ЛЕТО 1498 ГОДА
Глава 24

Альфонсо приехал в Рим в середине лета, и я, отчаянно стремясь переговорить с ним наедине, разыграла нетерпеливую сестру и выехала ему навстречу, чтобы встретить его до того, как они со свитой пересекут Понте Сант-Анджело, мост, ведущий на Ватиканский холм.

Альфонсо ехал во главе своего отряда, в сопровождении нескольких придворных, а повозки с его имуществом и свадебными дарами катились следом. Я издалека разглядела его золотые волосы, блестевшие на солнце. Я пришпорила свою лошадь, а когда Альфонсо узнал меня, он с радостным возгласом поскакал мне навстречу. Мы спешились и обнялись; несмотря на беспокойство, снедавшее меня из-за его приближающегося брака, я заулыбалась от радости, увидев брата. Альфонсо выглядел так же великолепно, как и всегда. На нем был наряд из светло-голубого атласа.

— Альфонсо, дорогой!

— Я здесь, Санча! Наконец-то я здесь! Теперь мне никогда не придется расставаться с тобой!

Его придворные рысцой подъехали к нам.

— Могу я немного побыть наедине с братом? — любезно поинтересовалась я.

Они молча повиновались и отъехали назад, к медлительным повозкам.

Я прижалась щекой к щеке брата.

— Альфонсо, — прошептала я ему на ухо, — я счастлива видеть тебя, но ты не должен заключать этот брак.

Альфонсо недоверчиво рассмеялся.

— Санча, — произнес он громко, — боюсь, сейчас неподходящее время и место для такого разговора.

— У нас не будет других времени и места. Как только мы прибудем в Ватикан, мы уже не сможем говорить свободно.

Я говорила с такой настойчивостью и жаром, что Альфонсо посерьезнел.

— Но я уже связал себя обязательствами. Если я разорву договор сейчас, это будет недобросовестно, трусливо…

Я вздохнула. У меня было мало времени, чтобы доказать свою правоту, а мой брат был очень доверчив. Как мне побыстрее раскрыть ему всю степень вероломства, свидетельницей которого я оказалась?

— Порядочность здесь неуместна. Тебе известны стихи арагонских поэтов о Лукреции, — сказала я.

Я ощущала себя виноватой. Что почувствовала бы Лукреция, если б знала, что я говорю ее предполагаемому мужу?

— Послушай…

Альфонсо покраснел. Он прекрасно понял, на что я намекаю.

Я процитировала Санназаро:

— Hie jacet in tumulo Lucretia nomine, sed re Thais: Alexandri filia, sponsa, nurus.

Это была эпитафия, предназначенная для Лукреции: «Здесь покоится та, кому имя Лукреция, а по сути — Таис: дочь Александра, жена и невестка». Должно быть, Пантсилея или еще кто-то рассказал о кровосмесительной связи Чезаре и Лукреции, поскольку даже в Неаполе и Испании поэты начали писать язвительные стихи о ней. Скажем, в этом автор сравнил ее с египетской грешницей, впоследствии сделавшейся святой, Таис, которая раскаялась в совершенном кровосмешении.

Мне не нужно было говорить, что эти слухи правдивы. Альфонсо достаточно быстро соображал, чтобы понять, почему я процитировала эти строки.

— Санча, — быстро произнес он негромким, напряженным голосом. — Даже если все обвинения в ее адрес истинны, я не свободен. Я поклялся сделать это ради блага Неаполя. К ней сватались другие, связанные с Францией, а мы не можем допустить, чтобы его святейшество подпал под французское влияние. Без поддержки Папы Арагонский дом обречен. Новый король Франции уже объявил себя правителем наших земель; нам необходимо привлечь Папу на нашу сторону, на случай нового вторжения.

Я изо всех сил постаралась не выказать боли; нельзя было допустить, чтобы свита Альфонсо что-то заподозрила.

— Ты не понимаешь! Тебе придется следить за каждым своим шагом. Они убийцы, — прошептала я, мило улыбаясь, как будто мы обсуждали чудесную погоду.

— Как и большинство правителей, в том числе и наши родственники, — парировал Альфонсо. — Санча, разве я не обаятелен?

— Ты — самый обаятельный мужчина, какого мне доводилось встречать. Ну, почти.

Альфонсо попытался снова вызвать у меня улыбку, но я была преисполнена отчаяния.

