Глава 14

Сразу после церковной службы пришла Каролина Клэрмон. С ней ее сын — высокий мальчик с бледным невыразительным лицом, на спине — ранец. У Каролины в руках стопка объявлений, написанных от руки на желтой бумаге. Я улыбнулась обоим. Магазинчик почти пуст. Своих первых завсегдатаев я жду к девяти часам, а сейчас еще только половина девятого. За прилавком сидит одна Анук. Перед ней недопитая чашка с молоком и pain au chocolat. Она весело глянула на мальчика, неопределенно взмахнула пирогом, будто приветствуя его, и продолжала завтракать.

— Вам помочь?

Каролина огляделась с выражением зависти и неодобрения на лице. Мальчик смотрит прямо перед собой, но я вижу, что ему хочется скосить глаза в сторону Анук. Вид у него учтивый и угрюмый, блестящие глаза в обрамлении длинных ресниц непроницаемы.

— Да, — неестественно бодрым тоном произносит она, обнажая зубы в ослепительной, приторной, как сахарная глазурь, улыбке. — Я распространяю вот это… — она махнула стопкой объявлений, — и хотела бы попросить вас повесить одно в витрине вашей лавки. — Она протянула мне объявление. — Их все вешают, — добавила она, будто это как-то могло повлиять на мое решение.

Я взяла объявление. На желтой бумаге жирно выведено черными прописными буквами:

— Зачем мне это? — Я озадаченно нахмурилась. — С какой стати я должна отказывать кому-то в обслуживании?

Каролина бросила на меня взгляд, полный жалости и презрения.

— Вы в нашем городе новенькая и еще многого не понимаете, — с сахарной улыбкой говорит она. — Одно время у нас были проблемы. Это просто мера предосторожности. Я сомневаюсь, что кто-то из этих типов нанесет вам визит. Но лучше уж заранее побеспокоиться о безопасности, чем потом сожалеть, как вы считаете?

— О чем сожалеть? — Я по-прежнему ничего не понимала.

— У нас появились цыгане. Речные бродяги, — с нетерпеливыми нотками в голосе объясняет она. — Они опять вернулись и намерены… — она изящно наморщила носик, изображая отвращение, — заниматься здесь всем, чем им вздумается.

— И что же? — мягко допытываюсь я.

— А мы должны дать им понять, что не потерпим этого! — Каролина начинала волноваться. — Договоримся всем миром, что не станем обслуживать этих людей. Пусть убираются восвояси.

— Вон оно что. — Я раздумывала над ее словами. — А как мы можем им отказать? — с любопытством поинтересовалась я. — Если эти люди располагают деньгами, которые они хотят потратить, разве можем мы им отказать?

— Разумеется, — раздраженно отвечает она. — Кто нам запретит?

Я поразмыслила с минуту и вернула ей объявление. Каролина недоуменно уставилась на меня.

— Вы не станете вешать объявление? — Ее голос вознесся на пол-октавы, при этом лишившись интеллигентного звучания.

Я пожала плечами:

— Мне кажется, если кто-то желает потратить здесь деньги, я не вправе отнимать у него такую возможность.

— Но ведь местное общество… — настаивала Каролина. — Разве вы хотите, чтобы типы вроде этих — бродяги, воры, арабы, в конце концов…

В памяти всплыли угрюмые нью-йоркские привратники, парижские дамы, туристы с фотоаппаратами у базилики Сакре-Кер, воротящие лица от длинноногой девочки-нищенки в коротком платьице, из которого она выросла… Каролина Клэрмон воспитывалась вдали от больших городов, но цену модным дорогим вещам знает: скромный шарфик у нее на шее помечен ярлыком фирмы «Гермес», и благоухает она духами от «Коко Шанель». Грубить я не хотела, но не сдержалась.

— Сдается мне, — язвительно отвечаю я, — что обществу негоже совать свой нос в чужие дела. Эти люди живут, как считают нужным, и ни я, ни кто другой им не указ.

Каролина одарила меня злобным взглядом.

— Что ж, если это ваша позиция, — с надменным видом она повернулась к выходу, — я не стану больше отрывать вас от дел. — Она сделала ударение на последнем слове и пренебрежительно глянула на пустые табуреты. — Дай бог, чтобы вы не пожалели о своем решении.

