21 ДЕКАБРЯ: ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЕ
Элли Пеналиган от природы была тихоход. Нет, она вполне здорова, и свою неторопливую танцующую походку она не назвала бы философской. Просто Элли всегда точно знала, сколько времени займет любой ее переход из точки А в точку Б. Такой уж она человек.
Двадцать первого декабря в восемь часов пятнадцать минут утра Элли была уже на Бриджидс-вэй и неторопливо, размеренно вышагивала, изящно ставя одну ножку перед другой. Будь ты обыкновенный человек и шагай по той же улице в то же свежее утро, то, скорей всего, не заметил бы Элли. Даже если эта женщина твоя знакомая, ты бы все равно ее не увидел. Дело в том, что Элли обладала особой, присущей только ей магической способностью быть невидимкой.
Когда Элли была моложе, она считала свою незаметность проявлением чего-то иного — например, ее неуклюжести, постоянного страха сделать или сказать что-нибудь не то. Повзрослев, обретя уверенность в себе и жизненный опыт, она думала, что с возрастом избавится от состояния, когда ее никто не замечает. Но в последнее время Элли чувствовала себя настоящим призраком. Она могла находиться где-нибудь, все равно где, а на самом деле ее там как бы и не было вовсе. Люди не обращали на нее внимания, смотрели сквозь нее, мимо. Ее невидимость существовала сама по себе и была уже не метафорой, не выражением чего-то иного, не защитным механизмом или странной прихотью. Элли действительно была невидима. По крайней мере, ей самой так казалось.
Элли много думала, виноваты ли в этом ее родители. Они были детьми шестидесятых, познакомились на каком-то сборище хиппи типа лежачей демонстрации протеста или еще чего-нибудь в таком духе, о чем Элли знала лишь одно: там не обходилось без изрядной порции наркотиков. Может ли быть, что неполное физическое присутствие Элли в том месте, где она пребывала в каждый конкретный момент, было проявлением некоей генетической мутации, вызванной употреблением родителями ЛСД или галлюциногенных грибов? Элли выросла в хипповской коммуне в густом лесу гигантских секвой, где люди своими руками обрабатывали землю, выращивали еду и шили одежду. Возможно, разгадка тайны крылась именно в этом. Элли и в самом деле была дитя земли, дитя ее неброских желтых, серо-коричневых, иссиня-черных и приглушенно-зеленых оттенков. Природа не вопит и не кричит, требуя к себе постоянного внимания, вот и Элли тоже. Не исключено, что способность быть невидимкой — это способ гармонировать с окружающей средой.
Элли поплотней закуталась в длинное пальто из верблюжьей шерсти и сунула руки глубоко в карманы. Даже в перчатках она чувствовала, как покалывает пальцы. Было очень холодно, так холодно, что даже снег, казалось, не желал падать. Срочно надо было принять порцию кофеина — взбодриться, а также прижаться руками и всем телом к чему-нибудь теплому. Она юркнула в кофейню «Священные угодья» и на минуту замерла на месте, чтобы тепло живописного интерьера пробралось к ней под пальто и согрело кости. Кроме нескольких сортов чая и кофе у Шона продавалась разнообразная выпечка, которой занималась его жена Рона. И хотя Элли никогда не могла понять этот вкус, она догадывалась, что Рона кладет в свои изделия много корицы: запах держался в волосах и на одежде Элли еще долго после того, как она покидала кофейню.
Сегодня Элли было приятно видеть Шона. В нем было что-то такое, что, глядя на него, Элли ощущала себя тигрицей, которой дали успокоительное. Красавцем с общепринятой точки зрения его трудно было назвать. По правде говоря, и расположения к клиентам он особо не проявлял. Но видно было, что его место в жизни ему нравится.
— Привет, Шон. Чашечку латте, пожалуйста.
Шон взглянул на Элли и нехотя улыбнулся. Понятно, что означает эта вымученная улыбка. Сигнал, посланный лихорадочно заработавшим мозгом, решающим, кто это такая и откуда он ее знает. За годы ежедневного общения с людьми Элли научилась смиренно относиться к этому. В ней не было ничего особенного, девица как девица, хотя, когда она думала об этом, на душе становилось погано.
— Салли… верно? Нет, секундочку… Лори?
— Почти угадали. Элли.
Она улыбнулась, давая понять, что не винит его и не обижается.
— Ах да, простите. Как вы сказали, чашечку латте? Холодно сегодня, Элли, замерзли, наверное?
Шон потыкал пальцем в кнопки на кассе.
— Или вы из тех странных птичек, которые обожают холодные зимы?
Элли так и просияла.
— Да.
— Да? — Шон удивленно вскинул брови. — Так вы обожаете зиму? Для вас этот холод в самый раз?
— Мм, да… я… да, обожаю. Да, в самый раз.
Шон пожал плечами и отвернулся готовить латте.
Ну вот, он с ней так мило болтал, этот бариста, а она все испортила. Элли сжала губы и смиренно ждала. Шон получил с нее точную сумму мелочью и подал чашку, глядя ей через плечо на следующего посетителя.
Несмотря на неловкий ответ, выйдя из кофейни, Элли все думала, в самом ли деле она любит зиму и насколько. Шагая по Бриджидс-вэй, она заметила, как много уже успели развесить разноцветных фонарей. Еще не начнется ночь, а они будут освещать почти каждую крышу или дерево. Сегодня вечером Авенинг будет чествовать день солнцестояния традиционным праздником зажигания огней. Каждый магазинчик, каждая витрина будут украшены по-особому. Их владельцы постараются придумать что-нибудь оригинальное, неожиданное. У одних огни будут ослепительно белые, у других розовые. Всюду засверкают огромные снежинки, будут поблескивать пластиковыми боками северные олени. Авенинг оживет, проявит индивидуальность каждого — ведь в этом городе так много творческих, особенных людей. А в редакции газеты, где работает Элли, как всегда, устроят вечеринку в честь дня солнцестояния. И, готовясь к ней, руководство газеты облегченно вздохнет, что избавлено от мук политкорректности — праздник встречи зимы любят все, и ничьи религиозные чувства не бывают задеты. Элли с волнением ждала вечера, она любила повеселиться. Но сначала ей позарез необходимы приличные туфли.
До магазинчика Джасти Блюхорна было всего-то минуты две пешком. Обувных дел мастер Джасти славился как настоящий профессионал. Ходили слухи, что когда-то давно он был знаменитым актером, разъезжал по всему свету, выступал в самых разных экзотических городах и странах. Но потом бросил все и стал простым сапожником. Элли верила этой легенде. Она видела обувь, которую он делал, и нисколько не сомневалась, что это сработано руками настоящего художника.
В его мастерской она была лишь однажды, примерно через год после того, как переехала в Авенинг: ей понадобилось поставить новые подметки. Войдя в магазинчик, она сразу была очарована представшим великолепием. Элли знала, что в вопросах моды она ничего не смыслит — все равно ее никто не замечает, поэтому какая разница, что носить, — но таких красивых туфелек, как у Джасти, она в жизни не видела. Они были удивительно изящные и вместе с тем очень прочные. Элли взяла одну пару в руки — туфли выглядели довольно крепкими. А расцветка! Таких оттенков она еще ни у кого не встречала, да и представить себе не могла. Ей сразу захотелось купить себе что-нибудь, сколько бы это ни стоило. Но, отыскав пару, которая ей особенно понравилась, светло-коричневые туфли в стиле «Мэри Джейн», она вдруг ощутила свое несоответствие этой красоте. Туфельки показались ей совершенными. Она поставила их на место, но дала себе слово, что обязательно купит потом, если будет такая возможность или если она поменяет стиль жизни и почувствует себя достойной этой восхитительной обуви. Но, увы, пока еще этого не произошло.
Однако ее собственные лодочки уже никуда не годятся. С ними надо что-то делать: покрасить или отремонтировать, почистить или еще что-нибудь. Это ее единственные модные туфли, но стыдно признаться, как давно она их носит. Вчера она позвонила Джасти, чтобы спросить, можно ли за столь короткий срок привести их в порядок, — надо же что-то надеть на вечеринку.
Джасти пообещал что-нибудь придумать. И вот, когда до начала рабочего дня оставалось двадцать восемь минут, Элли Пеналиган скрестила на счастье два пальца и открыла дверь мастерской.
