Старая груша

Они были всего лишь дачниками, и поэтому никто не уделял им ни малейшего внимания. И через десять лет после того, как Луис Стенли и его жена Мег купили и восстановили старую ферму Адамс–Куперов, к ним все равно относились как к чужакам. Каждый раз, когда они появлялись на почте, чтобы забрать посылку, у них спрашивали документы, и на рыбном рынке в конце дня брали с них по полной, даже если они покупали всего лишь треску или палтуса.

Светловолосая женщина так и оставалась всего лишь женой, обожавшей сына, а муж был просто тем самым мерзким типом, который выгнал Билли Гриффона в самый разгар работ по ремонту дома, а потом пригласил бригаду аж с самого Род–Айленда. Никто не приглашал семейство Стенли поужинать моллюсками, не звали их и поучаствовать в сборе средств на библиотеку. В конце концов, жили они в Бостоне, а в городок приезжали только на лето, чтобы провести здесь июль и август, не больше. Так зачем было брать на себя труд знакомиться с ними поближе? Такая попытка была бы похожа на приглашение красноплечего трупиала к ужину, либо Ловлю угрей в бухте для разговоров с ними. Или письмо рыжей лисе с просьбой переночевать в сарайчике. Просто совершенно разной породы особи. А посему лучше предоставить их самим себе.

Сына, Дина, можно было часто видеть на качелях из шины, свисавшей со старого грушевого дерева во дворе. Если ехать по дороге мимо их дома, то его можно было разглядеть: копна светлых волос, длинные ноги, в мгновенном быстром движении по ту сторону изгороди из кустов сирени.

Как–то летом у него была собака. Но скорее всего, отцу надоели линяющая шерсть и поскуливание, и на следующее лето собаки уже не было.

Дин был странным мальчиком и с возрастом становился еще страннее. Он пугал людей. Как–то раз местные мальчишки направлялись порыбачить на Хафвей–понд и вдруг неожиданно натолкнулись на него, сидевшего в траве в полном одиночестве. Видели его и у бухты в сумерках, когда рыбаки ставили к причалу свои лодки, — снова совсем одного, он пускал плоские камушки по поверхности воды так, будто весь остальной мир не существовал.

Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, Билли Гриффона пригласили переделать старую летнюю кухню в садовый сарай. Или, по крайней мере, так сказал муж. Человеку не часто предоставляется шанс отплатить за старые обиды, и поэтому Билли согласился прийти и посмотреть.

Но когда Билли пришел, Мег Стенли объяснила, что хочет переделать сарай в помещение для мальчика. Билли Гриффон не спешил. В уме он подсчитал, что возьмет с них двойную цену в качестве возмещения за ущерб его гордости и его кошельку, нанесенный ему тогда, когда его выгнали в прошлый раз. Да работа и на самом деле предстояла серьезная. Они хотели, чтобы там была встроенная двухъярусная кровать, новые окна и теплоизоляция, чтобы он перекрыл крышу и сделал стол с книжными полками.

Мег Стенли вышла и смотрела, как Билли снимает мерки. Билли было не до глупой болтовни, его жена Лори недавно оставила его и переехала во Флориду, так что теперь плата за работу, которую он подсчитывал в уме, все время возрастала. Получалось, что вполне возможно, если он правильно разыграет свои карты, то сможет поехать в январе во Флориду на целый месяц.

— Ему не нравится с нами, — сказала Мег Стенли о своем мальчике.

Слова ее прозвучали совершенно неожиданно, абсолютно без всякого повода, и Билли Гриффон не удивился бы больше, если бы вдруг с ним заговорила маленькая мышка в поле.

— Уж эти мальчишки в таком возрасте… — пробурчал Билли.

Должен же он был что–то сказать. А как она там стояла, какое у нее при этом было лицо. Он просто не мог не обратить на это внимания. В сарае гуляло эхо, и его голос прозвучал странно. Раньше там держали овец, и в помещении горьковато пахло животными и сеном.

— Все они балбесы.

— Я подумала, здесь ему будет лучше. Здесь пахнет морем.

