наверняка та самая итальянка Габриэлла Гризери, подруга Каролины, графиня, а также любовница Эндрю, по крайней мере, была ею четыре месяца назад. Именно эта женщина ложно обвинила Клер в том, что та украла из Национальной библиотеки Св. Марка в Венеции старинный словарь. У Клер хватало причин не любить эту Габи, да и сама итальянка не скрывала, что чувство это взаимное. Клер навострила ушки: а вдруг услышит кое-что для себя интересное.

Но тут в комнату с аппаратом и трубкой в руках выскочила Каролина.

— Вы знаете итальянский?

— Да.

— А еще какой?

— Испанский, — честно ответила Клер.

Каролина снова исчезла, и из другой комнаты теперь донеслись звуки французской речи. Худо-бедно Клер понимала и этот язык, но только прислушалась, как скрипучий голос Каролины снизился почти до шепота. Много разобрать Клер так и не удалось. Дважды уловила имя «Энди» и один раз что-то про Би-би-си. А между этим какое-то неразборчивое, восторженное бормотание.

Скоро Каролина вернулась, сияя еще более самодовольной улыбкой.

— Габи сообщила потрясающую новость! Вы же помните Габриэллу Гризери?

— Да, — просто ответила Клер, не желая напоминать, что Каролине это и так прекрасно известно.

— Наконец-то она получила чудесную, просто чудесную работу! — Каролина чуть не захлебывалась от восторга, — На Би-би-си у нее теперь будет своя получасовая программа, интервью со знаменитостями, с политиками, в общем, сами понимаете! Вот обрадуется Энди, когда узнает об этом!

«И попробуйте сказать, что это не так!» — всем своим видом говорила она. Подтекст тут был очевиден: «Да как вы смеете разрушать счастье этой чудесной пары?»

Но Клер так и не соблаговолила согласиться, что Энди «обрадуется, когда узнает об этом». Не дождавшись ответа, Каролина вернулась к делам.

— Так на чем мы остановились? Ах да, Элис Ларкин и ее нагрузка. Значит так, у нее было четырнадцать студентов. Троих я хочу прикрепить к Радху Пателу, троих к Тоби Кэмпбеллу, а остальных отдаю вам.

— Восемь студентов?

— У вас же сейчас сколько? Всего двенадцать! У других бывает и больше.

Бывает, конечно, но не теперь, прочитала Клер в ее торжествующих глазах. Благодаря Каролине Сатклифф больше всех на факультете студентов будет теперь у Клер. Двенадцать плюс восемь получается двадцать. То есть преподавательской работы выше крыши, а для науки, для диссертации времени не останется. Едва хватает даже с теперешней нагрузкой. Кстати, она поискала статью, о которой ей говорил Дерек Гудмен, но нигде не нашла. Два раза ходила в библиотеку Рена, чтобы еще поработать с дневником. Скопировала почти весь, осталось десять страниц. Вообще-то Клер не любила тратить свободное время на пустяки. Но что делать теперь, когда у нее будет двадцать часов дополнительной нагрузки, двадцать студенческих работ, которые надо прочитывать и обсуждать каждую неделю?

— Что-нибудь не так? — участливо спросила Каролина, но глаза ее говорили о том, что если у Клер что-то и не так, то лично ей на это глубоко наплевать.

— У меня ведь не будет времени заниматься наукой.

— А зачем вам заниматься наукой? Вы ведь у нас преподаватель, к тому же временный.

— Я не только преподаватель, я еще и ученый-историк. В данное время я пишу статью о способах шифровки текстов в семнадцатом веке. Как я смогу ее закончить, имея нагрузку в двадцать студентов?

— Честное слово, не знаю… но мне кажется, для вас это не имеет значения.

Итак, вызов брошен, поняла Клер. Ради Габриэллы Каролина Сатклифф готова на все, даже на то, чтобы помешать Клер не только успешно работать над диссертацией, но и качественно преподавать.

— Тем более, мне известно, — продолжила Каролина, — что кое-кто из наших коллег уже пишет диссертацию на эту тему, так что для вас же лучше ее не трогать.

