21 МАРТА: ВЕСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ
Стеллу Дарлинг разбудило знакомое ворчание пустого желудка. Это было как отдаленное напоминание о давнем голоде, о том, что в детстве она почти всегда ложилась спать совсем несытой, — сны возвращали ее в прошлое.
Ногой Стелла отбросила одеяло, вскочила и резким движением отдернула штору. Еще не увидев на небе низких, отороченных по краям свинцово-пурпурной каймой туч, она ощутила во рту металлический привкус. Стелла сбежала вниз и через кухню, с заднего крыльца вышла на воздух; за ней выскочили и обе ее кошки. Она ступила на небольшой забетонированный участок крытого дворика и, закрыв глаза, глубоко вдохнула носом. Гроза, вероятно, начнется часа через два. Лицо ее осветилось широкой улыбкой. Она с благодарностью подняла глаза к небу и поспешила обратно в дом.
Сердце Стеллы стучало от возбуждения: ну наконец-то! Сколько лет она ждала в день равноденствия весенней грозы, и вот сегодня природа, боги, Христос, или кто там еще заведовал погодой, вознаградили ее терпение и неустанные молитвы. Сегодня ее день. Менее чем через два часа Стелла Дарлинг поймает молнию и заточит ее в бутылку.
В маленькой старомодной кухоньке она поставила на плиту чайник, потом заглянула в кладовку и взяла пару банок с завтраком для Люси и Этель. Наложив кошачью еду в мисочки, она быстро подошла к книжному стеллажу, занимавшему всю стену в гостиной, и достала с верхней полки старинную амбарную книгу. Этот «Журнал рецептов, легенд и чудес» достался ей по наследству от бабушки Перл. Она осторожно принялась перелистывать страницы, пока не нашла то, что ей нужно.
Стелла внимательно вгляделась в аккуратный и изящный почерк бабушки. Рядом с указаниями расположились карандашные рисунки бутылок самых разных форм. Стелла мысленно пробежалась по реестру того, что было в наличии: да, у нее есть прекрасная бутылка, в точности такая же, как и на рисунке бабушки Перл, который она пометила жирной звездочкой. Можно приниматься за дело.
Тридцать с лишним лет назад Стелла своими глазами видела, как ее бабушка поймала молнию. Это было в местечке под названием Лук Пасс, высоко в голубых горных лугах Кентукки, где проживала их семья, когда она была маленькая. С юного возраста Стеллу готовили к тому, что она унаследует занятие бабушки Перл. Это не было связано с ее генетическим складом, наследственностью или некими врожденными свойствами, физическими атрибутами: родилась знахарка, и она была названа таковой через несколько часов после появления на свет. Это определялось по выражению глаз малютки, по тому спокойствию, с которым она брала материнскую грудь, по окружающему ее ореолу энергии — стоило положить ей на голову ладонь, сразу ощущаюсь легкое покалывание. Так и определили, что Стелла именно такой ребенок, что она должна унаследовать занятие бабушки Перл.
Оглядываясь назад, в прошлое, Стелла видела, в какой нищете жила ее семья. Они были бедны не той благородной бедностью, которую показывают по телевизору или описывают в дешевых книжках, нет, они были бедны по-настоящему. Отец Стеллы был шахтер, добывал уголь, жена родила ему несколько шумных дочерей и двух сыновей, еще не подросших, чтобы спускаться с ним в забой — в это темное и прожорливое чрево угольной шахты, поглотившее немало мужей и отцов в других семьях. И мать Стеллы изворачивалась, как могла, на одну зарплату. Она заставляла мальчиков ходить в школу, чтоб они выучились и нашли себе занятие получше. Она всей душой презирала шахтерский труд и ненавидела шахту, считая ее воплощением самого дьявола.
Тем не менее в семействе Дарлинг не обращали внимания на такие мелочи, как нужда, это было не в их стиле. И Стелла понимала, что это вовсе не потому, что они были лучше других или ближе к Богу, просто иного мира они не знали, им было не с чем сравнивать.
Они были невежественны и чисты в своей простоте. Все силы они отдавали напряженному и тяжкому труду: надо было содержать разрастающуюся семью, им было не до того, чтобы интересоваться тем, что происходит в большом мире, лежащем за пределами глухого городишка, на улицах которого росли сосны. Стелла оказалась в ситуации, когда ей было совсем нечего делать и она целыми днями сидела и смотрела, как, громыхая, плывут мимо грозовые тучи, или слушала, как шумит в деревьях ветер. Она была признательна за этот выпавший на ее долю досуг и понятия не имела, что такое скука.
Школу Стелла посещала редко, она была второй по старшинству девочкой в семье, и в ее обязанности входила починка обуви. Школа для нее была роскошью: два раза в неделю побывает на занятиях — и то слава богу. У мальчиков, разумеется, уроки были каждый день, и в дождь, и в холод. Стелла понимала, что мама хочет для них иной судьбы. Но она продолжала учиться, более того, ей это нравилось. Довольно рано Стелла поняла, что, если б она не родилась в горах, если была бы дочерью банкира или даже лавочника, все для нее было бы по-другому, перед ней открылось бы много дорог.
Стелла также поняла, что ее ждет, если она, унаследовав дар бабушки Перл, пойдет по ее стопам. В бедной общине жителей гор знахарка — это не просто экстравагантная чудачка. Наличие знахарки диктовалось жизненной необходимостью. Не всякий житель Лук Пасса мог позволить себе настоящего врача — в общем-то, таких было большинство. Но если б даже у них были деньги, гонять вверх и вниз к больным по разбитым горным дорогам, на ремонт которых доллары налогоплательщиков просто не доходили, — дело ненадежное и рискованное. Вот поэтому такие женщины, как Перл, брали на себя труд быть знахарками, духовными и телесными целительницами, которые умели излечивать и сломанные кости, и разбитые сердца. Дня не проходило, чтобы Перл не сидела у страждущего или не готовила снадобье на будущее. Стелла смотрела на нее с восторженным обожанием, восхищаясь быстротой и ловкостью ее рук, почти фотографической памятью и мелодичным голосом, гибким и богатым, который умел меняться в зависимости от серьезности ситуации. Стелла наблюдала и училась, зная, что настанет день — и люди придут за помощью уже к ней самой.
Когда бабушка Перл поймала молнию, Стелле было только двенадцать лет. Зима еще не кончилась, но в горах было необычно тепло, воздух был тяжел, и дышать было довольно трудно. Предыдущий день Перл что-то старательно записывала в своей книге, время от времени задумываясь, словно подбирала нужное слово. Стелла сидела на крыльце, смотрела на хмурое, затянутое тучами небо и ждала, когда проснется ее маленькая сестренка.
— Ты ничего не слышишь? — спросила Перл через открытую дверь.
— Нет, бабушка, сейчас так жарко, что даже птиц не слышно.
— А сейчас?
Стелла повернулась и посмотрела на бабушку, но увидела только ее двигающийся в неторопливом ритме локоть.
— Нет. А ты кого-то ждешь?
— Может быть, — ответила Перл.
Стелла закрыла глаза и прислушалась, навострив ушки в сторону грязной тропки, ведущей к их маленькому домишке. И действительно, скоро она услышала звук приближающихся шагов. И вот через несколько секунд из-за поворота среди сосен показалась гостья, которую ждала бабушка Перл. Стелла удивленно вскинула голову.
Молодая женщина, одетая в явно покупное светло-розовое платье и мягкую соломенную шляпку, поля которой отбрасывали тень на ее глаза и защищали от горной измороси, была ей совсем незнакома. Когда она подошла ближе, Стелла увидела, что, несмотря на пышный наряд, взгляд из-под шляпки был робок и застенчив. Щеки женщины раскраснелись то ли от быстрой ходьбы, то ли от свежего воздуха.
Гостья остановилась прямо перед Стеллой.
— Здравствуйте. Я ищу женщину, которую зовут Перл Дарлинг. Она здесь живет? — несмело проговорила она вполголоса.
— Вы что, пешком сюда добирались? — спросила Стелла.
— О нет, большую часть пути ехала на машине, но потом… дорога кончилась, и…
— Просто у вас туфельки не очень подходящие для ходьбы.
— Вы меня простите, пожалуйста, но я умираю от жажды. И будьте добры, скажите наконец, здесь живет Перл Дарлинг?
Молодая женщина действительно выглядела неважно, и Стелла почувствовала угрызения совести за свое негостеприимство. Но только она собралась позвать бабушку, как в дверях появилась сама Перл. Вообще-то, когда ей хотелось, бабушка могла быть сварливой и даже злой, а с городскими так и вовсе не церемонилась. Правда, дело зависело от того, кто послал к ней человека, и еще от того, приняли ли его горы. Горы прекрасно разбирались в том, каков человек по сути, благоволя сильным и отвергая тех, кто недостаточно стоек. Незнакомка побледнела, ожидая суда старухи.
— Хмм, а кто вас послал ко мне? — спросила Перл.
— Марж Пеннибейкер. — Губы городской женщины растянулись в нерешительной улыбке. — Она еще предупредила, что вы бываете злая, как хорек, и надо обязательно назвать ее имя.
Услышав это, Перл сразу заулыбалась. Марж была ее двоюродной сестрой, она выросла в горах, но потом вышла замуж за городского проповедника.
— Смешная старушенция, — сказала Перл. — Билли Пеннибейкер женился на нашей Марж, чтобы, глядя на нее, возлюбить обычаи язычников, а она вышла за него, чтобы доказать, что Бог обитает везде, а не только в церкви.
Женщина смущенно разгладила на коленях платье.
— Кх-м… Миссис Дарлинг, я не хочу отнимать у вас много времени. Я понимаю, что вы женщина занятая, но Марж сказала, что вы могли бы мне помочь, а я, по правде говоря, ума не приложу, что делать.
— Ну что ж, если сама Марж прислала вас сюда, значит, дело у вас серьезное. Она не любит посылать ко мне городских. Ну, рассказывайте, что с вами стряслось. Не беспокойтесь, я помогаю всем, кто полагается на волю Божию.
— Вы меня совсем не знаете, миссис Дарлинг…
— Зовите меня Перл.
— Хорошо, мисс Перл, очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Долорес, Долорес Макдональд. — Женщина снова нервно разгладила платье. — Вы меня совсем не знаете, мисс Перл, но если бы знали, то удивились бы, что я здесь, потому что для меня это самый смелый поступок в жизни.
