Его выпустили только в августе, после того как прошли тайфуны и летний зной сменили осенние ветры. Медленно поднимаясь по лестнице, Сатакэ остановился на лестничной площадке, усеянной афишками с рекламой массажных салонов и агентств эскорт-услуг. Он наклонился, собрал яркие бумажки и засунул их в карман черного пиджака. Вот он, признак небрежения и запущенности, немыслимый в те недавние времена, когда оба его клуба каждый вечер привлекали десятки посетителей. Теперь процветающие заведения были закрыты и все в здании быстро теряло прежний блеск, приходило в упадок и катилось под гору.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял голову и оглянулся. Из-за открытой двери расположенного на втором этаже бара за ним наблюдал встревоженный хозяин. Сатакэ знал, что этот человек свидетельствовал против него, рассказав полицейским о его драке с Ямамото. Выпрямившись, он сунул руки в карманы и тяжело посмотрел на обидчика. Стеклянная дверь тут же закрылась. Наверное, не ждал, что я так скоро вернусь, с усмешкой подумал Сатакэ и, проделав остаток пути, оказался перед табличкой с надписью «Мика». Рядом с ней висело скромное объявление «Закрыто на ремонт».

Его арестовали по обвинению в незаконном предпринимательстве — не было лицензии на открытие игорного заведения — и сводничестве. В конце концов второе обвинение отпало, а поскольку никаких убедительных улик, связывающих Сатакэ с убийством Кэндзи Ямамото, полиция найти не смогла, им ничего не оставалось, как выпустить его на свободу. Зная, чем все могло закончиться, он считал, что легко отделался, но при этом заплатил слишком высокую цену. Его маленькое царство, все, что он, начав с нуля, создавал упорным трудом в течение десяти лет, лежало теперь в руинах, а еще хуже было то, что страшное прошлое вышло наружу, став всеобщим достоянием и лишив его поддержки и доверия. В таких обстоятельствах о возвращении к прежней жизни не приходилось и мечтать.

Стараясь не падать духом, Сатакэ поднялся на третий этаж, где у него была назначена встреча с Кунимацу, бывшим управляющим «Площадки». Помещение, еще недавно составлявшее его гордость и приносившее немалую прибыль, перешло в чужие руки, и хотя установленные им массивные дорогие двери все еще были на месте, старая вывеска исчезла вместе с казино. Теперь здесь размещался клуб любителей маджонга, на что красноречиво указывала и новая вывеска — «Восточный ветер».

Сатакэ осторожно открыл дверь и переступил порог. За одним из столиков для игры в маджонг одиноко сидел Кунимацу.

— Сатакэ-сан.

Он улыбнулся и поднялся навстречу бывшему боссу.

— Давно не виделись, — сказал Сатакэ, уже заметивший, что его бывший управляющий заметно похудел, а под глазами появились темные круги. Впрочем, возможно, так только казалось из-за освещения.

— Боюсь, вам было не до веселья.

— Вернулся к прежнему занятию? — спросил Сатакэ, вспомнив, что познакомился с ним в одном из клубов маджонга в Гиндзе.

В то время Кунимацу, еще молодой двадцатилетний парень, присматривал за порядком в заведении и выполнял разные поручения хозяина. Сатакэ обратил на него внимание потому, что, садясь к столику, довольно заурядный на вид юнец внезапно превращался в опытного, не по годам мудрого игрока. Под впечатлением деловых качеств, исполнительности и глубокого знания дела Сатакэ и пригласил его на место управляющего в только что открытое им казино.

— Игра не отпускает, — ответил Кунимацу, натренированными движениями протирая тальком поверхность стола. — Только ведь теперь детишки учатся этому в Интернете. — Сатакэ осмотрелся. В зале стояло шесть столов, но за исключением того, за которым работал Кунимацу, все они были покрыты белыми скатертями, что вызывало ассоциацию с похоронами. — Впрочем, долго я здесь, похоже, не задержусь.

Он рассмеялся, закрывая крышкой баночку с тальком, и вокруг глаз отчетливо проступили мелкие морщинки.

— Что ты имеешь в виду?

— Заведение уже закрывается. Здесь будет караоке-бар.