Мег сложила руки на груди и выглядела такой беззащитной, что Билли Гриффон вдруг захотелось отложить рулетку и поцеловать ее прямо в губы. Вместо этого он продолжил свои вычисления и выпил стакан холодного лимонада, который Мег Стенли принесла ему. На следующий день он прислал ей смету, она была высокой, но не чрезмерной.

Люди в городе без обиняков объяснили Билли, что он простак, раз согласился на эту работу. Он понимал, что они правы, да какая разница! Он и раньше попадал в идиотское положение. И неоднократно. Он и понятия не имел, что Лорри собирается уйти от него, пока она не выложила весь свой план.

Да и о чем тут было говорить, год был такой, что всем приходилось потуже затягивать пояса, такие плотники, как он, буквально выпрашивали работу, так что с ним все было ясно. Мег Стенли одобрила его планы и цену, и, когда муж, у которого, казалось, хватало ума держаться подальше, прислал чек на треть от общей суммы, Билли Гриффон начал потихоньку перетаскивать к ним материалы для работы и инструменты.

К счастью, все складывалось так, что с самим семейством ему и дела иметь не придется, он даже не собирался начинать, пока они не уедут в город. Но в день, когда он приступил к работе, в лесу он увидел мальчика с луком и стрелами. Или, по крайней мере, так ему показалось. Он сморгнул, и мальчик исчез.

Билли Гриффон почувствовал, как озноб пробежал по всему телу. Поле слева от дома густо заросло цветущим душистым горошком, и в воздухе стоял гул от пчел, комаров и тех большущих оводов, от которых никак не отмахнуться. За сараем росли сосны, и за ними практически не был виден маленький пруд на самом краю участка. Если бы земля принадлежала Билли Гриффону, он первым делом вырубил бы эти сосны, а заодно и заросли остролиста, и тогда от самого дома открывался бы красивый вид на пруд. Но дом был не его, и все, что там происходило, его не касалось, да и мальчика он, может быть, и не видел вовсе.

Билли начал работать на второй неделе сентября. Было жарко, и красиво, и покойно, за исключением песни дроздов. Грушевое дерево во дворе было все покрыто плодами, а в воздухе стоял сладкий аромат. Как–то раз днем, пока Билли заново крыл крышу летней кухни, запах гудрона перекрыл приторный запах. И тем не менее он посмотрел во двор. Он увидел, что груши начали менять цвет и что они стали красными.

Он все думал об этих грушах, пока работал, и у него текли слюнки. Обычно он был честным человеком, но в тот день он сорвал две груши и положил их на подоконник в кухне, чтобы дошли. Потом Билли пришло в голову, что, если он съест одну грушу, случится нечто ужасное, и поэтому он только смотрел, как груши становятся из красных алыми, а затем багровыми с синеватым отливом. А потом он их выбросил.

В таверне Декой говорили, что Билли Гриффона заколдовали или, может быть, он покуривает марихуану, которая, по всеобщему мнению, росла диким образом в полях на земле у Стенли, посаженная много лет тому назад и почти забытая. Но какой бы ни была причина, казалось, он оттуда вообще не вылезает. И верно, он не спеша делал двухъярусную кровать и книжные полки из хорошего красного дуба. Он вручную отлакировал пол и поставил стропила такие прочные, что теперь никакой шторм, даже самый отчаянный, не смог бы при всем желании снести сарай.

Как только он закончил работу, начались неприятности, точно как все и предупреждали. В декабре явился сам Луис Стенли, чтобы проинспектировать завершенный проект. И вскоре после его приезда адвокат разразился письмом в адрес Билли Гриффона, где утверждалось, что тот злоупотребил доверием Стенли, используя для захудалого сарая дорогостоящие материалы. Он завысил объем работ и, следовательно, размер оплаты. Посему Луис Стенли произведет оплату только второго счета, представленного согласно контракту, но никак не третьего.