Долорес заглянула в глаза бабушки Перл, ища помощи, но та лишь молча смотрела в ответ и ждала продолжения. Долорес пришлось выкладывать суть проблемы самостоятельно.
— Дело в том, — нерешительно сказала она, — что меня не покидает чувство… В общем, такое чувство, будто вся моя жизнь — как кино, я сама в ней не участвую, а сижу и смотрю на нее, как в кинотеатре. Я пытаюсь что-то делать, чем-то заняться, но… ничего не получается. Мне кажется… кажется, я не умею быстро принимать решения: пока соображу, другие все за меня уже сделали. Жизнь течет мимо, а я сижу сложа руки, и все идет не так, как я хочу, не так, как надо.
Бабушка Перл посмотрела на Долорес проницательным взглядом:
— Я не совсем вас понимаю, милая моя.
Долорес пожевала губами. Прошло секунды две, и она снова заговорила:
— Ну… если честно, мне как-то неуютно в моей шкуре. Особенно если дело касается мужчин. Что бы я ни хотела сказать, в голове звучит хорошо и правильно, но стоит заговорить, все получается не так. — Она отвернулась и, похоже, готова была расплакаться. — Я понимаю, это кажется безумием, но у меня такое чувство, будто я заперта, что вместо меня должен быть кто-то другой, кому моя шкура как раз впору. Будто где-то есть человек, который живет моей жизнью, а я живу его жизнью, понимаете? Или для вас это полная чепуха?
Перл какое-то время молчала, пристально глядя на стоящую перед ней женщину.
— Я не вполне уверена, что могу помочь вам, милая моя. Вам просто не хватает куража, и если б он у меня был, я бы предложила вам изрядную порцию. Я знаю, что люди боятся сами принимать решения, когда не считают себя достаточно умными, когда не уверены, что оно правильное. Но порой все кругом так не считают. Такова жизнь. В ней в любом случае надо стараться быть сильным, доверять себе.
Долорес смотрела на Перл умоляющим взглядом.
— А у вас разве нет чего-нибудь в этом роде?
— В каком именно?
— Ну, типа порции куража.
Перл громко расхохоталась.
— Нет, такого не имеется, правда, где-то завалялся полный кувшин лунного света.
Перл взяла Долорес за руки и подняла ее с места.
— Ладно, подождите минутку… да не смотрите на меня так, будто у вас на глазах пристрелили вашу собачку.
Она постояла немного, сложив руки на груди и что-то прикидывая.
— Попробую вам помочь, только учтите, ничего не обещаю. Вы знаете, что завтра у нас первый день весны? Так вот, если Господу будет угодно и Он пришлет к нам в этот день грозу, я дам вам то, что вам надо. Если нет, что ж, придется ждать еще год, до следующего раза. Договорились?
— Я согласна, — прохрипела Долорес. — Но… но я не понимаю…
— А вам и не надо ничего понимать. Если все случится для вас благоприятно, я дам вам вашу порцию куража. Верну вам пуповину, которая связывает вас с вашим истинным телом, и она поместит вас как раз туда, где вы хотите быть.
— Потрясающе, мисс Перл, ваши слова, как молния, осветили мне душу надеждой, — робко улыбаясь, сказала Долорес.
— Так оно и есть, детка: это будет молния в бутылке.
Стелла с любопытством прислушивалась к разговору на ступеньках крыльца; никогда прежде она про такое не слыхивала. Девочка подумала, что, наверное, это какая-нибудь хитрость бабушки Перл типа плацебо. Иногда хватало одной только веры в колдовство или магию, и с людьми происходили настоящие чудеса. Но в тот день Стелла заметила, что, собирая редкие травы и сверяясь по нескольку раз со своим журналом, бабушка настроена решительно, поэтому девочка догадалась, что тут что-то другое.
Вечером Стелла долго не могла заснуть, так была возбуждена. Лежа в своей маленькой кроватке, она слушала, как бабушка внизу не торопясь и терпеливо молится о дожде. Это было как знакомая песенка, слов которой она не понимала. Стелле даже показалось, что где-то далеко на юге, куда выходит ее открытое окно, послышался раскат грома… впрочем, в этом она не была вполне уверена.
Когда в окнах проступили серые утренние сумерки, Перл осторожно убрала с лица Стеллы локон соломенных волос, наклонилась и прошептала ей на ухо:
— Вставай, моя сладенькая, одевайся, я буду ждать тебя на крыльце.
Стелла открыла глаза и заморгала в полумраке. Она вылезла из постели, быстро натянула на себя штаны, которые повесила на спинку стула накануне, и вышла в коридор. Открыла дверь, ведущую на задний дворик. Уже было достаточно светло, и было видно, что бабушка чертит на земле круг диаметром около девяти футов.
— Что это ты делаешь, бабуля?
Стелла шагнула к кругу, но бабушка, предостерегающе подняв руку, остановила ее:
— Не ходи сюда, пока я не выстрою тебе дверь.
— Дверь? Какую дверь? А это что у тебя?
В одной руке Перл держала небольшую железную миску, а в другой — нож.
— Ради бога, деточка. Видишь, рисую круг, а здесь у меня соль. Отпугивает домовых. Больше пока тебе знать необязательно.
Стелла округлила глаза.
— Бабуля, ведь эти штуки для колдовства! А ты же всегда говорила, что не колдунья.
Перл посмотрела на внучку с заметным раздражением. Стелла много раз видела, как бабушка вправляет вывихнутые кости, возлагает руки на больного — и тот выздоравливает. Да и вообще, Стелла наблюдала много такого, что не поддается логическому объяснению. Но то, что происходило перед ней сейчас, выглядело как-то неестественно. Это явно был какой-то ритуал, однако совсем не похожий на то, что она видела в церкви. Глядя на бабушку, она чувствовала, что является свидетелем некоего действа, не имеющего ничего общего с тем, чему учил Иисус.
— Да никакая я не колдунья, деточка, — решительно возразила Перл. — Это фокус такой, ему меня научила моя бабушка, а ее научила ее бабушка, ну и так далее, до того времени, когда на земле пошел род Дарлингов. Тут нет ничего дурного. Наоборот, это только во благо. Надо же помочь человеку. Ну и пусть это церковникам не нравится. Мне наплевать, что думают другие. Неужели ты считаешь, Иисусу есть дело до какого-то круга, посыпанного солью? Да у Него заботы поважнее.
Стелла отступила назад. В тусклом свете утра Перл преобразилась, стала совсем на себя не похожа, выглядела как иссохшая старуха из сказки. У девочки по спине побежали мурашки.
— Ну-ка, посмотри на меня, сладенькая моя, — сказала Перл, понимая, что сейчас Стелле меньше всего хочется это делать. — Это я, твоя бабушка. Послушай меня, деточка, это магия земли. Ты получаешь возможность управлять ее силами, только надо сделать так, чтобы вместе с добрыми силами сюда не явились и злые. Подробней объясню потом, обещаю. Не бойся, Стелла. Ты родилась для этого, это у тебя в крови. Если не веришь мне, верь своей натуре, голосу крови. Ты должна это чувствовать, нутром чувствовать.
Стелла закрыла глаза и действительно кое-что ощутила. Словно ее подошвы превратились в ушные раковины, которые слышали, как сквозь туфельки вверх по телу поднимается ровный гул.
— Бабушка, — сказала она, — а что значит — выстроить для меня дверь?
Как потом ни старалась Стелла, у нее не получалось вспомнить подробности того, что произошло внутри круга. Она могла рассказывать об этом примерно так: «Потом небо потемнело», «Потом поднялся ветер и растрепал мои волосы и одежду», «Потом ямка, которую бабушка выкопала для бутылки, вроде бы осветилась», но представить себе, как было на самом деле, она не могла. Наступила минута, когда, воздевая к небу руки, Перл стала призывать грозу, и вдруг в землю ударила молния. Это девочка ясно помнила, но больше в памяти ничего не осталось, словно ее юное сознание нарочно все стерло — слишком велико было впечатление, чтобы маленький и неокрепший организм мог с этим справиться.
Стелла действительно никогда не видела молнии в бутылке. В тот день, когда Долорес Макдональд снова вернулась в горы, Перл сразу втащила ее в дом и закрыла за собой дверь. Стелла прижалась к двери ухом в надежде подслушать, но ничего не разобрала и тогда прошмыгнула вокруг дома к окошку, встала на цыпочки и заглянула в комнату, но и там ничего не увидела. Через несколько минут на пороге появилась Долорес. На первый взгляд она выглядела как прежде, но когда Стелла поймала ее взгляд, глаза Долорес заворожили ее. Несколько секунд эта женщина удерживала девочку одним взглядом и только потом отпустила. Странное дело, Стелла почувствовала разочарование. Что именно она увидела в ее взгляде, ей было не совсем ясно: да, конечно, и мудрость, и доброту тоже, что-то вроде этого, но в глаза били высокомерие и вызов — это был взгляд человека решительного, как молния. Потом Долорес улыбнулась, высоко подняв голову, спустилась по лестнице и пошла по тропинке, пока не скрылась за поворотом.
Стелла много лет думала о том, что же произошло в эти краткие мгновения. Неужели Долорес полностью преобразилась? Или это всего лишь маска, желаемое, принятое за действительное?
Больше она никогда не встречалась с Долорес Макдональд, но каждый год на Рождество они получали поздравительную открытку, всякий раз из другого места. Эти перемещения беспокоили Стеллу: ей казалось, что для Долорес самое главное — найти свое место в мире. Но Перл объяснила ей, что и в этом есть свой глубокий смысл, потому что молния никогда не ударяет в одно и то же место.
С возрастом неугомонный характер Стеллы стал озадачивать ее родных и друзей. Она всем нравилась, ее любили, но ее никто не понимал, хотя никто особенно и не старался. Между нею и людьми возникла маленькая трещинка, которая все расширялась, и девушка все больше отдалялась от остальных.
Как минимум раз в месяц Стелла выдумывала предлог, чтоб отправиться в город. Она бродила по просторным улицам, заходила в освещенные неоновым светом магазины с прекрасно одетыми манекенами в витринах, а потом шла в старый кинотеатр и смотрела по две картины кряду. Но когда приносила домой журнал, полный фотографий и сплетен про знаменитых актеров и актрис, которых она только что видела на экране, друзья поглядывали на нее с каким-то странным прищуром.