Она удивилась, увидев, что все там осталось в точности таким, как она помнила. Все те же темно-бордовые стены, та же витрина с образцами обуви, что притягивала взгляд, как магнит, та же низкая стойка, которую Джасти собрал словно из досок обшивки какого-нибудь старого сарая. Она хотела было позвать хозяина, но не успела: в дверях из недр мастерской показался сам Джасти.
— О, здравствуйте, Элли. Так и знал, что это вы.
Элли открыла рот. Она, конечно, сразу же его закрыла, но Джасти наверняка заметил ее удивление. Нет, что-то тут не так. Прежде всего, Джасти совершенно очевидно узнал ее, несмотря на то что они не виделись много лет. Он поздоровался с ней не так, как обычно здороваются с теми, в ком угадывают человека, предварительно звонившего по телефону. Нет, он в точности знал, кто перед ним стоит. Будто не только приветствовал ее, невидимую Элли, но ни минуты не сомневался в том, кто она такая.
— Элли, что это с вами? Вы в порядке, дорогая?
Она вдруг почувствовала, как краска смущения разлилась по ее и без того розовым щекам.
— Мм… Да, Джасти. Просто не могу представить, как это вы меня запомнили. Я так давно не была здесь.
— Ну, во-первых, у меня хорошая память на лица, особенно на такие красивые, как ваше. Нет-нет, не отворачивайтесь, пожалуйста. От моего взгляда ваше целомудрие не пострадает.
И снова Элли была потрясена. Неужели у нее на лице все написано?
— О нет, Джасти, я вовсе не об этом подумала… Я уверена, что вы не…
— Знаю-знаю. Я пошутил. — Джасти добродушно усмехнулся. — Ну, давайте посмотрим, что там у вас. В мире нет такой пары обуви, которую старик Блюхорн не смог бы преобразить.
Элли вынула из сумки старые туфельки и протянула Джасти.
— Ну что ж, на вид они и вправду сильно потрепаны, но это вполне хорошие, крепкие туфли.
Он засмеялся, повернул их к себе подошвой и посмотрел на каблуки.
— Понимаете, о чем я? Не все внешне бывает таким, каково оно есть на самом деле.
Элли захотелось поговорить с этим странным стариком, который помнит, как ее зовут, хотелось сказать ему: «Да! Да! Я прекрасно понимаю, о чем вы, посмотрите на меня! Нет, не глядите, закройте глаза и представьте, какова я, и это будет ближе всего к истине!» Но, увы, она не смогла выговорить ни слова.
Джасти, должно быть, почувствовал это.
— Что ж, придется над ними потрудиться. Вы уверены, что не хотите достойно схоронить их и выбрать здесь что-нибудь новенькое? Я дам вам скидку.
— Нет-нет, Джасти. Вы очень добры, но я не думаю… Я просто… Может, на будущий год…
Ну как сказать ему, что его туфельки для нее слишком красивы, ведь выйдет, что она напрашивается на комплимент?
— Ммм. А с такими старыми уже ничего не сделать? — смущенно спросила она.
— Почему, попробую что-нибудь придумать. Не беспокойтесь, я так понимаю, вы хотите, чтоб они были готовы к вечеру?
— Это было бы здорово. Я надеялась забрать их после работы. Я знаю, вы очень заняты, и мне неловко просить вас за такой короткий срок…
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, дорогая Элли. Я не привык отступать перед трудностями. — Джасти заговорщицки наклонился к ней поближе. — А скажите, ведь вы не в первый раз отмечаете праздник солнцестояния, правда?
— О нет, я участвую в нем с тех пор, как переехала сюда.
Элли вдруг вспомнила про время. Если она сейчас не уйдет, то рискует опоздать на работу.
— А давно вы сюда переехали? Простите мне мое любопытство.
— Ничего страшного… — Она поймала себя на том, что ее пальцы испуганно ощупывают часы. — Лет семь назад, когда окончила колледж.
— А почему выбрали Авенинг? Почему не Ванкувер, или Сиэтл, или даже не Нью-Йорк, коли на то пошло?
И снова Элли напугал этот вопрос.
— Сама не знаю. Я поехала в Викторию, поступила в университет. Когда окончила, собралась в Аризону — к папе в гости. Он переехал туда после смерти мамы. Думала, поживу с ним немного, осмотрюсь, решу, что делать дальше. Нагрузила машину вещами и отправилась…
Элли на мгновение прикрыла рот пальцами, но не потому, что боялась сболтнуть лишнее, а так, по привычке. Она часто так делала, когда хотела подумать. Широко раскрытыми глазами она пристально посмотрела на Джасти.
— А вы знаете, я и сама не помню, как все получилось. Боже мой, ведь это очень даже странно. В общем, остановилась, выпила кофе и вдруг почувствовала себя, будто… будто…
— Будто как дома? — Джасти понимающе улыбнулся.
— Да! Такое чувство, что больше не надо никуда ехать. И я просто… просто решила остаться.
Элли слегка улыбнулась, но не Джасти, а как бы самой себе. Как ему объяснить, почему ей хорошо в Авенинге? Образ жизни она ведет не совсем такой, как ей всегда хотелось. Да и друзей у нее здесь раз-два — и обчелся, и парня, избави бог, тоже нет. Но в конце концов, чем Авенинг хуже других мест? Тут есть все: и хорошая работа, и прекрасные рестораны, и удивительной красоты природа, и чудесные люди.
Джасти заметил внутреннюю борьбу Элли и вскинул голову:
— Смелый шаг. Не думаю, что у вас тут были знакомые.
— Нет, не было, но это меня не очень волновало. Я и сейчас тут почти никого не знаю.
Она тут же пожалела, что сказала это. Не стоило делиться с почти незнакомым человеком такими подробностями.
— Я… Понимаете, я хочу сказать, что хорошо никого здесь не знаю, по-настоящему, как это бывает у других.
— А почему вы думаете, что другие знают друг друга лучше? — Брови Джасти взлетели вверх.
Элли охватило смятение.
— Ну… например, мои родители. Они вот всегда знали, что друг у друга на душе.
— А-а, так вы, значит, говорите о настоящей любви?
— Нет, не совсем. У меня есть хорошие друзья, братья и сестры, эти люди могут досконально прочувствовать других. А я… мне не удается найти общий язык с кем-то еще, я будто чужая.
Элли оглянулась на дверь, соображая, как бы поскорей закончить этот разговор.
— Может быть, вы просто очень сложный человек, Элли, и еще не встретили того, кто способен вас понять, — улыбнулся Джасти. — Да, ну что ж. — Казалось, он вдруг решил отпустить ее. — Я уверен, вы все это когда-нибудь поймете. Вы еще так молоды. У вас впереди уйма времени. Приходите где-то в полшестого — ваши туфельки будут готовы.
Элли облегченно вздохнула. Тем не менее, пятясь от стойки к двери, она не могла избавиться от чувства, что уходить ей совсем не хочется. И что в нем такого, в этом странном, иссохшем и морщинистом старике? Почему она вдруг ощутила в нем близкого ей человека? Почему он так глубоко понимал ее? Что ему до нее? Но с другой стороны, что в этом такого странного?
«Во что мы все превратились? — думала она. — Нам всем так мало дела до окружающих нас людей».
Она стыдилась собственного цинизма.
Взглянув на часы, Элли ахнула: если она сейчас же не выскочит на улицу и не бросится бегом на работу, то наверняка опоздает.
— Да-да, спасибо вам, Джасти. До встречи.
Элли легко повернула большую черную железную ручку.
— До свидания, Элли. Удачи вам.
— До свидания.
Элли пулей вылетела на улицу и заметила, что погода значительно ухудшилась. На Бриджидс-вэй, улице обычно опрятной и чистой, дул сильный ветер: то здесь, то там вдруг возникали маленькие смерчи из обрывков старых газет и прочего легкого хлама. Она ускорила шаг, пытаясь выкинуть из головы все, что ей наговорил Джасти. «Бывает и хуже», — повторяла ее мать, когда все у нее валилось из рук и шло наперекосяк.
«Да, бывает и хуже, — думала Элли. — Интересно, а лучше бывает?»
Неужели и старухой, седой и сморщенной, она не сможет не думать о вечных проблемах, будет занята безуспешными поисками ответов на мучительные вопросы?
