ГЛАВА 18

Мы решили поехать в мой коттедж, а не в его, поскольку тот был слишком близко к Гендерсонам и не давал необходимого уединения. Добравшись, мы обнаружили, что миссис Гендерсон при всем уважении к нашему желанию побыть одним все же устроила нам встречу – на столе лежала записка с пожеланием здоровья в самом материальном смысле слова.

«Ужин в духовке», – гласила она, и мы обнаружили восхитительную, тихо побулькивающую кастрюлю, а рядом горку горячей, мягкой картошки в мундире. Стол был накрыт, и на нем, кроме прочего, мы увидели яблочный пирог, чашку со сливками и здоровенный кусок сыра.

Мы принесли с собой бутылку шампанского и выпили за ужином, потом вместе помыли посуду, а тем временем снаружи на сверкающее озеро потихоньку спустились сумерки, и дрозд на груше завел свою душевную песню.

– Старайся, приятель, – сказал Роб. – Ночь будет нелегкой. – Поймав мой взгляд, он улыбнулся. – Я говорю с дроздом. Я же предупреждал, что будет гроза.

– Предупреждал. Что, в самом деле собирается дождь? А был такой прекрасный день!

Вымыв последнюю тарелку и начав вытирать ее, Роб повернул голову, прислушиваясь.

– Слышишь?

Я тоже прислушалась. И за песней дрозда услышала. Сквозь фруктовые деревья прорывался ветер, он то усиливался, то затихал, потом снова налетал шквалом, заставляя стонать телефонные провода. Вода в озере потемнела и отсвечивала бегущей по поверхности рябью.

– Много яблонь побьет, – сказал Роб. – Вот не знаю, куда положить. – Он протянул мне тарелку, и я заметила, как он взглянул на часы, но не так поняла. Роб потянулся к висевшей на спинке стула куртке.

– Бриони...

Его виноватый взгляд, который у другого, кого любила бы меньше, я назвала бы подлым, был весьма красноречив.

– Знаю, – сказала я. – Ничего не говори. Ты должен пойти покормить кур.

Оказывается, я ждала этой улыбки. Одиннадцать коротких часов – и одним полувзглядом, шутливым и нежным, он смог покорить меня. Мы ковали собственные цепи.

– Куры, наверное, давно спят. Миссис Гендерсон покормила их за меня, но, боюсь, мне нужно сходить в поместье и все осмотреть. Я всегда на ночь осматривал места для посещения, а сегодня, когда Андерхиллы уехали в Лондон...

Я прижала руку к губам...

– Ах, Роб, я совсем забыла! Я же так и не позвонила Кэти и не сказала, что не могу приехать! Утром я пыталась, но никто не отвечал, и я хотела потом позвонить из Вустера, но вылетело из головы. Ужас!

– А что, нельзя позвонить сейчас? Еще нет и десяти. Возможно, они тебя простят, если ты объяснишь причину своей забывчивости. Скажешь им?

– Еще бы! Они будут в восторге, я знаю. Они часто тебя вспоминают. Но сейчас я не могу им позвонить, я даже не знаю, где состоится прием. Я должна была приехать и там поужинать с ними, а потом все вместе мы бы отправились на прием. А теперь они уже ушли... Ужасно с моей стороны!

– Я бы на твоем месте не беспокоился. Они подумают, что ты опоздала на поезд или что-нибудь такое. В крайнем случае, они позвонят сюда и выяснят, что случилось.

– Надеюсь. Я еще раз позвоню им на квартиру.

Роб все еще колебался.

– Так ты не против, если я сейчас уйду? Меня не будет, наверное, около часа. Если хочешь, я подожду, пока ты позвонишь, и мы пойдем вместе. Хочешь?

Я покачала головой:

– Нет уж, иди. И не торопись. Я позвоню, потом приму ванну, и здесь нужно прибрать. Боже, как я им скажу?.. Забавно будет объявить, что я неожиданно вышла замуж. Ты сам бы как это назвал, Роб, – несчастный случай, Божий промысел или как?

Он улыбнулся.

– Нет, оставлю это тебе. Может быть, это прояснится утром. – Между тем он проверял двери и окна. Потом подошел ко мне. – А теперь, Бриони Гренджер, как твой муж могу я получить ключ?

Я подошла к бюро, где по-прежнему кучкой лежали вещи моего отца, взяла ключ и протянула его Робу.

– Теперь он твой, Эшли, – скользнул знакомый образ.