Среди них был один мальчик, вообще-то уже молодой человек, его звали Бейли Томас, к которому она относилась с особой нежностью. Почти все считали, что они скоро поженятся. Они не вполне подходили друг другу, но вокруг нее было мало парней примерно ее возраста. Широкоплечий и русоволосый Бейли очень нравился Стелле. Ей было приятно, даже когда его грубые, мозолистые руки касались самых мягких и нежных частей ее тела. Но однажды он просто перестал обращать на нее внимание, да и вообще не хотел разговаривать с ней. Она забеспокоилась и не поленилась пойти к нему прямо домой, благо он жил неподалеку, и спросить, в чем дело.
— Ты мне очень нравишься, Стелла, — без обиняков сказал он. — Да черт возьми, я, может, даже люблю тебя. Но ты в последнее время так себя ведешь, что я чувствую себя рядом с тобой каким-то маленьким мальчиком, словно я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Ну скажи, кому захочется жить с такой женой?
Стелла достаточно хорошо знала себя, она не стала возражать или протестовать, и хотя Бейли Томас очень нравился ей, она понимала, что он заслуживает большего. В конце концов он женился на одной из ее сестер.
Когда Стелле исполнился двадцать один год, она усвоила почти все, что требовалось, и могла сменить свою бабушку, чтобы стать знахаркой. Это было так упоительно — осознавать свою силу: стоит протянуть руки — и болезнь уходит из тела страждущего. Перл обучила ее всему, что умела сама, и многое пыталась объяснить словами, но для того, что происходит в момент, когда Стелла накладывает руки на больного, нет на свете слов. Просто она кончиками пальцев ощущала, как ходит в теле ее пациента сокровенная человеческая сущность. И пальцы ее становились горячими или, наоборот, холодели. Стелла легко считывала эту энергию, и, если с ней что-то было не так, она руками отводила ее от больного прочь.
Нельзя сказать, что она только и делала, что с утра и до вечера лечила наложением рук. Для большинства недугов требовалась старая добрая терапия: травы, их настойки и отвары. Она знала назубок названия чуть ли не каждого растения в горах, а уж то, что делала бабушка тем утром, когда чертила круг, она запомнила на всю жизнь. Стелле хотелось испытать на собственном опыте все, что сохранила народная мудрость. Она знала, что у бабушки Перл особенно хорошо получалось: заклинания. И ей казалось, у нее тоже должно это хорошо получаться. Нет, колдуньей Стелла себя не считала. Она понимала, что не похожа на других, но после всего, что она сделала для общины, очень удивилась, узнав, как подозрительно к ней здесь относятся. Словно все сокровенные тайники ее сердца были выставлены наружу, на всеобщее обозрение… Ей стало душно от этой мысли.
И в то же самое время Стелла ощущала себя уже совсем старухой. Все трудней по утрам было подниматься с постели, все дольше она приходила в себя, когда наконец вставала. Усталость одолевала ее: она устала работать без пользы, устала стараться. Вещи, собственность ее не интересовали, не к этому она стремилась в жизни, ей просто нравилось плыть по течению, а не против него.
Когда настало время Перл умирать, Стелла не отходила от ее постели. Однажды, уже перед самым концом, когда бабушка то и дело теряла сознание, Стелла поднесла чашку с водой к ее пересохшим губам, и Перл вдруг схватила ее за руку. Схватила так крепко, что Стелла не смогла удержать железную чашку. Сощурив глаза, бабушка вглядывалась в лицо внучки.
— Боже мой, деточка! Что ты до сих пор здесь делаешь? — И тут же упала на подушку, опять погрузившись в глубокий сон.
Стелла попыталась поднять ее. Ей хотелось закричать: «Погоди! Постой! Где „здесь“? В этой комнате? Или в этом доме? А куда мне идти? Что делать?»
Но Перл больше так и не очнулась. Стелла сидела на ее узенькой кровати и горько, беспомощно плакала.
Впрочем, очень скоро произошло одно событие. Выплакав наконец все слезы, она словно прозрела. Что бы там ни собиралась сказать ей бабушка, ясно одно: она здесь теперь одна-одинешенька и меньше всего на свете ей хочется оставаться в этом месте. Она знала, что жители города нуждаются в ней или в ком-нибудь другом, таком, как она. Но она не святая и не намерена страдать всю оставшуюся жизнь. Тяжелой работы Стелла не боялась, просто была сыта по горло тем, что ее никто не ценит так, как она того заслуживает. Надоело чувствовать себя отверженной. Мир велик, где-нибудь да найдется местечко для такой неординарной девушки, она еще встретит свое счастье. Стелла собрала вещи, не забыла захватить сто восемьдесят три доллара, которые копила всю жизнь, взяла бабушкину книгу, оставила родным записку и, не оглядываясь, зашагала по горной тропке вниз. Ушла Перл, вслед за ней ушла и Стелла.
Для начала Стелла устроилась на работу в дешевую закусочную, сняла комнату у одной вдовы, которая нуждалась в деньгах. Экономила, как могла, пока не накопила на машину. Старую и насквозь проржавевшую развалюху, даже без передних дворников. Радиоприемник в ней брал только две станции, да и то с помехами. Совершив эту покупку, она бросила работу и двинула на запад, от города к городу, на завтрак и обед питаясь одними бутербродами с арахисовым маслом. Спала частенько в машине, иногда подрабатывала, если видела подходящее объявление, собирала урожай для фермеров, продавала лекарства, состряпанные из придорожных трав, если удавалось убедить какого-нибудь незнакомца, что ему без этого зелья конец.
В один прекрасный день, прокатив через всю страну, она наткнулась на паром, который курсировал между материком и Авенингом. А когда (не успела она отъехать от порта и на полмили) двигатель ее видавшего виды авто чихнул и умолк навсегда, она решила, что это знак. И с тех пор прочно осела в Авенинге.
В этом городе Стелла чувствовала себя как дома, чего с ней никогда не бывало в Кентукки, и это удивительно, поскольку, когда она еще жила там, ей не с чем было сравнивать. Она просто знала, что там не место для таких, как она, а здесь в самый раз. Стелла была из тех, кто обладает странными способностями и необычными талантами. Энергия, которую она ощущала, когда лечила наложением рук, в Авенинге витала в воздухе. Город гудел, жужжал, урчал — словом, был для нее как живое существо.
В местной газете она работала с удовольствием. У нее было такое чувство, что она помогает людям, не лично, конечно, чему учила ее когда-то бабушка, но тем не менее. Время от времени ей приходило в голову снова вернуться к знахарству. Но слишком глубокую травму оставило это занятие в ее душе, слишком сильно напоминало о доме. Она чувствовала себя виноватой. Разве хорошо, что она покинула близких ради совсем посторонних для нее людей? Поэтому иногда она не отказывалась помочь напрямую. Она пользовалась своими особыми способностями, но внутренней ее сути это не касалось.
В конце концов, однако, это решение сделало свое черное дело. В последнее время ее одолевало чувство, будто что-то идет не так. Стелле вообще нелегко было объективно судить о многих вещах, а уж тем более о себе. Откуда ей было знать, когда она покидала дом, что горы просто так никого не отпускают, они сохраняют часть личности всякого в качестве жертвы? И с годами в характере Стеллы открылись некие лакуны. В горах она оставила то, что заставляло других тянуться к ней. Неважно, что это было: восхищение, страх или благоговейный трепет, но Стелла притягивала людей, как магнит. А теперь она разучилась общаться и вяло плыла по течению, стараясь лишь держаться на поверхности в надежде, что ее наконец все заметят.
Стелла знала, что домой она никогда не вернется, тому было много причин, но самая главная из них заключалась в том, что Авенинг окончательно и бесповоротно стал ее домом. Слишком глубоко она пустила здесь корни, душа ее безраздельно принадлежала этому городу, который, увы, так же безраздельно ей отнюдь не принадлежал. Даже если б она все-таки решилась хотя бы навестить места, где прошло ее детство, что найдет она там, кроме призраков прежней жизни, своего прежнего «я»? Горы отпустили ее наконец, и теперь ей нужно было что-то прочное и надежное, на что можно было бы опереться.
Нельзя сказать, чтобы жизнь ее в том или ином аспекте шла как-то не так, как надо. И порой Стелла считала, что все сложилось правильно, что такова и есть взрослая жизнь, когда постоянно ждешь чего-то или чего-то ищешь. Ей всего хватает, все у нее есть. А счастье? Но разве его можно измерить и взвесить? Бывали минуты, когда она думала: «Да, сейчас я счастлива». Но она старалась отгонять эти мысли, словно распознать счастье невозможно. И не обращала на это внимания, надеясь, что счастье как-нибудь само свалится ей в руки. Но что-то до сих пор такой подход не срабатывал.
В прошлом году Стелле вдруг вспомнилось, как в день весеннего равноденствия бабушка делала заговор, и она поняла, что ее состояние почти в точности совпадает с тем, что некогда, рассказывая о себе, описывала Долорес Макдональд: словно она заперта в чужом теле и живет чужой жизнью. Долорес тогда помогла пойманная в бутылку молния; она же должна помочь и Стелле. И через тридцать с лишним лет после того, как Стелла стала свидетельницей охоты на молнию, она достала бабушкину тетрадку и, уткнувшись в нее, водила по строчкам пальцем, читая слова, написанные рукой Перл, — чуть ли не слышала живые переливы ее голоса. Она закрыла глаза и ощутила слабый аромат мяты и лаванды, будто Перл только что прошла мимо и теперь сидит в соседней комнате. Она чувствовала, что бабушка сейчас где-то рядом, что дух ее наблюдает за ней и руководит ее действиями.
Подвальчик у Стеллы был совсем маленький, но в нем было больше порядка, чем во всем остальном доме. Между стиральной машиной и сушилкой стояли два высоких книжных стеллажа. В одном хранились банки с разными джемами и желе, вареньями и повидлом из персиков, вишен и прочих ягод. В другом — бесконечные ряды стеклянных бутылочек с аккуратно наклеенными этикетками, а в них — корни, травы и цветочные лепестки; их Стелла всегда держала под рукой, хотя использовала редко, даже для себя. И вот настало время, когда они понадобились. Она мысленно произнесла благодарственную молитву бабушке Перл, которая научила ее этим премудростям.
Стелла всем существом чувствовала, что приближается гроза, и торопливо принялась добавлять и толочь в ступке нужные ингредиенты — курьезное сочетание самых разных трав и корешков, от желтокорня и голубого стеблелиста до женьшеня. Потом перемешала все вместе. Люси и Этель наблюдали за ее действиями с откровенной скукой. Стелла подошла к небольшому шкафчику, где хранились пустые склянки. Она со звоном передвигала их с места на место, пока не нашла емкость, совпадающую с рисунком в тетрадке Перл. Высотой около десяти дюймов, с широким и круглым горлышком: старая бутылка из-под молока.