Она не помнила, как очутилась перед фасадом здания, где располагалась редакция «Авенинг сёркл». Старое это здание, возможно, знавало и лучшие времена, но Элли казалось, что оно всегда было таким ветхим и облупившимся. Стены его осели и покосились, правда, совсем чуть-чуть, так что входить можно было, не опасаясь, что дом через минуту рухнет. А поскольку жизнь и так не баловала Элли удобствами, в этих стенах она чувствовала себя вполне на своем месте.
По знакомым скрипящим ступенькам она поднялась на второй этаж. Старые радиаторы под окнами так жарили, что у окон от пола и до потолка, словно занавески с неясным узором, колыхалась пелена пара. Незаметно, как тень, Элли прошла через лабиринт рабочих столов из красного дерева. Если б сотрудники заметили ее прибытие, они бы приветствовали ее, но Элли скользнула в состояние, когда окружающие ее не видят, и никто не обратил на нее внимания.
У нее был отдельный маленький кабинет, его предоставили под тем предлогом, что ее работа требовала тишины. В газете Элли трудилась информационным аналитиком. Но кабинет отнюдь не лишал ее удовольствия слышать телефонные разговоры и болтовню коллег. Получалось что-то вроде серийного вуайеризма. Нет, она не подслушивала, не шпионила, не дай бог. Просто ей казалось, что ее скромная жизнь является частичкой чего-то гораздо большего.
Элли открыла дверь и уселась за стол. В голове был какой-то туман, будто она не выспалась, хотя ночь прошла хорошо. Перед глазами все еще стояли морщинистое лицо и красивые длинные пальцы Джасти. Свою работу она очень любила. Скажи Элли прежде, что ее будет удовлетворять место информационного аналитика в крохотной газетенке заштатного городка, она не поверила бы. Но оказалось, что Элли интересно сталкиваться с занимательными случаями из жизни, ей очень нравится воображать себя детективом, выискивать факты из старых, пыльных журналов и книжек. Однако сегодня, увы, работать нет никаких сил. Она включила компьютер и безнадежно заглянула в почтовый ящик. Нет, эти сообщения подождут, когда она вернется из отпуска.
Она вдруг вспомнила, что сегодня у нее последний день перед отпуском и на работу ей выходить теперь только после Нового года. Элли сморщила носик: ну почему не составила никакого плана? Попросту забыла. Можно было бы куда-нибудь уехать, конечно, но это время года она больше всего любит проводить здесь — всюду огни, деревья украшены лампочками, царит дух веселого возбуждения и радости. Естественно, она останется. Сейчас для нее нет большего удовольствия, чем помечтать, какие фильмы она сможет посмотреть, какие книги прочитать, что переделать у себя дома. Можно будет даже закончить вышивку, которую она начала еще два года назад.
Запах Стеллы она почуяла, когда та еще и в дверь не постучала. Тошнотворный запах ее духов «Шалимар» можно было вынести только после того, как она пройдется под дождем по грязной улице.
— Привет, моя сладенькая. А я и не видела, как ты пришла!
Еще бы не видела, никто не видел. Никто вообще никогда не замечал, как она входит.
— Здравствуй, Стелла, — пробормотала Элли.
Вообще-то еще рановато, чтоб иметь дело с таким напором энергии. Нет, нельзя сказать, что она не любит Стеллу. Скорее, ей просто жалко ее. Ростиком метра полтора, не больше, костюмы носит такие тесные, что странно, как они не расползаются по швам. То ли нарочно покупает маленькие размеры, то ли фигура неудачная, ни во что не влезает. На голове веник, отчаянно-рыжие лохмы торчат во все стороны, а на лице всегда толстый слой штукатурки.
В газете Стелла вела раздел сельского хозяйства и погоды. Знала довольно много натуральных средств, как избавиться от мелких бытовых проблем. Всегда могла подсказать, как, например, использовать фен, если болит ухо, или посоветовать вернейший способ выведения любого пятна. По правде говоря, Элли частенько приходило в голову, что со Стеллой у нее много общего, гораздо больше, чем с другими. Она видела, что буйные, неукротимые округлости Стеллы окутаны полем той же магической энергии, которая ей самой позволяет быть невидимкой. Но в отличие от Элли Стелла, как могла, боролась с этим полем. Она очень старалась, и, хотя невидимкой в физическом смысле, как Элли, не была, окружающие почему-то ее в упор не замечали. Отсюда ее напористость и нахальство — как же, ведь хочется, чтобы на тебя тоже обратили внимание. Именно с этой развязной энергией справиться в девять утра Элли не всегда умела.
— Только не обижайся, Элли, но ты что-то неважно выглядишь, — прочирикала Стелла своим ярко выраженным акцентом южанки.
— Просто устала, — отозвалась Элли, поборов желание закатить к потолку глаза.
— Нет, думаю, дело не в этом.
Стелла решительным шагом вошла в кабинет.
— Правда? А в чем, по-твоему, Стелла? — Элли задала этот вопрос, хотя услышать ответ у нее не было никакого желания.
— Хм! — Стелла постучала кончиком красного ногтя по крышке Эллиного стола. — Мне кажется, тут все дело в том, что у тебя щенячьи мозги.
— Щенячьи мозги? Ой-ой-ой! Это что, очень опасно?
Услышав нотку высокомерия в собственном голосе, Элли поморщилась.
— Элли, выслушай меня, будь добра. Моя бабушка Перл так это и называла: «щенячьи мозги».
Бабушка Перл была героиней почти всех странных историй Стеллы. Они звучали столь причудливо, что Элли не раз приходило в голову, уж не выдумала ли Стелла эту свою бабушку нарочно. Может быть, Стелла считала, что образ экстравагантной горянки придаст больше правдоподобия и убедительности ее вычурной диагностике.
— Это бывает, когда много думаешь о себе. И каждая мысль, каждая идея как бы ловит себя за собственный хвост.
Стелла похлопала Элли по плечу, словно желая успокоить ее.
— Расслабься, ведь ты, небось, в мыслях уже где-нибудь далеко отсюда? Просто держи себя в руках.
У Элли было такое чувство, будто с нее содрали кожу. Разве можно после прекрасного утреннего разговора с Джасти общаться с кем-то, кто встал так близко и смотрит на тебя почти в упор? Ей захотелось плакать. Но не дай бог, Стелла бросится ее утешать, то есть обовьет своими лилейными ручками, нежно погладит по головке, как это сделала бы бабушка… Этот ее запах проникает повсюду, кажется, что въедается в самые поры. Нет, уж лучше не плакать.
— Да, Стелла. Отдохнуть мне очень даже не помешает. Ты зачем пришла?
Не слишком ли грубо она намекнула, что той пора уходить?
— Да так, спросить, проверила ли ты патенты. Помнишь, я занесла тебе пару дней назад?
Если она и обиделась, то виду не подала.
— Ах да, патенты Айдлуайлда. Нет, все данные в порядке. Я как раз собиралась разослать по почтовым ящикам, но если хочешь, возьми так.
Стелла взяла пакет с бумагами, но все не уходила.
— Значит… — протянула она.
— Значит, что?
— То есть я хочу сказать… значит, они настоящие? Эти изобретения?
Элли так и подмывало ответить, что обо всем можно прочитать в докладной записке, на которую она потратила целых полдня. Но Стелла прочно уперлась обеими ступнями в пол и уходить, похоже, не собиралась.
— В общем-то, да, согласно информации патентного бюро. Джеми Айдлуайлд действительно зарегистрировал патенты на средство против болезней семян сорокапятифутовых бобовых, службу курьеров-призраков и гипнотизеров «Счастливая лошадь». Правда, я не нашла ни одного подтверждения, что эти изобретения работают.
— Думаешь, не работают?
Секунду Элли молча разглядывала свою сотрудницу. Трудно сказать, шутит Стелла или говорит серьезно.
Стелла щелкнула языком:
— Господи, Элли, я и не знала, что ты такой скептик. Ты давно живешь в Авенинге?
Элли сама себе удивилась, не сдержав раздраженного вздоха. Сначала Стелла заявляет, что она неважно выглядит, а теперь еще это!
— Что это сегодня со всеми? С утра уже второй раз мне задают этот вопрос! Я живу здесь больше семи лет. И почему-то именно сегодня все об этом спрашивают!
— Разве можно быть скептиком, прожив здесь столько лет? Мне кажется, это как-то из ряда вон.