— Что вы сказали? Кто-то пишет про шифровальное дело в семнадцатом веке?

— Да.

— Кто же это?

— Дерек Гудмен.

Клер решительно шагала по дорожкам Бэкса, направляясь в Сиджвик-сайт, где, по словам Каролины, читал лекции Дерек. Шла она быстро, в голове вертелись тревожные мысли. Возможно ли, что Дерек Гудмен пригласил ее в бар только затем, чтобы получить возможность сунуть нос в ее работу? Это казалось ей совершенной нелепостью, но он ведь сам говорил ей, что ученые — люди безжалостные и жестокие.

Прошла неделя с того несчастного поцелуя, и она старательно избегала встреч с обоими, как с Эндрю Кентом, так и с Дереком, и теперь не горела особенным желанием встречаться с одним из них. Она догадывалась, что и они тоже стараются избегать с нею встреч. На веб-сайте Тринити-колледжа она отыскала статью, озаглавленную «Сексуальные отношения между преподавателями», где разъяснялись все возможные последствия такой связи, причем ни одно из последствий не сулило ничего доброго. Возможно, Эндрю напомнил Дереку о грозящем ему «дисциплинарном взыскании», и тот перестал преследовать ее.

Вдруг в волнах тумана позади Куинс-колледжа она увидела его фигуру.

— Как вы могли? — сразу спросила Клер, догнав его.

— Мог что? — с видом невинного младенца усмехнулся Дерек.

— Вы прекрасно знаете, что именно.

Всю дорогу от Невилс-корт Клер еще и сама не знала, что ему скажет, но теперь, оказавшись с Дереком Гудменом лицом к лицу, она уже не сдерживалась: гнев развязал ей язык.

— Вы украли мою идею!

— Что за вздор! — грубо расхохотался он.

— Каролин Сатклифф только что сообщила мне, что вы пишете работу про шифровальное дело в семнадцатом веке.

— А вы-то тут при чем?

— Это ведь я рассказала вам, что пишу на эту тему. Вы украли идею моей диссертации!

— Да бросьте вы. Вы что, серьезно думаете, что я сам не способен рождать идеи и мне нужна в этом ваша помощь?

— Я показывала вам свои выписки из обнаруженного мною дневника. Или вы хотите сказать, что собирались писать об этом прежде, чем я вам все рассказала?

— Конечно, а что?

— Если это так, почему же вы сразу мне об этом не сообщили, когда мы сидели в пабе?

— Еще не хватало, чтобы я трепался о своих находках с кем попало.

— Но с чего это вдруг вам захотелось писать о том же самом, о чем уже писал какой-то, — Клер запнулась, пытаясь вспомнить слово, — придурок из колледжа Святого Иоанна?

— Ах вот вы о чем… — Он пожал плечами, — Должно быть, я что-то перепутал.

— Перепутали? — недоверчиво спросила Клер. Обман был столь очевиден, столь откровенен и нагл, что она на мгновение потеряла дар речи.

— Так вот оно что! Вы все это нарочно подстроили! Это было с самого начала сплошное вранье и притворство, начиная с приглашения в паб и кончая сообщением, что на эту тему уже кто-то писал!

— У вас разыгралось воображение, доктор Донован. Уверяю вас, у меня есть дела интересней, чем водить по ресторанам младших коллег и выуживать из них идеи. Впрочем, что такое идея… пустяк, ведь главное — исполнение, вот что самое трудное. Но простите, между вашей научной работой и моей я не вижу ничего общего.

— Вы хотите сказать, что действительно собираетесь писать на эту тему?

— И писать, и публиковать, а что? Я лучше знаю источники и, смею сказать, способен печь статьи, как блины, на любую тему. Я знаком с редакторами всех научных журналов. Один звонок, и мне оставят место для статьи о чем угодно, тему я выбираю сам. А если будет опубликована моя статья, печатать вашу никому будет не интересно.

Это уже был удар ниже пояса. Конечно, она и раньше слышала про честолюбцев, шагающих к цели по головам других, но такого она и представить себе не могла. Его преимущество было в том, что он нанес ей удар еще до того, как прозвучал гонг, то есть коварно и неожиданно, лишив ее возможности защищаться. Дерек Гудмен не только жестоко обманул ее, но, по-видимому, не чувствовал никаких угрызений совести.