Поднявшись со всем этим грузом по узеньким ступенькам на кухню и свалив ношу на стол, Стелла побежала на задний двор, где у нее был маленький огородик. Кое-что требовалось использовать в свежем виде, и все необходимое произрастало у нее на грядках. Специальными ножничками она срезала весенние отростки бузины, ноготков, ромашки и шиповника. Потом посмотрела на небо: тучи сгущались. В сладковатом воздухе пахло мускусом, и во рту, как и тогда, она снова почувствовала металлический привкус, только гораздо сильней. Гроза приближалась быстрее, чем она ожидала.
Вернувшись в дом, Стелла бросила сорванные растения в гранитную ступку и снова принялась толочь. Два раза она плюнула туда и подлила немного воды. Через воронку слила месиво в бутылку. Теперь здесь все было готово, и она снова вышла на воздух. В деревьях звенел птичий гомон; дай бог, они просто щебечут, а не предостерегают ее о неизвестной опасности. Эта мысль обеспокоила Стеллу, но она постаралась от нее избавиться. Она уже сама не вполне соображала, что делает.
Для круга подойдет клумба, где она собиралась посадить тыкву. Стелла мысленно прикинула диаметр: как раз хватало. Точно посередине она выкопала ямку. В нее должна полностью войти бутылка, чтобы не было видно даже горлышка.
Стелла представила себя со стороны и расхохоталась. Да-а, видел бы кто ее сейчас, в девять утра: с растрепанной прической, в одной ночной рубашке, перепачканная с ног до головы, с безумным лицом ковыряется в земле… даже Люси и Этель, небось, смотрят на нее, как на сумасшедшую. Подсыпав немного в ямку почвы, Стелла укрепила бутылку: открытое горлышко было видно, только если смотреть прямо сверху.
Улучив минутку, Стелла еще раз сверилась с бабушкиной тетрадкой, которую она оставила на изящном кованом столике. Потом взяла большую деревянную миску с солью и старую трость длиной примерно ей по пояс. Двигаясь по часовой стрелке, нацарапала круг и посыпала по периметру солью. Прежде она никогда не чертила магического круга, не было нужды. Но она понимала, что символическое значение его — самое важное во всех ее приготовлениях; в нем ей будет безопасно, когда она будет открыта для энергии молнии.
Стелла встала прямо посередине круга, над закопанной бутылкой, и громким и мрачным голосом заговорила:
— Я взываю к четырем сторонам света: придите в этот круг. Север, стихия земли, приди ко мне. Мать-земля, да наставят меня, да поведут меня за собой свойства твои. Восток, стихия воздуха, взываю к твоей помощи в моем деле, не оставь меня в своем попечении. — Она чувствовала себя полной дурой, но старалась не обращать на это внимания. — Юг, стихия огня, приди ко мне в этот круг, напитай его своей силой. Запад, стихия воды, призываю тебя, войди и насыть это место, помоги мне овладеть грозою.
Закрыв глаза, она собралась с духом. Мысленно представила себе небо, на нем свинцовые тучи, которые сгущаются прямо над ней. Представила свитую из атомов Вселенной нить, идущую от нее вверх: атомы сновали от земли к тучам и обратно. Она увидела, как эта нить вьется по всему небосклону, потом тянется вниз, прямо к ее ладоням, и обвивается вокруг них, как змея. Подняв руки и запрокинув голову, она начала призывать грозу.
Ритуал охоты на молнию когда-то испугал Стеллу, но теперь все было иначе. Как говорила бабушка Перл, она была рождена для подобных вещей. Ей казалось, она знает, что и как надо делать, как мы знаем свой адрес или номер телефона. Она действовала бессознательно, по наитию и не задумываясь. Ее воображение пробуждало магические силы земли, и она ощущала себя звеном в длинной цепи предшественниц, которые поступали так же с начала времен. Теперь Стелла была пуста, как сосуд, готовый принять в себя энергию. То, что она проделывала сейчас, было похоже на танец. Она раскачивалась, обратив лицо к небесам, стараясь силой своих заклинаний свести энергию вниз, в нужное ей место. Когда она открыла глаза, дневной свет почти совсем померк. Над головой неистово толклись иссиня-черные тучи. Тростью она прочертила выход из круга, прошла и встала рядом, но так, чтобы молния не задела ее.
Теперь гроза бушевала у нее в груди, вырываясь изо рта яростными криками. Ей больше не было страшно, незачем было соблюдать осторожность — она сама превратилась в грозу.
— Ну, давай! Давай! — закричала она и с силой вонзила в землю трость.
И в ту же секунду тучи содрогнулись, и молния ударила прямо в бутылку. Неведомая сила бросила Стеллу на колени, она немедленно оборвала воображаемую нить, связующую ее с грозой, и почувствовала, как вереницы атомов вылетают из ее тела. На четвереньках она снова вползла в круг. Сунула руки в ямку, и ее охватило чувство глубокого облегчения. Такое бывает, когда человек часами плачет, пока не выплачется: все существо ее испытывало тихое изнеможение. Стелла вынула из ямки бутылку и заткнула горлышко пробкой, которую заранее сунула за голенище сапога. И, упраздняя силу магического круга, с благодарностью отпустила все четыре стороны света.
Дело сделано. Но сработало ли?
Вернувшись в дом и стараясь не глядеть на бутылку, Стелла поставила ее на кухонный стол. Снова наполнила чайник и зажгла свечи. Ливень обрушился на дом, яростными струями барабаня по стеклам, небо померкло. Стелла сняла грязные сапоги, сунула ноги в теплые тапочки и отправилась в спальню переодеться в старые мешковатые фланелевые джинсы.
Вернувшись на кухню, приготовила чай. Люси и Этель мягко прыгнули на стол и уселись по обе стороны бутылки — получилось очень похоже на какой-то древнеегипетский иероглиф. Стеллу вдруг охватил страх, что ничего не вышло, но одновременно она боялась, хотя и не так сильно, что все вышло, как было задумано. Все так же не глядя на бутылку, она взяла ее в руки. Склянка явно была не пуста. Сквозь сомкнутые пальцы сочился жар. Стелла осторожно подняла бутылку и поднесла ее к свету. Внутри что-то ходило спиралями, и это было не ее варево из трав. Радужные искорки плясали по всей заполненной жидкостью бутылке, подпрыгивая вверх, к горлышку.
Стелла понятия не имела, как выглядит плененная молния, но в этой бутылке, казалось, была заперта некая живая субстанция. Проверить, так ли это, можно было только одним способом. Стелла осторожно вынула пробку. Несколько искорок выскочили из горлышка и упали ей на голую руку. Боли она не почувствовала, но ощущение было потрясающее, словно ее окатили ледяной водой. С гулко бьющимся сердцем Стелла поднесла горлышко к губам.
— Была не была, э-эх, — пробормотала она.
Не очень-то поэтично, конечно, но что еще тут сказать? Она закрыла глаза и залпом выпила жидкость. Голова закружилась, кухня пустилась в пляс… Потеряв сознание, Стелла Дарлинг брякнулась со стула и не в самой изящной позе растянулась на полу.
Отам с утра почувствовала приближение грозы. Встала она рано, но в любом случае громкие, режущие ухо заклинания Стеллы разбудили бы ее. А ведь она тогда понятия не имела, что Стелла умеет вызывать грозу.
Жаль, что никто не предупредил ее об этом, была бы, по крайней мере, возможность контролировать ситуацию. Какая-то грубая, варварская магия, а вдобавок и рискованная. Ну что ж, так даже лучше: Отам должна знать, как пойдут дела в Авенинге, когда ее уже не будет рядом, чтобы погасить любой пожар. Ей нужно было самой увидеть, как человек, совершающий магические действия, управится с их последствиями без ее помощи. Она не любила таких проверок, но они не помешают.
Глубоко вздохнув, Отам посмотрела на грозовое мартовское небо, по которому, клубясь и пенясь, неслись полные, наэлектризованные тучи.
«Интересно, — думала она, — дает ли себе Стелла отчет, во что она ввязалась?»
Стелла очнулась и не сразу поняла, где находится и почему лежит на полу. И лишь когда встала, заметила: что-то изменилось. Как только ее ноги коснулись земли, она почувствовала: внутри ее прошла какая-то волна. Тело оставалось спокойно-безразличным, но мозг лихорадочно работал. Ее переполняла неведомая, страшная сила. Колдовской обряд, молния — все это словно вдохнуло в нее энергию. Прежде она ощущала себя как разобранный на части механизм, детали которого валялись где попало. Выпив содержимое бутылки, она почувствовала, что теперь каждая деталь встала на свое место, а сама она снова единый, целостный организм; что она волевая, решительная женщина, которая всегда пряталась где-то глубоко внутри, и ее предназначение — жертвовать собой ради других. Да, теперь все будет иначе.
Посмотрев в зеркало, Стелла сразу с грустью осознала, что чуть ли не в каждом случае, когда нужно было совершать поступок, выбор ее определялся самыми слабыми сторонами ее личности. Обстановка в доме говорила о том, что здесь живет одинокая женщина определенного возраста. Стелла всегда считала, что лучшие качества ее натуры проявляются, когда она помогает другим, и пыталась создать атмосферу тепла и уюта, а на деле все вышло наоборот. В доме было душно, из него хотелось бежать.
Стелла вихрем носилась по комнатам, как впавший в транс крутящийся дервиш. Ею овладела одна мысль: очистить дом от ненужных вещей — и она хваталась за первое, что попадалось под руку. Выбрасывала все, что ей казалось бесполезным, что ей не нравилось или вызывало отвращение. Повсюду царил полный разгром, больно было на это смотреть, хотелось крепко зажмурить глаза и ничего не видеть. Хотелось чистоты, простора, чтоб можно было свободно дышать. На кухне она прежде всего избавилась от еды, содержащей жир или подвергшейся предварительной обработке. В конце концов ее кухня стала похожа на кухню матушки Хаббард.
«Отлично, — подумала она. — В магазин схожу потом».
Мысль о том, что надо приобрести продукты, приводила ее в дрожь.
В спальне она перебрала всю одежду. Ну зачем, скажите на милость, она покупала эти вещи? Какие-то рубашки с кошками, свитера с блестками, рейтузы… со штрипками! К концу уборки шкаф опустел не меньше, чем кухня. Она нарочно пойдет в город и купит все новое, что ей на самом деле к лицу.