– Теперь мой.

Наши глаза встретились, и сигналы сразу ослабли. Он осторожно взял ключ, словно не смел прикоснуться ко мне, и, чуть поколебавшись, улыбнулся и ушел. Дрозд замолчал, но вскоре снова запел.

Я набрала номер Андерхиллов и сидела, тщетно ожидая, что кто-нибудь возьмет трубку. Оказалось, что мне даже очень кстати этот час наедине с собой. Только странно было – в такой короткий срок организовать свой медовый месяц.

У Андерхиллов никто не отвечал. Я повесила трубку и взбежала по лестнице наверх, в спальню. Оказалось, что миссис Гендерсон, Бог ее благословит, побывала и там. Она постелила на двуспальную кровать свежие простыни, аккуратно их заправила. В ванной висели чистые полотенца. Она даже принесла вещи Роба, выложила бритвенные принадлежности, пижаму, халат и чистую рубашку на утро. Комната была вымыта, и запах мастики смешивался с ароматом первоцвета, стоявшего пышным букетом в вазе на подоконнике.

У меня была куча времени. Я приняла ванну, нашла роскошную ночную рубашку, что купила в Фуншале, и села причесываться. После ухода Роба не прошло и получаса, но было уже совсем темно, и в ночи не светили даже луна и звезды. Откуда ни возьмись, небо затянули черные тучи, и фрибургские розы стучали по стеклу под порывистым ветром. Я замерла с расческой в руке, прислушиваясь. Шквальный ветер усилился. Я слышала, как все громче он шумит в саду, как плещется вода о гальку на берегу пруда. Роб умел предсказывать погоду – ночь будет ненастная.

И тут я услышала, что он вернулся. Внезапный стук дождя в стекло почти заглушил легкий щелчок пружинного замка. В комнату ворвался свежий сырой воздух.

Я обернулась к двери, но Роб не поднялся по лестнице. Он тихо прошел по гостиной и остановился.

Больше ни звука. Казалось, он неподвижно стоит, прислушиваясь. Я представила себе: голова наклонена – он, наверное, думает о том, что будет, когда он поднимется наверх.

Дверь из моей спальни выходила на маленькую площадку, с которой лестница спускалась в гостиную. Накинув халат, я вышла и перегнулась через перила. Внизу было темно. Я видела, как Роб стоит у двери, держа руку на выключателе.

– Роб? Ты быстро вернулся. Знаешь, миссис Гендерсон даже приготовила спальню и выложила твои вещи...

И я, помертвев, замолкла. Услышав меня, он быстро обернулся и взглянул наверх. Это был не Роб. Это был мой троюродный брат Джеймс.

Несколько долгих секунд мы молча смотрели друг на друга. Почти как Ромео и Джульетта, мелькнуло у меня в голове, но мысль совершенно не показалась забавной. В голове отдавалось: проклятье, проклятье, проклятье. Пока мир не ворвался к нам, у нас должна быть наша ночь.

Но возможно, я еще могла ее спасти. Пройдет еще минут двадцать, прежде чем Роб вернется из поместья. Если я успею со всем покончить, объясню Джеймсу, что случилось, и выпровожу его...

– Джеймс... – начала я, спускаясь по лестнице.

И снова остановилась. Дверь коттеджа опять открылась, и вошел Эмори. Он вынул из замка ключ, оставленный там Джеймсом, и положил в карман, после чего осторожно закрыл за собой дверь. Обернувшись, Эмори увидел меня. Мне не было видно выражения его лица, но он замер, словно пораженный:

– Бриони! Я думал, ты в Лондоне!

– Как видишь, нет, – тихо сказала я, переводя взгляд с одного близнеца на другого. – Я забыла о приеме. Глупо, правда? Ну вот вы и здесь. Что вам надо?

– Забыла о приеме? – Голос Джеймса звучал странно, совершенно не в его обычной уверенной манере. – Что ты хочешь этим сказать?

– То, что сказала. Вы, кажется, тоже забыли.

– Ну, это не совсем так. – Развязность Эмори была слишком явной, чтобы быть искренней. – Наше приглашение отменили. Полагаю, надо сказать спасибо тебе.

– Возможно. И это привело вас сюда?

Я видела в темноте, как они переглянулись. Между ними словно проскользнула электрическая искра.

– Я увидел, что у тебя горит свет, – сказал Джеймс, будто бы это все объясняло.

