Глава 7
ПЛАТЬЕ
Она никогда не оставалась одна, всегда кто-то был рядом — Этьен, Анна, Маленький Жан. Чаще была Анна, что Изабель вполне устраивало: она не сможет или не захочет говорить с ней и слишком стара и слаба, чтобы причинить боль. Иное дело — Этьен, который теперь всегда готов дать волю рукам, или Маленький Жан с его ножом и недоброй улыбкой в глазах — ему она больше не доверяла.
«Как же это случилось, — думала она, обхватив шею и прижимая локти к груди, — как могло случиться, что даже сыну-ребенку нельзя верить?» Она стояла во дворе, среди самшитов, и вглядывалась в бесконечные белые поля, растворяющиеся в сумрачных горах и сером небе.
Позади нее на пороге показалась Анна. Этьену всегда было известно, где она и что делает, хотя ей ни разу не удалось подслушать, как Анна разговаривает с сыном.
— Бабушка, закрой дверь! — донесся из глубины дома голос Маленького Жана.
Изабель оглянулась на тускло освещенную задымленную комнату и вздрогнула. Они покрыли окна сеткой и держали двери закрытыми, в результате дым собирался в густое облако и духота в доме стояла немыслимая. Слезились глаза, в горле першило, Анна начинала тяжело расхаживать по комнате, иногда замедляя шаг, как будто она пересекала болото. И лишь здесь, среди самшитов, ей дышалось свободно и было, несмотря на холод, хорошо.
Анна коснулась руки Изабель, указала кивком на огонь и отступила на шаг, пропуская ее в дом.
Зимой они пряли целые дни напролет, а запасы конопли в амбаре все не уменьшались. Работая, Изабель думала о мягкости голубой материи, воображала, будто это ее она переминает в руках, а не жесткие волокна, что впиваются в кожу и оставляют на пальцах паутину мелких порезов. Прясть коноплю, как некогда пряла она шерсть в Севене, Изабель так и не научилась.
Она догадывалась, что Якоб припрятал где-то материю, в лесу или в амбаре, но вопросов не задавала. Собственно, у нее и возможности такой не было, а если бы и была, если бы и выдался момент, когда они остались вдвоем, Изабель не стала бы выуживать из мальчика секрет — Этьен мог выбить его из нее.
В духоте, в полутьме, в спертой тишине комнаты, перебирая бесконечные волокна конопли, думать было трудно. Этьен часто останавливал на ней взгляд и, встретив ответный, не отводил его. Отсутствие ресниц делало этот взгляд еще более тяжелым, и, встречаясь с ним, она неизменно испытывала чувство вины и угрозы.
Изабель теперь реже заговаривала, сидела вечерами перед огнем молча, перестала рассказывать детям всякие истории, напевать, смеяться. Ей хотелось стать меньше, казалось, что если побольше молчать, то не так будет заметна и атмосфера подозрительности, окружающая ее, безымянная угроза, висящая в воздухе, рассеется.
Поначалу ей снился пастух в ракитовой роще. Он рвал желтые цветы и мял их в пальцах. «А теперь, — говорил он, — опусти их в горячую воду и выпей. И тебе будет хорошо». Шрам его куда-то исчез, и когда она спросила его об этом, он ответил, что шрам теперь в другом месте.
Потом ей снился отец: он стоял посреди пепелища на месте дома и ворошил кочергой золу. Она окликнула его — поглощенный своим делом, он даже не поднял головы.
Затем возникла какая-то женщина. Изабель так и не удалось разглядеть ее вблизи. Однажды она встала на пороге, потом неподалеку от деревьев, затем на берегу реки, похожей на Тарн. С ней было хорошо, хотя она ни разу не вымолвила ни слова и всегда держалась поодаль.
После Рождества сны прекратились.
Рождественским утром семья оделась, как положено, в черное — на сей раз это была уже их собственная одежда, они сшили ее из конопли своего урожая. Одежда была тяжелой и грубой, зато долговечной. Дети жаловались, что она натирает кожу. «Чистая правда», — подумала Изабель, но промолчала.
В толпе людей, собравшихся у церкви, они увидел Гаспара и подошли поздороваться.
— Слушай, Этьен, — заговорил Гаспар, — на постоялом дворе мне встретился один тип, который может достать тебе камень на дымоход. В Монбельяре, это день езды отсюда, есть гранитный карьер. Весной он готов приволочь тебе плиту. Ты только скажи, сколько тебе нужно, и при первой же оказии я дам ему знать.
Этьен кивнул.