— А с чего вдруг я должна пожалеть?

Она раздраженно передернула плечами.

— Ну, если возникнут неприятности и тому подобное. — По ее тону я поняла, что разговор окончен. — Эти люди способны на все. Наркотики, хулиганство… — Она ехидно улыбнулась, из чего я сделала вывод, что она была бы рада увидеть меня жертвой беспорядков. Ее сын смотрел на меня с недоумением. Я улыбнулась ему и сказала:

— На днях я видела твою бабушку. Она много рассказывала о тебе. — Мальчик покраснел и пробормотал что-то нечленораздельное.

Каролина напряглась.

— Я слышала, что она была здесь. — Она выдавила улыбку и добавила с притворным лукавством: — Зря вы потворствуете моей маме. У нее и без того скверный характер.

— А я от нее в восторге, — ответила я, не отрывая взгляда от мальчика. — Интересная женщина. И очень умна.

— Для своего возраста, — заметила Каролина.

— Для любого возраста, — парировала я.

— Возможно, так кажется тем, кто ее не знает, — сдержанно отвечала Каролина. — Но родные… — Она сверкнула в мою сторону холодной улыбкой. — Поймите правильно: моей маме очень много лет, — стала объяснять она. — Ум ее уже не тот, что прежде. Она воспринимает действительность… — Она нервно взмахнула рукой. — Впрочем, что я вам объясняю?

— Вы правы, — вежливо согласилась я. — В конце концов, это не мое дело. — Я увидела, как Каролина прищурилась, уловив колкость в моей реплике. Пусть она и была ханжой, но от отсутствия ума не страдала.

— Я хотела сказать… — Она замешкалась. На секунду мне показалось, что я заметила иронию в глазах ее сына, но не исключено, что мне это просто почудилось. — Дело в том, что моя мама не всегда понимает, что для нее хорошо, а что плохо. — Она быстро овладела собой, на ее губах вновь заиграла безукоризненная улыбка, столь же ослепительная, как и ее налакированные волосы. — Ваш магазин, например.

Я кивком попросила ее продолжать.

— У мамы диабет, — объяснила Каролина. — Врач постоянно предупреждает ее, чтобы она придерживалась бессахарной диеты. Но она не слушает. И лечиться не желает. — Она торжествующе взглянула на сына. — Вот скажите, мадам Роше, разве это нормально? Разве это поведение нормального человека? — Она опять повысила голос, в нем слышались визгливые вздорные нотки.

Ее сын смущенно глянул на часы.

— Матап, я о-опаздываю. — Голос у него учтивый и бесстрастный. — Извините, мадам, — обратился он ко мне. — Мне пора в школу.

— Вот, возьми. Это мои фирменные пралине. За счет магазина. — Я протянула ему скрученный целлофановый пакетик.

— Мой сын не ест шоколад, — сердито заявила Каролина. — У него слабое здоровье. Гиперфункция. Он знает, что сладкое ему вредно.

Я смотрела на мальчика. Внешне абсолютно здоровый ребенок. Просто скучный и немного застенчивый.

— Она очень скучает по тебе, — сказала я ему. — Твоя бабушка. Зашел бы сюда как-нибудь, повидался с ней. Она здесь часто бывает.

Блестящие глаза под длинными коричневыми ресницами на мгновение вспыхнули.

— Может, и зайду, — сдержанно отозвался он.

— У моего сына нет времени расхаживать по шоколадным, — надменно произнесла Каролина. — Мой сын — одаренный мальчик. Он знает, чем обязан своим родителям. — В ее словах слышались угроза и хвастливая категоричность. Она повернулась и прошествовала мимо Люка. Тот уже стоял в дверях, покачивая ранцем.

— Люк, — тихо, но настойчиво окликнула я его. Мальчик нехотя обернулся. Не отдавая себе отчета, я быстро шагнула к нему, мой взгляд проник под маску бесстрастной учтивости на его лице, и я увидела… увидела…

— Тебе понравился Рембо? — не раздумывая спросила я, поскольку голова шла кругом от мелькавших в воображении образов.

Он виновато потупился:

— Что?