— Вы этого не сделаете, — сказала наконец Клер. — Я подам на вас жалобу вице-магистру.

— Подавайте что угодно и кому угодно. Кто вы такая? Вы хоть представляете, кто вы, а кто я? Кому он поверит, как вы думаете? Преподавателю, который проработал в колледже четырнадцать лет, или неизвестно откуда взявшейся девчонке без году неделя, да еще на временной ставке?

Дерек снова улыбнулся, но улыбка его теперь, увы, не показалась Клер обаятельной.

Дверь в квартиру Эндрю Кента на Грейт-корт была на самом верху, к ней вела лестница под литерой «Е». Клер подняла руку, чтобы постучать, но потом опустила. К вице-магистру с официальной жалобой на Дерека Гудмена она решила пока не ходить. Вот если бы Эндрю Кент смог с Дереком потолковать лично и попросить его не писать на тему, которую он украл у Клер, тогда это все можно было бы тихо спустить на тормозах, без шума и без последствий. Нет, о Дереке она не беспокоилась, что с таким станется, но она понимала, что для нового преподавателя, да еще работающего на временной ставке, выдвигать обвинения против коллеги, неважно, насколько они оправданны, не сулит ничего хорошего. Расклад явно не в ее пользу.

Но что на это скажет Эндрю Кент? Она опять подняла и снова бессильно опустила руку. Ну почему он явился именно в тот момент, когда она целовалась с Дереком Гудменом (полная катастрофа, иначе не назовешь)? Как после этого рассчитывать на то, что он ей поверит? Конечно, знали они друг друга еще не вполне хорошо, но ведь достаточно, он мог бы ей поверить, а что теперь? Что он должен о ней думать?

Клер трепетала при мысли, что Эндрю совсем в ней разочаровался. Неужели он теперь жалеет, что пригласил ее на работу? Но ведь он сам ничего не сделал, чтобы после того ужасного случая связаться с ней, поговорить, дать ей возможность объясниться. Но что бы она сказала ему? «Я просто стояла, а он бросился на меня, как зверь, со своим поцелуем» — так, что ли? Но ведь это, в общем-то, не совсем правда. «Мне было так грустно, так одиноко, и я позволила ему поцеловать меня» — может быть, так? Ближе к истине, но все же еще не полная правда. «Сначала мне показалось, что Дерек Гудмен — человек интересный, к тому же он очень красив, и только потом я поняла, какая это хитрая и коварная змея» — может быть, так? Весьма близко к истине, но как доказать, что поцелуй его имел совсем иной, практический, так сказать, мотив?

Может, лучше вообще никому ничего не рассказывать? Вот сейчас она повернется и уйдет и сделает вид, что ничего такого не было. Станет тянуть нагрузку в двадцать студентов в неделю, найдет другую тему диссертации — если, конечно, останется время на библиотеку. Все это так, но ведь это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Даже если бы такое случилось не с ней, все равно поведение Дерека отвратительно. Завлечь, ловко использовать ситуацию, украсть у молодого коллеги идею — это недопустимо со стороны старшего и более опытного ученого. Он же сам говорил, что уже четырнадцать лет преподает в Кембридже. А что, если она не первая, кого он использует подобным образом?

Похоже, перед ней настоящий ящик Пандоры, который сулит ей множество бед, так стоит ли открывать его? Интересно, что предпримет Дерек Гудмен, когда узнает, чтo она рассказала про его дурной поступок кому-то еще? Не-ет, решила Клер, надо пока подождать, надо все это еще раз как следует обдумать.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге явился Эндрю Кент — в коричневой твидовой куртке, почти такого же цвета широких брюках, желтовато-коричневой рубашке на пуговицах и зеленом галстуке. Неплохой ансамбль для человека, который частенько одевается так, словно он дальтоник. Эндрю вертел в руке очки в экстравагантной старомодной оправе, которая вполне пристала бы какому-нибудь интеллектуалу двадцатых годов; волосы на голове в полном беспорядке, будто, перед тем как открыть дверь, он нарочно взъерошил их всей пятерней. Ни дать ни взять рассеянный профессор, обаятельный и очень милый в своей рассеянности, о чем он сам, разумеется, не догадывается. Но в данный момент она меньше всего хотела бы видеть Эндрю Кента в столь привлекательном виде. Ей тут и без того неловко.