Никто в таверне не поднял глаз, когда туда вошел Билли, точно как тогда, когда Лорри уехала во Флориду. Люди жалели его, как всегда жалеют дурачков, действующих из лучших побуждений. Остановись на дороге пожалеть койота на обочине — и жди, что тебя покусают. Сделай это еще раз — и жди, что вдобавок тебя еще и пожалеют. Билли ничего не имел против и не удосужился сообщить хотя бы кому–нибудь о том, что жена Стенли прислала ему чек на остаток причитавшейся ему суммы. Пусть он и выглядел дурак дураком, но об этом факте он умолчал.

И когда грузовик Билли заметили припаркованным на дорожке к крыльцу дома Стенли, народ стал думать, что он орудует в сарае, забирая оттуда весь тот хороший красный дуб, чтобы использовать его где–нибудь в другом месте. Они думали, что он, наверное, там слегка пакостит, и никто не винил его за то, что он ищет возмездия.

Но дело обстояло совершенно иначе. Он просто наблюдал за тем, как ветер гуляет в верхушках сосен. Он говорил себе, что если чувствовать себя ребенком, то ребенком все равно не станешь, и что если украсть красную грушу со старого дерева, то из этого никак не может получиться большое несчастье. Это все равно что верить — если свистнуть через листик травы, то это вызовет из грязи угрей, существ, живущих в ней так глубоко, что никогда даже и не подумаешь, что там кто–то есть.

Ну а потом Билли Гриффон держался от дома подальше. Он получил свои деньги, он выполнил свою работу. Он заставил себя больше не парковаться на подъезде к дому. На следующее лето он отправился в Мейн, там у него с приятелями образовался огромный заказ — целое поместье. Его задачей было сделать и навесить в библиотеке от пола до потолка книжные полки из «птичьего глаза». Он такую работу любил, но на сей раз она не принесла ему никакого удовольствия.

Когда он вернулся домой на Кейп, то проехал мимо дома Стенли, но они уже уехали в Бостон. Билли подумал — спал ли мальчик в сарае… ловил ли он запах моря по ночам, сидел ли за столом красного дуба… стал ли он счастливее. Он задавался вопросом — приносила ли Мег Стенли своему мальчику холодный лимонад… а может, она сидела на крылечке и смотрела на светлячков, взлетающих над полем… может, подумала о том, как много заботы он вложил во все, что сделал.

На следующее лето Дину Стенли исполнилось шестнадцать. Он получил свои первые права и гонял по городу как сумасшедший на голубом мотоцикле «хонда», рев от которого отдавался эхом, как звук бензопилы.

Местные женщины говорили, что они никогда бы не разрешили своим сыновьям разъезжать по округе на такой душегубке. Да по Дину было видно, что он никого не слушает и не послушается, добавляли они. Он рисковал, слишком быстро вписываясь в повороты на песчаных проселочных дорогах, летя через дождь без непромокаемого плаща и шлема.

Все в городе соглашались, что если и дальше так пойдет, то не миновать ему беды. Людям не хотелось симпатизировать Дину из–за его отца, но игнорировать его было нелегко. Он был ни капельки не похож на отца, он был абсолютно сам собой. Разок, возвращаясь домой с работы, Айв Кросби видел, как мальчик, стоя посреди дороги, держал на руках мертвого кролика. Бедолагу переехал бензовоз Джексона, что, вероятно, случалось весьма нередко.

Происшествие было банальным, но мальчик держал кролика и плакал, действительно рыдал во весь голос, так, как большинство людей по родным и близким не заплачут. Айву трудно было потом выбросить из головы эту картину — бедный мальчуган на коленях, а мотоцикл его валяется в грязном кювете. В другой раз Микки Магуайр в нашем магазине продал ему выигрышный лотерейный билет. Не такой уж и выигрыш, просто три туза кряду, что давало в сумме двадцать долларов, нечему особо радоваться. Но мальчишка Дин перескочил через прилавок и до полусмерти напугал Микки, заключив его в широкие объятия, от которых у Микки кости затрещали.

— О чем он, черт побери, думал? — вопрошал Микки Магуайр у приятелей в таверне.

И правда, собственные отпрыски Микки — Коди и Сигги — достаточно хорошо знали старика, чтобы не лезть к нему с объятиями ни тогда, когда они еще подрастали, ни тем более теперь. Микки ценил свое личное пространство, особенно когда имел дело с дачниками.