Что правда, то правда. Живя в Авенинге, Элли давно поняла, что происходящее здесь далеко не всегда поддается логическому объяснению. Болезни успешно лечатся, людям являются разные видения. Настоящие колдовские зелья продаются в любой аптеке. Но непосредственно с ней ничего серьезного не случалось, а странные аномалии она научилась принимать за нормальные явления. Люди привыкают ко всему театрально-эффектному — хорошо это или плохо, Элли до сих пор не могла решить.
— Я не скептик, я просто устала, — улыбаясь, ответила Элли. — А кроме того, если знать ответы на все вопросы, я бы осталась без работы. Вот так вот.
Стелла пожала плечами: мол, ладно, сдаюсь.
— Кто его знает, милочка. Слушай, ты что собираешься в отпуске делать? Съездишь куда-нибудь?
— Нет.
— Неужели? Или еще не решила?
— Да нет… Никуда не поеду, да и планов особо никаких.
— Приходи в гости. Через несколько дней у меня вечеринка по случаю встречи зимы. Будем делать лимонад из настоящих лимонов.
— Здорово. Но я еще сама не знаю, чем займусь. Целых две недели…
Элли понимала, что Стелле нужен более определенный ответ. Но ей не хотелось связывать себя обещаниями.
— Я позвоню, хорошо? — выкрутилась она.
— Знаешь что? Я буду очень на тебя рассчитывать. Если не придешь, обязательно позвони, договорились?
Разговор Элли уже надоел, она с таким раздражением поджала пальцы ног, что они захрустели.
— Хорошо, хорошо, Стелла. Надеюсь, ты не против, я поработаю, у меня тут дел невпроворот…
— Все, все, ушла!
Стелла направилась к двери.
Элли принялась за работу, стараясь не обращать внимания на непонятный, сжимающий сердце страх.
Что-то сегодня идет не так, но вот что именно? Как всегда, ровно в час в дверях кабинета появилась Нина Бруно. Она стояла, словно ее все еще окружал ослепительный ореол бывшей королевы красоты: высокая, стройная, подтянутая, как пантера. Ее темные волосы, казалось, вбирают в себя весь окружающий свет, а кожа, к немалой досаде Элли, была просто безупречна. Сегодня Нина щеголяла в черном, подчеркивающем все изгибы ее фигуры облегающем платье с разрезами, открывающими самые соблазнительные части ее ножек.
— Готова? — как обычно, спросила Нина.
Утро хоть и тянулось бесконечно долго, но все-таки закончилось, и Элли была более чем готова идти обедать.
— Да, только сумочку прихватить.
— В «Авалон»? Или к «Ики»?
Нина уже шагала вперед, не дожидаясь, когда Элли выйдет из кабинета.
— К «Ики», — догоняя, ответила Элли. — Не хочется терять время.
— Вот и правильно, Эл. Жди меня там. Сначала забегу в одно место.
Нина свернула в сторону туалетов.
Элли, разумеется, знала истинную причину, заставившую Нину вдруг отправиться в уборную перед тем, как идти в расположенный неподалеку ресторан, — хочет подправить макияж. На улице всегда полно незнакомого люда, и Нина должна предстать перед ними во всем блеске. Элли не обращала внимания на то, что Нина столь озабочена своей внешностью. Красота для Нины все равно что для других талант, именно так она ею и пользовалась, подавая себя как некий шедевр. Что же удивительного в том, что людям нравится смотреть на нее?
Элли пересекла улицу и свернула на Мэбон-роуд. Пока шла, внутренне настраивалась сидеть за одним столом с Ниной. Она догадывалась, что многие удивляются, с какой стати Нина держит ее в подругах. Но ведь Нина, как магнит, притягивает к себе, кого захочет. Мужчины мечтают на ней жениться или, на худой конец, переспать с ней. Женщины стараются ей подражать, робко надеясь, что ее естественная уверенность в себе и на них бросит свой отсвет. Но Элли была тонким наблюдателем человеческой натуры и прекрасно понимала, откуда у Нины потребность держать ее рядом. С Элли она могла постоянно говорить о себе, о своей жизни, не спрашивая ее мнения и не ожидая никакой реакции. Это как если бы Нина разговаривала сама с собой, ведь именно свое общество, по мнению Элли, она предпочитала всякому другому. Элли рассчитывала, что той это скоро надоест, но вот надо же, пока не надоело. Чрезмерная самовлюбленность Нины забавляла ее, но Элли видела, что дружба с Ниной и к ней самой привлекает людей, а это было небесполезно. Нина часто приглашала Элли на разные презентации, премьеры, сборища. Однажды они даже вместе провели отпуск в Кабо-Сан-Лукасе.
На улице значительно потеплело, не то что было утром, когда Элли шла на работу, но небо все еще казалось плоским, словно на него натянули огромную серую простыню. Наверное, пойдет снег, подумала Элли. Для сегодняшнего вечернего торжества было бы здорово. В этих широтах зимой, как правило, льют дожди, но раза два в году бывают и добрые снегопады. А более подходящего времени для снегопада не найти.
Элли подошла к двери ресторана «Ики», встала на цыпочки и коснулась рукой истертого деревянного знака наверху — старая привычка. Ресторан «Ики» на самом деле назывался «Иктоум», что на одном из индейских наречий означает имя священного паука в мифологии коренных американцев. Знак представлял собой вырезанную из дерева, раскрашенную «ловушку для снов», и Элли не могла устоять и не провести по ней пальцем.
В ресторане было полно народу — обычные посетители во время ланча. В углу Элли заметила свободный столик и немедленно захватила его, положив на стул пальто и сумочку. Ресторанчик этот, впрочем, больше смахивал на простой кафетерий. Официантов здесь не было, заказ делали у стойки, и, когда еда была готова, человек, принимающий заказы, выкрикивал твое имя. Скоро вошла и Нина — сразу же в ее сторону, рискуя свернуть шеи, повернулось множество голов.
Она успела пристроиться перед Элли, когда та уже собиралась заказать сэндвич с тунцом, и выдохнула:
— Как раз вовремя. Эй, Боб, что тут у вас сегодня творится? Мне салат, как обычно.
— Привет, Нина! — Стоящий за стойкой Боб радушно оскалился. — Один салат? А твоя подружка что будет?
Нина уже раз десять знакомила Боба с Элли.
— Эл, что будешь есть?
— Пожалуйста, сэндвич с тунцом.
— No problemo. С вас десять шестьдесят пять, дамы. Как будет готово, позову. И еще попрошу Фреду сделать без очереди.
Боб так и перегнулся через стойку, вытягиваясь навстречу Нине.
— Ты очень любезен, Боб, настоящий джентльмен, — ответила Нина.
Они расплатились и сели за свой столик.
— Такой хороший парень, такой милый. Всегда старается сделать для нас все быстро.
— Интересно почему… ты, случайно, не знаешь, Нина?
Ехидный вопрос Нина пропустила мимо ушей и принялась слой за слоем снимать зимние аксессуары. Сегодня Элли что-то уж очень не хотелось выслушивать бестолковые и путаные истории из личной жизни Нины пополам с философскими откровениями. Зря она не удрала домой пораньше, еще до ланча. Но что делать, раз она уже здесь… и тогда она просто перешла в режим полуневидимки.
«Я утка, — думала она, — кряква с зелеными и пурпурными перьями. И все, что говорит Нина, как вода, стекает с моего оперения…»
— Слушай, ты читала заметку Такера про Отам Авенинг?
Вопрос, конечно, риторический, ведь Элли информационный аналитик, ей положено знать всю эту историю. Такер писал о том, что Отам объявила конкурс. Вероятно, ищет ученицу или что-то в этом роде.
«А Нину-то почему это интересует?» — подумала Элли.
— Читала, конечно.
— Знаешь, мне кажется, ты ему нравишься, — вдруг заявила Нина, переключаясь на другую тему.
— С чего ты взяла? — отмахнулась Элли. — Да и вообще, нашла о чем говорить.
Увы, поздно — Элли это поняла, она уже попалась на крючок. Ей вовсе не хотелось задавать этот вопрос, но губы сами, помимо ее воли, шевельнулись, и она не успела с ними справиться.
— Ну да… ходят такие слухи.
Ага, слухи, ведь Нина та еще сплетница.
— Да и вообще, ты хоть знаешь, как он на тебя смотрит, когда думает, что ты его не видишь? А позы какие принимает… нет уж, прости. Брось, Элли, ты что, совсем слепая?
Господи, как она не выносит этот ее снисходительный тон! Но в рассуждениях Нины слишком много переменных, невозможно так сразу принять их или отвергнуть. Думать об этом Элли уже не могла, и так голова шла кругом. Нет уж, лучше не спорить.