Закончив уборку и чистку шкафов, Стелла вынесла сумки и рассортировала их: здесь барахло, обреченное закончить свои дни на свалке, а это можно отнести в магазин благотворительной помощи. Так, уже лучше, гораздо лучше. Из того, что осталось в холодильнике, она приготовила вполне терпимый сэндвич и села составлять список. Притопывая носком ноги по полу, заполнила две колонки: в одной записала то, что надо, в другой — все, что бы ей хотелось. Дом пора перекрасить, розовый цвет ее больше не устраивает. Понадобится новая мебель, поменять надо все, но купить сразу не получится. Придется обставлять постепенно, комнату за комнатой, пока дом не преобразится полностью.
— Я добьюсь своего, — сказала она вслух. — И о чем только я думала раньше?
«Чушь собачья», — тут же мелькнула мысль.
Стелла прекрасно понимала, почему обставила этот миленький старый дом такой дешевой, безвкусной мебелью; зайдет кто-нибудь в гости (впрочем, в гости к ней никто не приходил), увидит все это и подумает: «Вот человек, которого не интересует низкая материальность, потому что он живет духовной жизнью». Как это грустно! Она помотала головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и стала представлять, как все устроить по-новому. Полунищее детство сделало ее бережливой. У нее скопилась приличная сумма денег, и тысяч десять на косметический ремонт она найдет легко. Но чтобы закончить весь дом, уйдет не один год. Придется искать, где бы заработать еще. «Деньги» — вписала она в колонку «надо».
Да, понадобится не один месяц, если не несколько лет, чтобы привести дом, а заодно и свою фигуру в приличный вид, но по крайней мере одно дело можно сделать сразу. Стелла взяла трубку радиотелефона и набрала номер Дотти Дэвис, живущей на этой же улице через четыре дома.
Дотти, лучшая подруга Стеллы, зарабатывала тем, что у себя на кухне устроила небольшую парикмахерскую. Это занятие идеально устраивало ее: оно позволяло одновременно принимать гостей и трудиться себе на благо. Дотти была кругленькая чернокожая женщина неопределенного возраста. Для Стеллы, во всяком случае, этот возраст был загадкой, а сама Дотти каждый раз в день своего рождения объявляла одно и то же количество лет. Кожа ее была безукоризненна, без единой морщинки, и этот факт еще более затруднял задачу определения ее возраста.
Через десять минут Стелла уже стучала ей в дверь.
— Заходи! — услышала она крик Дотти. — Я на кухне!
Стелла вошла и шумно вздохнула.
— Черт возьми, что это с тобой? — сурово спросила Дотти.
— Не понимаю, о чем ты, — ответила Стелла, водружая сумку на кухонную стойку, и поинтересовалась: — Слушай, а где Джек?
Джеком был внук Дотти, хотя она называла его найденышем. Дотти оформила на него опекунство и любила Джека до безумия. Впрочем, такого доброго, хорошего и умного мальчика любить было нетрудно.
— Простудился, ничего страшного, лежит читает. Ты не ответила на вопрос. Что с тобой стряслось?
— Ничего особенного. — Стелла пожала плечами. — Просто попробовала кое-что выудить из бабушкиной тетрадки. Что-то вроде… ну, типа куража, что ли. Захотелось принять порцию. Можно присесть?
— Порцию куража, значит.
Дотти смотрела на нее, вздернув бровь и поджав губы. Стелла рассказала подруге о своей бабушке Перл и о том, чем она занималась в жизни. Дотти, конечно, не считала, что Стелла все врет, но и верила не очень.
— А поточнее нельзя?
Но Стелла решила сменить тему:
— Послушай, мне до смерти надоела моя прическа. Знаю-знаю, ты много лет твердила, что я должна отказаться от хны, мне не идет этот цвет, и вот я в принципе готова. И еще я хочу покороче, но мне кажется, я толстовата для короткой стрижки. Что скажешь?
Все это Стелла выпалила на едином дыхании.
Дотти смерила ее взглядом.
— Думаешь, это так просто? От рыжего избавиться трудней всего. Сначала надо обесцветить, да и то потом может выйти, что ты станешь яркой блондинкой, ярче, чем тебе хочется.
— Как платина?
— Ага.
— Отлично. То есть вообще-то мне бы хотелось почти белые, понимаешь? Но платина тоже пойдет.
— Хорошо.
Дотти смотрела на нее настороженно, но Стелла знала, что она сделает все как надо. Такая уж у Дотти манера. Свое отношение к идее Стеллы она выражала только ей понятными знаками: щелкала зубами, подергивала бедрами, складывала руки на груди и закатывала глаза к потолку. Но Стелла решила на эти ритуальные пляски внимания не обращать и слушать только свой внутренний голос. Дотти накинула на подругу черное синтетическое покрывало и принялась наносить отбеливатель. Пока она это делала, Стелла сидела как на иголках. Барабанила пальцами то по столу, то по колену, качала ногой.
— Господи, Стелла! — ворчала Дотти ей в затылок. — Что ты все вертишься? Я нервничаю и не могу сосредоточиться.
Несколько раз щелкнув зубами прямо над ухом Стеллы, она на мгновение застыла с черной щеткой в руке.
— Стелла, ты что, под кайфом?
— Нет. С чего ты взяла?
— Да брось. Мне-то можешь сказать. — Дотти положила руку на бедро и подбоченилась.
— Дотти, клянусь, я ничего не принимала.
Стеллу забавляла мысль о том, что она так изменилась: подруга решила, будто тут не обошлось без вмешательства какого-то допинга. Впрочем, может, так оно и есть, только смесь эту она придумала и создала сама.
— Рассказывай, я ведь вижу, что ты на колесах. Сама знаешь, таблетки для похудения — те же наркотики.
Стелла вздохнула. Ей не хотелось, чтобы лучшая подруга думала, что у нее неприятности.
— Дотти, ничего я не принимала, честное слово. Просто сегодня у меня вдруг открылись глаза, вот и все. У меня было… откровение.
— Откровение?
— Ну да, я вдруг увидела, что живу в обстановке, которую терпеть не могу, покупаю одежду не для себя, а для других, желая произвести на них впечатление, будто нарочно хочу выглядеть… как бы это сказать… как самозванец какой-то! Тот, кто выдает себя за другого. Даже нет, скорее, будто нарочно так вырядилась, чтоб меня не узнали. А сегодня гляжу на себя в зеркало и вижу… Знаешь кого? Старую клоунессу! Вот в кого я превратилась. Посмешище.
Когда высказываешь, что наболело, вслух да еще кому-то другому, слова становятся как-то весомее. Стелла ощущала странное чувство облегчения и одновременно злости.
Дотти застыла с поднятой рукой.
— Стелла, я рада, что ты наконец посмотрела на себя правильным, строгим взглядом, давно пора, ей-богу. Но нельзя же отвергать самое себя так., ну, не знаю… полностью. Это просто нечестно. — Она наложила последнюю порцию отбеливателя. — По твоим словам выходит, будто ты все время жила чужой жизнью.
— Так оно и есть. Я жила чужой жизнью.
— Стелла, так не бывает. Ты что, хочешь сказать, что всю жизнь была ненормальная, а теперь прозрела?
Ну как ей объяснить, что именно это она сейчас и чувствует? Тут нужен долгий разговор, а сегодня Стелла к нему не готова, да и желания нет — и неизвестно, когда появится.
— Прошлое — еще тот демон, если он овладеет душой, ничего хорошего для себя не жди, — просто сказала она.
Дотти закатила глаза, но промолчала, из чего Стелла сделала вывод, что та если и поняла что-нибудь, то по-своему.
Следующее утро было совсем не похоже на то, что было вчера, в день весеннего равноденствия. Солнце просунуло золотистый луч в окно Стеллы и нежно дотронулось до ее лица, но Стелла приняла это как пощечину и яростно протерла глаза. Она выскочила из постели, проклиная себя за то, что с вечера не задернула шторы. Но, поняв, что все равно надо идти на работу, заковыляла в ванную комнату. И, только приняв душ, покормив кошек, позавтракав поджаренными хлебцами, одевшись и выйдя из дому, она вдруг заметила, что впервые в жизни, с тех пор как повзрослела, она не проснулась голодной. Чувство приятное, словно организм хотел сообщить ей что-то очень важное.
Она села на стоящий у стены дома велосипед, нажала на педали и покатила по Келтиа-авеню в сторону редакции. В хорошую погоду Стелла всегда добиралась до работы, а это мили три или четыре, на велосипеде. И впервые в это утро езда не показалась ей утомительной. Педали вертелись словно сами собой, шины шуршали об асфальт, ветер развевал волосы… Ее вдруг охватило чувство удивительной свободы. Казалось, она помолодела на несколько лет.
Добравшись до Бриджидс-вэй, Стелла притормозила, выехала на тротуар, легко соскочила с велосипеда, подкатила его к ближайшей велосипедной стойке и закрепила замком. В тесных брюках бедра терлись одно о другое, но как здорово, что она не надела плотные эластичные чулки, которые прежде носила даже под слаксы.
Стелла быстро поднялась наверх и прошла к своему столу, не замечая взглядов и приглушенного шепота: сотрудники немедленно бросили работу и зашушукались, увидев, как она переменилась. Но она принялась писать, ни о чем другом больше не думая. Мысли теснились в голове, и пальцы за ними не поспевали.
Наконец пристальный взгляд Нины Бруно достиг такой силы, что волосы на загривке Стеллы встали дыбом.
— Стелла! Боже мой! Что ты с собой сделала? — воскликнула Нина.
Стелле всегда нравилось, когда на нее обращают внимание, но сегодня ей хотелось только работать.
— А в чем дело? Черт подери, да просто постриглась! Подумаешь, событие! С каких это пор вы стали замечать, как я выгляжу?
Нина так и вздрогнула. Глаза ее сузились, и, принужденно улыбаясь, она оскалила зубы.
— Хочешь, дам тебе небольшой совет? — предложила Нина, придвигаясь поближе.
Она протянула руку и коснулась Стеллиной новой прически.
— Люди и так тебя терпеть не могут, а это уж совсем пакость. Послушай моего совета: сделай немного потемнее. — И все с той же улыбочкой Нина отошла от стола Стеллы.