— А что бы он сотворил, кабы выиграл пятьдесят долларов?

На следующее лето мальчику исполнилось семнадцать. Весной он разбил свой мотоцикл в городе и поэтому снова ходил пешком. Он гулял и в дождь, и поздно вечером. Бывало, возвращаетесь вы домой после кино или ужина с друзьями, а тут и он, бредет себе с вытаращенными глазами, хотя все знают, что идти–то ему некуда. Ни друзей, ни знакомых, ни ужинов, ни сбора денег. Ничегошеньки.

Народ боялся встретить его на дороге больше, чем столкнуться лоб в лоб с оленем. У Дина Стенли была приятная внешность, он был парнем стройным и длинноногим, почти мужчиной, но в выражении его лица было что–то отталкивающее. Будто он видел нечто, что, кроме него, никто не видел. Будто он смотрел прямо в огонь.

Луис Стенли появлялся в своем летнем домике нечасто, наверное, всего на пару выходных, не больше. Его жена Мег по–прежнему покупала продукты в рыбной лавке и ходила на почту, и казалось, что ей абсолютно все равно, когда с ней обращались как с пришлой. Когда кто–нибудь с ней здоровался, она даже шарахалась назад.

Несколько раз Билли Гриффон встречался с ней в городе, но казалось, она его не узнает. Билли взял из приюта черного щенка, помесь лабрадора, и завел привычку водить собаку на прогулку в лес неподалеку от дома Стенли. Как–то днем он решительно вторгся на их территорию — позволил щенку искупаться в их пруду.

Но когда Билли увидел женщину, плачущую на заднем дворе, он сорвался с места и побежал, а собака помчалась за ним по пятам. У Билли Гриффона было чувство, будто он угодил в заросли ежевики, будто его всего ошпарило крапивой. Будто вот–вот должно случиться нечто неотвратимое. Он осознавал, как мало знает об этом мире, хотя и прожил в нем сорок пять лет. Собака лаяла, и когда Билли поднял глаза, он на старом дубе увидел большую белую птицу. Он заморгал и потом видел только облако.

Лето было жаркое, жарче, чем обычно, и вся трава стала коричневой. Местные жители ждали осени, чтобы листья сменили цвет, а из Канады пришел прохладный воздух. Когда соседи встречались по вечерам у прудов, разговоры заходили о приближающемся учебном годе, о том, как трудно пришлось садам.

И еще они говорили о мальчике Стенли. Как–то ночью в дом вызвали полицию, и Коди Магуайр, работавший с шерифом и еще никогда никого в жизни не арестовывавший, оказался в ситуации, когда ему пришлось уговаривать Дина выйти из сарая, где тот забаррикадировался. Парень сорвал со стен книжные полки и встроенную койку, сложил все в кучу у двери и заявил, что будет защищаться ножом для рубки мяса.

Мег Стенли стояла рядом с Коди, пока он упрашивал мальчика выйти и поговорить. Была жаркая звездная ночь, наполненная пением лягушек и цикад. Миссис Стенли плакала, и было что–то электризующее в ее страхе. Ситуация могла выйти из–под контроля. Это было очевидно.

Жара стояла тошнотворная, как будто слишком приторная. Коди Магуайр сказал, что ему придется позвонить шерифу, вызвать бригаду из соседнего городка. И вот тогда Мег Стенли, которая, если уж на то пошло, сама и позвала его на помощь, заявила, чтобы он убирался с ее земли. На ее лице было такое выражение, будто она понимала, к чему все идет, и была полна решимости не допустить этого. Она настаивала, что может справиться с мальчиком.

Будь Коди поопытнее, он никогда не оставил бы миссис Стенли одну. Но он был всего–то лет на шесть постарше Дина и был рад, что его отпускают с миром. Он со всех ног помчался к патрульной машине и поехал обратно в участок. Даже когда все закончилось, ему пришлось почти полчаса приводить нервы в порядок на парковке, прежде чем он смог написать отчет.