— Ну так что, будете в конце концов стучать или простоите у двери до самого вечера? — спросил он, и в тоне его особого гостеприимства она не почувствовала.

Она сразу вспомнила, что Эндрю Кент человек не только рассеянный. Язычок у него ого-го какой острый.

— Еще не решила, — ответила Клер не менее холодно и язвительно.

— Заходите уж, раз пришли, а решать будете потом, — сказал Эндрю и сделал шаг назад, открывая проход.

Здесь у него было две комнаты: гостиная и кабинет. За пределами колледжа у Эндрю была еще и жилая квартира, он жил в ней с маленьким сыном. Окна гостиной выходили на Большой двор и часовню напротив. Хорошо просматривалась и дорожка, ведущая к лестнице под литерой «Е». Так что Эндрю видел, как она подходила к его дому. «Ну и прекрасно», — подумала Клер, чувствуя себя полной дурой. Он, оказывается, все время знал, что она стоит у него под дверью.

В гостиной стояло два больших, обтянутых кожей стула с резными спинками и несколько книжных шкафов вдоль стен, битком набитых книгами. На приставном столике красного дерева у стенки расположилось несколько фотографий в рамках. На фотографиях его сын Стюарт, от младенческого возраста и до настоящего времени — сейчас ему лет, наверное, десять, прикинула Клер. Рыжеволосый, симпатичный мальчик и, скорей всего, похож на свою покойную мать.

— Что-то случилось? — спросил Эндрю, закрыв за собой дверь.

— Почему вы так подумали?

— Во-первых, прежде вы никогда меня не навещали, а во-вторых, лицо у вас что-то уж больно безрадостное.

Черт возьми, ну почему по ее лицу всегда легко можно прочитать, что у нее на душе?

— У меня неприятности с одним из наших коллег.

Для начала она решила прощупать Эндрю, а уж потом сообщать подробности.

— И что это за неприятности?

— Он пишет статью на ту же самую тему, что и я, но я совершенно уверена в том, что он ухватился за эту тему только тогда, когда я сообщила ему о своем замысле и показала свои заметки.

— Совершенно уверены?

— Абсолютно.

— И вы можете это доказать?

— Нет, не могу, но я говорю правду. Я только что с ним говорила об этом. Он даже и не пытается отпираться, он говорит, что напишет статью быстрей и первым ее опубликует, и тогда моя работа не будет иметь никаких шансов.

— А этот ваш коллега, случаем, не Дерек Гудмен?

— Откуда вы знаете?

— Должен сказать, вы не первая, у кого с ним подобные проблемы.

— Тогда, может быть, стоит обратиться к вице-магистру?

Эндрю покачал головой.

— Не думаю, что это что-нибудь даст.

— Почему?

— Потому что вы здесь новенькая, а он нет. Потому что он окончил Тринити-колледж, а вы нет. Потому что вы американка, а он англичанин. Потому что вы, в конце концов, женщина, а он мужчина. Вот так, я вам выложил все, как бы обидно для вас это ни звучало, — может, и не стоило, но, к несчастью, это все правда. Если он докажет несостоятельность ваших утверждений, вас, скорей всего, никто и слушать не станет.

— Да, он мне сам сказал, что я ноль без палочки и мне никто не поверит.

Клер замолчала, она была совершенно потрясена и подавлена. Она подозревала, что на новой работе у нее не все складывается, но такого представить себе не могла.

— Так что же мне делать?

— А что вы сами хотите?

— Просто иметь возможность работать, писать на выбранную тему.

— И публиковаться?

— Надеюсь, что да.

Эндрю взял мобильник и пощелкал по кнопкам.

— Я включу громкую связь.

Клер услышала гудки вызова, а потом голос Дерека Гудмена. Он даже не поздоровался.