Стелла подавила желание схватить нож, которым вскрывала письма, и запустить его Нине в спину, как это делают ниндзя. Она так разозлилась, что потрясла головой, чтобы прийти в себя. Нет, убивать ей совсем не хотелось, и вовсе не потому, что она боится тюрьмы. Но слегка пристукнуть наглую дамочку не помешало бы — чтобы стереть эту улыбочку с ее лица. Она перевела взгляд на экран компьютера, где в пустом пространстве ритмически мерцал одинокий курсор. Картина была столь гипнотическая, что Стелла тут же забыла про Нину. В голове одно за другим возникали слова: равноденствие, буря, земля, небо. Она выстраивала их в ряды, они проливались сквозь пальцы. Еще никогда в жизни ей не писалось так легко.
Она оторвалась от монитора, когда о себе напомнил ворчащий желудок; взглянула на часы: было ровно час дня. Стелла проработала без перерыва четыре часа подряд. Статья была уже почти готова, и остатки дня можно посвятить, отвечая на письма. Ей присылали их со всех концов страны, прося совета по тем или иным бытовым проблемам. Самые интересные из них она публиковала вместе со своей ежедневной статьей. Ее колонку перепечатывали и другие газеты небольших городков. Для этого Стелле пришлось потратить десяток с лишним лет и сделать не менее тысячи телефонных звонков. Зато теперь новые газеты сами обращались к ней с просьбами о материале.
Но прежде чем сесть за письма, надо было чем-то перекусить. Слегка подзаправиться. А на улице уже была настоящая весна. На нежно-голубом небе ярко сверкало солнышко, на деревьях лопались почки и распускались листья, придавая деловой части города глубину и перспективу. Стелла прошла пешком два квартала до «Плиэйдеса», небольшого магазинчика, где продавали сэндвичи. Владелец его, Нельсон Фрайдей, был известный всему городу повар, который готовил в пятизвездочных ресторанах. В Авенинг он попал, путешествуя по стране с одним своим старым другом, да так и застрял здесь.
Втайне от самой себя — а впрочем, может, и нет — Стелла была без ума от Нельсона. Где-то под пятьдесят, высокий, смуглый, с каштановыми волосами, кареглазый и всегда слегка небритый — словом, потрясающий мужчина. Несмотря на его англоязычную фамилию, Стелла предполагала, что он наполовину латиноамериканец. Выговор, конечно, чисто американский, но порой с какими-то странными интонациями и паузами между словами. Он был с ней безупречно мил, не пытался заигрывать, и, насколько Стелле было известно (точнее, она знала наверняка, потому что провела некоторое расследование), женщины у него не было. Не исключено, конечно, что он голубой, хотя эта версия ничем не подтверждалась. Просто стиль у нее такой: она всегда западала на мужчин, которые в ее сторону и не смотрят.
Но сегодня почему-то сексуальные предпочтения Нельсона ее не интересовали. Зато очень интересовал сэндвич с тунцом, который поможет ей спокойно вернуться к рабочему столу. Она быстро сделала заказ и вынула пятидолларовую бумажку.
Нельсон бросил на строгую посетительницу любопытный взгляд, воткнул большой нож в деревянную разделочную доску и скрестил на груди руки.
— В чем дело? — слегка улыбнувшись, спросила Стелла. — У вас что сегодня, забастовка?
— Хмм… Вы сегодня какая-то не такая.
— Покрасила волосы. Но от этого аппетит у меня не стал меньше.
— Надо же, и правда прическа другая… но я не про это. И не про одежду.
— А вам-то что? — сухо спросила Стелла.
— Мне это не нравится, — заключил Нельсон, подняв одну бровь.
— Что не нравится? Господи, — тряхнула Стелла новенькой прической платиновой блондинки, — бросьте валять дурака. С чего вы взяли, что мне это нужно знать? Ваше мнение меня не интересует.
В голове Стеллы вдруг загудел набатный колокол, эхом отозвавшись в пустом желудке: она разговаривает невежливо, даже грубо. Стелла сделала глубокий вдох и продолжила спокойно:
— Просто в одно прекрасное утро я решила, что пора слегка сменить имидж. А раньше не было времени. Надо же было… с чего-то начать. Вас это устраивает? Теперь я могу получить сэндвич?
Нельсон спокойно стал выполнять ее заказ, а она в это время что-то выстукивала ногтями по стойке из нержавеющей стали. Когда он закончил, она взяла пакет и, не глядя на Нельсона, буркнула «спасибо».
Утолять голод Стелла вернулась в редакцию. Видеть кого-либо ей совсем не хотелось. Она поняла, что прежде сама подталкивала людей общаться с ней, вечно совала нос в чужую жизнь. Она ненавидела себя за это, но уж очень ей претило быть одной. Так легко было уверить себя, что ее знакомые счастливы, когда она рядом, что они нуждаются в ней. Но это был самообман, она всегда об этом знала. И вот теперь, когда ей абсолютно все равно, нравится она людям или нет, когда она решила быть независимой и держаться особняком, все вдруг засуетились вокруг нее. Очень странно.
Ночью Стелле снились яркие, цветные сны, мелькали образы полузабытого прошлого из детских лет вперемешку с тем, что случилось совсем недавно. То она видела бабушку Перл в облике Зевса, и та швыряла в нее с Олимпа молниями (даже во сне Стелла понимала, что в этом кроется какой-то глубокий смысл). То вдруг, не торопясь, поедала собственный дом, стенку за стенкой, шкафы, столы и стулья, кладя в рот и тщательно пережевывая. Но когда протянула руку, чтобы съесть телефон, он вдруг зазвонил. Она хотела снять трубку, но вместо этого принялась жевать провод. А телефон звонил и звонил, и ей стало страшно. Она проснулась и поняла, что кто-то в самом деле пытается до нее дозвониться. Стелла быстро перевернулась на другой бок и сняла трубку. Ночные телефонные звонки не сулят ничего доброго.
— Да?
— Ох, Стелла, слава богу. Я уж думала, не дозвонюсь.
— Дотти, это ты?
— Да. Послушай. Джеку что-то нездоровится, кажется, совсем заболел. Не думаю, что это серьезно, но у него жар, и он страшно кашляет. У тебя есть что-нибудь от простуды? Или заговор какой-нибудь, а? В общем, приходи, посмотришь и скажешь, вызывать врача или нет.
— Хорошо, минут через пять. Успокойся, Дотти, иди к нему. У тебя есть увлажнитель воздуха?
— Ммм, есть.
— Включи его в комнате Джека. Я скоро буду.
Стелла положила трубку, быстро оделась, побросала в старый кожаный чемоданчик все, что может понадобиться, и направилась к двери.
К Дотти она вошла без стука. Услышала, как кашляет наверху Джек, тяжело и с хрипом — так кашляют старики. Неудивительно, что Дотти сильно встревожилась. Стелла поспешила к нему, шагая через ступеньку и царапая чемоданчиком потускневшие обои. Она осторожно приоткрыла дверь в комнату Джека.
— Ну как? — прошептала она, тихонько постучав по двери, и вошла.
— Надо же, как ты быстро. Спасибо, Стелла, — отозвалась Дотти.
Джек снова зашелся в кашле. Он вежливо прикрывал рот рукой, но Стелла заметила, что дышать ему трудно.
— Видишь? Ужасный кашель. У него такого еще никогда не было.
— Я видала и похуже. Но все в наших руках, мы скоро выздоровеем, правда, Джек?
Больной пожал плечами и откинулся на подушку.
— Ладно, начнем с самого главного.
Она открыла чемоданчик и вынула небольшой пузырек и несколько свечей.
— Это эвкалиптовое масло, Дотти. Примерно четверть влей в воду увлажнителя. Когда сделаешь, зажги эти свечи. В них тоже есть эвкалиптовое масло, оно помогает при насморке.
Дотти встала и взяла пузырек и свечи. Стелла подошла к постели:
— Джек, миленький, можешь на минутку сесть? Я тебе не сделаю больно, обещаю, договорились?
Мальчик сел, и Стелла положила ладони на его худенькую голую грудь. Ради таких вот минут она и родилась на свет. Когда она приходит на помощь больному, перед ней возникает цель, она чувствует связь со всей Вселенной, будто исполняет некий высокий обет. Самой себе она кажется огромной, как мироздание, и маленькой, как атом, в одно и то же время. Стоит ей возложить на страждущего руки, и она сразу понимает, в чем проблема. В ладонях ее возникает тепло, оно ведет ее прямо туда, где в организме больного притаился недуг. Неслышный гул пронизывает все ее тело и изгоняет из сознания всякую мысль, чтобы ничто не мешало ей считывать состояние пациента.
Но теперь, коснувшись ладонями груди Джека, Стелла ничего не почувствовала. Она закрыла глаза и снова сосредоточилась, но ничего не увидела: никаких образов, никаких ориентиров, никакой картины вообще. Как говорится, не было контакта. Неужели забыла, как это делается? Разучилась? Вряд ли, подумала Стелла. У нее было такое чувство, что она понимает, почему это происходит, просто не хочет себе признаться.
Потрясенная своей неспособностью концентрировать энергию, Стелла заставила себя сосредоточиться на другом. Ей не удается помочь Джеку силами земли, но, к счастью, она знает, как применить гомеопатические средства. Когда Дотти зажгла свечи, Стелла сказала, что теперь ей надо спуститься на кухню.
Сбежав по лестнице и шагая по коридору, стены которого были увешаны картинами в простых черных рамках, Стелла старалась думать только о Джеке. Она была очень расстроена. Пропал дар, который она всю жизнь воспринимала как нечто естественное — пользоваться им ей было так же легко, как дышать. Странно, что она не заметила этого раньше. Даже не подключаясь к энергии, Стелла знала, что источник ее всегда под рукой, что сила плещется где-то в укромных уголках ее существа, по капле сочится в ежедневной рутине существования, время от времени как бы случайно давая о себе знать. Наверное, после дня весеннего солнцестояния она слишком была поглощена собой и своей переменой.
Стелла очистила и нарезала лук и чеснок и поджарила в старой чугунной сковородке. Резкий запах вернул ее к действительности. Ладно, с той проблемой она разберется после, теперь главное — здоровье Джека. Она всыпала то, что получилось, в мешочек для припарок, который сшила из старой фланелевой рубахи. Добавила горчичного порошка и горчичного семени и еще несколько добрых щепоток разных трав и быстро вернулась наверх. В комнате мальчика, тускло освещенной свечами, пахло эвкалиптом.
— Джек, этот мешочек я сейчас положу тебе на грудь. Пахнет он, конечно, не очень, зато поможет очистить от всякой дряни легкие. Но для начала выпей полный стакан вот этой воды. Ты сейчас должен как можно больше пить, тогда болезнь быстрее пройдет.
