ГЛАВА 57

Аманде исполнилось одиннадцать, когда ее брат Ричард рассказал ей правду об их матери.

Тем летом он приехал из Итона домой. Десятилетний мальчик очень много о себе воображал. Девичий мир Аманды был узок, он ограничивался классной комнатой, уроками и прогулками с няней в парке. Она ошеломленно слушала в тишине возбужденные рассказы шепотком об отвратительных вещах, которые мужчины проделывают с женщинами, о том, как они постыдно спариваются совсем голые. А потом, когда девочку чуть не стошнило от ужаса при мысли, что однажды и ее принудят терпеть такое грязное вторжение в ее собственное тело, Роберт рассказал о слухах, ходивших об их матери. О том, как графиня Гендон делала это с другими мужчинами, кроме отца Аманды.

Девочка, конечно, не поверила Ричарду. Да, в поместье она насмотрелась, как спариваются животные, чтобы понять, что хотя бы здесь он не врет. Но она отказывалась согласиться с тем, что он рассказывал про маму. Как могла красивая, смешливая графиня делать это со всеми мужчинами, от герцогов королевской крови до простых лакеев? Аманда ни слову не поверила. Ни словечку.

Однако подозрения тайно проникли в душу и постепенно разъедали ее. Лето перешло в осень, и Аманда осознала, что следит за матерью. Смотрит, как загораются ее глаза, если в комнату входит какой-нибудь красавец. Как она запрокидывает прелестную белокурую головку и смеется, разговаривая с мужчинами. Как приоткрываются ее губы и замирает дыхание, когда кто-нибудь из них склоняется к ее руке.

И в один из редких солнечных дней сентября, когда графиня и ее дети жили в деревне в Корнуолле, а граф, как всегда, обхаживал короля, Аманда сбежала из классной комнаты и отправилась гулять. Воздух был свеж и полон ранних запахов перепаханных полей, нагретых солнцем сосновых иголок, и она забрела дальше, чем намеревалась и чем ей позволялось. В ее душе совсем недавно поселилась тревога, неутоленное желание, уводившее ее от ухоженных террас парка и аккуратно обсаженных кустарником полей родного поместья и увлекающее в глубокие лесные чащи, что тянулись вдоль моря.

Там она и наткнулась на них в залитой солнцем лощинке, прикрытой выступом скалы от ветра с покрытого барашками моря. Мужчина лежал на спине, его длинное нагое тело было покрыто потом, голова запрокинулась, словно в агонии. На нем сидела верхом женщина, ее нежные белые руки стискивали запястья мужчины, а его загорелые крупные ладони сжимали ее груди. С закрытыми в экстазе глазами, закусив нижнюю губу, она скакала на мужчине. Скакала на нем.

За месяцы, прошедшие после визита Ричарда, Аманда пыталась вообразить, как же выглядит та грязная вещь, о которой он ей рассказывал. Но она не могла представить себе ничего подобного.

Привлеченная смесью ужаса и восхищения, с колотящимся сердцем, с тошнотой в горле, она подобралась поближе, смутно догадываясь, кого сейчас увидит. Женщина, из чьей груди вырывалось хриплое, резкое дыхание, была ее матерью, Софией Гендон. А мужчина, чей обнаженный таз поднимался снова и снова в диком, мощном ритме, все глубже и глубже вбивая свое тело в ее, – конюхом ее милости.

Аманда никогда не рассказывала Ричарду о том, что произошло в тот день, хотя по горьким замечаниям, которые порой делал ее брат, понимала, что он винит отца в распутстве матери, считая неправильным полностью посвящать себя королю и стране, совершенно забывая о своей одинокой очаровательной жене. Но Аманда знала правду, поскольку видела жажду на прекрасном, залитом солнцем лице матери. Постыдную, ненасытную жажду.

Уже стемнело. Туман поглотил последние отблески солнечного света, прежде чем день незаметно перешел в ночь. Горничная Эмили собралась подбросить угля в камин и задернуть шторы, но Аманда ее отослала.

Отогнав воспоминания о былом, женщина подошла уменьшить огонек масляной лампы, заполнявшей комнату сладковатым ароматом, и задернуть тяжелые парчовые шторы, чтобы от окон, выходивших на площадь, не тянуло холодом.

Подойдя к письменному столу, она остановилась, подняла голову и прислушалась. В доме стояла тишина, она выдвинула потайную щеколду, открывающую тайник в столе, и достала оттуда листок пергамента.