— Я очарую даже Борджа. Я завоюю их доверие. Я не глупец. Я не дам им причины избавиться от меня. А этот брак принес нашей семье значительную выгоду — герцогство Бишелье. — Он помолчал, потом весело произнес, пытаясь развеять мое смятение и вернуть мне радость: — Что, Лукреция так жестока? Она будет плохо обращаться со мной? Или она настолько уродлива?

— Нет, нет и нет.

Я жалобно вздохнула, понимая, что потерпела поражение. Предотвратить этот брак было невозможно.

— Ты писала, что вы с ней подруги. И ты, насколько я вижу, до сих пор жива.

— На свой лад — да.

Я замолчала. Лукреция действительно была очень добра ко мне.

— Значит, она — не бездушное чудовище. А я здесь не для того, чтобы судить ее. Я буду хорошо обращаться с ней и буду ей хорошим мужем, Санча. Я не могу придумать более надежного способа склонить на свою сторону ее отца и Чезаре.

Я погладила его по щеке.

— Ты просто не можешь быть другим мужем, братик. Молю Бога, чтобы ты был осторожен.

Я въехала в город вместе с Альфонсо. Чезаре ждал его перед Ватиканом. Кардинал Валенсийский держался одновременно и радушно, и сдержанно. Он явно оценил этого мужчину, который мог нежелательно повлиять на его сестру, и я уверена, что у него были основания беспокоиться. Я же изо всех сил старалась не выказывать терзавшего меня смятения.

Наконец мы спешились; моего брата повели по ступеням Ватикана во дворец, а там — в тронный зал, где его уже ожидал восседающий на троне Александр, облаченный в белоснежный атлас. На груди у Папы висел тяжелый золотой крест, усеянный алмазами.

Рядом с ним на бархатной подушке сидела Лукреция. Она, подобно своему жениху, была одета в светло-голубое — в шелковое платье с серебряной отделкой, с корсажем, расшитым жемчугом, и в головном уборе того же цвета. На щеках ее играл румянец, золотистые локоны рассыпались по плечам; в этот момент Лукреция казалась почти красавицей. Увидев Альфонсо, она просияла; несомненно, она была очарована им с первого же взгляда.

Александр и сам казался очарованным. Он расплылся в улыбке и воскликнул:

— А вот и жених, новый герцог Бишелье! Добро пожаловать, Альфонсо! Добро пожаловать в семью, дорогой сын!

Вот видишь, Лукреция, слухи не лгали: твой будущий муж и вправду на редкость красив!

Альфонсо почтительно преклонил колено, дабы поцеловать папскую туфлю. Как только с этой формальностью было покончено, Александр сошел с трона и положил руки на плечи своему будущему зятю.

— Ну будет, будет. Мы приготовили славный обед, но я думаю, что нам не стоит объедаться, ведь завтра нас ждет свадебный пир!

Он рассмеялся, и Альфонсо улыбнулся. Тем временем Лукреция поднялась с подушки и спустилась по ступеням. Когда она приблизилась, Альфонсо поклонился и поцеловал ей руку.

— Мадонна Лукреция, — сказал он, — вы сияете, словно звезда в ночи. Ваша красота затмевает все вокруг.

Только мой брат мог говорить с такой искренностью, чтобы эти слова прозвучали убедительно.

Лукреция хихикнула, словно девчонка; Александр, заслышав столь приятные слова, радостно заулыбался. Он обнял Альфонсо за плечи, и они во главе процессии направились в папские апартаменты, где уже ожидал накрытый стол. Лукреция с мечтательным видом двинулась следом. За нею шел Чезаре с любезным выражением лица и пронзительным взглядом. Последней шла я, нацепив на лицо застывшую улыбку.

Венчание состоялось в Зале святых, там же, где был заключен злополучный брак Джованни Сфорцы. Гостей было немного, по большей части — ватиканские придворные и некоторые кардиналы.

Лукреция выглядела очаровательно в платье из голубого атласа, с золотым корсажем, усыпанным алмазами. Их с Альфонсо можно было принять за брата и сестру — оба были белокурыми и светлоглазыми; а меня, по иронии судьбы, можно было принять за сестру темноволосого Чезаре, вырядившегося по случаю праздника в черный бархат. Из уважения к невесте я надела скромный неаполитанский наряд.