Мальчик посмотрел на стакан и недовольно поморщился. Он хлопал тяжелыми веками и, похоже, хотел поскорее заснуть. Но воду послушно выпил, только раз прервавшись на кашель.
— Дотти, ты давала ему тайленол?
— Да, а что, не надо было?
— Нет, все нормально. У него жар, и тайленол поможет его сбить. Сейчас измерим температуру, узнаем, как он подействовал. Не волнуйся, Дотти, ребенок скоро поправится. Джек, подними-ка руки вверх.
Стелла расправила ему на груди пару чистых фланелевых салфеток, сверху закрепила мешочек с припаркой, завязав на спине тесемки. Снова уложила больного, но на этот раз на бок, подоткнув спину еще одной подушкой.
— Неудобно, конечно, Джек, понимаю, но нынче ночью тебе придется спать так. Если будешь лежать на спине, кашель только усилится.
Джек что-то пробормотал, и Стелла поняла, что он уже уснул.
Дотти все время беспокойно наклонялась над кроватью, протягивала руки, словно хотела дотронуться до внука, но тут же запрещала себе это.
— Большое тебе спасибо, Стелла, — громким шепотом проговорила она. — Сама знаешь, всегда за них так беспокоишься… чувствуешь себя беспомощной, когда они болеют, думаешь, мол, лучше бы я заболела вместо него.
Стелла кивнула. Знать этого она не могла, зато представляла вполне.
— Думаю, теперь он поправится, — продолжала Дотти. — Завтра я с утра отведу Джека к доктору Бальбоа. А тебе сейчас надо пойти домой и как следует отдохнуть.
— Нет, если ты не против, я еще посижу. Спальник у тебя есть? Захочу спать — прикорну здесь на полу.
— Стелла, я не могу просить тебя об этом. Ты и так сделала много. И тебе завтра на работу.
— Нет, я думаю, прогуляю. Да и припарку я должна снять и, может, поставить еще одну, с другими травами. Ей-богу, все в порядке. Я очень люблю Джека и тоже хочу, чтоб он скорей поправился. Для меня тут никакого беспокойства, я бы сказала, если что.
— Ладно, тогда я поставлю раскладушку. Спальный мешок… Ишь чего выдумала!
Стелла присматривала за Джеком всю ночь, измеряла температуру, меняла припарки, поила. На несколько кратких минут засыпала, но сон ее был неглубок, ее сразу охватывало чувство, будто она куда-то падает, и она снова просыпалась. Когда совсем рассвело, она собрала вещи, заправила постель и попрощалась с Дотти, которая пообещала сразу позвонить, как только они вернутся от педиатра.
Хотя настроение у Стеллы слегка поднялось — все-таки хоть как-то помогла Джеку, — но все равно невозможность пользоваться своим даром приводила ее в уныние. Пришлось признать, что, выпив содержимое бутылки, она превратилась в эгоистку, грубую и фальшивую, которая думает только о себе. Перестала быть самой собой. Все это оказалось ошибкой. Чтобы стать новым человеком, она заплатила слишком высокую цену. Пытаясь найти способ упразднить действие заговора, Стелла внимательно, от корки до корки просмотрела тетрадку бабушки Перл, но не удивилась, когда ничего не нашла.
Вообще-то Стелле нравилось обретенное чувство уверенности в себе, безразличия к тому, что о ней думают другие, способность видеть вещи в их истинном свете — что правда, то правда. Но правда и в том, что, где бы она ни находилась, в горах или в городе, Стелла прежде всего знахарка. Парадокс заключался в том, что событие, открывшее Стелле ее истинное предназначение в жизни, лишило ее способности исполнять его. Пойманная ею молния словно выжгла этот дар, забрала силу.
Стелла глядела в окно невидящим взором, раскачиваясь взад и вперед, как дерево под ветром. Она потеряла почву под ногами и остро переживала свою беспомощность. Она знала, что во всем городе есть только один человек, который мог бы ей помочь. Но от одной мысли, что придется все рассказать Отам Авенинг, у нее сжималось сердце. Она не сомневалась в том, что Отам ее не одобрит. Но делать нечего. Надо идти.
Двадцать третьего марта в «Роще Деметры» было прохладно и тихо. Когда-то Стелла терпеть не могла этот магазинчик с его стенами, сплошь заставленными книжными полками, с диванами, обитыми индийским набивным коленкором, с витринами, где выставлены всякие древности, утварь для ритуалов, одежда, различные поделки ручной работы. Стелле казалось, что все это слишком навязчиво и грубо лезет ей в душу, словно угрожая ее независимости. Но сегодня все было иначе. Она вдруг поняла, что попала туда, куда надо. Внезапно у нее закружилась голова, как у пьяного или принявшего большую дозу. Она покачнулась и схватилась рукой за спинку стула, чтобы не упасть.
— Здравствуй, Стелла, — тихо сказала Отам, выходя из кухни.
В магазине были и другие посетители, но не очень много.
Стелла подняла глаза на Отам, хотела что-то ответить, но в мыслях у нее был полный беспорядок. Ей казалось, еще немного — и она упадет в обморок.
— Зайди-ка на кухню, милая моя. Выпей что-нибудь.
Стелла покорно пошла за Отам, будто против своей воли. Голос Отам, казалось, влечет ее за собой, как бычка на веревочке.
— Приходится принимать некоторые меры предосторожности, Стелла, поэтому ты так себя неустойчиво чувствуешь. Честно говоря, после того, что с тобой случилось, могло быть и хуже, а это уже интересно само по себе. Выпей вот этого чаю, тебе сразу станет легче.
Стелла села за кухонный стол.
«Интересно, откуда это Отам знала заранее о моем приходе?» — озадаченно подумала она, но ничего не сказала и молча стала пить чай.
Ей действительно полегчало. Такое чувство, будто внутри что-то вспыхивало, но тут же гасло, словно двигатель, который никак не заводится. Она думала, что злится на Отам, но злости совсем не ощущала.
— Что же ты натворила, а, Стелла? — тихо спросила Отам.
Она смотрела на Стеллу добрыми глазами, хотя и довольно сдержанно. И Стелла была этому рада.
— Выкладывай все как на духу. Я чувствовала, что в день весеннего равноденствия что-то у нас случилось. Но понятия не имела, что ты умеешь… — Отам оборвала себя на полуслове и покачала головой. — Ладно, рассказывай все как есть, постараемся вместе решить твою проблему.
На ее лице светилась искренняя озабоченность. Стелле и самой хотелось выговориться, ей казалось, что во всем городе — да черт возьми, во всем мире — есть только один человек, кто может ее понять, и этот человек — Отам. И она рассказала все: и про горы, и про свое детство, и про давешнюю грозу, и про молнию, которая выжгла в ней дарование. Озабоченность на лице Отам сменилась удивлением.
— Так ты, значит, загнала грозу в свой круг? Создала зелье, которое, в сущности, все равно что питьевое жидкое пламя?..
Стелла кивнула.
— Значит, основные принципы вычитала в бабушкиной тетрадке, а все остальное сделала сама?
Стелла снова кивнула, и Отам откинулась на спинку стула. Она не скрывала изумления.
«Да, — подумала Стелла, — эксперимент-то оказался опасный, а я и не знала».
— Стелла, — начала Отам и на секунду замолчала. — Ты представить не можешь, как я поражена тем, что ты совершила. Честное слово. Бабушка тобой бы очень гордилась, я в этом не сомневаюсь. Но равновесие вещей во Вселенной гораздо более хрупкое, чем ты в силах себе представить. Человек может крутить баранку машины, но управлять процессами в ее двигателе — это совсем другое дело.
Стелле не казалось, что ей делают выговор, как за проступок; вовсе даже наоборот. Она ощущала некое родство с Отам, и у Отам, должно быть, было такое же чувство, потому что она наклонилась ближе, словно собиралась поведать какую-то тайну.
— Ничего удивительного в том, что твой дар пропал, Стелла. Мне очень жаль. Но здесь как раз проявился тот самый закон равновесия. Когда у Вселенной берешь что-нибудь без спроса, она, скорей всего, берет что-нибудь взамен.
— Значит… я теперь навсегда останусь такой, как сейчас?
Глаза Стеллы наполнились слезами.
— Может, да, а может, и нет. Но ты должна примириться со своим выбором и безропотно принять все последствия: тебе понадобится пройти долгий путь.
— Долгий путь… Какой путь? Что надо делать? — Стелла сжала кулачки на коленях: ее охватило смешанное чувство беспомощности и ярости. — Мне кажется, от меня исходит какая-то опасность. Я сама себя боюсь. Такое чувство, будто я способна на что-то нехорошее.
— Изменить это не в моих силах.
— Но вы могли бы попробовать? То есть нам вместе стоит подумать, что тут можно сделать?
На секунду лицо Отам приняло такое выражение, словно она хотела согласиться, но потом на нем снова появилось отстраненное сочувствие.
— В глубине души ты сама знаешь ответ, — покачала она головой. — Возможно, сейчас просто не сознаешь его. Но у тебя есть ощущение его, понятие о нем. Твой заговор оставил след, и ты должна пройти по этому следу в обратную сторону. Почти на сто процентов гарантирую, что, если вмешаюсь я, желаемого результата ты не достигнешь. Отправляйся-ка домой и подумай об этом как следует.
— И больше вы ничего мне не скажете? — спросила Стелла. О, каким сарказмом дышали эти слова!
— Молись, — просто ответила Отам.
И если не Стелла, то кто-то действительно молился.
Отам была приятно удивлена, в тот же день обнаружив под дверью письмо. На конверте не было ни адреса, ни марки, стояло одно только слово «Отам», написанное синими чернилами — вычурным почерком с завитушками. Написавший, видимо, сам и принес его, когда у Отам на кухне сидела Стелла, но Отам была слишком озабочена и ничего не заметила.