— Рембо. Она подарила тебе на день рождения томик его стихов, верно?

— Д-да, — едва слышно ответил он, поднимая к моему лицу свои блестящие зеленовато-серые глаза. Едва заметно мотнул головой, будто предупреждая. — Правда, я н-не читал их, — громче сказал он. — Я — не л-любитель поэзии.

Книжка с загнутыми страницами, спрятанная на дне одежного шкафа. Мальчик, с пафосом нашептывающий себе восхитительные строчки. Приди, пожалуйста, молю я про себя. Ради Арманды, прошу тебя.

Что-то дрогнуло в его глазах.

— Мне пора.

Каролина нетерпеливо ждала его у выхода.

— Возьми, пожалуйста. — Я опять протянула ему маленький пакетик с пралине. У мальчика есть тайны. Они просятся наружу. Незаметно для матери он забрал пакетик и улыбнулся.

— Скажите ей, я приду, — произнес он одними губами, так что мне показалось, будто я выдумала его слова. — С-скажите, что в среду, когда т-татап пойдет в парикмахерскую. — И он ушел.

Позже явилась Арманда, и я поведала ей о визите ее дочери и внука. Она качала головой и тряслась от смеха, когда я пересказывала ей свой диалог с Каролиной.

— Хе-хе-хе! — Сидя в продавленном кресле с чашкой кофейного шоколада в маленькой старческой ручке, она как никогда была похожа на куколку с яблочным личиком. — Бедняжка Каро. Ишь как не любит, чтобы ей напоминали о матери. — Она с наслаждением глотнула из чашки. — Когда же она отстанет? — бурчала Арманда. — Рассказывает тебе, что мне можно, что нельзя. Диабет у меня, видите ли. Это все ее доктора напридумывали. — Она крякнула. — А я-то ведь до сих пор жива, разве нет? Я соблюдаю осторожность. ан нет, им этого мало. Хотят, чтобы все жили по их указке. — Она покачала головой. — Бедный мальчик. Он заикается, ты заметила?

Я кивнула.

— Заслуга его матери, — презрительно бросила Арманда. — Оставила бы его в покое — так ведь нет. Вечно его поправляет. Вечно чем-то недовольна. Только портит ребенка. Внушила себе, что у него слабое здоровье. — Она насмешливо фыркнула. — Дала бы пожить ему в полную силу, сразу бы все болячки прошли, — решительно заявила она. — Пусть бы бегал, не думая о том, что произойдет, если он упадет. Ему не хватает свободы. Не хватает воздуха.

Я сказала, что все матери опекают своих детей и это вполне естественно.

Арманда бросила на меня ироничный взгляд.

— Это ты называешь опекой? Как омела «опекает» яблони? — Она усмехнулась. — У меня в саду росли яблони. Так вот, омела задушила их все, одну за одной. Мерзкое растение. И ведь ничего собой не представляет — просто красивые ягодки. Слабенькое, но — боже! — до чего пронырливое! — Она глотнула из чашки. — И отравляет все, к чему ни прикоснется. — Арманда многозначительно кивнула. — Это и есть моя Каро. В чистом виде.

После обеда я вновь встретила Гийома. Он заглянул в шоколадную только для того, чтобы поздороваться. Задерживаться он не стал, объяснив, что направляется к киоскеру за своей подпиской. Гийом любит читать о кино, хотя кинотеатры никогда не посещает. Каждую неделю ему присылают целую кипу журналов: «Видео», «Синеклуб», «Телерама», «Фильм-экспресс». Ему принадлежит единственная в городке спутниковая антенна, и в его маленьком одиноком домике есть телевизор с большим экраном, а на стене над полками с бесчисленными видеокассетами висит видеомагнитофон фирмы «Тошиба». Я отметила, что Чарли, смурной и вялый, опять сидит у хозяина на руках. Каждые несколько секунд тот ласково поглаживал пса по голове. Этот жест мне уже хорошо знаком. Гийом будто прощался со своим питомцем.

— Как он? — наконец спросила я.

— Держится молодцом, — ответил Гийом. — Еще полон жизненных сил. — И они продолжили путь. Щуплый франтоватый мужчина крепко прижимал к себе печального пса коричневого окраса, будто от этого зависела его судьба.

