Глава 3
Тем, кто во тьме

Беззвездной зимней ночью Вонни выходит из чилмаркского магазина и обнаруживает, что мотор пикапа не заводится. Она купила полгаллона молока и несколько булочек на утро. Вонни задержалась, сдавая просроченные книги в библиотеку, и ей пришлось стучаться в двери магазина после закрытия. Она и забыла, как темно может быть в шесть вечера. Забыла каким пустынным может быть Битл-банг-корнер, центр Чилмарка.

Она снова и снова поворачивает ключ в зажигании, с каждым разом все больше пугаясь хрипения мотора. Пока она возится с пикапом, продавец запирает магазин и уезжает. Вонни поднимает глаза и видит, что парковка пуста. Между ней и домом нет ни одного телефона-автомата. Надо было предвидеть. В такой мороз нельзя выходить из дома. Перед поездкой в библиотеку Вонни грела замок дверцы зажигалкой, чтобы запихнуть ключ. Чем не предупреждение? Винъярд закован в лед. Лодки, ушедшие утром, сегодня не вернутся.

Вонни берет пакет с покупками и слышит треск рвущейся бумаги. Когда она выходит из пикапа, снег скрипит под подошвами новых ботинок, и ее сердце начинает биться быстрее. Она не запирает двери. Если кому-нибудь удастся украсть проклятую машину — ради бога.

Конечно, зря она вспомнила о маньяках. Вполне возможно, что гнусная погода, напротив, разожжет в психе жажду крови. Если бы не белизна снега, Вонни не различала бы дороги. Она бы побежала, но под ногами полно коварных ледяных полос. Еще только начало седьмого, но от полуночи не отличишь. Вокруг царит темная ночь с серебристыми краями, словно завернутая в плащ. Темнота живет собственной жизнью. Вонни знает, что ее страхи неразумны. Глупо бояться потерять дорогу в темноте и упасть с ледяного края земли.

В детстве Вонни приходилось спать с включенным светом. В десять лет она продолжала видеть кошмары. В их районе все дома были одинаковые, и она часто воображала, что заблудится по дороге из школы. После развода родителей она начала бояться воскресений, когда отец, Рейнольдс, возил ее за город. Она не сомневалась, что он бросит ее на незнакомой дороге, и потому не выпускала его из виду. Ходила за ним на бензоколонки и в магазины, торговавшие спиртным навынос. Если было слишком холодно и отец приказывал ждать в машине, она покорно подчинялась. Но смотрела в запотевшее окно, не находя себе места, пока не видела, что отец возвращается.

Когда Вонни исполнилось одиннадцать, Рейнольдс снова женился, и это положило конец воскресным поездкам. Новая жена Рейнольдса, Гейл, как-то пригласила падчерицу переночевать. Вонни не сумела придумать отговорку и согласилась. Отец и мать не разговаривали, поэтому девочка ждала отца на обочине дороги. Машина остановилась рядом с ней, и у Вонни почему-то странно онемели ноги. Девочка втайне надеялась, что мать запретит поездку. По дороге на Манхэттен играло радио, поэтому можно было не разговаривать. Когда они приехали, Вонни поняла, что у отца есть секрет. Он богач. В этот миг Вонни познала разницу между «я» и «мы». Она ни разу не подумала: «мы богачи». Все принадлежало ему. Гостиная с плетеными коврами; библиотека с красными стенами и синими диванами, которую Рейнольдс использовал как кабинет. Комнаты такие большие, что можно заблудиться; между стен гуляло эхо. На посту у двери в столовую стояли два фарфоровых павлина, столь похожие на настоящих, что казалось, в горле у них бьется пульс.

Гейл выдала Вонни розовый халат и пообещала, что никто другой его носить не будет. Перед сном Вонни поцеловала отца и Гейл, пожелала им спокойной ночи и отправилась в гостевую комнату. Как всегда, она оставила включенным свет. Ночью девочка проснулась и услышала голоса в коридоре. Она лежала с закрытыми глазами, и вдруг кто-то вошел и выключил свет. Вонни не двигалась, пока отец и Гейл не вернулись к себе в комнату, после чего начала искать выключатель, сперва медленно, а затем лихорадочно. Но вместо выключателя нашла дверь. Она вышла в чернильно-черный коридор, двигаясь ощупью вдоль стены. Больше всего она боялась споткнуться и расколотить фарфоровых павлинов. В конце концов ею овладело нечто вроде паралича, и она несколько часов стояла в коридоре как вкопанная, пока не забрезжил рассвет. Тогда Вонни разглядела верхушки деревьев через высокие французские окна и поняла, что стоит перед гостиной. Девочка прокралась обратно в свою комнату и сидела в кровати, пока в девять не пришел отец и не сообщил, что скоро пора ехать домой. Вонни оделась, собрала вещи и пошла мимо павлинов завтракать. После этой поездки она много недель не могла уснуть и успокоилась, лишь когда мать пообещала не отпускать ее больше на ночь на Манхэттен.