— Гм, может быть. Так что ты хотела сказать про заметку?
Нина пожала плечами и безупречным жестом примирения заложила за уши волосы.
— Да ты знаешь. Конкурс! Что думаешь? Хочешь попробовать?
Элли поняла: Нина намекает на то, что сама собирается участвовать в этом странном конкурсе, который вдруг объявила Отам Авенинг. Отам — одна из самых колоритных жительниц Авенинга. Элли звонила ей совсем недавно, когда нужно было подготовить кое-какие материалы и проверить некоторые факты для Такера. Хотя официально они с Отам не были представлены друг другу, Элли несколько раз встречалась с ней в разных местах. В двух словах об Отам Авенинг можно сказать, что она очень неплохая ворожея северного толка, которая, достигнув определенного возраста (впрочем, она была еще совсем не стара), решила переехать на северо-запад Тихоокеанского побережья. Всем было хорошо известно, что Отам действительно знахарка высочайшего класса. В своем доме она держала книжный магазин, читала лекции о здоровье, самосовершенствовании и обучала приемам концентрации энергии. Но годы брали свое — по крайней мере, она в этом призналась по телефону, хотя у Элли сложилось впечатление, что на том конце провода женщина ее возраста, с острым умом и полная жизненных сил. Объявив конкурс, Отам намеревалась, так сказать, передать свою эстафету. Помимо профессионально написанного Такером длинного очерка о роде ее деятельности (готовя для него материал, Элли не нашла ни одного странного факта), в газете было забронировано место для довольно объемного объявления — начиная с ближайшего воскресного выпуска и далее на все двенадцать месяцев вперед. Похоже, Отам не шутит насчет преемницы в своем непонятном для простого смертного занятии.
У Отам была так называемая Книга Теней — знаменитая Книга Теней, о которой, похоже, знал каждый, но видеть ее довелось мало кому. Поговаривали, что книга эта — что-то вроде дневника, где не только описывалась удивительная судьба самой Отам, но и содержались тайные заклинания на все случаи жизни, начиная с исцеления от разных болезней и кончая оборотничеством, а по словам некоторых, даже умением летать. По крайней мере, молва такая по городу разнеслась. Так что получить в свои руки подобную книгу было весьма заманчиво, стоило побороться.
Элли не очень-то клевала на все эти оккультные штучки, но она прожила в городе достаточно долго и знала, что доля правды есть даже в самых нелепых историях. И возня с конкурсом казалась Элли не вполне адекватной для Авенинга. Ей подумалось, что тут не хватает… мистики, что ли. Интуиция подсказывала ей, что за конкурсом должно стоять нечто большее. Но она аналитик, а не репортер и совать нос не в свое дело не собиралась.
Однако сам конкурс, надо признаться, вызывал у нее любопытство. От претенденток требовалось написать эссе и в нем объяснить, почему она (именно она: хотя в объявлении о конкурсе не говорилось о том, что мужчины к участию не допускаются, текст был обильно уснащен местоимениями женского рода) считает, что именно ей больше всего пристало учиться у Отам. Странно, что Отам весьма неопределенно говорила о конкретике своих занятий. И как ни старалась Элли повернуть разговор на специфику этой работы, Отам отделывалась обтекаемыми и мало что значащими фразами.
Элли показалось это подозрительным: звучит в высшей степени невразумительно, и вдобавок дискриминация по половому признаку; но ей тут же пришло в голову, что у Отам для такого странного подхода должны быть особые причины. Разумеется, сама Элли участвовать в конкурсе не собиралась. Даже размышляя о нем (ну, например, о чем она напишет, если ее вдруг заставят писать это чертово эссе под дулом пистолета), она не могла избавиться от чувства, что ей не стоит влезать в это дело. Ну как, скажите на милость, она растолкует этой удивительной женщине в высшей степени малую вероятность того, что кто-нибудь захочет обратиться к ней, Элли, за советом и помощью? Да с ее способностью быть невидимкой ее и найти-то не смогут.
Но вот Нина… ее желание участвовать в конкурсе слегка ошарашило Элли. Нина не из тех, кто способен раскрыться и вобрать в себя некие силы земли, которыми владеет Отам и люди ее сорта. Нина вообще личность исключительная, она занята только собой — таких, как она, Элли в жизни не видела. Элли всегда казалось, что человек, берущий на себя ответственность владеть Книгой, неизбежно должен стать неофициальным вождем нетрадиционной духовности, определяющей жизнь Авенинга. В этой роли Нина не продержится и пяти минут.
— Нет, не буду, — равнодушно ответила Элли. — Нет ни времени, ни желания. А ты?
— Я? Боже мой, конечно нет! — засмеялась Нина. — Ты можешь представить, как я в остроконечной черной шляпе и полосатых штанах по колено гоняю по городу на старой, облезлой метле? Лично я — нет.
Элли бросила на Нину скептический взгляд и сказала:
— Вряд ли для этого нужна метла и прочие причиндалы. Да и униформа, уверена, за последние три с лишним сотни лет поменялась.
— Я просто подумала, что… — Нина пожала плечами. — Может быть, тебе это будет интересно как хобби. Просто хобби, ведь у тебя вообще нет никаких увлечений, насколько я знаю.
Элли подавила раздражение: это был удар ниже пояса.
— У меня есть увлечения. У меня есть сад, забыла? И еще я люблю вышивать, — добавила она почти шепотом.
Тут Боб выкликнул их имена, и Элли отправилась к стойке за заказом. Она не смогла с собой справиться и глупо улыбнулась, увидев натянутую улыбку Боба, когда тот сообразил, что перед ним не Нина, а она, Элли.
За едой, которая, кстати, была, как всегда, очень вкусной, они говорили про вечеринку и планы на отпуск. Нина собиралась съездить домой в Форкс и провести это время с родителями.
Покончив с ланчем, отправились обратно в контору. Нина с искренней нежностью, что редко за ней водилось, взяла Элли под руку и прижалась к ней.
— Грядут большие перемены, Эл. Я чувствую это.
У Элли не нашлось ни ответа, ни иной защитной реакции. Ей казалось, что в ее судьбе больше ничто и никогда не изменится. Может, темное чувство, что не давало ей покоя целый день, возникло оттого, что она поняла: вся ее жизнь пройдет по принципу «день и ночь — сутки прочь».
После обеда Элли сделала еще несколько коротких и ничем не примечательных звонков и расправилась с кучей скопившейся на столе канцелярской работы. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, что подтверждалось несмолкающим гулом голосов, словно там рокотала сушильная машина, в которой непрерывно переворачивалась одежда.
В четверть шестого Элли уже собралась завершить рабочий день. Выключила компьютер, немного прибралась на столе: не хотелось в январе приходить в кабинет, где царит беспорядок. Народ потихоньку начинал готовиться к вечеринке. Люди из фирмы, обслуживающей подобные мероприятия, устанавливали огромный стол для закусок и напитков. Макс Мур, местный диджей, таскал динамики и прочую аппаратуру, а несколько смельчаков, решившие украсить помещение, развешивали под потолком гирлянды.
Направляясь к выходу, Элли вдруг увидела Такера Брэдшоу, который еще сидел за рабочим столом и говорил по телефону. Когда она проходила мимо, он случайно поднял на нее глаза, и она улыбнулась. Он вскинул вверх указательный палец — Элли остановилась. Свободной рукой он прикрыл микрофон.
— Придешь сегодня? — едва слышно прошептал Такер.
— Мм, да.
— Хорошо, тогда до встречи, — сказал он и снова обратил все внимание к трубке.
Может быть, действительно что-то происходит, как говорила сегодня Нина, думала Элли, шагая по Бриджидс-вэй. Такер ей нравился, он был очарователен своей непритязательной, скромной красотой. Высокий, слегка худощавый, но это ничего не имело общего с популярной теперь худобой наркоманов. Прекрасные голубые глаза, голова покрыта не очень густой порослью черных вьющихся волос. Он родился в Северной Каролине, обладал этаким благородным шармом южанина, и это ему очень шло. Всякий раз, когда Элли спрашивала его о чем-нибудь, он отзывался: «Слушаю, мэм!» — и от этих слов ее мгновенно бросало в дрожь. Но серьезно о нем она и думать не смела.