— Наверное, это теперь единственное, на чем можно делать деньги.

В «Мика» тоже была система караоке, но самому Сатакэ никогда не нравились такого рода развлечения, а потому игрушка по большей части простаивала без дела.

— И так повсюду, — добавил Кунимацу. — Тяжелые времена.

— Мы и на баккара неплохо зарабатывали.

Кунимацу кивнул, и на его губах ненадолго появилась грустная улыбка.

— А вы похудели, — заметил он, осторожно всматриваясь в лицо бывшего босса.

Как и все, кто работал в «Мика» и «Площадке», Кунимацу знал, что когда-то Сатакэ убил женщину, что он имеет какое-то отношение к убийству Ямамото. Мир изменился, в нем подули холодные ветры. Кредиторы требовали возврата долгов, возникли проблемы с открытием нового бизнеса, ему отказывали в аренде помещений, с ним не хотели иметь дел. Так почему же Кунимацу должен быть не таким, как все? Сатакэ почувствовал, что закипает от ярости при одной только мысли о том, что ему уже никто никогда не поверит, но когда заговорил, голос его прозвучал размеренно и спокойно.

— Ты так думаешь? Там не очень-то спалось.

Это было правдой — за месяц он так ни разу толком и не выспался.

— Могу себе представить. Тюрьма не курорт.

Кунимацу отпустили после нескольких допросов, но потом вызывали еще не раз в связи с убийством, так что он понимал, каково пришлось Сатакэ.

— Извини, что втянул тебя в это.

— Обо мне не беспокойтесь. Прошел ускоренный курс знакомства с судебной системой, хотя, полагаю, я уже немного староват для учебы.

Разговаривая, Кунимацу складывал и раскладывал дощечки, делая это с такой ловкостью и удовольствием, что Сатакэ невольно залюбовался. Он достал сигарету, неспешно закурил и глубоко затянулся, наслаждаясь вкусом и запахом табака после месячного воздержания.

— Должен признаться, — сказал Кунимацу, бросая осторожный взгляд на замолчавшего посетителя, — никак не ожидал, что Ямамото закончит таким образом.

— Ничего удивительного. Так обычно и кончают те, кто любит совать нос в чужие дела.

— Помните, вы сказали «акула утонула».

Кунимацу снова рассмеялся.

— И оказался прав.

— Насчет Ямамото?

— Нет, — усмехнулся Сатакэ, — насчет себя.

Кунимацу кивнул, оставив свое мнение при себе. Возможно, он тоже считал, что Сатакэ расправился с Ямамото, а если не убежал, не спрятался, то лишь потому, что в отличие от хостесс бежать ему было просто некуда.

— Жаль, «Мика» закрылся. В Кабуки-Тё не было другого клуба, который зарабатывал бы такие деньги.

— Теперь с этим уже ничего не поделаешь.

Попав за решетку, Сатакэ приказал управляющей отправить всех в «летний отпуск», но почти все его служащие были китайцами и китаянками, находящимися в Японии по студенческой визе, и они, разумеется, предпочли разойтись по другим заведениям, чтобы не впутаться ни в какую темную историю. Первой ушла Рэйка, имевшая, по слухам, связи с китайскими бандами. Она вернулась домой на Тайвань, решив переждать там смутные времена. Цзинь вроде бы перебрался в другой клуб, но куда именно, Сатакэ не знал. Что касается Анны, за которой охотились менеджеры многих конкурирующих клубов, то у нее проблем с поиском работы, должно быть, не возникло. Остальные девушки либо уехали в Китай, если у них имелись проблемы с визой, либо устроились в других заведениях. А чего еще ждать от людей в таком месте, как Кабуки-Тё? Когда бизнес процветал, они все крутились поблизости, слетались, как мошки к свече, но при малейшем намеке на неприятности исчезли без следа. К тому же, как предполагал Сатакэ, известие о его прошлом только добавило им прыти.

— Будете открываться? — спросил Кунимацу, не поднимая глаз от стола. Сатакэ посмотрел в потолок. Выбранные им лично люстры остались на месте, но сейчас они были погашены. — В ваши планы входит что-то вроде «Новой Мика»?