Шагая в темноте, Вонни думает о тварях куда более опасных, чем павлины. Она чувствует, как тяжелеет, замерзая, молоко в картонке. Вонни запрещает себе думать о числах, чтобы не вспоминать о дороге в три мили. Каждый вдох дается с трудом, и она уверена, что в легкие набился лед. Или она умрет от страха, или нет. Или на нее нападут бродячие собаки, или все обойдется. Вонни поворачивает на свою длинную грязную улицу, вдоль которой выстроились дачи, запертые до Дня поминовения. Она не знает, справится ли. Это худшая часть пути. Она начинает ненавидеть Андре, который, похоже, не соображает, что магазин закрылся час назад. Собственная улица кажется ей незнакомой, непривычно узкой, непривычно покатой. А вдруг это чужая улица, вдруг она умудрилась неправильно повернуть?

Так и есть, она это знает.

Внезапная яркая вспышка на однообразном белом фоне. Вонни кажется, что искры сыплются из глаз. Но вскоре становится ясно, что это Саймон в оранжевом комбинезоне. Саймон и Андре встречают ее у края подъездной дорожки. В волосах и на ботинках Вонни снег. Саймон обнимает маму за ноги.

— Ты вернулась! — вопит он и со всей силы тянет Вонни, так что она чуть не падает.

Женщина, которая паниковала на дороге, обращается в дым, исчезает так быстро, что Вонни ее почти не помнит. В конце концов, это улица Вонни. Это ее дом.

— Что случилось? — спрашивает Андре. — О господи.

Вонни смотрит на Андре, не в силах понять, злится он или просто беспокоится.

— Мотор заглох, — объясняет она. — Тебе придется утром сходить за машиной.

— Мы думали, ты потерялась, — говорит Саймон.

— О нет, — уверяет его Вонни.

— Вовсе нет.

Вонни и Джоди говорят обо всем на свете, кроме своих чувств. Джоди сидит с ребенком не меньше двух раз в неделю, так что им есть что обсудить. Во сколько Саймон лег спать, пока Вонни и Андре были в кино; что он ел, какие книжки просил почитать. Как сделать тесто для лепки из арахисового масла и тянучку из кукурузного крахмала. Но они никогда не говорят об Андре. Его имени нет в их словаре. Его имя запечатало бы им уста. Иногда Андре стоит на крыльце и слушает их приглушенные голоса через закрытое окно. Присутствие Джоди для него невыносимо. Она во все лезет, оставляет следы помады на чашках и запах духов на диване и коврах. Он знает, что она бросила парня на красной «тойоте» и теперь встречается с парой-тройкой других. Андре удивляет, что она умеет обращаться с детьми; он ревнует сына, когда Саймон сворачивается клубочком у нее на коленях.

— Зачем тебе подружка-подросток? — спрашивает Андре у Вонни.

— Тебе-то что? — огрызается она. — Чем она тебе мешает?

Разумеется, ответить он не может. Приходится идти на попятный.

— Эти подростки… — только и говорит он.

Итак, ему нашли замену. Он не понимает, почему женщины так любят поговорить. Хотя ему нравится слушать их голоса, если слов не разобрать. Все равно что незнакомая песня, которую в жизни не выучишь. Рождественские подарки готовят все, кроме Андре. Джоди приносит желтый металлический бульдозер для Саймона и бабушкин сметанный торт для Вонни и Андре. Работая над подарком для Джоди, Вонни все время сознает, что их дружба, если это вообще дружба, не имеет отношения к доверию. Все равно что подружиться с диким зверем, который не раздумывая цапнет за руку. И все же Вонни тянет к ней. Как будто Джоди — ее двойник, та самая шестнадцатилетняя девочка, какой когда-то была Вонни.

Вазочка, которую Вонни делает для Джоди, — темно-зеленая, изумрудная, с процарапанными леопардами по ободку. Увидев вазочку, Джоди жалеет, что не подарила Вонни нечто столь же прекрасное. Она хранит в ней серьги и бусы; иногда раскручивает, и леопарды мчатся по кругу. Джоди многое узнала после переезда на Винъярд. Как разморозить холодильник, как имитировать оргазм, как не морщиться, помогая бабушке забраться в ванну. Ее родители официально разошлись. У отца есть квартира в Нью-Хейвене. Он зовет Джоди погостить, но не пожить. Мать звонит раз в неделю и жалуется, что все приличные мужчины либо мертвы, либо женаты. Оба считают, что Джоди вернется домой, когда закончится семестр. Они думают, что Джоди скучает по друзьям, местному торговому центру, двум младшим братьям. Иногда Джоди кажется, что Вонни единственная понимает ее. Вонни знает, что она не хочет уезжать. И наверняка знает, как отчаянно Джоди хочет ее мужа. Если Джоди вернется в Коннектикут, Андре напрочь забудет о ней. И тогда она умрет, хотя и говорит себе, что пытается выкинуть его из головы. Она принимает горячие ванны, чтобы выжечь зло из души. Пальцы ее рук и ног сморщиваются. Пар поднимается от старой белой ванны. Джоди ступает на коврик, ослабевшая от жара. Где же ее сердце? Почему ей было все равно, когда мать позвонила однажды поздно вечером и в приступе отчаяния попросила Джоди вернуться, потому что ей ужасно одиноко? Неужели она из тех, кто способен отправиться в магазин за подводкой для глаз сразу после гибели своих близких на пожаре? Почему она продолжает красть у других девушек их никчемных парней, целоваться с которыми даже противнее, чем ощущать, как они ее раздевают?