— А ты сказал ему, что расплатиться я могу только, коноплей?
— Bien sûr.
Этьен повернулся к женщинам.
— Весной у нас будет камин, — сказал Этьен негромко, чтобы соседи-швейцарцы не услышали и не обиделись.
— Благодарение Богу, — машинально откликнулась Изабель.
Он посмотрел на нее, сжал губы и отвернулся. В тот же момент к ним подошла Паскаль. Она кивнула Анне, слегка улыбнулась Изабель. В церкви им не раз приходилось встречаться, но поговорить случая не выпадало. Подошел Авраам Ружмон, настоятель, и заговорил с Анной. Воспользовавшись возможностью, Изабель повернулась к Паскаль:
— Простите, что не зашла повидаться. Сейчас… это сложно.
— А что, узнали про… про…
— Нет-нет, не волнуйтесь.
— Изабель, у меня есть…
Она оборвала себя на полуслове — рядом с Изабель возникла Анна: губы у нее были сжаты, взгляд устремлен на Паскаль.
Та смешалась на мгновение и просто сказала:
— Да поможет вам Бог вынести эту зиму.
— И вам тоже, — слабо улыбнулась Изабель.
— Зайдете к нам в перерыве между службами?
— Bien sыr.
— Отлично. Ну, Якоб, что ты на сей раз для меня припас, chйri?
Он извлек из кармана темно-зеленый камень пирамидальной формы и протянул ей.
Изабель направилась к церкви. Оглянувшись, она увидела, как Якоб о чем-то шепчется с Паскаль.
По окончании утренней службы Этьен сказал ей:
— Ты с мамой идешь домой.
— А как же служба в Шале?..
— Тебя там не будет, la Rousse.
Изабель хотела ответить, но, уловив его взгляд и напрягшиеся бицепсы, не произнесла ни слова. «Выходит, — подумала она, — Паскаль я не увижу. И Святую Деву тоже не увижу». Она закрыла глаза и, словно ожидая удара, наклонила голову.
Этьен стиснул ей локоть и грубо выволок на улицу.
— Ступай, — велел он, подталкивая ее в сторону дома. Анна встала рядом. Изабель механически вытянула руку.
— Мари, — окликнула она.
Дочь тут же подбежала к ней и взяла за руку.
— Нет. Мари пойдет с нами в церковь. Иди сюда, Мари.
Мари посмотрела на мать, потом на отца. Выпустив руку Изабель, она отошла на несколько шагов в сторону и остановилась посредине.
— Сюда. — Этьен указал на место рядом с собой. Мари посмотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами.
— Папа, — громко сказала она, — если ты ударишь меня, как маму, у меня кровь пойдет!
От гнева Этьен словно выше сделался. Он шагнул к ней, но, уловив предостерегающий жест матери, остановился, покачал головой и огляделся: люди застыли в молчании.
Метнув на Мари яростный взгляд, он повернулся широко зашагал к дому Гаспара.
Анна направилась к тропинке, ведущей к дому. Изабель не пошевелилась.
— Пошли, Мари.
Мари оставалась на том же месте, пока не подоше Якоб.
— Пошли на реку, — сказал он, беря ее за руку. Мари послушно последовала за братом. Никто не оглянулся.
Якоб играл с Мари, пока холод не погнал их домой, где они продолжали неутомимо придумывать все новые игры с камешками. Якоб учил сестру считать и раскладывать их по цвету, размерам, породе. Потом они начали обрисовывать при помощи камней контуры. Они бросили на пол косу, обложили ее по всей длине камешками, убрали — остался контур косы. То же самое они проделали с граблями, лопатами, горшками, скамейкой, комбинезонами, бриджами, собственными руками.
— Давай я твой контур сделаю, — предложил как-то Якоб.
Мари засмеялась и захлопала в ладоши. Она легла на спину, Якоб натянул на ней платье, чтобы камешки как можно точнее передали форму тела. Столь же тщательно подобрал он и камни: на голову и шею пошел севенский гранит, на торс — белая галька, на ноги, ступни и руки — темно-зеленая. Якоб действовал неторопливо и сосредоточенно, следуя за малейшими стежками платья, отмечая даже небольшую прорезь на поясе, сходящие конусом к ладоням рукава. Когда все было закончено, он помог Мари подняться, не нарушив при этом рисунка. Все залюбовались выложенным контуром, точно воспроизводящим на грязном полу фигуру девочки, ее руки, ноги. Изабель заметила, что Якоб и Этьен внимательно вглядываются в него. Губы Этьена слегка шевелились:
«Считает, — подумала она. — К чему бы это?» Ее охватил страх.