Во время венчания я стояла рядом с Джофре; Чезаре находился неуютно близко — по другую сторону от моего мужа. Когда кардинал Джованни Борджа попросил жениха и невесту произнести брачные обеты, исполняющий обязанности гонфалоньера папских войск Хуан де Кервиллон извлек из ножен красивый меч, отделанный драгоценными камнями, и поднял его над головами новых герцога и герцогини Бишелье, в знак того, что эта пара отныне пребудет неразлучна. Я же, глядя на сверкающий клинок, вспомнила карту стреги — сердце, пронзенное двумя мечами. Этот случай почти изгладился из моей памяти, но сейчас, при виде меча де Кервиллона, воспоминания вернулись с ошеломляющей силой.

«Я никогда не прибегну ко злу!» — надменно заявила я тогда. Несомненно, в нынешний момент я не могла придумать большего зла, чем вынужденный брак с Чезаре.

«Тогда ты обречешь на смерть тех, кого любишь больше всего на свете», — сказала стрега.

Я смотрела на церемонию, не помня себя от страха.

Но Альфонсо и Лукреция радостно улыбались. Они казались исполненными счастья, и я отчаянно цеплялась за этот факт, надеясь, что мой брат будет избавлен от той боли, какую пришлось пережить мне среди Борджа.

Ответ Альфонсо прозвучал твердо и уверенно; Лукреция ответила тихо и застенчиво, с обожанием глядя на жениха. По их с Альфонсо виду я поняла, что их поразила та же молния, что и меня в день встречи с кардиналом Валенсийским.

Вскоре возглавляющий церемонию легат объявил Альфонсо и Лукрецию мужем и женой. Сияющие молодожены рука об руку покинули зал в сопровождении капитана Кервиллона и кардинала Борджа.

К несчастью, когда остальные присутствующие двинулись к выходу из домовой церкви, вспыхнул спор.

— Принцесса Сквиллаче — сестра жениха, потому ее свита должна идти впереди, — пронзительно объявила донна Эсмеральда.

Но ее оттеснил один из придворных Чезаре; его слуги желали пройти впереди моих. Скрыть свои чувства от слуг невозможно, и наши с Чезаре люди в считанные секунды уже готовы были вцепиться друг другу в глотки. Один из придворных Джофре выступил вперед и провозгласил:

— Дорогу принцу и принцессе Сквиллаче!

В ответ он получил по челюсти и рухнул на руки своим товарищам. Донна Эсмеральда и мои дамы завизжали. В свалку оказались вовлечены слуги его святейшества, что отнюдь не улучшило положения.

В воздухе замелькали кулаки и засверкали мечи. Слуги Папы, перепугавшись, удрали через алтарь, покинув Александра без защиты посреди общей драки.

— Довольно! — крикнул он, размахивая руками. Кто-то едва не проткнул мечом его золотую мантию, и та чуть не свалилась с его плеч. — Довольно! В такой день!..

Но его увещевания потонули в криках. Придворный Джофре пришел в себя и теперь боролся со своим обидчиком на полу; в результате они перегородили выход из церкви.

— Прекратите! — воззвал Джофре, добавив свой голос к царящему гаму. — Сейчас же прекратите этот идиотизм!

В конечном итоге эта задача легла на Чезаре. Он без единого слова извлек из ножен кинжал и одним стремительным движением наклонился над борющимися, всунув кинжал между их шеями. Ярость в его взгляде мгновенно убедила драчунов, что он, не задумываясь, прольет кровь, даже здесь, даже сейчас, в день свадьбы его сестры.

Воцарилась тишина.

— Закончили, — произнес Чезаре тоном, от которого кровь стыла в жилах, негромко, но так, что все это услышали.

Придворные раскатились в разные стороны и повскакивали, испуганно и почтительно.

— Где свита его святейшества? — спросил Чезаре все тем же спокойным, негромким и наводящим дрожь голосом.

Его придворный указал в сторону алтаря.

— Спрятались, ваше преосвященство.

— Сходи приведи их. Он идет следующим, и он должен идти в сопровождении свиты.

Придворный ринулся в алтарь. Чезаре, опустив кинжал, но не пряча его, взглянул на придворного Джофре, второго участника потасовки.

— Думаю, ему потребуется помощь, — сказал кардинал.

Придворный Джофре с преувеличенным рвением кинулся следом. На возвращение свиты потребовалось несколько минут, но в конце концов Папа смог покинуть церковь. Чезаре любезно — или, правильнее будет сказать, с любезным видом — настоял, чтобы моя свита прошла следующей.