Вонни для нее ближе всех на свете, и все же Джоди предаст ее не раздумывая. Ее страсти непомерны. От злости она плачет кровавыми слезами. Но каждый день притворяется нормальной. Пьет апельсиновый сок, причесывается, сидит с ребенком за два с половиной доллара в час. Ей хочется взорваться. Хочется быть такой аппетитной, чтобы незнакомцы шлепали ее на улице. Если она не уедет домой, случится что-то ужасное. Каждое утро Элизабет Ренни кормит птиц на крыльце. Джоди проходит мимо, прикусив язык, чтобы не умолять бабушку позволить ей остаться. Кошки — Марго и Синдбад — вечно ошиваются под птичьей кормушкой. Они знают, что колокольчики их выдадут и распугают птиц, и потому не смеют прыгать. Вместо этого они вылизываются или неподвижно лежат, как бы полностью расслабившись, и только дергают ушами.

Прошла неделя после Нового года, наступила пора экзаменов, и Джоди предстоит тест по истории, который она вряд ли сдаст, потому что ни разу не открывала учебник и вообще не думала об учебе. Она в последний раз проверяет содержимое школьной сумки перед выходом из дома: тушь для ресниц, сигареты, тетради, двадцать долларов и четырнадцать центов. Джоди закрывает сумку на молнию и перекидывает через плечо. Она нацепила старую пару бабушкиных туфель, которую нашла в шкафу. Вонни должна их оценить: черные лакированные лодочки с открытыми носами, на трехдюймовых каблуках. Чтобы туфли не спадали, Джоди надевает их на толстые белые носки. Раз уж в школе на нее таращатся, пусть им будет на что посмотреть.

Элизабет Ренни сидит на дальнем конце крыльца и крошит хлеб.

— До вечера, — кричит Джоди бабушке.

Элизабет Ренни пытается проследить за полетом древесной славки. Но это не считается. Славка всегда взлетает с хлебом на верхние ветки сосны, так что не поймешь, видишь ее или тебе только кажется.

Джоди стоит, уперев руку в бок. Неужели на нее всем наплевать, кроме парней, до которых ей нет дела? Она хочет, чтобы ее остановили, отослали домой, поймали на запретном и наказали. Она прикидывает, в какие неприятности способна влипнуть. Жаль, но кость сломать не выйдет. Если придется драться с другой девушкой, ей разве что повыдерут волосы. А она мечтает о мальчишеских неприятностях. Настоящих, с сиренами.

Элизабет Ренни замечает внучку, только когда та идет по подъездной дорожке к школьному автобусу.

— Желаю приятно провести время! — кричит она.

— Уж постараюсь, — бурчит Джоди.

Как же!

Школьный автобус так часто останавливается по дороге в Оук-Блаффс, что Джоди очень хочется выйти на одной из остановок. Наконец они подъезжают к воротам школы. Джоди спускается по ступенькам, цокая высокими каблуками, и достает сигарету, не спеша вслед за остальными ребятами.

Ее одноклассница, Гарланд, стоит на месте и разглядывает туфли Джоди.

— Миленькие.

— Старье, — равнодушно говорит Джоди.

— Я люблю старинные вещи.

— А я не стараюсь кому-либо нравиться, — сообщает ей Джоди, выпуская облачка дыма.

Гарланд заинтересованно кивает. Она часто витает в облаках и потому не в курсе, что хорошо относиться к Джоди — смерти подобно. Они вместе идут через учительскую парковку, и Джоди машинально замедляет шаги, подстраиваясь под Гарланд. Но у двери останавливается.

— Иди давай.

— На этой парковке лучше не оставаться одной, — предупреждает ее Гарланд. — Здесь происходят странные вещи. Выпускники летом видели оборотня.

— Ха, — фыркает Джоди. — Не смеши меня.

— Я серьезно. А по дороге в Чилмарк живет великан.

— Ты когда-нибудь его видела? — спрашивает Джоди.

— Своими глазами — нет, — признает Гарланд.

Джоди бросает сигарету и растирает носком туфли.

— Я в полной безопасности, — говорит она.

Звенит первый звонок. Учительница открывает багажник машины и начинает вынимать детали наглядного пособия. В них нет никакого смысла. Учительница проносит мимо Джоди и Гарланд пластмассовую модель пищеварительного тракта. В багажнике остаются три белые крысы в клетке, немного проволочной оплетки и корзина латука.

— Нам пора, — говорит Гарланд.

— Мне сегодня неохота в школу, — сообщает Джоди.

— Нарвешься на неприятности.

— Ну, это мое дело.

Когда Гарланд заходит в школу, Джоди мгновение жалеет, что оттолкнула ее. Возможно, настоящей подруге, не такой как Бекки или Вонни, с которой нельзя быть честной, она смогла бы объяснить свои чувства к Андре, а значит, понять их. Но она плохой человек и знает это. Зачем кому-то с ней дружить?