Мимо прошагала Жозефина Мускат. В шоколадную она не зашла. Я была чуть разочарована, ибо надеялась еще раз побеседовать с ней. Но она лишь на ходу бросила в мою сторону безумный взгляд и поспешила дальше, держа руки глубоко в карманах плаща. Я заметила, что лицо у нее опухшее, губы плотно сжаты, вместо глаз узкие щелки, хотя, возможно, она просто щурилась от моросящего дождя, голова обмотана, словно бинтами, бесцветным шарфом. Я окликнула ее, но она, не отвечая, прибавила шаг, будто убегала от грозящей ей опасности.

Я пожала плечами, оставив попытки задержать ее. Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь.

Тем не менее позже, когда Анук играла в Мароде, я закрыла магазин до следующего утра и, не отдавая себе отчета, зашагала по улице Вольных Граждан в сторону кафе «Республика» — маленького убогого заведения с мыльными разводами на окнах и начерканным в них от руки неизменным specialite du jour. Неряшливый навес еще больше затемнял его и без того сумрачное помещение, где с двух сторон от круглых столиков стояли два притихших игровых автомата. Несколько посетителей за столиками, потягивая кто кофе со сливками, кто пиво, угрюмо беседовали о разных пустяках. Пахло жирноватой пищей, приготовленной в микроволновой печи, в воздухе висела пелена сального сигаретного дыма, хотя я не заметила, чтобы в кафе кто-то курил. У открытой двери на самом видном месте желтело одно из рукописных объявлений Каролины Клэрмон. Над ним — черное распятие.

Я заглянула в кафе и, помедлив на пороге, вошла. Мускат находился за стойкой бара. При виде меня он расплылся в улыбке. Его взгляд почти незаметно упал на мои ноги, поднялся к груди — хлоп, хлоп. Глаза вспыхнули, как лампочки на внезапно заработавшем игровом автомате. Он положил ладонь на насос пивной бочки, согнув в локте одну мясистую руку.

— Что желаете?

— Кофе с коньяком, пожалуйста.

Кофе он подал мне в маленькой коричневой чашечке с двумя кубиками сахара в обертке. Я села за столик у окна. Два старика — один с орденом Почетного легиона на потертом лацкане — подозрительно косились на меня.

— Может, компанию тебе составить? — крикнул Мускат из-за стойки бара с самодовольной ухмылкой. — А то вид у тебя немного… тоскливый. Сидишь там одна, скучаешь.

— Спасибо, не надо, — вежливо отказалась я. — Вообще-то я хотела бы увидеть Жозефину. Она здесь?

Мускат глянул на меня раздраженно, настроение у него резко испортилось.

— Ах да, это ж твоя подружка, — неприветливо произнес он. — Чуть-чуть ты опоздала. Она только что поднялась наверх, легла отдыхать. Очередная мигрень. — Он принялся с яростью начищать бокал. — Полдня шляется по магазинам, а потом весь вечер, чтоб ему пусто было, в постели валяется, когда я тут один кручусь как проклятый.

— Надеюсь, она здорова?

Он посмотрел на меня и ответил сердито:

— Разумеется. С чего ей болеть? Если б только еще Ее Чертова Светлость почаще отрывала от кровати свою толстую задницу, тогда, пожалуй, нам удавалось бы как-то сводить концы с концами. — Кряхтя от напряжения, он запихнул в бокал обернутый в салфетку кулак. — Я хочу сказать… — Он энергично тряхнул рукой. — Вот, посмотри вокруг. — Он глянул на меня, словно собираясь сказать что-то еще, и вдруг устремил взгляд на дверь.

— Хе. — Я предположила, что он обращается к кому-то вне поля моего зрения. — Оглохли, что ли? Закрыто!

Мужской голос у меня за спиной ответил что-то невнятное. Мускат широко раздвинул губы в безрадостной улыбке.

— Читать, что ли, не умеете, идиоты? — Из-за стойки бара он показал на желтое объявление у двери. — Давайте отсюда, живо!