– Да? – холодно проговорила я. – И все же непонятно, зачем вы явились в мой дом и откуда у вас ключ. И к тому же вы пришли, думая, надеясь, что меня нет. Ну?

– Дело в том... – начал Джеймс, но Эмори перебил его:

– Мы думали, ты в городе, и одолжили ключ у миссис Гендерсон.

В слове «одолжили» не прозвучало никакой иронии, но я знала, что, если бы они виделись с миссис Гендерсон, она не могла не рассказать им о нашей с Робом женитьбе и они бы знали, что мы будем дома. И я перевела для себя слова Эмори: миссис Гендерсон держала ключи на гвозде у себя на двери, а она, как большинство дверей в деревне, редко запиралась. Значит, братья, улучив момент, прикарманили ключ и пришли сюда.

Эмори сверкнул улыбкой, которая, однако, не соответствовала тону: он что-то торопливо соображал:

– Я понимаю, это чертовски бесцеремонно, однако время поджимает. Но раз уж ты здесь, это только облегчит все дело.

– Какое дело?

– Нам кое-что нужно, и довольно срочно.

– Понятно.

Я действительно думала, что понимаю. Поплотнее запахнув халат и затянув кушак, я стала медленно спускаться. И вдруг, с прихлынувшей к сердцу кровью, вспомнила все неразрешенные тайны. Так ясно, будто мой возлюбленный снова повторял мне, я вспомнила, что при случае эти двое могут быть опасны. Возможно, подумала я, они сообразили насчет серебряной ручки и явились сюда... Но нет, они думали, что я в Лондоне; их визит не имел ничего общего с той тайной.

Я решительно отвела эти мысли и сосредоточилась на настоящем и на том, чтобы держать свое сознание закрытым для Роба: если бы он прочел этот искаженный образ страха, мгновение назад зигзагом пересекший мое сознание, он бы бросился сюда, и неловкая сцена – конечно же, не более чем неловкая – могла бы стать безобразной. Время еще есть, чтобы решительно разобраться с этим делом и выпроводить братьев, подумала я.

Я спустилась с лестницы. Свет из спальни, проливаясь на площадку наверху, осветил лицо Джеймса. Оно казалось напряженным и бледным; глаза горели, как мне показалось, злобой. Как можно непринужденнее я сказала:

– Уже поздно. Как видите, я уже ложилась. Что вам нужно? Наверное, книги? Ну извините, они подождут до утра. – Я подошла к окну и стала задергивать занавески. – Эмори, включи свет, так лучше. Брука все равно здесь нет. Я говорила тебе, что отнесу его оценить. А остальные я хочу подержать несколько дней, если можно. А потом – добро пожаловать. Если вы хотели еще что-то обсудить, это может обождать. А раз здесь нет предмета вашего вожделения, я полагаю...

– И твоего тоже, – сказал Джеймс.

– Что?

Бросив занавески, я резко обернулась. Эмори тоже обернулся. По моим голым ногам пробежала мелкая дрожь, словно вздыбилась кошачья шерсть.

– Ты ждала Роба Гренджера. Она приняла меня за Гренджера, – пояснил Джеймс брату. – Она крикнула, что спальня готова, а потом вышла. Похоже на то.

– Роба Гренджера? – переспросил Эмори и пробормотал: – Так, так, так!

Тишина на два удара сердца, пока глаза обоих братьев смерили меня с головы до ног: распущенные по плечам волосы, расческа в руке, шлепанцы, запах шампуня, халат, из-под которого виднелся подол ночной рубашки.

Я подошла к камину, села в кресло и спокойно посмотрела на обоих.

– Да, Роба Гренджера! А теперь, если не возражаете, я бы попросила вас уйти. Он скоро придет, и всем будет лучше, если вас здесь уже не будет.

Джеймс медленно шагнул вперед. Похоже, он был потрясен. До меня вдруг дошло, что его действительно волновало: той ночью в саду он не просто выполнял план расторжения траста.

– Извини, Джеймс, – тихо проговорила я. – Что я могу сказать? Только то, что для меня это так же неожиданно, как и для всех, правда. Мне больше ничего не оставалось... ты знаешь, как я к тебе относилась в юности. Ну, не получилось. Оказывается, это был Роб Гренджер, все время, просто до сих пор я этого не знала. Знаешь, это как разлив Северна: сначала ничего не замечаешь, но потом наводнение смывает все на своем пути.