Она возвращается на парковку и видит, что учительница оставила ключи в машине. Не раздумывая Джоди закрывает багажник и забирается на водительское сиденье. Она хлопает дверью и поворачивает ключ зажигания. Теперь из-за рокота мотора не слышно, как скребутся крысы в клетке.

Джоди со всей силы жмет на газ и ощущает прилив жара. Она выезжает с парковки на дорогу от Эдгартауна к Винъярд-Хейвену. Надо же, как легко крутится руль. Она однажды каталась на отцовском автомобиле, но в нем не было гидроусилителя. Джоди касается руля кончиками пальцев и съезжает на обочину. Возвращается на дорогу и едет дальше. Она понятия не имеет, где включаются фары и дворники, и надеется, что не придется ехать в темноте или под снегом с дождем. Перед поворотом на Каунти-роуд она пробует тормоза. Машина останавливается так резко, что голова Джоди откидывается назад. Джоди снова жмет на газ, и автомобиль летит по шоссе как по маслу. Она опускает окно до упора, чтобы не испечься от жара, которым пышет ее тело. Джоди изо всех сил старается не выезжать за желтые линии дорожной разметки.

Если бы она умела читать спидометр, то порадовалась бы, что делает восемьдесят четыре мили в час. Другие автомобили, мимо которых она пролетает, кажутся размытыми цветными полосами. Ревет ветер. Спидометр показывает больше девяноста. У Джоди сильно кружится голова, она чуть не вырубается. Но внезапно осознает, что сидит за рулем. Она взяла машину учительницы. Где же тормоз? Через пятнадцать минут после угона Джоди сворачивает к обочине, скатывается по невысокой насыпи и вламывается в парк. Ее одежда насквозь промокла от пота. Джоди чувствует себя еще хуже, чем раньше. Получается, ее никто не остановит? Бросив машину, она пешком отправляется в школу, успевает вернуться ко второму уроку, но еще много дней покрывается холодным потом при звуке сирены. Джоди не знает, что такие мелкие преступления практически невозможно раскрыть без свидетелей. Три свидетеля сбегают, после того как полицейский опрометчиво открывает клетку. Крысы выскакивают и исчезают среди деревьев, не успевает коп сказать напарнику: «Я же говорил, что клетка пустая». Единственный оставшийся свидетель, старшеклассница по имени Гарланд, звонит Джоди после школы и предлагает встретиться в выходные за пиццей. Джоди, поразмыслив, соглашается. Она вешает трубку и понимает, что точно отсюда не уедет.

Она станет незаменимой. Джоди чистит зеленые перцы и фарширует их говяжьим фаршем и рисом с томатным соусом.

— А, привет! — бодро говорит она, когда Элизабет Ренни заглядывает узнать, что это гремит и скворчит на кухне. — Решила приготовить что-нибудь особенное на ужин.

Элизабет Ренни замечает на стойке страничку с рецептом из старого выпуска «Ледис хоум джорнал». Руки у Джоди скользкие от фарша; с ненакрашенными глазами она выглядит двенадцатилетней. Из-под крышки рисоварки вырываются клубы пара. Элизабет Ренни прекрасно понимает, что неспроста внучка развила такую бурную деятельность: наверняка хочет о чем-то просить. Фаршированные перцы не пропеклись и при этом подгорели, но Элизабет Ренни и Джоди вежливо съедают все до крошки.

Убрав со стола, Джоди садится.

— Родители думают, что мне пора домой, — говорит она и прочищает горло. — Но по-моему, я должна остаться и помогать тебе.

«Помогать, — думает Элизабет Ренни, — это неделями не браться за уроки, красить ногти фиолетовым лаком и как перчатки менять парней, которые нагло гудят под окнами, возвещая о своем прибытии?» Если Джоди вернется домой, можно будет снова слушать по ночам ветер, а не рок-музыку.

— Так тяжело переходить из школы в школу посреди года, — жалуется Джоди. — Выбивает из колеи. У меня не будет нужных учебников.

— И ты будешь скучать по хору, — добавляет Элизабет Ренни.

— Точно, — поспешно соглашается Джоди. — Буду скучать по хору как безумная.

Джоди ставит на огонь чайник для Элизабет Ренни и достает себе из холодильника диетическую колу. Элизабет Ренни уверена, что внучка в последнее время похудела от распутства и диетических напитков.

— Было бы глупо провести здесь зиму, а потом пропустить лето, — говорит Элизабет Ренни.

Джоди не уверена, что правильно расслышала. Это больше, чем она надеялась.

— Все лето? — уточняет она.

Элизабет Ренни подозревает, что может ослепнуть к тому времени. Она часто проверяет, не затянула ли пленка и здоровый глаз. Как только это случится, ей придется отослать Джоди. Еще не хватало, чтобы именно Джоди ее нашла. Элизабет Ренни решила, что слепота не для нее. Она знает, как с ней поступят родные. Отвезут в дом престарелых где-нибудь под Хартфордом, привяжут к инвалидной коляске, закроют окна и будут кормить яблочным пюре и молоком. Если повезет, она успеет увидеть, как вернутся иволги, поселившиеся прошлым летом под свесом крыши. Она знает, что, если прикармливать птиц весной и летом, на юг улетят не все. Оставшихся придется кормить всю зиму, не то они умрут от голода. Она еще не решила, будет ли заказывать весной пятидесятифунтовый мешок птичьего корма. По правде говоря, она всегда любила даже самых наглых птиц, даже голубую сойку, которая пикирует на тарелку и ворует кусочки поджаренного хлеба, если утро солнечное и миссис Ренни решила позавтракать на улице.