— Довольно! — вскрикнула Изабель и разбросала камни.
Зима с ее длинными ночами и короткими днями была самым трудным временем. Холода стояли такие, что дверь на улицу они открывали только раз в день, чтобы наколоть дров и сходить за коноплей. Небо чаще всего было низкое и серое, снаружи было почти так же темно, как и в доме. Иногда Изабель выглядывала на улицу в надежде хоть на мгновение вырваться на свободу, но тяжелое небо и ровная пелена снега, сквозь которую кое-где вдали пробивались черные верхушки сосен и зазубренные валуны, не приносили радости. Стоило постоять чуть дольше, и холод впивался в кожу, как железо.
Железом отдавали и жесткий хлеб, который Анна раз в неделю выпекала в общественной печи, и разжиженная овощная тушенка, которую они ели изо дня в день. Изабель буквально заставляла себя съесть хоть две-три ложки, стараясь не замечать привкуса крови, и скрывала, что кусок застревает в горле. Нередко она давала Мари доесть за собой.
Через некоторое время у нее начался зуд в руках и ногах, особенно под мышками и коленями. Поначалу она чесалась, не снимая платья, — слишком холодно было раздеваться и давить вшей. Но однажды, обнаружив, что через материю сочится кровь, Изабель закатала рукава, и увидела, что никаких вшей нет, но кожа пошла красными пятнами, а в некоторых местах отслаивается ссохшимися полосками. Боясь Этьена, она пыталась скрыть проступающие ржавые пятна.
Ночами она лежала на кровати, вглядываясь в темноту и старясь не шевелиться, чтобы Этьен не проснулся и не заметил, что она чешется. Она вслушивалась в его ровное дыхание, а сама изо всех сил старалась не заснуть, чтобы быть готовой — к чему, Изабель бы и сама толком не сказала, и все равно бодрствовала в темноте и все ждала чего-то, стараясь дышать как можно тише.
Ей казалось, что все меры предосторожности приняты, но однажды ночью Этьен схватил ее за руку и обнаружил кровь. Он избил ее, а потом грубо овладел сзади, Одно хорошо — в лицо ему не пришлось смотреть.
Как-то вечером зашел Гаспар.
— Гранит заказан, — сказал он, извлекая из кармана трубку и высекая огонь из кремня. — В цене сошлись, и размеры я ему передал. Еще до Пасхи камень будет здесь. Больше не надо? На дымоход?
Этьен покачал головой.
— Платить нечем. К тому же на дымоход пойдет и местный известняк. Печь — другое дело, там самый жар, поэтому нужен самый прочный камень.
Гаспар усмехнулся:
— Народ на постоялом дворе считает, что ты чокнулся. Зачем, говорят, ему дымоход? Дом и без того хорош.
Наступила тишина. Изабель понимала, что она означает: все вспоминают дымоход в доме Турнье.
Ластясь к Гаспару, Мари повисла у него на локте. Он высвободил руку, потрепал ее по щеке, подергал за уши.
— Ну а ты, мышонок, ты тоже ждешь не дождешься дымохода? Дыма не любишь?
— Это мама его ненавидит, — захихикала Мари.
— Ах вот как. — Гаспар повернулся к Изабель: — Что-то неважно выглядишь. Ешь, что ли, мало?
Анна насупилась.
— В этом доме еды на всех хватит, если, конечно, хотеть есть, — пробурчал Этьен, говоря и за себя, и за мать.
— Bien sыr, bien sыr. — Гаспар пошевелил руками, словно разглаживая смятую скатерть. — Конопля у тебя уродилась хорошо, овцы есть, все в порядке. Разве что дымохода для madame, — он кивнул в сторону Изабель, — не хватает. Но теперь будет и он.
Изабель заморгала и, ощущая в глазах резь от дыма, посмотрела на него. В комнате снова повисла тишина, оборвавшаяся смущенным смехом Гаспара.
— Да я же просто пошутил! Не обращайте внимания.
Вскоре он ушел, и Этьен принялся мерить шагами комнату, разглядывая огонь под всеми углами.
— Печь будет здесь, — сказал он Маленькому Жану, поглаживая стену напротив двери. — А крыша — здесь. Видишь? Поставлю четыре столба, они будут поддерживать каменную крышу с трубой, через нее и будет уходить дым.
— А печка большая будет, папа? — осведомился Маленький Жан. — Как дома, на ферме?
Этьен обежал глазами комнату и задержался взглядом на Мари.