Она читала его уже раз сто и не понимала – да и не задумывалась, – что ее заставляло снова и снова перечитывать признание в давнем грехе, написанное собственной рукой Софии Гендон. Аманда не представляла, что подвигло ее мать на изложение подобной истории в столь жестких, откровенных словах, да еще заверенной при свидетелях. Аманда также не могла придумать, как эта шлюха, Рэйчел Йорк, нашла такой занимательный документ и чего она хотела. Но она не сомневалась, что этот пергамент был у актрисы.

Ее кровь до сих пор виднелась на уголке.

Правду о том, что произошло в ночь вторника, ей первым приоткрыл кучер Нед. По крайней мере, он поведал ей то, что знал. Это потребовало времени и нескольких тщательно сформулированных угроз, но постепенно Аманда вытянула из него любопытный рассказ о том, как его милость по дороге в Вестминстер наткнулся на мастера Баярда, пьяною до бесчувствия, на тротуаре перед заведением Гриббза. Конечно же, он взял мальчика в карету. Но домой отвез не сразу. По приказу его милости кучер Нед поехал дальше, на Грейт-Питер-стрит в Вестминстере, где его милость сдал сына слугам.

Конечно, не слуге спрашивать, куда едет хозяин, но кучер Нед признался, что сильно беспокоился. И худшие его опасения подтвердились, когда минут через двадцать – тридцать на лорда Уилкокса напали грабители. Он вернулся в карету, шатаясь, в плаще, залитом кровью. Кровь капала и с его клинка, которым он от них отбивался. Он строго-настрого приказал кучеру, чтобы тот ни в коем случае ничего не говорил ее милости, чтобы не потревожить ее нервы. Как потом поняла Аманда, он приказал молчать и своему камердинеру Даунингу.

Баярд все это время храпел в беспамятстве. Аманда просто удивлялась молчанию обоих слуг, прекрасно знавших, что она вовсе не подвержена нервным припадкам, подобно многим дамам ее круга. Она также изумлялась, как они могли беспрекословно верить словам своего хозяина, когда кровавые подробности убийства в церкви Сент Мэтью были на устах у всего города. Но может, ни Нед, ни Даунинг просто не замечали, как напрягалось лицо их хозяина от сексуального возбуждения при виде того, как по улице плетью гонят проститутку. Может, они не знали о череде горничных, которых он насиловал в течение долгих лет, или о том, как он порезал одну, когда та попыталась ему отказать. И Аманда в конце концов решила выяснить правду.

Снова сложив пергамент, она тщательно спрятала его в тайнике. Интересно, что подумал Уилкокс, когда увидел, что документ пропал? Аманда нашла его случайно, разыскивая хоть что-нибудь, что могло подтвердить ее подозрения, ту правду, которую она в глубине души уже знала. Остальные бумаги, найденные вместе с аффидевитом – любовные письма лорда Фредерика к некоему Уэсли и интересное королевское свидетельство о рождении, – она оставила на месте, поскольку они для нее значения не имели. Но признание матери Аманда забрала не задумываясь. Оно представляло собой слишком большую ценность, чтобы оставлять его в руках такого человека, как Мартин.

Она так задумалась, что не слышала, как дверь тихо отворилась. Лишь то, что в комнате повеяло холодом, подсказало, что она уже не одна. У дверного косяка стоял Себастьян.

Сначала Аманду охватил ужас от мысли, что он разглядел аффидевит матери в ее руках. Затем она поняла, что он смотрит на нее, а не на стол.

– И где он? – резким, недобрым голосом спросил Себастьян. – Где Уилкокс?

– У тебя, похоже, уже вошло в привычку являться без приглашения, – сказала она, проигнорировав его вопрос.

Он выпрямился и подошел к ней. Его жутковатые янтарные глаза ярко горели.

– Ты ведь знала? И как давно?

Аманда невольно попятилась.

– Что я знала?

– Я думал, что это Баярд, – продолжал он, не обращая внимания на то, что сестра не ответила ему. – Я вспомнил мерзости, вытворяемые им еще в детстве. То, как он поджег курятник в Гендон-хаус, чтобы просто посмотреть на пожар. Все эти невообразимые вещи, что он проделывал с бродячими животными, которым выпала злая судьба попасться ему в руки.

Он остановился перед ней так близко, что она ощутила резкий запах смога, глубоко въевшийся в его грубую рабочую одежду.

– Я все гадал, откуда это? Откуда эта абсолютная безжалостность к страданиям других, эта жестокость на грани безумия? Я даже боялся, что и во мне такое есть. Но однажды я увидел, как Уилкокс хохочет, наблюдая за собаками, разрывавшими в клочья ребенка батрака, и все понял. Я понял, откуда это.