Она знает, что не должна больше сидеть с Саймоном. Но отказать Вонни сложно. И еще сложнее отказаться от возможности побыть в доме Андре. Она нашла его свитер в комоде наверху и надела. Она не замерзла в своей футболке, просто ей нравится прикосновение шерсти к коже. Ей хочется присвоить нечто принадлежащее ему.

Саймон ужинает горячим сэндвичем с сыром и помидором; Джоди пришлось повозиться с приготовлением. Затем они жарят попкорн. Саймон несет миску в гостиную и смотрит, как Джоди поднимает кубики с пола и бросает в большую картонную коробку. Она задвигает коробку в угол с игрушками, берет пару книг и садится рядом с Саймоном.

— Не хочу, — говорит Саймон при виде книг. — Расскажи историю.

— О трех поросятах?

— Нет. Страшную историю. Хорошую историю.

— Ты пожалеешь, — предупреждает Джоди.

— Нет, не пожалею. Ну пожалуйста!

Андре и Вонни пошли в ресторан, а сейчас, наверное, сидят в кино. Джоди против воли гадает, держатся ли они за руки. Если бы она сидела рядом с Андре, он бы не смог ограничиться простым пожатием руки.

— Как насчет оборотня? — предлагает Джоди.

— А кто это?

— Есть на свете великан.

Саймон кивает и запускает руку в попкорн.

— Те, кто его видел, поседели от страха.

— Даже дети? — уточняет Саймон.

— О да, — заверяет его Джоди. — Он хранит под подушкой сокровище, но лучше даже не пытаться его украсть! Вокруг сокровища — кольцо гвоздей, но голова у великана такая твердая, что он не чувствует их сквозь подушку.

Она бросает в рот немного попкорна и морщится.

— Надо было посолить.

Джоди идет на кухню. Саймон сидит на диване один, пока не замечает, что в углах комнаты темно. Тогда он встает и идет за Джоди. Она открывает шкафчик над плитой, оборачивается и видит Саймона.

— Я же говорила, что ты испугаешься.

— Я не боюсь, — возражает Саймон.

Он что-то слышит. Тяжелые шаги на крыльце, все ближе и ближе.

— Нет, боишься, — говорит Джоди.

Она подходит к двери, открывает ее и впускает Нельсона.

— Что еще делает великан? — спрашивает Саймон.

— Храпит так сильно, что валит деревья, — отвечает Джоди.

— Не может быть, — смеется Саймон.

Джоди солит попкорн и пробует.

— Ну же, — настаивает Саймон. — Что еще?

— У него ботинки размером с лодки.

— Рассказывай страшное, — требует Саймон.

— О-хо-хо, — вздыхает Джоди. — Давай порисуем. Достань карандаши.

— Расскажи, как он ест детей на ужин!

— Саймон! — возмущается Джоди. — Это отвратительно.

Она возвращается в гостиную, Саймон следует за ней по пятам. Джоди ставит миску с попкорном на журнальный столик и закидывает ноги на столешницу. Саймон садится так близко, что оказывается почти у нее на коленях.

— Когда он устает, то накрывается тентом вместо одеяла, — продолжает Джоди.

Саймон придвигается еще ближе и теребит прядь волос.

— Он может вырвать дерево голыми руками, — говорит Джоди. — Может достать до облаков и схватить луну.

Хорошо бы подняться наверх и забраться в кровать Андре. Она подтягивает рукава его свитера и вздрагивает от холода.

— Знаешь, какой он сильный? — спрашивает Саймон.

— Какой? — улыбается Джоди.

— Сильный, как гром. А знаешь, какой он высокий?

— Выше, чем гора? — предполагает Джоди.

Они успевают собрать пазл с Микки-Маусом перед самым приходом Вонни и Андре. Свитер Андре снова сложен и убран в ящик комода, посуда вымыта.

— Все в порядке? — спрашивает Вонни из кухни.

— Мама! — кричит Саймон.

Он бежит на кухню, а Джоди берет пустую миску из-под попкорна и следует за ним.

— Да, он прекрасно себя вел, — говорит Джоди. Андре открывает холодильник в поисках пива.

Он чувствует запах мыла Джоди и масла.

— Спорим, кто-то жарил попкорн? — говорит Андре.

— Угадал, — отвечает Джоди.

Андре закрывает холодильник и смотрит на нее.

— Ты принес конфет? — спрашивает отца Саймон.

— Конфет? — удивляется Андре. — На ночь глядя?

— Черт побери. — Вонни роется в сумочке. — У меня нет мелочи.

— Ничего страшного, — говорит Джоди. Ей надо пройти мимо Андре, чтобы взять куртку. — Заплатишь в следующий раз.