— Нет, я уже все решил. Продаю клуб. Со всем содержимым.

Кунимацу удивленно вскинул голову.

— Вот как? Жаль. Могу спросить почему?

— Есть кое-какие дела.

— Какие? — Кунимацу отряхнул белый порошок с длинных пальцев. — В любом случае я готов помочь.

Сатакэ не ответил и, откинувшись на спинку стула, начал медленно потирать шею. Бессонные ночи в тюрьме не прошли бесследно, у него случались судороги, и он боялся, что если оставит их без внимания, то получит что-нибудь неприятное, вроде мигрени.

— Так какие дела? — нетерпеливо повторил Кунимацу.

— Хочу выяснить, кто убил Ямамото.

— Забавно, — рассмеялся Кунимацу, решив, что босс просто шутит. — Хотите поиграть в детектива?

— Я серьезно.

Сатакэ все еще растирал шею.

— И что вы собираетесь делать, если найдете убийцу?

— Решу, когда придет время, — пробормотал Сатакэ. План уже сложился, но он решил держать его при себе. — Когда придет время.

— Взяли кого-то на заметку?

— В данный момент делаю ставку на жену.

— На жену? — удивился бывший управляющий и с тревогой посмотрел на бывшего босса.

— Да, только не говори никому.

— Конечно.

Кунимацу поспешно отвел глаза, словно только что заглянул в черное сердце Сатакэ.

Покинув клуб, Сатакэ вышел на главную улицу. Последние летние дни выдались особенно жаркими, но по ночам становилось холодно, и ему были приятны происходящие в природе перемены. Оглядевшись, он повернул к расположенному неподалеку новому зданию из стекла и бетона, в котором, если верить украшающим фасад пестрым вывескам, разместились несколько мелких клубов. Отыскав на справочном табло в фойе бар под названием «Мато», Сатакэ нажал кнопку вызова лифта. Черные двери еще не успели раскрыться, а навстречу посетителю уже спешил одетый во все черное менеджер.

— Добрый вечер, — бодро сказал он, но, подойдя ближе, остановился как вкопанный.

Это был Цзинь.

— Вижу, ты не потерялся, — сказал Сатакэ.

Китаец уважительно улыбнулся, хотя выражение его лица никак не соответствовало улыбке.

— Сатакэ-сан, приятно вас видеть. Вы здесь как гость?

— А как еще?

Он горько усмехнулся.

— Кого вам прислать? Уже решили?

— Слышал, Анна тоже здесь.

Цзинь оглянулся, и Сатакэ проследил за его взглядом. Заведение значительно уступало «Мика» по размерам, но китайский декор и мебель из розового дерева свидетельствовали о вкусе дизайнера.

— Я ее позову. Но она сменила имя.

— На какое же?

— Теперь ее зовут Мейран.

На вкус Сатакэ имя звучало заурядно и совершенно невыразительно. Отвечающая за девушек японка в кимоно, знавшая Сатакэ, встретила его с удивлением и даже испугом.

— Сатакэ-сан, как приятно видеть вас у нас. Все в порядке?

— Можно и так сказать.

— Насколько мне известно, Рэйка-сан еще на Тайване.

— Возможно. От нее вестей пока нет.

— Боюсь, если она вернется, могут быть неприятности. Женщина, вероятно, имела в виду его предполагаемые

связи с китайской мафией. Сатакэ решил оставить предупреждение без внимания.

— Не знаю.

— Мне очень жаль.

Она беспокойно посмотрела на него, как будто сказала что-то обидное. Сатакэ рассеянно улыбнулся. Постоянные подозрения, выражаемые неясными полунамеками, уже начали его раздражать. В задней части клуба сидела, повернувшись к нему спиной, стройная молодая женщина, которая могла быть Анной.

Столик, за который посадил гостя Цзинь, стоял в середине зала, хотя, как заметил Сатакэ, свободных мест хватало и за другими, расположенными в более укромных уголках. Посетители по очереди подходили к микрофону, и после каждого выступления хостессы начинали машинально аплодировать, напоминая группу дрессированных животных в цирке. Морщась от шума, Сатакэ опустился на диван. К нему тут же подошла девушка, единственным достоинством которой была ее молодость. Прилепив к лицу искусственную улыбку, она защебетала на ломаном японском. Сатакэ молчал, неспешно потягивая холодный черный чай.