– Это ты безумен!

– Да? – Он резко отвернулся. – Полагаю, ты слышала новости о Лео Пьерпонте?

– О Пьерпонте? – Аманда покачала головой. – Он-то тут при чем?

– Дорогая Аманда, неужели ты, да не знаешь? Гендон несколько дней назад кое-что мне рассказал. Оказывается, правительству уже почти год известно о связях Пьерпонта с Наполеоном – с тех пор, как некоего джентльмена по имени мистер Смит начали шантажировать, вытягивая информацию для французов. Похоже, что Гендон и лорд Джарвис решили между собой подождать с раскрытием Пьерпонта и использовать этого самого джентльмена в качестве двойного агента.

– И что? – спросила Аманда.

– А любопытнее всего, что и отец, и Джарвис оба служат королю, но лично терпеть друг друга не могут. Значит, единственным объяснением того, что они вместе занялись этой проблемой, служит то, что шантажируемый джентльмен обратился за помощью именно к Гендону. А сделать это мог лишь твой супруг, Уилкокс.

Аманда стояла не шевелясь, глядя, как брат бесшумно расхаживает по комнате. Она этого не знала. Ей в голову не приходило, что Уилкокс окажется настолько беспечным и угодит в расставленную французами ловушку. Она сцепила руки, охваченная ледяным гневом – не на Мартина, но на этого человека, ее брата, который пришел сюда дразнить ее тупостью ее мужа.

– Интересно, что у них есть на него? – сказал Себастьян, поигрывая пером, которое она оставила на обтянутой кожей столешнице своего письменного стола. – Думаю, что-то серьезнее супружеской неверности.

Что бы там ни было, Рэйчел наверняка нашла какие-то улики, когда украла документы у Пьерпонта. Бедная девочка, она совершила смертельную ошибку, когда предложила Уилкоксу сделку. Она не догадывалась, с кем связалась. – Он вдруг резко обернулся к ней. – Но ты была в курсе.

– Ты с ума сошел! – повторила Аманда, еще сильнее стиснув руки.

– Да неужели? Ты все знала еще в тот день, как я пришел сюда поговорить с племянником. Именно потому ты так точно указала мне время, когда Уилкокс встретился с Баярдом. Но ведь он не сразу отвез его домой?

– Она была шлюхой, – внезапно ответила Аманда. Хриплый голос с трудом повиновался ей. – Шлюхой и изменницей.

Странный блеск заиграл в неестественных, нечеловеческих глазах брата.

– Значит, это дает Уилкоксу право поступить с ней так, как он поступил? А при чем тут тогда горничная, Мэри Грант? Или это тоже можно, поскольку она просто служанка, да еще не слишком честная?

Слова его падали в пустоту. Аманда не желала нарушать молчание. Снаружи послышалось приглушенное цоканье копыт, чуть ближе – звон ведра и хихиканье какой-то горничной.

В конце концов заговорил Себастьян. Гнев в его голосе сменился тревогой.

– Уилкокс почувствовал вкус к подобным извращениям, Аманда. Ты что, не понимаешь? И он не откажется от этого. Он будет продолжать. И однажды его поймают.

– Надеюсь, тебя повесят раньше!

На его лице вдруг появилась недоуменная задумчивость.

– Всегда знал, что ты меня недолюбливаешь, – сказал он, помолчав. – Но до сих пор не понимаю, почему ты так меня ненавидишь?

– А за что мне тебя любить? – прошипела она, чуть ли не плюясь словами. – Ты, виконт Девлин, драгоценный сынок. Наследник всего! Всего, что должно было быть моим! – Она ударила себя кулаком в грудь. – Моим. Я – старший ребенок моего отца. А ты… – Она вовремя осеклась, стиснув зубы.

– Не я изобретал закон о праве первородства мужчин, – спокойно ответил он, недоуменно нахмурившись и глядя в ее лицо, – хотя и выигрываю от него.

Она в смятении смотрела, как на его губах появилась странная улыбка, а затем угасла.

– Забавно, но первой моей мыслью, когда головоломка сложилась, было прибежать сюда поскорее и предупредить тебя. Рассказать о том, во что превратился человек, за которого ты вышла замуж. И лишь вспомнив, что ты рассказывала мне, будто Баярд отключился до девяти, когда полиция да и все остальные считали, что убийство произошло между пятью и восьмью, я догадался, что ты знаешь правду. – Он хрипло выдохнул. – Я не полезу в петлю ради тебя, Аманда. И не позволю чокнутому ублюдку, твоему мужу, продолжать резать женщин.