— Андре? — окликает Вонни.

Он достает бумажник и отсчитывает восемь долларов. Он согласен больше никогда не ходить в кино, лишь бы не терпеть подобное.

— Восьми хватит? — спрашивает он у Джоди.

Ей хочется, чтобы он проводил ее домой под предлогом темноты. Чтобы посередине двора он остановился и сунул руки ей под куртку.

— Да, вполне, — отвечает Джоди.

Андре кладет деньги на стол, чтобы не прикасаться к ней. Джоди скручивает банкноты в трубочку и сует в карман. Обнимает на прощание Саймона и выходит, а Андре стоит к ней спиной. Она бежит, пока не оказывается там, где Андре мог бы ее обнять. Останавливается и закрывает глаза, прежде чем пробежать остаток пути.

Вонни целыми днями готовит Саймона. Она говорит, что они идут на вечеринку, но Саймон знает правду. Его ждет знакомство с подготовительным классом, куда ему предстоит отправиться следующей осенью. Двор и дороги скользкие от грязи, поэтому на Саймоне красные сапожки, а на Вонни высокие ботинки со шнуровкой и дождевик. Когда они подходят к пикапу, их лица блестят от висящей в воздухе влаги. Андре ждет их, положив руку на спинку сиденья. Саймон больше всего на свете хочет, чтобы его не разлучали с матерью и не заставляли ходить в школу. Маленькая чилмаркская школа — еще куда ни шло, но подготовишки занимаются в большой школе в Вест-Тисбери. Вчера Саймон устроил истерику и проковырял ногой дырку в стене у кровати. Но спасения нет. Он забирается в салон и позволяет матери застегнуть ремень безопасности.

Вонни и Андре ругались все утро. Хотя сегодня вся семья в сборе, Вонни так переживает из-за грядущего расставания с Саймоном, что у нее комок в горле. Из-за этого она пилит Андре. Раньше он не обратил бы внимания, но теперь огрызается в ответ.

— Открой окно, — просит Вонни.

В ее голосе слышны лишь отголоски раздражения, которое она испытывает, но Андре понимает намек. Он резко крутит ручку, пока стекло не опускается до самого низа. Их подъездная дорожка расчищена, но на соседской такие выбоины, что не проехать. Над грязными лужами вьются москиты. Вонни разрешила миссис Ренни посылать гостей и курьеров на их дорожку. Но сейчас они встречают машину какого-то подростка. Чужой автомобиль со скрежетом тормозит, а затем скользит по грязи, точно судно на подводных крыльях.

Андре высовывает голову из окна и кричит:

— Назад давай, идиот!

Подросток дает задний ход.

— Закрой окно наполовину, — говорит Вонни.

— Может, нам вообще лучше не ехать? — сердито бросает в ответ Андре.

Для Саймона забрезжила надежда.

Вонни делает вид, что не услышала.

— Интересно, вы с Мэттом пойдете в один класс? — говорит она Саймону.

Джоди бежит по лужайке. Она останавливается и стучит в окно Вонни. Когда Вонни опускает стекло, Андре на мгновение поднимает взгляд и видит, как дыхание Джоди смешивается с влажным воздухом.

— Извини, что загородили проезд, — говорит Джоди. — Удачи в школе! — кричит она Саймону и бежит обратно к машине.

— Скажи своей подружке, что наша дорожка не для ее ухажеров, — вскипает Андре.

— Сам скажи, — огрызается Вонни.

— У меня болит живот, — объявляет Саймон.

— Замечательно, — говорит Вонни мужу, как будто это его вина. — Джоди мне не подружка, а нянька, — добавляет она.

— Она моя нянька, — возражает Саймон.

— Лучше найми настоящую няню, — советует жене Андре.

Саймон тревожно поднимает взгляд.

— Папа шутит, — утешает его Вонни.

Школа, маленькая по взрослым меркам, кажется Саймону огромной. Он держится за руки родителей, цепляется за мать изо всех сил. Гудят голоса — это старшие дети бегут на уроки; полы их курток развеваются. Вонни и Андре улыбаются друг другу над головой Саймона. Сегодня они гордятся сыном. Они понятия не имеют, что он постоянно оглядывается, потому что уверен: летучие мыши мечутся в коридоре за его спиной, их черные крылья закрывают лампы над головой.

Сегодня приглашены шестеро детей с родителями. Еще шестеро придут завтра. Приглашенные толпятся в классе, в который и так уже набились тринадцать учеников и учительница, мисс Коул. Когда они садятся кружком на полу, Саймон заползает на колени Андре. Он чувствует, как бьется сердце отца. Учительница предлагает новичкам познакомиться с рыбками и хомячками, но Саймон не двигается.

— Рыбки, — уговаривает его Вонни.

Остальные дети ходят за учительницей по классу.

— Как ты думаешь, какого цвета хомячки? — спрашивает Вонни.

Она слышит отчаяние в своем голосе.

Саймон прячет лицо на груди отца. Андре отстраняет Саймона, встает и берет сына за руку. Аквариум стоит под окном, которое выходит на школьный двор. Андре приседает и обнимает Саймона за плечи. В аквариуме обитают две скалярии и стайка неонов. Сом ворошит зеленую гальку в поисках пищи. Учительница разрешает маленькой девочке покормить рыбок. Пока остальные дети толпятся вокруг, учительница подходит к Саймону и Андре.