После того случая Билли Гриффон взял за правило, возвращаясь с работы, проезжать мимо. Если он видел свет в кухне, то считал, что все в порядке. Как–то вечером он набрал номер Стенли, и, когда Мег подняла трубку, ему понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. Он сказал, что просто хотел узнать, как там его работа. И если нужно еще что–нибудь подремонтировать, то он подъедет и зайдет к ним, никаких проблем.

Мег Стенли перевела дыхание, прежде чем ответить, и на мгновение Билли подумал, что она скажет: «Да, мне нужна помощь, приезжайте сейчас же». Но она только поблагодарила его за любезность и сказала, что больше ничего делать не надо.

— Мне очень понравились ваши полки, — добавила она, прежде чем повесить трубку. — Мне бы давно следовало вам это сказать.

Билли Гриффон и нашел мальчика, кое–кто потом говорил, что уж такой он удачливый. Он ехал домой с побережья, где позволил своей собаке хорошенько порезвиться, и, как всегда, проехал мимо дома Стенли.

Вечерело, освещение играло шутки с тенями, перемежая золотистые полосы с чернильно–синими пятнами. Поднимался ветер, и поперек дороги пронеслось несколько веток. Собака Билли, ехавшая в кузове грузовичка, вдруг залаяла.

Через лужайку перед домом легла тень, как раз там, где стояло грушевое дерево. Билли Гриффон моргнул и ничего не увидел. Он моргнул снова и увидел красное. Он вспомнил о тех грушах, что украл тогда, и о людях, которые не могут спать по ночам. Он подумал, что бежать ему надо изо всех сил и что все равно он не успеет. Как он объяснит Мег Стенли, что случилось? Слова будут обрушиваться на нее, словно камни, одно за другим. Слова будут погружаться так глубоко, что никогда уже не вернутся на поверхность; слова упадут на самое дно колодца и потянут их за собой, и они утонут еще до того, как он закончит говорить.

Собака бежала по лужайке, прямо в омут тени. В воздухе пахло низким приливом, и как будто где–то что–то горело. Собака Билли лаяла и пыталась подпрыгнуть, и Билли пришлось взять ее за ошейник. Он назвал щенка Хьюго, но сейчас он звал его просто Щен.

— Сидеть, — сказал Билли Гриффон. — Сидеть, Щен.

Он не знал, что ему полагается делать, но знал, что не может допустить, чтобы она видела это. Мальчик повесился на верхней ветке. Он перекинул ремень через крепкую толстую ветвь, которая наверняка выдержит. Под ним на земле валялись какие–то перышки, будто птицы, свившие гнезда на дереве, все сразу обратились в бегство. На небе оставалась единственная золотистая полоска. Все остальное погасло.

Билли схватил пса за ошейник и оттащил назад к грузовику. Он посадил Хьюго на переднее сиденье, потом обошел машину и взял ящик с инструментами. Он прихватил стремянку и пилу. У него закружилась голова от этого золотистого света, от сухого коричневого жара августа. Он подумал о том лете, когда мальчику было четырнадцать, когда Мег стояла, обхватив себя руками, когда он хотел поцеловать ее в губы. И плевать, если его вмешательство в происходящее сочтут уголовным преступлением.

Он поставил стремянку и обрезал веревку. Работа была быстрой и ужасной. Но удар тела о землю оказался мягче, чем он воображал. Как будто перышко упало.

Когда Билли Гриффон сделал первый шаг к дому, он услышал лай собаки, запертой в грузовике. Это был самый тяжелый и трудный шаг в его жизни. И спустя годы он будет помнить душистый горошек, что рос прямо у двери, он будет помнить, как запел пересмешник, устроившись высоко на сосне. Плотники с Род–Айленда схалтурили, сейчас он ясно это видел, и застекленную дверь, которую они поставили, перекосило. Билли сделал бы это лучше. Он бы не стал торопиться.

Когда она попросила его избавиться от груши, он не стал спорить, как мог бы другой на его месте. Он просто пришел к ним на участок, когда все листья облетели, а плоды устлали землю, и срубил проклятое дерево.