— Да, — сказал он, — печка будет большая. Что скажешь, Мари?
Он редко называл ее по имени. Изабель знала, что оно ему очень не нравится. Просто когда девочка родилась, она пригрозила, что нашлет проклятие на все будущие урожаи, если он не позволит назвать ее Мари. За все годы, прожитые в этой семье, Изабель единственный раз осмелилась использовать тот страх, который испытывали перед ней все Турнье. Но теперь страха больше не было, на смену ему пришла злоба.
Мари насупилась и, чувствуя на себе холодный тяжелый взгляд отца, залилась слезами. Изабель обняла ее.
— Ничего, ничего, chйrie, не плачь, — прошептала она, поглаживая дочь по голове. — Не надо, только хуже будет. Не плачь.
Оторвавшись от дочери, она подняла голову и увидела в дальнем конце комнаты Анну. На какое-то мгновение ей показалось, будто выглядит она как-то иначе, что-то изменилось в ее лице, более четко обозначились морщины. Но тут же поняла, что кажется так просто потому, что старуха улыбается.
Изабель теперь уделяла Мари все больше вниманния, учила ее прясть, наматывать нити, вязать платьица для кукол. Она постоянно то поглаживала ее по головке, то брала за руку, то просто прикасалась, словно желая убедиться, что девочка здесь, рядом. Каждый день она тщательно мыла дочери лицо, и оно сверкало белизной в дымном сумраке комнаты.
— Мне надо видеть тебя, ma petite, — поясняла она, хотя Мари никогда ее об этом не спрашивала.
Изабель старалась держать девочку как можно дальше от Анны, буквально физически становилась между ними.
Удавалось это, правда, не всегда. Однажды Мари прибежала к матери, губы у нее блестели.
— Бабушка намазала мне хлеб свиным салом, — объявила она.
Изабель нахмурилась.
— Может, завтра она и тебе намажет, — продолжала девочка, — чтобы ты побольше стала. А то что-то ты худеешь, мама. И выглядишь такой усталой.
— А почему бабушка хочет, чтобы ты была толстой?
— Может, я особая.
— В глазах Бога особых нет, — строго сказала Изабель.
— Но сало все равно вкусное, мама. Хочу еще.
* * *
Как-то утром она проснулась под звуки капели и поняла, что зима наконец-то кончилась.
Этьен открыл дверь, и в дом хлынул солнечный свет вместе с теплом, которое сразу взбодрило ее. Снег таял, образуя ручейки, сбегающие вниз, к реке. Дети, словно сорвавшись с привязи, ринулись на улицу и принялись с хохотом носиться взад-вперед. На подошвы им налипала грязь, но они этого не замечали.
Изабель вышла в огород и опустилась на колени в грязную жижу. Она впервые за все эти месяцы, когда только и ждала прихода весны и потому чувствовала себя незащищенной, оказалась одна. Изабель склонила голову и принялась вслух молиться:
— О Святая Дева, еще одной зимы мне здесь не пережить. Все силы ушли, чтобы эту вынести. Прошу Тебя, избавь меня от этого. — Изабель прижала руки к животу. — Храни меня и моего ребенка. Ведь только Ты знаешь, что он будет.
Изабель не была в Мутье с самого Рождества. Если погода была хорошая, Этьен брал с собой в церковь детей, а Изабель оставалась дома со старухой. Когда с наступившей весной раздался знакомый посвист коробейника, Изабель подумала, что ее и сейчас никуда не пустят, а если даже просто попросится — побьют. Так что она осталась в саду, занялась травами.
Тут и нашла ее Мари.
— Разве ты не идешь с нами, мама?
— Нет, ma petite. Видишь, сколько у меня здесь дел.
— А меня папа послал за тобой, сказал, что, если хочешь, пошли с нами.
— Папа так сказал?
— Да. — Мари перешла почти на шепот. — Ну пожалуйста, мама, пойдем. Не надо ничего говорить. Просто пошли с нами.
Изабель посмотрела на дочь. Глаза ее светились, волосы, светлые на затылке, опускаясь к вискам, постепенно темнели, как некогда у отца. Снова стали появляться рыжие волоски, теперь, по одному в день, их вырывала Анна.
— Ты еще слишком мала, чтобы так рассуждать.
Мари закружилась на месте, сорвала цветок с зазелневшего куста лаванды и со смехом убежала.
— Мы идем в город, все идем! — радостно кричала она.
Смешавшись с толпой людей, окруживших фургон коробейника, Изабель пыталась улыбаться. Она чувствовала на себе их взгляды. Изабель понятия не имела, что городок думает о ней, поощряет Этьена или, напротив, пресекает касающиеся ее слухи и вообще говорят ли о ней или просто забыли.