— Я же тебе сказал — ты меня слышишь, Энди? — я не стану заседать в вашей дурацкой комиссии, идите вы к черту.

Но Энди на грубость его не обратил внимания.

— У тебя есть свободная минутка, Дерек? Надо поговорить.

— Ну хорошо, минутка, но не больше, — сказал он и отрывисто засмеялся. — Время пошло.

Надо же, насколько очевидна грубость и бесцеремонность Дерека, если не видишь его самого, с его обаятельной внешностью.

— Доктор Донован говорит, что ты пишешь статью, которая по теме очень похожа на то, чем занимается она, а именно…

Он вопросительно посмотрел на Клер.

— Шифровальное дело в семнадцатом веке, — быстро сказала она.

— Шифровальное дело в семнадцатом веке, — повторил Эндрю в трубку.

— Да что ты говоришь! — ехидно заметил Дерек, — Позволю себе не согласиться. Это она почему-то пишет нечто такое, что очень похоже по теме на то, чем занимаюсь я.

— Она говорит, что показывала тебе свои заметки.

— Чушь собачья. Сказки.

— Послушай, Дерек, какой ей смысл лгать?

— Как какой? Да какой угодно. Как тебе, например, такой вариант: она предложила мне подняться к себе в квартиру, а я отказался. Она пришла в ярость — и вот результат.

От этой наглой лжи у Клер даже дух перехватило.

— А мне почему-то кажется, Дерек, что дело тут совсем в другом, — сказал Эндрю.

— Да ради бога, откуда я знаю, зачем она это говорит? Могу лишь сказать одно: она врет. Мы с ней пошли в паб выпить пива, ну потом пообжимались немного, ты сам это видел и, кстати, помешал, что с твоей стороны было довольно бестактно. Про работу мы с ней не говорили ни слова.

Он помолчал.

— Ну вот, похоже, время вышло. И не звони мне больше по пустякам, понял?

Эндрю закрыл телефон и сунул его в карман.

— Как всегда, обаяшка. Ну что скажете?

Но Клер была так потрясена, что не сразу пришла в себя и минуту молчала.

— Он вас обманывает, — наконец сказала она. — Он все придумал, я не и собиралась приглашать его к себе.

— Я, конечно, понимаю, что Дерек, гм, еще тот жук, — сказал Эндрю, — и ситуация непростая, но, боюсь, если на руках нет доказательств, от меня мало толку.

— И это все? Он «еще тот жук», «ситуация непростая» и от вас «мало толку»? Дерек Гудмен — бесстыдный и наглый лжец и вор в придачу. Почему вы меня не предупредили об этом раньше? Нет, вам больше нравится бегать от меня и скрываться.

— Ого… — Эндрю, казалось, не нашелся, что на это ответить. — Простите меня, конечно…

Он опустил голову и уставился в пол. Интересно, от смущения или от чувства вины?

— Я был очень занят.

— Даже слишком. Я стала чувствовать себя здесь совсем чужой! — воскликнула Клер — Тогда скажите, зачем вы пригласили меня сюда, на эту работу?

— Вы превосходный ученый, и я подумал, что нашему колледжу от вас будет только польза.

— И это единственная причина?

— Конечно, это единственная причина.

Конечно. Как она вообще могла подумать, что была и другая причина? Что это она себе вообразила? Эндрю Кент — опытный ученый, а кто она? По сравнению с ним просто недоучка. Тем более что их отношения здесь регулируются специальными правилами. Правилами, которые, как уже говорил ей Ходди, Эндрю ни в коем случае не станет переступать.

— Если у вас будут доказательства, что вы начали писать на эту тему раньше и действительно показывали ему свои заметки, — сказал Эндрю, — обещаю, что он предстанет перед дисциплинарным комитетом. А пока послушайтесь моего совета: не становитесь у него на пути.

— Не становиться у него на пути? И это все, что вы хотите мне сказать? — выпалила Клер, совершенно разозлившись.

Она повернулась к двери, думая: «Как может Эндрю быть столь неделикатен, столь равнодушен?»

— Простите, что побеспокоила вас своим визитом.