— Вы, кажется, ошиблись классом, — говорит она Андре. — Дошкольная группа дальше по коридору. — Она, улыбаясь, наклоняется к Саймону. — Возвращайся, когда подрастешь.

Андре продолжает обнимать Саймона за плечи. Он и не глядя знает, что сын покраснел. Конечно, учительница просто хотела проявить доброту. От подобной доброты у Андре кровь стынет в жилах, но он как можно вежливее сообщает мисс Коул, что они не ошиблись, поскольку Саймону в ноябре исполнится пять. Мисс Коул пытается исправить положение и восклицает: как приятно, что Саймон будет в ее классе! Она не замечает, что сюсюкает с ним, как с маленьким. Андре подтаскивает сына к клетке с хомячками, и мисс Коул предлагает Саймону покормить их.

— Не хочу, — говорит Саймон.

Андре берет немного корма и спрашивает Саймона, не передумает ли он. Саймон мотает головой, и Андре сам кормит хомячков. Они так обожрались, что почти не замечают высокобелковых гранул, которые Андре сыплет через сетку. Один хомяк зарылся в кучку кедровых щепок и ждет вечера, когда уйдут дети. Другой совершенно неподвижно сидит на задних лапах на голубой банке из-под кофе.

Поздно вечером, уложив Саймона, они шепчутся об этом. Им не по себе, ведь предполагать плохое — верный способ накликать беду. Не слишком ли рано они сочли его недоразвитым? Или они ослеплены любовью и неспособны видеть то, что ясно всем вокруг? После того как они увидели Саймона в классе, среди других детей — некоторые даже младше, чем он, — для них прозвучал сигнал тревоги. И звучит до сих пор. Их сын — самый маленький. Сомнений больше нет. Они сидят за кухонным столом, держатся за руки и переживают, нет ли в этом их вины.

Джоди видит свет на соседской кухне, когда уходит в полночь и когда возвращается в три на машине старшеклассника. Она не будет с ним встречаться, хотя он клялся, что его брат может представить ее Карли Саймон, которая, по мнению Джоди, нравится и ее матери, и Вонни.

Джоди заинтригована светом. Она считает, что пары, которые не спят в такой час, либо занимаются любовью, либо обсуждают развод. Угрызений совести она не испытывает. Придется Вонни самой о себе позаботиться. И все же Джоди не может уснуть. Ей кажется, что слышен женский плач. Она садится в кровати, подтянув колени к подбородку. Кричит сова. Джоди снова ложится и думает, что, возможно, влюбилась во всех троих. Она всегда будет вне того, что есть у них. Всегда будет мечтать об этом. До утра ей снятся совы и залитые светом небеса. Снится, что все, чего она касается, распадается на части и обратно уже не собрать.

Конец мая, тихо, воздух прозрачен и свеж. Грех покидать Винъярд в такой погожий день. На пароме Вонни и Саймон считают чаек и лодки. Как только паром причаливает в Вудс-Хоуле, они спускаются по деревянному трапу и ждут, когда Андре съедет на пикапе. На Саймоне блестящая серебряная куртка, которую прислала мать Вонни, и черно-белый полосатый комбинезон. Педиатр договорился о серии анализов в детской больнице в Бостоне. Вонни намного проще беспокоиться о том, как заплатить врачам без медицинской страховки, чем думать, что может в результате обнаружиться и не будет ли сыну больно. После больницы Саймону обещан океанариум, но Вонни не уверена, что сын будет в состоянии куда-то идти. И все же она рассказала ему о шоу дельфинов и аквариуме высотой в три этажа. Так что в Саймоне теперь попеременно берут верх безмолвный ужас и возбуждение. Гремучая смесь. Вонни почти видит, как эмоции пробиваются сквозь его кожу.

Андре съезжает с парома, и они бегут к машине. Вонни запыхалась, и лицо ее краснеет, когда она помогает сыну забраться в кабину. На мгновение Саймон забывает, куда они собрались, и спорит с матерью. Вонни приходится спустить его на землю и позволить залезть самостоятельно. Нельзя забывать, что ему уже четыре года, он большой мальчик, пусть даже ей так не кажется.

Вонни и Андре переглядываются над головой Саймона. Андре плохо спал, и это заметно. Он согласился на серию анализов, но до сих пор не уверен, что в этом есть смысл. Надо сдать анализ на дефекты костной ткани и гормональные аномалии. Что хуже? Гормональное лечение, которое стоит больше, чем они когда-либо смогут себе позволить? Сын, который не вырастет выше трех футов? Смерть во время хирургического вмешательства? Андре и Вонни хотят услышать, что особенности роста Саймона находятся в пределах нормы. Поскольку иной ответ их не устроит, обоих переполняет невыносимый, липкий ужас. Страх заставляет Андре сторониться сына и жены. Вонни и Саймон распевают песни по дороге в Бостон, но Андре только следит за цифрами на спидометре. Вонни и Саймон едят на обед сэндвичи и чипсы, пьют сок, а Андре утверждает, что не голоден, и выпивает банку теплой колы.