Дорогая Отам, скажу сразу, без обиняков, что цель этого письма — мое желание принять участие в вашем конкурсе. Но прежде чем говорить о конкурсе, я хочу внести ясность еще в один вопрос. А именно: несмотря ни на что, я вас очень люблю и уважаю. В прошлом у нас с вами бывали размолвки и стычки, я не раз говорила вам в лицо неприятные вещи о том, что думаю о вас и о вашей деятельности. Я далеко не сразу поняла, что с черной магией ваша работа не имеет ничего общего, и тот факт, что вы колдунья, вовсе не означает, что вы олицетворяете зло. На самом деле вы человек очень высокой духовности. Впрочем, я знаю, что слово «колдунья» вам не нравится. Но чтобы охарактеризовать вас, лучшего слова я не подберу. Так что придется употреблять его.По правде говоря, я уже давно считаю вас очень хорошим человеком. У вас есть жизненный опыт и мудрость, я видела, как вы помогаете и действительно помогли очень многим. Я знаю, что Бог не дал бы вам этой мудрости и силы, если б вы не были одним из Его творений. Но мне всегда было нелегко совместить основы моей веры, как я их понимаю — вы (да и все остальные) знаете, что я верую в Иисуса Христа, — с вещами, которые я приучена считать враждебными путям моего Господа.О вашем конкурсе я узнала от моей доброй младшей подруги Стеллы. Услышав, что она собирается принимать в нем участие, я не знала, что и подумать: с одной стороны, мне известно, что Стелла сама обладает особым Божьим даром. Этот дар помог выздороветь моему внуку, да и многим другим тоже. Но не уверена, что мне пришлась по вкусу мысль о том, что она хочет получить так называемую Книгу Теней. Признайтесь, что, давая книге такое название, человек не может не иметь в виду некоторых понятий черной магии или чего-нибудь еще в этом роде. Поэтому я долго молилась, пытаясь разобраться в своих чувствах, и тут произошло нечто очень странное. В момент просветления мне пришло в голову, что на земле нет иной власти, кроме власти Господа нашего Бога, и что бы ни содержалось в вашей книге, что бы вы ни несли в себе — все это существует по воле Божьей. С одной стороны, такой подход, кажется, немного запутан. С другой — всякий иной не имеет смысла.Отам, всю свою жизнь я старалась приблизиться к Богу. Всю жизнь я старалась учиться и служить Ему. Я понимаю, что мои пути к Богу несколько отличаются от ваших, но, может быть, вы согласитесь, что я права и различие тут не столь уж велико. И если вы решите, что пожилая дама, которая написала это письмо, достойна принять участие и стать победителем в вашем конкурсе, знайте, что я с глубочайшим уважением отнесусь к вашей книге и всему, что в ней написано.Искренне ваша,Дотти Дэвис.
Письмо Отам прочитала с большим удовольствием. До сих пор она понятия не имела, с какой стати Дотти Дэвис попала в ее список.
Конец марта и весь апрель Стелла по совету Отам молилась о том, чтобы действие ее заговора прекратилось. Она была терпелива, старалась сохранить мысли в чистоте, чтобы не прерывалась ее связь с землей, даже когда ничего не получалось. Она стала раньше вставать и молилась перед работой, очищала ум и медитировала во время ланча и перед сном, пытаясь сердцем и всем нутром нащупать пульс земли. Но все впустую.
Сдаваться Стелла упрямо отказывалась, всякий раз говоря себе, что у нее есть лучик надежды. Неспособность порождать энергию, несущую исцеление, означала одно: приходилось пользоваться гомеопатией, которой ее обучила бабушка Перл. Стелла обожала напоминать себе о домашних средствах. Ее колонка в газете стала даже разнообразней и интересней: Стелла начала следить за публикациями иногородних журналистов, работающих в области гомеопатии, и это расширяло ее кругозор. Она сбросила вес, похудела и теперь выглядела как раз так, как ей всегда хотелось. Но все это не стоило потери ее уникального дара. Каждый день приходилось бороться с собственной раздражительностью и нетерпимостью, с молнией, занозой засевшей в организме, чтобы не дать ей уничтожить неповторимую индивидуальность. А это было не так-то просто.
Во время молитвы Стелла старалась вспомнить о своей истинной натуре — натуре человека, желающего служить людям и обществу, лечить недуги. Она усердно продолжала это делать, но теперь получалось не так естественно, как прежде. Она молилась, стараясь отключить свой мозг, и ежевечерне пила смесь настоя из трав и клонопина, чтобы спать шесть-семь часов в сутки, не более. Когда становилось совсем плохо, с травяного чая Стелла переходила на вино, марихуану, а порой принимала и то и другое вместе. Подолгу бродила она в одиночестве по своему небольшому домику, пытаясь выплеснуть буйную энергию, которая скапливалась в ее организме.
Но, увы, все ее ухищрения не приводили ни к чему, и мысль о том, что не получается найти верное средство, сводила ее с ума, порой ей становилось так страшно, что недалеко было до сердечного приступа. Она уже не сомневалась, что долго так не выдержит. Но как, как уничтожить результаты своего легкомысленного поступка? Как вернуться в прежнее состояние?
И вдруг однажды в конце апреля, вечером, когда Стелла тихо молилась на кухне, ответ пришел сам собой. Он потряс все ее существо, как… ну да, прямо как удар молнии. Да, молния — поразительный и опасный своей мощью феномен. Но что-то же способно поглотить молнию, уничтожить ее силу? Земля. Земля легко притягивает к себе и гасит молнию без остатка. Ответ столь прост и очевиден, но как много времени пришлось потратить на его поиски!
Стелла вышла в сад, почти не соображая, что делает, открыла кран и из садового шланга пустила струю воды туда, где в свое время очертила магический круг, куда вызывала молнию. Сколько она там простояла, Стелла не помнила, но за это время плотно слежавшаяся земля успела превратиться в густую грязь. Стелла шагнула прямо в нее, наклонилась и зачерпнула почву, чувствуя, как жирная масса скользит между пальцев. И тогда, не обращая внимания на свежий апрельский воздух и не думая о том, что кто-то может увидеть ее небольшое кругленькое тело, Стелла разделась донага.
Она упорядочила дыхание, успокаивая себя, что, если и на этот раз ничего не выйдет, она попробует снова, хотя понимала, что это неправда. Носком прочертила по грязи круг и встала в центре, чтобы призвать первичные природные стихии. Но в отличие от прошлого раза она не смогла заставить их повиноваться ей. Зато чувствовала, как энергия струится по ее жилам, омывает ее существо, будоражит ум. Стеллу это сбивало с толку, но вмешиваться она не стала. Надо было прекратить борьбу с собой, изгнать из себя все мысли, все желания, все страхи.
Вдруг некая неведомая сила швырнула ее на колени. Не сознавая, что делает, Стелла зачерпнула пригоршню грязи и, закрыв глаза, затолкала ее в рот. Почувствовав вкус железа, она содрогнулась. Ей и в голову не приходило, что она станет есть землю, но, к собственному изумлению, не могла остановиться. Это нужно было, чтобы сосредоточиться и думать только о стихии земли, чтобы всем существом отдаться величайшей целительнице — матери-земле — и с ее помощью возродиться вновь. Она просила, она умоляла, она взывала о помощи, покрывая все тело грязью, валяясь в ней, втирая ее в волосы. Она не забывала и глотать ее, а потом, вспомнив, что говорила Отам, стала молиться неведомо кому, в пространство, молиться о том, чтобы дар ее вернулся к ней обратно.
Неизвестно, сколько это длилось, минут пять, а может, и тридцать пять. Внутри круга время шло иначе, и снова Стелла положилась на интуицию, которая подсказала, когда пора остановиться. Все тело ее гудело. Стелла медленно, тяжело встала на колени и вдруг живот ей скрутило, тошнота подкатила к горлу, и ее вырвало. Смотреть, что из нее вышло, ей очень не хотелось, но надо было. А там в массе рвоты сверкали на солнце какие-то золотистые искорки. Стелла догадалась, что это такое. От чувства благодарности у нее даже в голове помутилось. Она стерла магический круг, кое-как проковыляла в дальний угол двора, где росла гигантская ель, и свернулась под ней клубочком, как младенец в животе у матери.
Шло время. Она все лежала без движения, и ей снились лишь какие-то черные, коричневые и фиолетовые пятна. Наконец Стелла открыла глаза. Кажется, она потеряла сознание и теперь лежит под елкой, среди ее корней, уткнувшись лицом в землю.
Очнувшись, она прежде всего ощутила страшную усталость и душевное опустошение, но тут же поняла, что просто очень хочется есть, а это добрый знак. Все тело ее было покрыто довольно-таки крепким панцирем успевшей подсохнуть грязи. Она встала и отправилась в дом принимать душ. Стоя под приятно щекочущими теплыми струями, Стелла старалась ни о чем не думать, только глядела на стекающую по ногам грязь, которая, образуя красновато-коричневый водоворот, исчезала в отверстии стока.
Отмывшись, Стелла завернулась в полотенце, прошла в спальню, встала перед большим, в полный рост, зеркалом и стала внимательно себя разглядывать. Волосы влажной слипшейся паклей спадали по обеим сторонам лица, к которому — это сразу бросалось в глаза — вернулось прежнее выражение доброты и мягкости. Она ощущала совершенный покой — так странно после этих нескольких недель, когда она постоянно на себя злилась. Ну стоило ли так презирать и себя, и свою жизнь? И за что? Стелла прижала руки к груди, словно хотела попросить за это неведомо у кого прощение, ведь вся ее жизнь, все поступки вели как раз к этой минуте. Все было правильно. Вот он, момент истины, и она находится там, где ей и надлежит быть.
Она поняла, что дар ее снова с ней: под кожей легко покалывало, возникло желание вытянуть вперед руки и сцепить их вместе. Значит, она одержала победу: молния покинула ее, а вместе с ней исчезло и чувство собственной неполноценности. Зато появилась способность видеть свое прошлое в новом свете, иначе оценивать свое страдание и сознавать, что жизнь подарила ей намного больше, чем можно было мечтать. И в какую-то долю секунды на нее обрушилось ощущение настоящего счастья. Но потом это чувство упорхнуло — наверное, туда, где в просторах мироздания, в звездном пространстве живут все другие мгновения счастья, где нет места несовершенству.
Как легко стало на душе Отам, когда она поняла, что все кончилось. Действие заговора Стеллы она могла отменить за две секунды, но теперь нисколько не сожалела о том, что не призналась ей в этом. Она знала, что Стелла и сама достаточно сильна, чтобы победить и уничтожить последствия ее колдовства. Ей хотелось посмотреть, как Стелла справится. Проверить, насколько она способна выпутаться из столь нелегкой ситуации. И нельзя было не признать, что Стелла славно потрудилась. Нет, вычеркивать Стеллу Дарлинг из своего списка Отам ни за что не станет.
Назад: 21 ДЕКАБРЯ: ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЕ
Дальше: 1 МАЯ: БЕЛЬТАЙН