О любви Элли знала понаслышке, хотя и этого хватало, чтобы понять: у нее с этим делом что-то не так. Все романы, которые затевались было у Элли в прошлом, закончились полным провалом (и это ее нисколько не удивляло). Чтобы привлечь внимание, ей приходилось прилагать очень много усилий, ведь иначе мужчины вообще ее не замечали. Увы, ей не везло. Всякий раз эмоциональные затраты в неудавшихся отношениях были слишком велики, чтобы Элли могла с ними легко справиться. Тогда она постаралась сделать так, чтобы жизнь была или, по крайней мере, казалась полной чашей и без мужчины, — и у нее получилось. Правда, бывали и сбои.
Тем временем на Бриджидс-вэй чувствовалось оживление. И не просто потому, что в честь праздника зимнего солнцестояния улица была украшена и иллюминирована: все больше жителей выходило на свежий воздух, вокруг слышались громкий смех, оживленные разговоры, предложения выпить сидра или кофе. В воздухе тянуло дымком горящих костров, и на душе у Элли даже немного полегчало после пустого и бестолкового дня. Она пробиралась в толпе, то и дело ныряя под стремянки у стен и деревьев, увешанных светящимися гирляндами. И даже сама не поняла, как оказалась перед индиговой дверью Джасти.
В мастерской было темно, свет в нее попадал только через стекло с любовью украшенной витрины. Элли засмеялась, увидев мерцающие сапоги неестественной величины, очевидно принадлежащие одному из самых известных обитателей Северного полюса, обрамленные двумя рядами белых и синих китайских фонариков. В помещении плавал запах гвоздики и цитрусовых. На стойке стоял коричневый бумажный пакет, верхняя часть которого была аккуратно подвернута. На пакете была записка.
Элли,надеюсь, туфельки вам понравятся. Над ними действительно пришлось потрудиться. Я ощутил такое вдохновение, что весь переполнен желанием еще пообщаться с музами. Сейчас я тружусь у себя в мастерской, как один из эльфов Санта-Клауса. За работу можете заплатить потом.Джасти
Странное дело, Элли была разочарована тем, что ей не удалось увидеть Джасти лично. Было грустно думать, что он сейчас один-одинешенек и трудится как пчелка Ее одолевало искушение пройти внутрь, отыскать его в недрах мастерской и хотя бы поблагодарить, дать ему понять, что работа его оценена по достоинству. Но она передумала. Элли понимала, уединение — вещь настолько хрупкая и ценная, что требует бережного обращения. Она взяла пакет и вышла.
Небо уже совсем потемнело. Сквозь низкие облака едва просвечивал месяц, и, когда до дома оставалось идти не более пяти минут, в воздухе закружились первые, еще неуверенные снежинки. Такой снегопад Элли любила больше всего: с неба на землю медленно опускались красивые, сияющие звездочки, словно крохотные кусочки сахарной ваты. Несмотря на снег, ночь была ясная, дул легкий ветерок и было совсем не сыро. Лучшего вечера для праздника зажигания огней в честь зимнего солнцестояния не придумать, и Элли хотела получить от него как можно больше радости.
Она свернула на знакомую улочку Уикер-роуд. На крыльце ее дома горела всего одна лампочка, но дом казался уютным и привлекательным. Ветки одинокого дуба, занимающего почти всю лужайку перед домом, успели покрыться тонким слоем снега. Она взбежала по трем ступенькам крылечка и открыла дверь.
Внутри все было простенько и скромно, но именно это как раз и устраивало Элли. Вообще жилище ее немного напоминало старинный английский загородный дом. Правда, совсем крошечный, как игрушка. И ей это очень нравилось. Будь он хоть немного больше, в комнатах появилось бы эхо, лишний раз напоминая Элли о том, как она одинока. На стенах висели картины и разные художественные изделия, на огромной кровати лежала куча подушек, которые она сама сшила из старых лоскутков. В доме было два камина, полы выложены дубовым паркетом, а стены обшиты панелями. В задних комнатах окна были во всю стену и открывались так, что границы между ними и садом будто и не существовало. Стены кабинета Элли были закрыты книжными полками, за исключением небольшой ниши, перед которой она поместила старый секретер. У нее был даже маленький, нависающий над садом балкончик — чудесное место для чтения.
Она включила свет в ванной комнате, зажгла свечи, затем щелкнула выключателем и стала набирать ванну, стоящую на ножках какого-то сказочного зверя. Потом направилась в спальню, сбросила пальто и шарф на стул и зашла в гардеробную. Одежда Элли была представлена в двух вариантах: темная и еще темнее (летние наряды аналогично: светлые и еще светлее). Элли выбрала костюм с блузкой, что надевала в прошлом году. Потом вспомнила про темно-фиолетовую рубашку, которую купила на распродаже пару месяцев назад. Внезапно оживившись, она достала ее и разложила на кровати. Потом вынула из бумажного пакета Джасти туфельки и поставила их рядом. У нее перехватило дыхание.
Элли глазам не поверила: неужели это ее туфли? Она посмотрела на штамп производителя: да, это так. Но теперь там, где прежде все перекосилось, обвисло и износилось, кожа была упругой, эластичной, без малейшего изъяна. Носки туфелек Джасти обрезал, чтоб чуть виднелись кончики пальцев. Оторвал крепкие и довольно толстые каблуки и заменил их на тоненькие шпильки. Похоже, он знал, какой высоты им следует быть, чтобы смотрелось модно и красиво и вместе с тем, чтоб Элли могла ходить в туфельках легко и грациозно, не рискуя свернуть себе шею. Сверху, как раз над пальчиками, он наклеил полоски из черной замши с искусно вырезанными цветками и металлическим бутончиком — это выглядело современно и очень женственно.
Словом, туфельки были великолепны. Высочайшего класса работа, настоящее произведение искусства — кто бы мог подумать, что когда-то Элли купила их в деревенской обувной лавке. На вечеринку она отправится в сапожках, а туфельки возьмет с собой. Уж очень они хороши, чтоб носить их в зимнюю слякоть.
Приняв ванну, Элли быстренько оделась и высушила волосы. Косметики у нее было не много, но она воспользовалась ею. Надела еще бабушкины, эпохи короля Эдуарда, сережки — и собственное отражение в зеркале в целом ей понравилось. Элли набросила пальто, снова убрала в бумажный пакет удивительные туфельки Джасти, положила их в сумку и спустилась вниз. Открыла дверь, похлопала по карманам, не забыла ли чего — кажется, все в порядке, — и направилась к машине.
Бриджидс-вэй была полна народу. Шел снег, и красивые белые хлопья весело порхали в воздухе. На тротуарах были выставлены складные стулья и столики, уставленные графинами с сидром и огромными кофейниками. Элли повезло: позади здания редакции нашлось местечко, где припарковать машину. Захлопнув дверцу, она пошла по пересекающему улицу узенькому проулку. До слуха доносились голоса, тихие и манящие, — кажется, распевали какую-то песенку о зиме. Праздничный дух солнцестояния словно сгустился в воздухе и стал осязаем. Это и есть счастье, думала Элли. Все чувства слились в одно, все вокруг: и столпотворение людей, и дома, и деревья — она ощущала в их нераздельном единстве.
Дверь в редакцию была приоткрыта. Элли скинула сапожки, убрала их в пакет и поставила на полку над радиатором. Достала из сумки и надела преображенные искусными руками Джасти туфельки. Они сидели идеально.
«Наверное, он что-то там подложил», — подумала Элли.
Она сразу стала выше ростом, ее охватило чувство собранности и уверенности в себе. Бодрым шагом Элли подошла к лестнице и стала подниматься наверх.
Оказалось, что она чуть-чуть припозднилась. Вечеринка была уже в полном разгаре. Звучала красивая музыка. Макс крутил знаменитые хиты семидесятых, а фуршетный стол пустел так быстро, что не успевали выставлять новые угощения. Элли не была голодна, но вот пить ей хотелось очень. Направляясь к бару, она обратила внимание, что команда добровольцев, вызвавшихся украсить помещение, постаралась на славу. С потолка свисали десятки вырезанных вручную бумажных снежинок, поблескивавших разноцветными искорками, в которых отражался свет горевших на каждом столе ламп. Она налила себе в серебристый бумажный стаканчик теплого сидра.
Народу набралось много, не менее пятидесяти человек, а то и все шестьдесят. Неплохая тусовка. Почти всех она знала: сотрудники, коллеги, их родственники. Краем глаза она заметила Такера, который разговаривал с каким-то незнакомцем, наверное парнем одной из сотрудниц. Вдруг Такер повернул голову в ее сторону и заметил, что она тоже на него смотрит.