Желая посмотреть, что происходит, я поднялась из-за столика. У входа в кафе стояли в нерешительности пять человек — двое мужчин и три женщины. Все пятеро были мне незнакомы. Люди как люди, ничем не примечательные, просто в чем-то непохожие на местных жителей. Штаны в заплатках, грубые башмаки и выцветшие футболки безошибочно выдают в них чужаков. Мне следовало бы тотчас же признать их. Когда-то я сама была такой. В переговоры с Мускатом вступил рыжий мужчина, перетянувший лоб зеленым платком, чтобы волосы не лезли в лицо. Взгляд у него настороженный, голос демонстративно ровный.

— Мы ничего не продаем, — объясняет он. — Просто хотим купить пару бокалов пива и кофе. Мы не причиним вам неудобств.

Мускат презрительно глянул на него.

— Я же сказал: закрыто.

Одна из женщин, худенькая невзрачная девушка с проколотой бровью, потянула рыжего за рукав:

— Не надо, Ру. Давай лучше…

— Подожди. — Тот нетерпеливо стряхнул с себя ее ладонь. — Ничего не понимаю. Мадам, что была здесь минуту назад… ваша жена… она намеревалась…

— Плевать на мою жену! — взвизгнул Мускат. — Она при фонаре двумя руками задницы своей отыскать не может! Над дверью мое имя, и я говорю: ка-фе за-кры-то! — Он сделал три шага вперед из-за стойки бара и, подбоченившись, встал в проходе, словно тучный ковбой из вестерна. Я увидела желтоватый блеск костяшек его пальцев, впившихся в ремень, услышала его свистящее дыхание. Его лицо исказилось от гнева.

— Ясно. — Лицо Ру оставалось бесстрастным. Враждебным взглядом он обвел неспешно немногочисленных посетителей кафе. — Значит, закрыто. — Еще один взгляд вокруг. На мгновение я встретилась с ним глазами. — Для нас закрыто, — тихо добавил он.

— А ты не так глуп, как кажешься, — с недоброй усмешкой заметил Мускат. — Мы с прошлого раза сыты вами по горло. Больше терпеть не станем!

— Что ж, ладно. — Ру повернулся и зашагал прочь.

Мускат проводил его взглядом, расхаживая на негнущихся ногах с напыщенным видом, словно пес, учуявший драку.

Оставив на столике недопитый кофе, я молча прошла мимо него на улицу. Чаевых, надеюсь, он от меня не ждал.

Речных цыган я нагнала на середине улицы Вольных Граждан. Опять начал моросить мелкий дождь. Все пятеро, понурые и мрачные, плелись в сторону Марода, где стояли их суда. Теперь и я их увидела. Десять, двадцать, целая флотилия зелено-желто-сине-бело-красных плавучих домов. На некоторых развевается мокрое белье, другие разукрашены картинами на сюжеты арабских сказок, коврами-самолетами и единорогами, отражающимися в мутной зеленой воде.

— Мне жаль, что так получилось, — обратилась я к ним. — Обитатели Ланскне-су-Танн не отличаются гостеприимством.

Ру смерил меня невыразительным взглядом.

— Меня зовут Вианн, — представилась я. — Я держу chocolaterie. Прямо напротив церкви. «Небесный миндаль».

Он выжидающе смотрел на меня, старательно демонстрируя равнодушие, чем мгновенно напомнил мне саму себя в недалеком прошлом. Я хотела сказать ему — им всем, — что мне понятны их гнев и обида, что я тоже прошла через унижение, что они не одиноки в своем злосчастье. Но я также знала, что в этих людях глубоко укоренилось чувство собственного достоинства, и они до последнего, даже если лишатся всего, что имеют, будут выказывать никчемный дух противоречия. В сочувствии они нуждались меньше всего.

— Заглянули бы ко мне завтра, — ненавязчиво предложила я. — Пивом я не торгую, но, думаю, мой кофе вам понравится.

Он взглянул на меня пристально, словно пытался определить, не издеваюсь ли я над ним.

— Приходите, прошу вас, — настаивала я. — Отведаете кофе с пирогом за счет заведения. Приглашаю всех.

Худенькая девушка глянула на своих друзей и пожала плечами. Ру отвечал ей таким же телодвижением.

— Может быть, — уклончиво сказал он.