Подошел месье Ружмон.
— Рад снова вас видеть, Изабель, — чинно сказал он, беря ее за руку. — Надеюсь, в воскресенье тоже увидимся?
— Да.
С ведьмой бы он не стал так разговаривать, смутно подумалось ей.
Появилась Паскаль. Вид у нее был озабоченный.
— Вы что, болели?
Изабель бросила взгляд на Анну, стоявшую с недовольным видом рядом с ней.
— Вроде того. Это все зима виновата. Но сейчас уже лучше.
— Bella! — послышалось откуда-то сзади и, обернувшись, Изабель увидела коробейника, склонявшегося к ней со своей повозки. Он поцеловал ей руку. — Счастлив видеть вас, мадам! Просто счастлив!
Держа ее за руку и роясь попутно в товарах, он повел ее вокруг повозки, подальше от Этьена, Анны и детей, которые стояли и смотрели им вслед. Словно коробейник заворожил их всех, пригвоздив к месту.
Отпустив наконец ее руку, он присел на корточки и посмотрел на нее.
— Что-то вид у вас печальный, bella, — участливо сказал он. — Что-нибудь случилось? Как можно так грустить, когда перед вами такая чудесная голубая материя?
Не находя слов, Изабель покачала головой и закрыла глаза, чтобы скрыть слезы.
— Слушайте, bella, — все так же негромко продолжал коробейник, — мне нужно спросить вас кое о чем.
Она открыла глаза.
— Вы ведь мне доверяете?
Изабель попыталась заглянуть в глубину его темных глаз.
— Да, я вам доверяю, — прошептала она.
— В таком случае вы должны мне сказать, какого цвета у вас волосы.
Изабель машинально разгладила платок на голове.
— Зачем это вам?
— Видите ли, у меня есть поручение, может, оно вам адресовано, может — нет, точно можно будет сказать, если я узнаю цвет ваших волос.
Изабель медленно покачала головой.
— Последнее, что я от вас узнала, — это о смерти моей золовки. Что еще вы мне можете сказать?
Коробейник теперь шептал ей почти на ухо:
— Видите ли, сейчас вы печальны, а то, что я скажу, может поднять вам настроение. Право, bella, у меня хорошие новости для вас. К тому же, — он помолчал, глядя ей прямо в глаза, — ведь вам этой зимой несладко пришлось, верно? Поэтому, что бы я ни сказал, хуже не будет.
Изабель опустила глаза и глубоко вздохнула.
— Рыжие.
Коробейник улыбнулся:
— Но ведь это же прекрасно! У Святой Девы, да будь Она благословенна, такие же волосы. Чего же стесняться? Да и ответ тот, какой я ожидал. Слушайте. Это просил передать пастух, с которым я этой зимой встретился в Эле. У него черные волосы и шрам на щеке. Знаете такого?
Изабель застыла. В дыму, в пепле, посреди страха, сковывающего ее мысли, что-то блеснуло.
— Поль, — прошептала Изабель.
— Si, si, верно, так его и зовут! Он велел сказать вам, — коробейник прикрыл глаза и на секунду задумался, — он велел сказать, что будет ждать вас нынче летом у истоков Тарна. Он всегда будет вас ждать.
Изабель разрыдалась. К счастью, рядом оказалась Мари, а не Этьен или Анна. Девочка взяла мать за руку.
— Что-то не так, мама? Что сказал тебе этот плохой дядя? — Она метнула на коробейника злой взгляд.
— Он не плохой, — сквозь слезы проговорила Изабель.
Коробейник рассмеялся и растрепал Мари волосы.
— Знаешь, bambina, ты напоминаешь мне лодочку, гондолу. Тебя подбрасывает вверх-вниз, но ничего, на воде держишься. И ты храбрая, хотя и маленькая.
Он продолжал поглаживать девочку по голове, пока не обнаружил рыжую прядь — Анна ее, видно, не заметила.
— Ну вот, — повернулся он к Изабель, — видите, как красиво. Чего же стыдиться?
— Передайте ему, что мысленно я всегда там, — сказала Изабель.
Мари перевела взгляд с матери на коробейника и обратно.
— Передать кому?
— Не важно, девочка. Мы просто разговариваем. Спасибо, — повернулась она к коробейнику.
— Будьте счастливы, bella.
— Постараюсь.
Накануне страстной пятницы доставили камень.