«Ну, хватит, — подумала Элли, — сегодня я не стану переживать, что я круглая дура. Сегодня у нас праздник. И пусть с приходом зимы для меня начнется все по-новому. Что такого, что я на кого-то гляжу?»
Пока длился этот внутренний монолог, Такер извинился перед собеседником и направился прямо к ней. Когда она снова подняла голову, он уже стоял почти вплотную.
— Похоже, ты, Элли, пришла последней. Уж не хотелось ли тебе, чтоб тебя встречали с оркестром? — ласково спросил Такер, как только в динамиках Макса немного стихла музыка.
Элли открыла рот, собираясь ответить, как вдруг из него вылетели слова, поразившие даже ее саму.
— Да-да! Вот и я! Я знала, что все меня ждут, вот я и пришла, будем веселиться, друзья!
Все вдруг замолчали и повернули головы в ее сторону. Элли испуганно прижала ладонь к губам: до нее дошло, что эти слова она не проговорила, а пропела, причем во все горло, во всю силу своих легких. Брови Такера поползли вверх, на лице нарисовалась улыбка.
— Когда ты успела так перебрать, Эл? — спросил он.
— Боже мой! — снова протянула она голосом трагической оперной певицы, словно играла в дешевой и совершенно бездарной постановке Вагнера. Так ей, по крайней мере, показалось.
Все разинули рты с выражением озабоченности, а кое-кто и радостного изумления: может, это нарочно затеяли такую игру, чтоб было веселей?
— Не понимаю… не могу остановиться… все пою и пою! Помогите! — продолжала петь Элли, театрально отступая от Такера к стене.
Губы и голос ее совершенно не слушались. Может, она уснула в ванне и теперь этот ужасный кошмар ей снится? Что-то надломилось внутри ее, она чувствовала себя маленькой, беспомощной, загнанной в ловушку. Глаза наполнились слезами.
«Так значит, вот как сходят с ума, — пронеслось у нее в голове. — Я теперь сумасшедшая».
Она отчаянно попыталась овладеть голосом, привести в порядок мысли, но слова слетали с ее губ и словно выплясывали вокруг нее странный, зловещий танец. Наконец Такер понял, что Элли в беде, и шагнул к ней.
— Что с тобой, Элли? — спросил он. — Ты в порядке?
— Посмотри на меня, неужели не видишь? Неужели не слышишь, что я не в себе?
Прежде она просто выпевала фразы, это было, конечно, напыщенно и нелепо, теперь же пение ее приобрело даже некий ритм. Голос Элли звучал то страстно и пылко, то с какой-то диковатой задушевностью, как в классическом старом джазе.
Такер заглянул ей в глаза, и она увидела, что он понял главное: ей очень страшно. Если б это случилось в другом городке, там давно бы уже вызвали «скорую» и в течение часа Элли связали бы и увезли. Но в Авенинге, да еще в ночь солнцестояния видывали и не такое.
К Элли потянулись с озабоченными лицами сотрудники. Она же ни жива ни мертва стояла, прижавшись спиной и ладонями к стене, готовая в любой момент бежать куда глаза глядят. Но она не сделала этого. Прерывисто и быстро дыша, Элли медленно сползла на пол. И к ней сразу деловито подскочили с одной стороны Стелла, а с другой, почти одновременно, Нина Бруно. Нина грациозно присела на корточки и приблизила к уху Элли накрашенные губы.
— Элли, — прошипела она, — не знаю, зачем ты это вытворяешь, но здесь подобное неуместно. Ради бога, возьми себя в руки. Люди пришли отдохнуть и повеселиться, а ты превращаешь праздник в какую-то «Вестсайдскую историю».
Стелла бросила на Нину сердитый взгляд, и стыд Элли вдруг куда-то пропал, вместо этого ее просто зло взяло. Душевная черствость Нины оказалась той самой спичкой, которая запалила у нее внутри фитиль негодования. Как она могла подумать, что Элли устроила это нарочно? Она, Элли Пеналиган, которая всегда старалась держаться в тени и избегала посторонних пересудов!
«Если она так считает, значит, совсем меня не знает и не понимает», — подумала Элли.
— Что-о? Шла б ты… с глаз моих долой, Нина! — не владея собой, прогорланила Элли в стиле Дженис Джоплин.
Коллеги обернулись к Нине. Их строгие взгляды будто говорили, что она сейчас совершила, может быть, худший поступок в своей жизни, а на нее это очень не похоже. Нина открыла рот, чтоб отшутиться и тем самым разрядить возникшую напряженность, но почуяла, что собравшиеся не на ее стороне, и поэтому быстренько ретировалась. Однако, в отличие от Элли, у Нины Бруно было мало опыта в том, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Неуклюжая и прямая, как палка, она пошла прочь, сжав кулаки и громко стуча каблуками.
— Тихо, тихо, Элли, — ласково сказала Стелла. — Дыши спокойно, милая моя. Ну что ты так испугалась, было б с чего…
Но оказалось, Элли не всю свою злость израсходовала на Нину.
— Было б с чего? — подхватила она тему. — Послушай! Ведь это не я! Я в жизни никогда… я никогда… не делала такого! Эй, кто-нибудь, помогите же мне…
— Нет-нет, не подумай, я вовсе не то хотела сказать, конечно, все это странно. Но главное, знай, что ты здесь в безопасности. Ничего дурного с тобой не случится. Здесь все твои друзья… верно, ребята?
Стелла оглянулась на остальных, ища поддержки.
Элли ожидала услышать негромкое бормотание, но вместо этого раздался довольно твердый хор голосов: каждый из тех, кто собрался вокруг, хотел как-то поддержать ее. Она подняла голову и увидела на лицах не страх и даже не равнодушие, но искреннее участие, некоторые даже ободряюще улыбались.
— А теперь вставай. Хватит сидеть. И все будет хорошо, — сказала Стелла успокаивающим тоном. — А между прочим, у тебя потрясающий голос. Услышала и сразу вспомнила, как мама пела мне песенки про несчастную любовь. Не веришь? Она пела мне каждый вечер после ужина.
Стелла нарочно говорила неторопливо, чтобы поскорей унять волнение Элли. Она помогла ей подняться и, поддерживая, повела к выходу.
— Она у меня всю жизнь пела. Я всегда засыпала под ее пение. И что бы со мной ни случилось, услышу, как мама поет за вязанием или шитьем, так сразу и успокоюсь, и все встанет на свои места.
Продолжая говорить, она сняла с вешалки свое пальто и пальто Элли и взяла сумки.
Такер направился за ними следом.
— Ребята, мы сейчас отвезем мисс Элли домой и постараемся разобраться, в чем тут дело. Не беспокойтесь, продолжайте веселиться, — обернувшись к остальным, сказал он.
До выхода их провожал нестройный хор прощаний и добрых напутствий. Ярко выраженный южный акцент Такера и Стеллы придавал происходящему еще большую фантасмагоричность.
«Что там написал Теннесси Уильямс, мюзикл, что ли? — вдруг подумала Элли. — Кажется, да. „Кошка у скрипача на раскаленной крыше“…» Эта мысль вызвала на губах Элли невольную улыбку, которую она немедленно спрятала. И без того все думают, что у нее поехала крыша.
— Куда ты ее повезешь, а, Стелла? Хочешь, поеду с вами? — совершенно искренне предложил Такер.
— Ммм, нет, Такер, спасибо, конечно, но, мне кажется, это наши, женские дела. Правда, Элли?
— Может бы-ыть, — пропела Элли, напирая на последнюю ноту.
Она уже не смущалась петь, похоже, смирилась с тем, что жизнь ее отныне ограничится подмостками бродвейских мюзиклов, — правда, ее это немного огорчало.
— Элли, — сказал Такер, — я, ей-богу, не понимаю, что происходит, но мы с тобой в этом городе повидали и не такого дерьма, извини за выражение. Если хочешь знать мое мнение, хотя тебе сейчас, скорей всего, на него наплевать, знай, что я… я считаю, что тебе нечего, понимаешь, нечего стыдиться. Я всегда считал, что ты очень интересная девушка.
Элли подняла на него глаза, и их взгляды встретились. Она шагнула вперед, подала ему руку, мягко и совсем как близкому пожала его ладонь и на мотив колыбельной пропела «спасибо».