— У нас весь день расписан по минутам, — развязно пискнула девушка.

— Найдите окошко, — улыбнулась я.

Опять тот же оценивающий подозрительный взгляд.

— Может быть.

Они зашагали в Марод, а я смотрела им вслед. С холма ко мне бежала Анук. Полы ее красного плаща развевались, словно крылья экзотической птицы.

— Матап, татап! Смотри, корабли!

Какое-то время мы созерцали их с восхищением — плоские баржи, высокие плавучие дома с рифлеными крышами, железные дымовые трубы, фрески, многоцветные флаги, лозунги, нарисованные амулеты, охраняющие от несчастных случаев и кораблекрушений, маленькие барки, удочки, прикрепленные к сваям на ночь верши на речных раков, драные зонтики на палубах, загорающиеся костры в стальных цилиндрах на берегу реки. Запахло горелым деревом, бензином, жареной рыбой. Над водой понеслись звуки музыки — наигрываемый саксофоном жуткий мелодичный вой, похожий на заунывный плач. На середине Танна я различила фигуру рыжеволосого мужчины, стоящего одиноко на палубе незатейливого черного плавучего дома. Заметив, что я смотрю на него, он поднял руку. Я помахала в ответ.

Уже почти стемнело, когда мы отправились домой. В Мароде саксофону стал аккомпанировать барабан; его бой отражался от воды глухим эхом. Кафе «Республика» я миновала, даже не взглянув в его сторону.

Почти у вершины холма я вдруг ощутила возле себя присутствие какого-то человека. Я повернула голову и увидела Жозефину Мускат — без плаща, но в шарфе на голове, закрывавшем половину ее лица. В полумраке она казалась мертвенно-бледной. Призрачная тень, да и только.

— Беги домой, Анук. Жди меня там.

Анук с любопытством взглянула на меня, затем повернулась и послушно помчалась вниз по склону. Полы ее плаща неистово трепыхались в такт ее бегу.

— Я слышала про твой поступок. — Голос у Жозефины сиплый и тихий. — Ты ушла из-за речных бродяг.

— Разумеется, — кивнула я.

— Поль-Мари был в бешенстве. — Яростные нотки в ее голосе сродни восхищению. — Слышала бы ты, как он тебя честил.

Я рассмеялась и сказала спокойно:

— К счастью, мне не приходится выслушивать бредни Поля-Мари.

— Мне теперь тоже запрещено с тобой общаться, — доложила Жозефина. — Он считает, что ты оказываешь на меня дурное влияние. — Она помолчала, глядя на меня с нервным любопытством, и добавила: — Он не хочет, чтобы у меня были друзья.

— Сдается мне, у Поля-Мари слишком много желаний, я только и слышу о них, — мягко заметила я. — Он меня вовсе не интересует. А вот ты… — Я коснулась ее руки. — Ты, на мой взгляд, очень интересная личность.

Жозефина покраснела и глянула в сторону, словно ожидала увидеть кого-то возле себя.

— Ничего ты не понимаешь, — пробормотала она.

— Думаю, понимаю. — Кончиками пальцев я тронула шарф, скрывающий ее лицо. — Зачем ты это носишь? — внезапно спросила я. — Может, объяснишь?

Она посмотрела на меня с надеждой и страхом. Тряхнула головой. Я осторожно потянула за шарф.

— Ты ведь недурна собой, — сказала я, обнажая ее лицо. — Могла бы стать красавицей.

Под нижней губой у нее я увидела свежий кровоподтек, казавшийся синеватым в сумеречном свете. Она открыла рот, собираясь солгать. Я остановила ее.

— Неправда.

— Откуда ты знаешь? — резко спросила она. — Я ведь даже не сказала…

— А тебе и не нужно ничего говорить.

Молчание. Над рекой вместе с барабанным боем разносились звонкие звуки скрипки.

— Глупо, да? — наконец заговорила она с отвращением к себе. На месте глаз у нее зияли крошечные полукруглые щелки. — Его я никогда не виню. Разве что так, немного. Порой даже забываю, что произошло на самом деле. — Жозефина набрала полные легкие воздуха, словно собиралась нырнуть в воду. — Натыкаюсь на двери. Падаю с лестницы. Н-наступаю на грабли. — В ней клокотал истеричный смех, она захлебывалась словами. — Он говорит, что я невезучая. Невезучая.