– У тебя нет доказательств, – сказала она, когда он пошел к дверям.

Он остановился, кинул на нее взгляд через плечо.

– Я найду что-нибудь. – Он скривился в жесткой улыбке, куда более жестокой и недоброй, чем в прошлый раз. – Даже если мне придется эти доказательства подделать.

Выйдя из ограды церкви Сент Мэтью, сэр Генри Лавджой увидел, что улицы Вестминстера пусты. С надеждой вглядываясь во мглу, он поднял ворот в попытке уберечься от промозглого холода и пожалел, что не велел кучеру дождаться его.

Он думал о Рэйчел Йорк, которая пришла сюда одна, в такую же темную ночь. Каким же надо было обладать мужеством – или горячей убежденностью, а может, и тем и другим! Но все же он пока не нашел в этом деле причин ни для первого, ни для второго.

Преподобный Макдермот был потрясен, узнав, что такая женщина имела ключ от церкви, и понять не мог, как она сумела его заполучить. Но все-таки он у нее был, и она использовала его для встречи с графом Гендоном в десять вечера, как и говорил Гендон. Именно потому Джем Каммингс видел две пары следов – первая принадлежали убийце Рэйчел Йорк, а вторую оставил позже Гендон.

Лавджой знал, что опасно принимать факт за истину просто потому, что он на первый взгляд очевиден. Это слишком частая ошибка, и, допустив ее, они всю неделю гонялись за невинным человеком.

Послышался грохот каретных колес по булыжнику. Лавджой резко повернул голову как раз в тот момент, когда из тьмы появились темная костлявая лошадь и карета. Раздался крик, и кучер остановил карету.

Ближняя к Лавджою дверь распахнулась.

– Сэр Генри, вот вы где! – В проеме появился Эдуард Мэйтланд. – Я надеялся перехватить вас до того, как вы уйдете из церкви. У нас сведения, что виконт Девлин остановился в гостинице близ Тотхилл-филдс. В «Розе и короне». Я отправил туда парней, но, думаю, вам самим захочется присутствовать при аресте.

Лавджой забрался в темную карету.

– В деле появились новые факты, – сообщил он, когда карета рывком тронулась с места. И быстро пересказал констеблю все, что узнал после встреч с церковным сторожем и преподобным Макдермотом. – Выходит, – подытожил он, закутываясь в плащ, – что, скорее всего, Рэйчел Йорк была убита не в восемь, а в десять. И поскольку мы знаем, что лорд Девлин прибыл в клуб незадолго до девяти, то ему явно не хватило бы времени убить девушку в Вестминстере, бегом вернуться домой на Брук-стрит, переодеться и появиться на Сент-Джеймс-стрит.

Раскачивающийся фонарь бросал случайные отблески света на упрямое лицо констебля.

– Если мы не знаем, как ему удалось совершить преступление, это не значит, что с него можно снять обвинение, – сказал Мэйтланд. – Кроме того, вы забываете, что он сделал с констеблем Симплотом.

Лавджой придержал при себе то, что намеревался сказать, он и правда забыл о Симплоте.

– Как он?

– Все еще в лихорадке. Думали, прошлой ночи не переживет. Просто чудо, что он до сих пор жив.

Лавджой кивнул. Его мысли снова вернулись к тому, что произошло в среду на Брук-стрит. В этом деле был один момент, который хотелось тщательно обдумать.

Зачем привилегированному молодому человеку из влиятельной, богатой семьи пытаться убить констебля, чтобы избежать ареста по обвинению в преступлении, которого он не совершал? Бессмысленно.

Но в отношении ареста молодого виконта, со вздохом вынужден был признаться себе Лавджой, все это значило так же мало, как и ключ, найденный сторожем. Поскольку Лавджой забыл еще о Чарльзе, лорде Джарвисе. И для Джарвиса невиновность или виновность Девлина значения не имели. Виконта обвиняли пресса и улицы, и потрясенное население Лондона жаждало, чтобы он предстал перед судом.

Для сына пэра королевства уйти от обвинения в убийстве – дело плевое, и было так всегда. Но теперь, когда король объявлен безумным и принц того и гляди станет регентом, ситуация обострилась. И Джарвис яснее ясного дал понять, что стоит на кону: либо Девлин до завтрашней церемонии будет пойман, либо Лавджой вылетит из своего кабинета на Куин-сквер.