Этьен с мальчиками пахал, а Изабель с Анной занимались домом, очищая его от следов зимнего дыма и сумрака. Они драили полы и стены, обжигали горшки, вычищали грязь из хлева. Правда, стены еще не белили. Раз в год, весной, в долине каждая семья белит стены своего дома, но Турнье решили сначала поставить печь и дымоход.
Изабель полоскала в огромном чане белье, когда из-за поворота показалась повозка. Видно было, что лошадь с трудом тащит груз.
— Мари, живо, скажи папе, что гранит привезли, — окликнула она дочь.
Мари отшвырнула палку, которой ковырялась в мокром белье, и бросилась в сторону поля.
Когда подоспели Этьен с мальчиками, возница уже сидел за только что вычищенным столом и ел тушенку. Ел он быстро, почти не отрываясь от тарелки. Закончив, он поднял голову:
— Нам понадобятся еще двое мужчин.
— Сбегай разыщи Гаспара, — кивнул Этьен Маленькому Жану.
В ожидании подмоги Этьен принялся объяснять, как надо ставить дымоход.
— Сначала надо сделать для него ложе, чтобы полежал там и сравнялся с полом.
Анна, стоявшая позади Этьена, наполнила опустевшую миску гостя и со стуком поставила ее на стол.
— Отчего бы не выкопать его прямо сейчас? — осведомился тот. — Мы бы сразу камень и положили.
— Слишком долгое дело, — неловко ответил Этьен. — Земля еще не оттаяла. Не хочется заставлять вас ждать.
Возница топнул ногой по полу.
— Да вроде уж оттаяла.
— Нет, слишком твердая еще. А раньше копать времени не было — целыми днями в поле пропадал. К тому же я думал, вы позже будете. После Пасхи.
«Неправда», — подумала Изабель, глядя исподлобья на Этьена, который не сводил глаз с того места в полу, где возница проделал небольшое углубление. Гаспар с самого начала говорил, что камень привезут перед Пасхой. Не часто муж позволял себе столь явную ложь.
Возница расправился со второй тарелкой.
— Ваши женщины вполне справляются с готовкой и так. — Он кивнул в сторону огня, горевшего в углу комнаты. — Зачем что-то менять?
— Мы привыкли к дымоходу. — Этьен пожал плечами.
— Но сейчас у вас новый дом. Со своими обычаями. Надо привыкать.
— Кое-что остается с тобой навсегда, куда бы ни занесло, — заметила Изабель. — Это часть самого себя. Заменить нечем.
Все как по команде провернулись к ней. Этьена перекосило.
«И что это я не удержалась? — подумала Изабель. — Знаю же, что лучше молчать. Кто меня за язык тянул? Теперь он изобьет меня, как зимой. И ребенку будет хуже». Она потрогала живот.
Но когда появились мужчины, у Этьена оказалось слишком много дел, чтобы дать волю чувствам. Понадобились усилия четырех мужчин — сильных мужчин, — чтобы снять глыбу с повозки, втащить в дом и прислонить к стене подле двери. Якоб ощупал ее. Мари прижалась, как к кровати.
— Она теплая, мамочка. Как дома.
Пасха — время искупления, когда все тяготы зимы остаются позади. С давно утраченной, казалось, живостью Изабель переоделась к службе в черное.
«Вот это и называется надеждой, — подумала она. — Давно забытой надеждой».
Изабель боялась, что Этьен запретит ей идти в церковь за то, что она сказала вознице, но он даже не вспомнил. Видно, ее прямая речь — компенсация за его ложь.
Изабель помогла Мари одеться. Девочка была непоседой, она скакала по комнате, заливаясь только ей понятным смехом. Когда настало время отправляться, она взяла за руки мать и Якоба и все трое бок о бок двинулись по узкой тропинке, следом за Этьеном и Анной. Маленький Жан бежал впереди всех.
О Мадонне из Шале Изабель даже мечтать не осмеливалась. «Достаточно уже того, — думала она, — что я иду на утреннюю службу, где увижу всех, что я на воле и светит солнце». Большего желать не приходится.
По окончании службы в церкви Святого Петра Этьен, не говоря Изабель ни слова, направился к дому Гаспара; семья последовала за ним. Вскоре их догнала Паскаль.
— Хорошо, что вы будете на дневной службе, — с улыбкой прошептала она Изабель. — Я так рада видеть вас здесь.
В доме Изабель села рядом с Паскаль у огня. Прислушиваясь к общему разговору, она обнаружила, что некоторые события минувшей зимы для нее новость.