За венчанием последовал продолжительный ужин, а за ним — танцы. Альфонсо, как всегда, был преисполнен такого обаяния и веселья, что заразил им даже Борджа. Впервые за все время моего пребывания в Риме танцевать пошел Папа — сначала с Лукрецией, потом со мной. Несмотря на свои внушительные габариты, он двигался с той же грацией атлета, что и его сын Чезаре.

Меня особенно порадовало то, что на ужине не присутствовало ни одной куртизанки, даже Джулии, любовницы Папы. Похоже, Александр пытался убедить Альфонсо в том, что слухи, сопровождавшие скандальный развод со Сфорцей и рождение ребенка Лукреции, были лживыми. Что бы ни было тому причиной, я была рада, что празднество не катится к обычному для Борджа разврату.

Мы с Альфонсо станцевали для его святейшества неаполитанский танец. Глаза Альфонсо сияли, а на губах играла улыбка. Я знала, что отчасти его радость вызвана тем, что мы с ним снова будем вместе; но при этом я видела, что он искренне восхищается Лукрецией. Они, как шутливо объявил Александр за ужином, были созданы друг для друга.

— Вы только гляньте на них! Они же не замечают никого вокруг. Может, нам потихоньку уйти, чтобы не мешать им?

Я не понимала, как мой братик, который мог выбирать среди самых красивых и благородных женщин, влюбился в Лукрецию. Я лишь надеялась, что он будет счастлив.

После танцев на маленькой сцене, возведенной в зале для приемов, было устроено театральное представление. Среди прочих в нем участвовала красиво наряженная служанка, уговаривавшая единорога положить голову ей на колени. Служанку играла не кто иная, как Джулия, любовница Папы; но это была еще не самая большая ирония, ибо по сложению и движениям я узнала человека, чье лицо было скрыто маской единорога, тяжелой, сплошной, с позолоченным рогом и прорезями для глаз и рта. Это был Чезаре Борджа, изображающий символ чистоты и верности.

Незадолго до рассвета Альфонсо и Лукреция удалились, а за ними с самодовольной улыбкой последовал Джованни Борджа. Моему бедному брату предстояло подвергнуться тому же унижению, что некогда мне: впервые соединиться с супругой под наблюдением плотоядно взирающего на них кардинала. По крайней мере, подумалось мне, Альфонсо избавлен хотя бы от присутствия родного отца при этой процедуре. Интересно, кардинал и сейчас отпустит свою шуточку про розы?

Через несколько дней после свадьбы Чезаре было даровано то, о чем он мечтал много лет: возможность представить свое дело на рассмотрение конклава кардиналов и попросить освободить его от сана, для которого он никогда не подходил. Взамен он поклялся, что послужит Церкви и немедленно отправится во Францию, где сделает все необходимое, чтобы избавить Италию от нового вторжения со стороны французского короля.

Сомневаться в том, что прошение Чезаре будет удовлетворено, не приходилось — как ранее в том, что Лукрецию объявят virgo intacta.

Чезаре добился исполнения своего желания. И как только это произошло, он начал подыскивать себе подходящую супругу. Я приготовилась к худшему, ожидая нового вызова к нему в кабинет. К моему удивлению, Лукреция сообщила, что он выбрал Шарлотту Арагонскую — мою кузину, законную дочь дяди Федерико, короля Неаполя.

Я была вне себя от восторга; я думала, что недооценила Чезаре. Лукреция говорила, что он действительно заботится обо мне. Возможно, он и вправду не желал ни принуждать меня, ни причинять мне вред. Лучше того: его выбор невесты укреплял положение Альфонсо как принца Неаполя в доме Борджа.

Шарлотта в это время находилась во Франции — она воспитывалась при дворе благочестивой католички, симпатизирующей Борджа, королевы Анны Бретонской, вдовы Ре Петито, Карла VIII, умершего той весной. Чезаре облачился в свой лучший наряд и на белом коне с серебряными подковами отправился на север. Он не сомневался в том, что получит руку Шарлотты, поскольку новый король, Людовик XII, очень хотел развестись со своей бесплодной женой-калекой, королевой Жанной, и жениться на Анне, которую он любил.

А Чезаре как сын Папы был именно тем человеком, который мог поднести ему постановление о разводе на блюдечке с голубой каемочкой — но, естественно, не задаром.

Я с облегчением смотрела ему вслед, веря, что мои неприятности наконец-то закончились.