Эмори издал приглушенный звук, который можно было принять за смех, потом нетерпеливо проговорил:

– Слушай, Бриони, нам наплевать, что ты спишь с Робом Гренджером. Оставь это, близнец. Разве ты не видишь, это все здорово упрощает.

– Что упрощает? – спросила я. – Я не сплю с Робом Гренджером в том смысле, как ты это понимаешь. Сегодня утром мы поженились. Теперь тебе понятно, почему я забыла о приеме у Андерхиллов и почему хочу избавиться от вас обоих?

Конечно, это была бомба, хотя я не собиралась так ее бросить. Однако она не взорвалась, как я ожидала. Эмори шагнул вперед, и теперь они стояли по обе стороны кресла, глядя на меня. Хоть я и привыкла к их сходству – играла с обоими в детстве, – что-то было жуткое в этих одинаковых застывших жестких лицах.

Но я заметила разницу. Джеймс побелел, как бумага, он выглядел совершенно больным, словно в его душе что-то сжалось. Взгляд же Эмори таил незнакомое – что-то бесцветное и жестокое, прищуренные серые глаза ничего не выражали.

Я твердо сказала:

– Да, мы поженились. Это в самом деле произошло совершенно неожиданно. Я расскажу подробнее в другой раз. Мы вдруг узнали, как много значим друг для друга. Вот так... Вот.

Я перевернула руку на колене ладонью вверх, словно передавая им слово.

Пауза, казалось, затянулась навеки. Потом оба заговорили разом, Эмори быстро начал:

– Значит, сейчас он придет? Как скоро?

Джеймс обрел голос, но казалось, он говорит с трудом.

– Значит, ты собираешься остаться в Эшли? Здесь?

– Этот коттедж гораздо лучше, чем у него на ферме, – сказал Эмори.

Наверное, я разинула рот. Беседа принимала явно нелепый оборот, или так могло показаться, если бы не холодные глаза Эмори, направленные на меня, как на мишень, с таким выражением, словно быстрые мозги Эшли оценивали ситуацию, которой я пока не понимала.

– Нет, – сказала я немного резко, – не собираюсь. У меня есть еще новости для вас. Я бы все равно завтра сообщила об этом. Мы собираемся эмигрировать. Роб думал об этом уже давно, а сегодня мы обсудили это с мистером Эмерсоном. И я тоже хочу уехать. Так будет лучше всего, сами видите. – Я взглянула на Джеймса и попыталась улыбнуться. – Я говорила тебе, что мне нужно только время, чтобы мое будущее решилось само. И вот оно решилось. Так что, видимо, и ваши проблемы разрешены?

Джеймс не ответил. Его взгляд переместился с меня куда-то выше. Я посмотрела на Эмори. Братья молча советовались через мою голову, словно меня здесь и не было. Это всегда раздражает, но в данной ситуации меня это не на шутку встревожило.

Эмори проговорил:

– Можешь больше не волноваться, близнец.

Я приподняла брови:

– Разве это не касается вас обоих? Я хочу сказать, что готова расторгнуть траст. Я уже сказала это сегодня мистеру Эмерсону.

Ответа не последовало.

Моя сверхчувствительная антенна поймала какой-то мощный и требовательный сигнал, который не передать словами.

Глаза Джеймса были по-прежнему прикованы к брату. Эмори кивнул, потом улыбнулся мне:

– Ты должна простить нас, что мы вроде бы так стремились выжить тебя, но ты знаешь ситуацию. Конечно, это чудесное известие о трасте. Ну а раз все так хорошо для всех устроилось, мы можем тебя поздравить. И жениха, конечно, тоже.

Простые, обычные слова, даже добрые. Но я уловила в них нагловатую расчетливость, и мне было нечего ответить.

Джеймс избавил меня от такой необходимости. Он с прежней тревожной настойчивостью вел какую-то свою линию:

– Значит, ты продашь и полосу у коттеджа?

– Ну да, – медленно проговорила я. – Я еще не думала об этом, но почему бы и нет? Я не хочу, чтобы это стало какой-то помехой. Мы сюда не вернемся.

С лица Джеймса сошло напряжение, оно порозовело. Похоже, мне следует по-новому взглянуть на своего троюродного брата. Он не только страстно стремился обладать собственностью, но и жаждал моего отъезда. Эмори застолбил мои слова как обещание:

– Какая прекрасная новость! Это действительно отсрочка приговора, близнец.

