Сестра Лэнгтри обитала в одной из десяти комнат, совершенно одинаковых, построенных в стиле, свойственном архитектуре Базы номер пятнадцать, то есть одна примыкала к другой, и так все десять. Выходили они на веранду. Все это шаткое сооружение возвышалось на десять футов над землей и опиралось на деревянные столбы. Уже четыре месяца, как она жила здесь совершенно одна, что вовсе не означало замкнутости или нелюдимости с ее стороны. Просто это была потребность зрелой женщины в уединении. С самого начала войны, когда в сороковом году она пришла в армию, ей приходилось разделять жилье, а в полевых госпиталях они жили по четверо в одной палатке. Поэтому, когда сестра Лэнгтри первый раз увидела Базу номер пятнадцать, она показалась ей раем, хотя и здесь она поначалу жила в комнате не одна. Весь корпус вибрировал от пронзительных голосов женщин, живших в слишком близком соседстве друг от друга. Стоит ли удивляться, что, после того как количество медперсонала женского пола начало быстро уменьшаться, те, кто остался, поселились так далеко друг от друга, как только могли, и наслаждались одиночеством как божьим даром?

Сестра Лэнгтри открыла дверь в свою комнату и сразу же прошла к бюро, где у нее в верхнем ящике хранился пузырек с горошинами нембутала. Сверху, на крышке, стоял графин с кипяченой водой, накрытый обычным дешевым стаканом. Она взяла стакан, налила туда немного воды и проглотила таблетку, не давая себе времени подумать. Из маленького потускневшего зеркала, висевшего на стене над бюро, на нее смотрели ее глаза с темными кругами, пустые и невыразительные. Она продолжала смотреть на себя до тех пор, пока не подействовал нембутал.

С привычной легкостью она нашла и вытащила две длинные заколки, которыми прикрепляла косынку, и приподняла все сооружение вверх со взмокших от жары волос, а затем переложила его на стул, где оно и замерло, пустое и жесткое, как будто хотело тихонько над ней посмеяться. Присев на краешек кровати, она расшнуровала туфли, предписанные уставом для ношения в дневное время, и аккуратно поставила в уголок, чтобы не наткнуться на них, когда ей придется вставать, а затем начала снимать форму и нижнее белье.

За дверью на гвоздике висел ее ситцевый халат, сшитый по фасону, отдаленно напоминавшему восточный; она облачилась в него и отправилась в унылую влажную душевую смыть пот и грязь, накопившиеся за полдня. И вот наконец, ощущая себя чистой и гладкой, в мягкой ситцевой пижаме, она легла в постель и закрыла глаза. Нембутал уже начал действовать, и она почувствовала, как кружится голова и изнутри поднимается легкая тошнота — ощущение слегка напоминало похмелье, когда выпьешь слишком много джина. Но главное, что снотворное действовало. Сестра Лэнгтри глубоко вздохнула и с усилием заставила себя включить сознание и думать.

«Влюбилась я в него или то, что со мной происходит, имеет совсем другое название? Может быть, я просто слишком давно не жила нормальной жизнью, слишком глубоко задавила свои естественные желания? Вполне возможно. Надеюсь, во всяком случае, что это так. Не любовь. Не здесь. И не с ним. По-моему, он не тот человек, который смог бы оценить любовь…»

Образы и воспоминания заколыхались перед ней, они сливались, плыли куда-то и растворялись в неизвестности; она засыпала, преисполненная благодарности за то, что засыпает. Что такое рай, как не возможность спать, спать и никогда не просыпаться?