Под Бостоном Андре заезжает на бензоколонку. Он выходит из машины и заливает бензин на островке самообслуживания. В ожидании дежурного, который придет за деньгами, он провожает взглядом грузовики, мчащиеся по Девяносто третьему шоссе на юг; каждый из них кажется ему символом свободы. В последнее время его мотоциклы плохо раскупают, и денег на банковском счету становится все меньше. Если он не будет экономным, то станет мужем, который вышел из дома за пачкой сигарет и не вернулся. Отцом, который вышел заправить автомобиль неэтилированным бензином и исчез. Расплачиваясь, он медленно отсчитывает купюры. Садится за руль, отъезжает от резервуаров с горючим, но внезапно встает на обочине, вместо того чтобы вернуться на шоссе.

— Сейчас приду, — говорит он Вонни.

Мужской туалет не заперт и не особо чист. Андре долго моет руки. Полуоткрытое окно не спасает от запаха мочи и бензина. Подтянуться и вылезти в окно — дело пары секунд. У него есть сорок три доллара, «MasterCard» и «Visa». Он думал, что возненавидит Флориду, когда они навещали мать Вонни две зимы назад, но теперь вспоминает о бурых пеликанах, жаре и плавящемся гудроне. Он сможет ехать один, без шлема, без лишнего веса пассажира. Андре выключает воду и проводит рукой по волосам. Выходя из двери, он все еще не уверен, что вернется к пикапу. Рев машин на Девяносто третьем оглушает; на ярко-синем небе ни облачка. Если поймать машину без пересадки, он окажется во Флориде через два с половиной дня. Андре застегивает молнию на куртке и оглядывается на припаркованный автомобиль. Вонни и Саймона нет. Были ли они вообще? Может, он их просто вообразил? Он думает о похитителях детей, об убийцах, едущих в Западный Массачусетс, людях, которые ни перед чем не остановятся на пути ко злу. Андре не может сдвинуться с места. Он превратился в огненное копье. Вонни и Саймон поворачивают из-за угла, они ходили в женский туалет на другой стороне станции. Андре не уверен, что это и вправду они. Облегчение жалит так сильно, что на миг он даже закрывает глаза.

Их карманы набиты шоколадками. В темных окнах бензоколонки отражается небо. Андре знает, что самое время бежать, но медленно идет по асфальту, прикрывая глаза от солнца. Когда он садится в пикап и закрывает за собой дверь, Вонни протягивает ему миндальную шоколадку, уже растаявшую от тепла ее ладони.

Врач встречает их радушно, как будто они знакомы много лет. Говорят, что детям легче в обществе лишь одного родителя, поэтому Вонни остается ждать в приемной. Саймон молча идет с Андре и доктором к двери. Но вспоминает: «Иголки. Железные тиски, кровь, темные коридоры, холодные руки, незнакомцы». Он бежит обратно и кидается к Вонни.

— Пожалуйста, — просит он ее.

От его «пожалуйста» у Вонни сжимается сердце. Она хочет схватить сына в охапку и убежать. Хочет поразить врача электрическим разрядом. Но вместо этого кладет ладони на плечи сына и отстраняет его. Она предательница. Она улыбается.

— Обещаю, это недолго, — говорит она ему. — А потом пойдем в океанариум.

— Не нужен мне никакой океанариум, — пылко и хрипло от страха заявляет Саймон. — Я хочу домой.

Андре что-то говорит врачу и возвращается к ним. Он приседает рядом с Саймоном.

— Я все время буду рядом, — обещает Андре. — Я не оставлю тебя одного.

Саймон с подозрением смотрит на него. Это у него будут брать кровь, не у отца!

— Угадай, как зовут доктора, — говорит Андре. — Доктор Рибка.

Саймон против воли смеется.

— Доктор может быть рыбкой? — спрашивает Андре.

— Нет, — отвечает Саймон.

Андре встает и берет Саймона за руку. Его тошнит от того, что он делает. Тогда почему у него так хорошо получается?

— Может рыбка быть доктором?

— Не-а, — говорит Саймон.

Андре смотрит на Вонни и кивает. Саймон клюнул на удочку. Андре идет к двери, и Саймон следует за ним.

— Давай спросим доктора, как он спит в аквариуме, — слышит Вонни, когда Андре с сыном выходят из приемной.

Саймон смеется. Позже он заплачет, а еще несколько раз едва удержится от слез. Ему будет больно и страшно. И все же Вонни способна читать журнал, пить кофе и смотреть, как двухлетний малыш собирает пазл, в то время как ее сына ведут из лаборатории на рентген. Как она может лениво пересчитывать мелочь в сумочке и узнавать по телефону расписание шоу дельфинов? Почему лишь позже, в темном океанариуме, когда Андре и Саймон глазеют на гигантскую морскую черепаху, Вонни не в силах отвести взгляд от пластырей на руке сына? Аквалангист в черном гидрокостюме парит среди зеленых теней аквариума, над косяками рыб, акулами, муренами.

Почему только тогда ей кажется, что она тонет?