– Отсрочка приговора? – переспросила я.

Эмори отошел и сел на край стола. Он словно тоже испытал облегчение и совершенно расслабился.

– Наверное, следует рассказать тебе, дорогая сестрица, что нас совсем приперло продать поместье, и как можно скорее. У нас есть заинтересованный перекупщик, но нам нужно все имение в собственность, с проездом к Пенни-Флэтсу. И время не ждет. Уважаемому отцу нашей дорогой мачехи самому вдруг понадобились деньги, и он потребовал часть капитала, вложенного в бристольское дело, вернуть в Испанию. Это как-то связано с брачными контрактами его двух младших дочерей – они по-прежнему называют это приданым. Чудачество, правда?

– Понятно. А средства связаны, да?

– Если хочешь, можешь считать и так. – Эмори показалось это забавным. – Так получилось, что они вложены еще кое-куда. Пока мы выплачивали долг в рассрочку, но теперь он требует весь капитал... А боюсь, его уже нет. Теперь ситуация прояснилась.

– Иными словами, вы его украли, – сказала я.

– Ты всегда выбираешь неудачные слова.

Снова возникла пауза. Потом я встала.

– Ну, похоже, нам больше нечего сказать друг другу. Мы с мужем, – эти слова были вроде щита, – при первой же возможности встретимся с мистером Эмерсоном и дадим свое согласие на расторжение траста, а также на передачу вам полоски у коттеджа. – Я набрала в грудь воздуха, стараясь сдержать голос, но все равно получилось пронзительно. – Надеюсь, он сможет получить от вас ее стоимость, и в наличных, потому что нам с Робом тоже скоро понадобятся деньги. Но пока коттедж наш, и я хочу получить обратно ключ. Пожалуйста. И мне бы хотелось, чтобы вы ушли.

Эмори без слов достал из кармана ключ и бросил его на стол. Ключ упал с легким звоном. Эмори слез со стола и выпрямился, он по-прежнему улыбался. Джеймс снова прочистил горло, но ничего не сказал. Мы простояли так несколько секунд, но они тянулись, как год. Трое чужих друг другу людей расставались в холодной комнате.

Я как-то странно оцепенела, наверное, от потрясения, хотя после Бад-Тёльца должна была понимать, что Роб был совершенно прав насчет моих братьев: это не просто своевольные и безжалостные люди – это преступники. И нет нужды ждать ответа Вальтера Готхарда насчет фотографии. Я точно знала, словно отец сам сказал мне: это Эмори был на Ваккерсбергской дороге, и это он (под именем Джеймса) уехал прямо оттуда в Херес, пока Джеймс подменял его дома. Как и раньше, я подавила свои мысли, чтобы Роб случайно не уловил их эхо. Все, чего я теперь хотела, – избавиться от близнецов и их делишек, избавиться навсегда. Я питала надежду, что, когда мистер Эмерсон все уладит, я больше никогда не увижу своих троюродных братьев.

И звон брошенного на стол ключа был тихим похоронным звоном по прошлому. И по имению. Эшли уходило от меня, а вместе с ним очень многое.

Я выкинула это из головы и, резко повернувшись, подошла к двери и распахнула ее. Штормовой ветер выл сильнее, чем раньше.

Буки за фруктовым садом шумели и раскачивались на фоне несущихся по небу туч, которые громоздились и сталкивались, разрываясь и обрушиваясь водяной пылью, вспыхивая молниями в лунной необъятности наверху. Сад со светлыми облаками цветения то появлялся из темноты, то скрывался снова, оторванные цветы снегом летели по ветру. Дождь прекратился.

Дорожка, освещенная летящим лунным светом, к моему облегчению, оказалась пустой, а за шумящими ветвями в поместье горел свет.

Но я заметила кое-что еще. Лужайку перед коттеджем до самой сирени заливала вода. Уровень в озере, должно быть, поднялся на полметра. И пока я смотрела, порыв ветра плеснул воду к самому крыльцу.

– Все в порядке, – сказал за спиной Эмори. – Это мы и назвали «отсрочкой приговора». Сейчас пойдем и закроем верхний шлюз. А значит, дорогая сестрица, можешь спокойно ложиться на свое брачное ложе.

– Закроете верхний шлюз? – Я повернулась к нему, ощутив, что бледнею, как полотно. – Что ты хочешь этим сказать?

Он взял меня за плечи.