— Не может быть, чтобы вы этого не знали! — Этими словами Гаспар предварял каждую новую историю. — Ведь Анна приходит печь хлеб, наверняка она вам все рассказывает!
Он прижал ладонь к губам, но слишком поздно, слова уже вырвались. Гаспар посмотрел на Анну, сидевшую с закрытыми глазами напротив, рядом с Этьеном. Услышав свое имя, старуха открыла их и посмотрела на Гаспара. Тот смущенно засмеялся:
— Вы ведь в курсе всех наших пересудов, Анна, n'est-ce pas? Пусть вы не можете говорить, но слышать-то слышите.
Анна пожала плечами и вновь смежила глаза.
«Стареет, — подумала Изабель. — Старая и усталая. И все равно она может говорить, не сомневаюсь».
Маленький Жан вскоре убежал куда-то с соседскими сыновьями, но Якоб и Мари с горящими глазами беспрестанно крутились рядом.
— Пошли, — громко проговорила наконец Паскаль, — пошли, я покажу вам новорожденных. Нет-нет, Изабель, это не к вам относится, к детям.
Она повела их в хлев. Вернувшись, они никак не могли успокоиться, все время хихикали, особенно Мари.
— Ну и как новорожденные? — спросила Изабель.
— Мягкие, — ответил Якоб, и они с Мари так и зашлись от хохота.
— Иди сюда, petit souris, — сказал Гаспар, — иначе я швырну тебя в реку.
Мари взвизгнула, Гаспар принялся гоняться за ней по комнате, а поймав, — щекотать.
— Слушайте, так она до самой службы не успокоится, — недовольно сказал Этьен.
Гаспар сразу выпустил девочку.
Паскаль придвинулась к Изабель поближе. На губах ее играла улыбка, смысл которой гостья уловить не могла. И не спрашивала. Изабель уже научилась не спрашивать.
— Итак, скоро у вас будет дымоход, — заметила Паскаль.
— Да. Как только кончим с посадками, Этьен займется печью, с помощью Гаспара, конечно. Камень такой тяжелый. А после уж дымоход.
— И больше никакого дыма. — В голосе Паскаль послышалась зависть, и Изабель улыбнулась:
— Никакого дыма.
Паскаль понизила голос:
— Сегодня вы выглядите лучше, чем при последней встрече.
Изабель огляделась. Этьен с Гаспаром были поглощены беседой, Анна, похоже, дремлет.
— Да, наверное, потому что чаще бываю на воздухе, — осторожно ответила она. — На свежем воздухе хорошо.
— Да нет, я не просто о цвете лица. Вы веселее выглядите. Словно кто-то поведал вам некий секрет.
Изабель подумала о пастухе.
— Что ж, может, и так.
У Паскаль расширились глаза, и Изабель рассмеялась:
— А-а, ерунда. Просто весна наступила. И дымоход еще.
— Выходит, дети вам ничего не сказали?
— А что они должны были сказать? — Изабель выпрямилась.
— Да нет, ничего, собственно. Ладно, сейчас поедим, а то скоро идти. — И, не давая Изабель сказать ни слова, Паскаль поднялась и вышла из комнаты.
После обеда все пошли в церковь: Этьен и Гаспар впереди, Анна рядом с сыном, за ними женщины с Мари, державшейся за руку матери, далее Маленький Жан в шумной ватаге сверстников и, наконец, Якоб. Он шел один, заложив руки в карманы и чему-то улыбаясь.
Пришли рано; церковь была заполнена только наполовину, и им без труда удалось найти место неподалеку от аналоя. Изабель не поднимала глаз, но стала так, чтобы, когда осмелится взглянуть наверх, увидеть изображение Девы. Мари стояла рядом, постоянно хихикая и слегка подпрыгивая.
— Мама, — прошептала она, — тебе нравится мое платье?
Изабель повернулась к ней:
— Платье, какое и должно быть сегодня, ma fille. По церковным праздникам носят черное.
Мари снова захихикала, но, заметив суровый взгляд Якоба, умолкла.
— Вы двое в какую-то игру играете, — сказала Изабель.
— Да, мама, — признался Якоб.
— Здесь нельзя играть, это дом Божий.
На протяжении службы Изабель удалось несколько раз украдкой посмотреть на Деву. Иногда она ловила на себе взгляд Этьена, но все время сохраняла торжественное выражение лица, ничем не выдавая своей радости.
Месье Ружмон долго распространялся о жертве Христа и необходимости жить праведной жизнью.