— А в этот раз за что? — ласково спросила я. — Из-за речных цыган?

Она кивнула.

— Они не представляли никакой угрозы. Я собиралась их обслужить. — На мгновение она повысила голос до визга. — Не понимаю, почему я всегда должна делать так, как хочет эта стерва Клэрмон! «Мы должны держаться вместе, — зло передразнила она. — Ради всеобщего спокойствия. Ради наших детей, мадам Мускат…» — Судорожно вздохнув, она вновь заговорила своим голосом: — Хотя обычно она даже не здоровается со мной, встречая на улице… воротит от меня нос, как от чумной!

Жозефина опять глубоко вздохнула, с трудом подавляя в себе вспышку ярости.

— Только и слышу: Каро то, Каро это. Я же вижу, как он смотрит на нее в церкви. Почему ты не берешь пример с Каро Клэрмон? — Теперь она имитировала мужа, придав голосу гневные интонации подвыпившего мужчины. Ей даже удалось изобразить его манеры — выпяченный подбородок, агрессивную чванливую позу. — В сравнении с ней ты неуклюжая свинья. Она — элегантная женщина. Стильная. У нее хороший сын, лучший ученик в школе. А ты чем можешь похвастать, хе?

— Жозефина.

С истерзанным выражением на лице она повернулась ко мне.

— Извини. На мгновение я почти забыла, где…

— Знаю. — Подушечки больших пальцев на моих руках зудели от гнева.

— Ты, должно быть, считаешь меня дурой, думаешь, зачем же я живу с ним столько лет? — Голос у нее унылый, взгляд темный, в глазах — обида.

— Нет, я так не думаю.

— Да, я дура, — заявила Жозефина, будто и не слышала меня. — Бесхарактерная дура. Я его не люблю… даже не помню, любила ли когда-нибудь… но как подумаю, чтобы оставить его… — Она растерянно замолчала. — По-настоящему оставить… — повторила она тихо, с недоумением в голосе. — Нет. Это бесполезно. — Она вновь посмотрела на меня, теперь уже с непроницаемым выражением на лице, окончательно замкнувшись в себе. — Вот почему я не могу больше общаться с тобой, — произнесла она тоном безысходного смирения. — Я не могла допустить, чтобы ты мучилась догадками… ты заслуживаешь лучшего. Но дела обстоят именно так.

— Нет, — возразила я. — Ничего еще не потеряно.

— Потеряно. — Она отчаянно, с ожесточением отбивалась от всего, что могло даровать ей поддержку и утешение. — Неужели ты не понимаешь? Я — дрянь. Воровка. Я лгала тебе. Я — воровка. Я все время ворую!

— Да, знаю, — ласково сказала я. Открывшись друг другу, мы обрели полное взаимопонимание, засиявшее между нами, как рождественская игрушка. — Жить можно гораздо лучше, — наконец промолвила я. — Миром правит не Поль-Мари.

— Для меня как раз он — владыка мира, — упрямо заявила Жозефина.

Я улыбнулась. С таким-то упрямством, если направить его в нужное русло, она могла бы горы свернуть. И это в моих силах. Я чувствую, о чем она думает, почти физически ощущаю ее мысли, взывающие к моей помощи. Мне ничего не стоит навести в них порядок… Я нетерпеливо отмахнулась от этой идеи. Никто не дал мне права склонять ее к тому или иному решению.

— Прежде тебе не к кому было податься, — сказала я. — Теперь есть.

— Правда? — В ее устах это прозвучало почти как признание своего поражения.

Я не ответила. Пусть решает сама.

Несколько минут она смотрела на меня в молчании. В ее глазах отражались речные огни Марода. И опять мне подумалось, что достаточно чуть-чуть преобразить ее жизнь, и она бы расцвела, стала красавицей.

— Спокойной ночи, Жозефина.

Не оглядываясь, я зашагала вверх по холму, зная, что она смотрит мне вслед. Я свернула за угол и скрылась из виду, а она еще долго стояла и смотрела туда, где я исчезла.