Дверь позади меня, подхваченная порывом ветра, снова захлопнулась. Эмори легонько потряс меня:

– Я же сказал: отсрочка приговора. Будем с тобой предельно откровенны, дорогая. Мы пришли сюда не просто за книгами. Ты ведь все равно собиралась отдать их нам, правда? Мы пришли... ну, так сказать, ускорить твое решение о продаже полоски земли у коттеджа.

На этот раз я поняла правильно. И сразу вся картина предстала передо мной.

– Вы хотели снова все затопить? Вы нарочно открыли верхний шлюз в такую ночь?

– Мы не могли выбирать ночь. Надо было пользоваться случаем, пока нет тебя и Андерхиллов. С погодой повезло. Это немного облегчило задачу Джеймсу – он был у шлюза. Я занимался другим.

– Можешь не говорить чем. Обеспечивал ему алиби. Теперь была твоя очередь, да?

Серые глаза сузились:

– Что ты имеешь в виду?

Я собрала свои разлетающиеся мысли. Я имела в виду алиби в Бад-Тёльце, но сообразила: лучше не испытывать судьбу под взглядом Эшли. И хрипло сказала:

– Я подумала о Кэти.

– Ах, это. Да, работа оказалась бесполезной, но мне не впервой списывать убытки. Я не держу на тебя зла, Бриони, милая, за то, что все так обернулось.

Короткий смешок – и роман с Кэти забыт.

– Ну, теперь ты все знаешь. Мы рассчитывали, что ближайшее же наводнение затопит коттедж и ускорит твое решение. Свинство с нашей стороны, да? Но что делать? Последние несколько месяцев, если не дольше, всем явно управлял дьявол... Поверь мне, – совершенно искренне и обаятельно сказал Эмори, – нам было бы очень жаль коттеджа, тем более он так тебе дорог, но тебе нужно проявить больше здравого смысла. С сентиментальностью надо расставаться, когда речь идет о золотой жиле.

Это было эхом слов Джеймса, когда он с неподдельной горечью говорил о поместье и общем упадке. А где-то в отдалении раздавались удары молота.

– Но нам повезло, – сказал Эмори. – И тебе тоже. То, что ты оказалась здесь, могло испортить все дело; к тому же Роб Гренджер, завершив свой семичасовой обход, обычно идет домой или в «Бык», а теперь с минуты на минуту будет здесь и непременно заметит повышение уровня воды. Скажи ему, чтобы не беспокоился: мы сейчас же пойдем к верхнему шлюзу.

– Но... – начала я и тут же прикусила язык.

Я не собиралась говорить, что Роб совершает свой обход и определенно, как бы темно ни было, заметил, что вода прибывает. Я знала, что он тут же пойдет к шлюзу. И лучше ему не сталкиваться ночью с братьями, пришедшими туда по тому же делу. Если мне удастся сейчас их выпроводить, то нужно предупредить его моим особым способом.

– Тогда вам лучше поспешить, – быстро сказала я. – Вода в озере так поднимается, что водослив, похоже, не справляется.

– Наверное, он вышел из берегов. Жаль, Эмори...

– Успокойся, успокойся. Мы сможем спустить воду через нижний шлюз.

– Не сможете! Он наглухо закрыт. И к нему нельзя прикасаться, он уже несколько лет еле держится! Только закройте верхний шлюз, пока еще ничего не сломалось... Идите скорее.

Но только я повернулась снова открыть дверь, зазвонил телефон.

Со стороны фермы раздался крик петуха. Ночной певец молчал, и перед нахальным криком смолк первый утренний хор.

Какой-то шорох из лабиринта заставил молодого человека остановиться и прислушаться. Возможно, это барсук возвращается домой. Если в сад снова зашел олень, надо сказать садовнику, чтобы сегодня взял ружье.

Сегодня... Сегодня необычный день. Сегодня он встретится с ними. Отец умер, и теперь он хозяин Эшли. Откуда-то надо взять мужество встретиться с ними после всего, что он сделал. А потом, позже, она будет с ним.

У выхода из лабиринта лежало что-то светлое. Нагнувшись, он узнал шелковую косынку, которую сам подарил ей, – опасаясь, что увидят люди, она всегда носила ее за корсажем. Не понимая, как можно было здесь уронить ее, он с улыбкой приложил косынку к лицу.

Нежный аромат лаванды как бы снова принес сюда ее самоё и блаженные летние дни. И так, улыбаясь, он вышел из лабиринта.