— Бог уже выбрал среди вас тех, кто последует за Его сыном на небеса, — твердо заявил он. — И его решение определяется вашими земными делами. Если вы грешите, если, пусть и явлена вам истина, продолжаете упорствовать в старых заблуждениях, если поклоняетесь ложным кумирам, — Изабель опустила очи долу, — если позволяете овладеть собою порочным мыслям, не получить вам прощения Божьего. Не если живете вы жизнью праведной, если упорно трудитесь и возносите простые молитвы, у вас есть шанс стать одним из избранных Господа и доказать, что вы достойны жертвы, принесенной Его сыном. Помолимся.
Щеки Изабель пылали. «Это он со мною говорит», — подумала она, и, не поворачивая головы, опасливо посмотрела на Этьена и Анну; к своему удивлению, она прочла на их лицах страх. Она посмотрела в другую сторону — тот же страх, похоже, овладел всеми, за исключением детей с их безмятежными лицами.
«Наверное, нет здесь избранных, — подумала Изабель. — И все мы это знаем».
Она подняла взгляд на Деву.
«Помоги мне, — взмолилась Изабель. — Скажи, чтобы меня простили».
Проповедь закончилась. Месье Ружмон вынес чашу вина и облатку для причастия.
— Сначала дети, — сказал он. — Благословенны невинные.
— Иди. — Изабель слегка подтолкнула Мари, и вместе с Якобом, Маленьким Жаном и другими детьми та опустилась на колени перед проповедником.
В ожидании Изабель вновь остановила взгляд на Деве. «Посмотри на меня, — молча умоляла она, — дай знак, что грехи мои прощены».
Глаза Девы были опущены, устремлены на что-то, находящееся внизу. Изабель проследила Ее взгляд. Он упирается в Мари. Девочка стоит на коленях, терпеливо ожидая своей очереди, черное платье ее немного задралось, открывая ноги. Под ним не видно белой нижней юбки. Она голубая.
Изабель шумно вздохнула, что не укрылось от стоявших рядом, в том числе Этьена и Анны. Она пыталась, но никак не могла оторвать глаз от голубого.
Теперь его заметили и остальные. В церкви начали шушукаться, слегка подталкивать друг друга. Якоб, стоявший на коленях рядом с Мари, оглянулся, посмотрел вниз, на ноги сестры. Она взглянула на него и перестала улыбаться. Похоже, укрылась в собственной скорлупе. Этьен потащил ее, расталкивая прихожан, к выходу.
Якоб поднялся с колен и, неподвижно стоя перед коленопреклоненными детьми, уставился на дверь церкви. Поворачиваясь в ту же сторону, Изабель перехватила взгляд Паскаль: на глаза у той навернулись слезы.
Она начала пробиваться к двери и, выйдя в церковный двор, увидела, что Этьен, высоко задрав Мари подол черного платья, разглядывает голубую нижнюю юбку.
— Кто это тебе дал? Кто одевал тебя? — допытывался он.
Мари молчала. Этьен поставил ее на колени.
— Говори, кто это тебе дал? Кто?
Мари по-прежнему не говорила ни слова, и он дал ей сильную пощечину. Девочка рухнула лицом на землю.
— Это я, — солгала Изабель.
Этьен повернулся к ней:
— Я должен был предвидеть, что ты обведешь нас вокруг пальца, la Rousse. Но имей в виду, это в последний раз. Больше ты нам не навредишь. Вставай, — прикрикнул он на Мари.
Девочка медленно поднялась. Кровь из носа струйкой сбегала на подбородок.
— Мама, — прошептала она. Этьен встал между ними.
— Не смей прикасаться к ней, — прошипел он, поворачиваясь к Изабель, и, встряхнув Мари, огляделся по сторонам. — А, это ты, иди сюда, — бросил он, увид выходящего из церкви Маленького Жана. Тот повиновался.
— Паскаль, — громко проговорил он. — Это был Паскаль, папа.
Он взял Мари за руку и вместе с отцом повел ее прочь. Девочка обернулась и посмотрела на мать:
— Ну пожалуйста, мамочка. — Она остановилась. Этьен и Маленький Жан еще крепче стиснули ей ладони.
В проеме двери появились Якоб и Анна. Якоб кинулся к матери и встал рядом с ней.
— Камешки на полу, — выговорила она, глядя куда-то в сторону. — По этому рисунку и сделали платье.
— Да, — негромко откликнулся Якоб. — Это была защита. Как и сказал коробейник. Чтобы она не утонула.
— А почему твой отец тоже считал их? Ему-то зачем знать размеры Мари?
Якоб посмотрел на мать расширившимися глазами.
— Не знаю.