— Когда освободится Анна… то есть Мейран? — спросил он наконец.

Девушка моментально замолчала, резко поднялась и перешла к другому столику. После этого его никто не беспокоил, и Сатакэ сидел один, с удовольствием впитывая комфорт привычного окружения. Он даже уснул — всего на несколько минут, показавшихся ему часами. Конечно, рассчитывать на настоящий покой и отдых в таком шумном месте не приходилось, но обстановка все же позволяла расслабиться, забыть об оставленных за дверью проблемах.

Обоняние уловило знакомый аромат. Сатакэ открыл глаза и увидел сидящую напротив Анну. Брючный костюм из белого шелка подчеркивал глубину загара.

— Добрый вечер, Сатакэ-сан, — сказала она.

Раньше он был для нее «милым».

— Как ты?

— У меня все хорошо, спасибо.

Анна улыбнулась, но Сатакэ уже почувствовал — между ними встала стена.

— Хорошо загорела.

— Каждый день ходила в бассейн.

Она замолчала, наверное вспомнив, что все это началось как раз в тот день, когда они пошли туда вместе. Почти автоматически Анна смешала два напитка. Его даже не спросили — бутылку скотча принесли молча, зная вкусы гостя. Девушка поставила перед ним стакан, хотя и знала, что пить Сатакэ не станет.

— Как с тобой здесь обращаются? — глядя ей в глаза, спросил он.

— Неплохо. На прошлой неделе я была первой девушкой — приходили завсегдатаи «Мика».

— Рад слышать.

— И я переехала.

— Куда?

— В Икэбукуро.

Она не назвала адрес, и между ними повисло неловкое молчание.

— Почему ты убил ту женщину? — спросила вдруг Анна.

Застигнутый врасплох, он недоуменно уставился в сияющие глаза.

— Я и сам не знаю.

— Ты ее ненавидел?

— Нет, дело не в этом.

Вообще-то та женщина была умна и умела производить впечатление. Но как объяснить столь юному созданию, как Анна, что ненависть — это чувство, возникающее обычно из желания быть принятым и понятым другим человеком, а тот случай был совсем особый. Нет, она все равно ничего не поймет, так что лучше и не стараться.

— Сколько ей было лет? — спросила Анна.

— Точно не знаю. Тридцать с лишним, примерно так.

— А как ее звали?

— Уже не помню.

Сатакэ, конечно, слышал ее имя — оно часто звучало на заседаниях суда, но было настолько простым, что давно выскользнуло из памяти. Ему не требовался такой бессмысленный символ, как имя, когда ее лицо и голос навечно отпечатались в его душе.

— Разве она тебе не нравилась? Ты был ее любовником?

— Нет, в тот вечер мы встретились в первый раз.

— Но тогда как же ты мог убить ее? Да еще так жестоко? — не отставала Анна. — Рэйка-сан рассказала, как все было, как ты мучил ее. Если ты ее не любил и не ненавидел, то почему поступил с ней так?

Сидевшие за соседними столиками стали поворачиваться в их сторону, но, увидев Сатакэ, поспешно отводили глаза, то ли напуганные, то ли смущенные тем, что слышали.

— Не знаю, — пробормотал он. — Я действительно не знаю.

— Ты всегда был таким милым со мной. И что, Анна должна была занять ее место?

— Нет.

— Но, милый, разве так бывает? Нельзя же быть и таким, и другим. Один убил ту женщину, другой был добр и мил со мной. — Волнуясь, Анна по привычке назвала его «милым». Сатакэ собрался было ответить и даже открыл рот, но она опередила: — Я была для тебя чем-то вроде домашнего любимца, вещью, игрушкой. Ты нянчился со мной, обучал меня, как какого-нибудь пуделя, но только для того, чтобы продать получше. Ты ведь от этого получаешь удовольствие? Тебя это заводит? Ты просто хотел превратить меня в свой лучший продукт, да? Если бы я не ушла, ты и меня убил бы, как ту женщину?

— Конечно нет. — Сатакэ достал вторую сигарету и прикурил сам — раньше Анна никогда бы не позволила ему сделать это. — Ты красивая. Она была…

Он не нашел подходящего слова и замолчал. Некоторое время Анна смотрела на него, ожидая продолжения, но его не последовало.

— Ты говоришь, что я красивая, но это и все. Ты видишь во мне только красоту. Когда мне в первый раз рассказали о том, что ты сделал с ней, я пожалела ее. А потом мне стало грустно. И знаешь почему? Потому что ты не испытываешь ко мне даже ненависти. Если бы ты сделал со мной что-то подобное, я по крайней мере знала бы, что небезразлична тебе, что ты что-то чувствуешь. Но этого нет. Ты не способен чувствовать. Если бы… я, наверное, даже согласилась бы умереть. После того как ты убил ее, в тебе ничего не осталось. Для меня ничего не осталось. Все, что ты мог, это сделать меня красивой. Но красота — это так скучно. Вот почему Анна несчастна. Вот почему Анне грустно. Ты понимаешь это, милый?

Пока она говорила, в глазах постепенно набухали слезы, а когда замолчала, они побежали по ее щекам, по ее милому носику и стали падать на стол. Теперь уже почти все, кто находился в зале, смотрели на них. На лице японки в кимоно застыло обеспокоенное выражение.

— Не буду тебе больше надоедать, — сказал Сатакэ. — Возвращайся к своим обязанностям и забудь обо мне.

Анна молчала. Он поднялся и расплатился по счету. Цзинь с вежливой улыбкой проводил гостя до двери, но больше никто к нему не подошел. Что ж, так и должно быть, подумал Сатакэ. Этот мир перестал быть его миром.

В тот день, когда полиция пришла в клуб, Сатакэ уже после первого допроса понял: убитая женщина не отпустила, она все еще держит его, несмотря на то, что с тех пор минуло семнадцать лет. И вот теперь воспоминания, которые он так тщательно держал под замком, вырвались наружу, и он беззащитен перед ними, как беззащитен перед гурманом прячущийся в треснувшем панцире лобстер.

Он давно не был дома, если быть точным, почти четыре недели. За дверью его приветствовал тяжелый запах слишком долго остававшейся запертой квартиры. Из комнаты доносились приглушенные голоса, и Сатакэ, быстро сбросив обувь в прихожей, поспешил туда. В темноте мигал свет — телевизор еще работал. В тот злосчастный жаркий день, торопясь на встречу с Анной, он, очевидно, забыл его выключить, а те, кто приходил потом обыскивать квартиру, тоже не потрудились нажать кнопку. Горько усмехнувшись, Сатакэ сел на пол перед мерцающим экраном.

Лето заканчивалось, и звон у него в голове постепенно слабел. Сатакэ поднялся и подошел к окну. Снизу, с Яматэ-авеню, поднимался шум и запах отработанного бензина, но вместе с ними через окно вливалась, вытесняя затхлый воздух, приятная вечерняя прохлада. На фоне черного неба четко выделялись освещенные прямоугольники небоскребов. Вдыхая смешанную с пылью прохладу, он говорил себе, что теперь все будет хорошо. Сделать осталось совсем немного.

Сатакэ открыл дверь кладовой, куда складывал старые газеты. Бумага отсырела и начала желтеть, но он все же начал перелистывать слипшиеся страницы, отыскивая статьи, посвященные убийству в парке Коганеи. Наткнувшись на что-то, Сатакэ клал газету на пол и выписывал заинтересовавшую его информацию в блокнот. Закончив с этой работой, он сел на пол и перечитал сделанные заметки.

Потом поднялся и выключил телевизор. Пора идти. Держаться не за что, как и нечего терять. Он пересек глубокую реку, и мост за ним рухнул. Пути назад нет. Сатакэ охватило возбуждение, подобного которому он не испытывал с тех пор, как давно, лет двадцать тому назад, был мальчиком на побегушках у главаря банды. Блуждать бесцельно по мрачным улицам ночного города и знать, что возвращаться некуда, — в этом было что-то странно знакомое.

Он улыбнулся про себя, подумав, что и то и другое чувство обещают освобождение.