И вдруг деревья на Бриджидс-вэй вспыхнули праздничными разноцветными огнями. Толпа разразилась радостными криками, и Элли поняла, что хоть и плохи ее дела, но вполне поправимы. Она отдала ключи от машины Стелле, та уселась за руль и как можно ближе подвинула к нему сиденье.
— Не волнуйся, Элличка, дружочек, я прекрасно вожу машину.
— Какая ра-азница. Ты поскорей вези меня домой… пожа-алуйста, — пропела Элли.
— Странно. Я бы сказала, что ты совсем не потеряла чувство юмора, правда, я не уверена, что оно у тебя вообще было. Что скажешь?
Элли ответила тем, что закатила глаза и слегка улыбнулась.
Когда они добрались до дома на Уикер-роуд, Элли уже совсем успокоилась. Стелла усадила ее на диван, развела огонь в камине и исчезла на кухне. Через несколько минут она снова появилась, неся поднос с чашкой, дымящейся горячим настоем ромашки, и длинной пахучей сигареткой. Передав чашку Элли, она прикурила и сделала глубокую затяжку. Потом протянула сигарету, предлагая Элли сделать то же самое. Элли отрицательно покачала головой.
— Да брось ты. Тебе только лучше станет. Впрочем, кто его знает. По крайней мере, расслабишься, а тогда и сообразишь что-нибудь умное.
Элли нерешительно приняла сигарету, пожала плечами и затянулась. У нее сразу закружилась голова, и она положила сигарету в пепельницу.
Стелла внимательно наблюдала за подругой.
— Элли, ты, главное, не думай, как это все случилось, лучше прикинь почему, хорошо?
Стелла так энергично взмахнула рукой, что одним этим жестом, казалось, можно было посадить на землю летящий самолет.
— Думаешь, меня волнует, что ты поешь? Да черт возьми, пой сколько хочешь. Может, хоть так сможешь высказаться. А то все молчишь да молчишь, кто знает, что у тебя на душе? А теперь давай ори, что придет в голову.
Но в голове у Элли был полный бардак. Она молча смотрела на Стеллу, и ей хотелось плакать.
«Надо же, — думала она, — до сих пор я терпеть не могла эту женщину, а она, выходит, готова на все, только бы помочь мне. Как стыдно, какая же я дура».
— О, как мне жаль, ужасно жаль, что я была так холодна с тобою. Ты человек такой хороший, — пропела она.
Стелла вскинула голову и усмехнулась:
— Ой, да мне просто везет. Тут такое творится, а ты думаешь обо мне и моих чувствах! Ну нет, я не согласна, Элли. Тут все не так просто. Между прочим, ты всегда относилась ко мне хорошо. Но сейчас речь не обо мне. Речь о тебе. В том-то и штука.
Элли заерзала на месте, будто ей вдруг стало неудобно сидеть. Она поняла, что она больше не невидимка и, скорей всего, никогда отныне не сможет быть невидимой. Ее охватил страх, но, с другой стороны, она почувствовала облегчение: все-таки это случилось, неважно как, но наконец-то ее все увидят.
— Ах, как боюсь я, Стелла, — пропела она. — Солнцестояние, наверное, влияет на меня… И скоро ли пройдет? А что, если навеки? Ну как я буду с этим жить?
Грудь у нее высоко вздымалась, и Элли хотела прижать к ней ладони, но спохватилась: такой жест во время пения — это уже совсем перебор. Она уперлась руками в диван.
— Такое чувство у меня, что надо что-то делать. Мне сердце говорит, что мир мне не чужой. Я постараюсь доказать, что я его достойна. Но знать бы мне, с чего начать.
— Элли, о чем ты? Разве ты не часть этого мира? Как это, ты его недостойна? Ты, например, мне не чужая, ты участвуешь в моей жизни каждый день!
— Нет-нет, это не так. Вот ты, еще и Нина… и Такер, например… вы видите меня! А остальные нет. Никто не замечает. Как будто бы меня здесь не было и нет.
Пение Элли прерывалось всхлипываниями.
— Как это нет? Ты здесь, вот она… Элли… миленькая… ты думаешь, люди тебя не видят? Или не замечают?
Казалось, Стелла что-то вдруг поняла: она сузила глаза и закусила губу. Элли видела, что она о чем-то напряженно думает, словно пытается связать между собой разрозненные факты. И до Стеллы постепенно доходило, что в словах Элли есть какой-то смысл.
— Теперь ты видишь? Ты знаешь, что права я. И есть тому причина, почему… меня не замечают. Тут все не просто так, такая я с рожденья. И если суть свою вдруг поменяю, какой-то замысел природы нарушится тогда.
Теперь Элли пела как в дешевой оперетке. Выходило так плохо, что она сама не верила ни одному своему слову.
— Прости за банальность, но на все свои причины. Может, в этом и есть замысел природы, о котором ты говоришь.
В эту минуту Стелла совсем не казалась ни жалкой, ни слегка двинутой. Элли поняла: может, Стелла и верит, что она бывает невидимой, но то, что она может стать невидимкой, когда захочет, это вряд ли.
А разве Стелла не права? В чем здесь большой замысел природы? Сменилось время года. Сегодня они празднуют этот переход, признавая, что все в мире меняется, но тогда получается, что они все равно заканчивают в том месте, где начинают. И она, Элли, — лишь часть этого цикла. Элли почувствовала, как в ее душу снисходят тишина и покой, она улыбнулась, а потом заплакала.
Надо отдать Стелле должное: она не бросилась сразу утешать Элли. Не стала лезть с объятиями, как со страхом представляла себе Элли еще этим утром. Нет, она просто открыла свою сумку и достала плеер. Подсоединила к динамикам, нажала кнопку. Заиграла музыка, и все сразу преобразилось. Кому какое дело, что Элли поет, вот и Арета Франклин тоже запела! Они убрали чайник и разлили по бокалам крепкое мерло. Потом обнялись и в голос запели. Они пели, и продолжали пить, и здорово-таки надрались — а что еще оставалось делать?
За окном небо над зимним садом Элли уже светлело. Да, давненько обе не сиживали вот так всю ночь до утра. Обеих охватило несколько нелепое (и вместе с тем восхитительное) чувство, будто к ним снова вернулась юность. Они были пьяны, и веселы, и счастливы. А когда совсем рассвело и вдруг зазвенел дверной звонок, они переглянулись и расхохотались. Элли сложилась на диване пополам и гоготала истерически, до хрипоты, до колик, но, странное дело, разразиться пением ее больше совсем не тянуло. Поддразнив Элли, мол, это, скорей всего, Такер, которому спозаранку захотелось немного женской ласки, Стелла зашагала к двери. Но, открыв ее, увидела перед собой Отам Авенинг — она выглядела гораздо лучше, чем имел право любой другой в это время суток.
— Здравствуйте, Стелла. Я тут подумала, не зайти ли навестить Элли. Надеюсь, вы не против?
Стелла удивленно заморгала, кивнула и сделала шаг назад, пропуская Отам в дом.
— Заходите… заходите… дава-а-айте заходи-и-те, — пропела Элли в гостиной.
Отам вошла и окинула ее оценивающим взглядом. Вряд ли она обрадовалась, застав Элли в стельку пьяной, но и осуждать ее, похоже, не торопилась.
Из своих источников Отам уже было известно, какая беда стряслась накануне вечером с Элли Пеналиган. А заодно она узнала и… о странных способностях Элли. Нет ничего удивительного в том, что она не знала об этом прежде: умение быть невидимкой — мудреный дар. Под крылом у Отам в Авенинге было много всякого люда, и один человек, которого к тому же непросто увидеть, мог ускользнуть от ее внимания. По крайней мере, теперь понятно, почему имя Элли стоит у нее в списке.
В данный момент, однако, Элли была перед ней вполне… налицо. Отам коснулась руки Стеллы, и та отступила, понимая, кто именно сейчас интересует гостью.
— Вот ты какая, Элли, милая моя… Ну-ка, встань, будь добра, покажись.
Элли понятия не имела, зачем Отам оказалась в ее доме. И по правде говоря, она была под такой мухой, что ей на это было наплевать. Впрочем, ночка прошла весело, дай бог каждому. Она встала, прищуря один глаз и покачиваясь. Отам сложила руки на груди и смерила Элли взглядом с головы до ног.
— Какие красивые у тебя туфельки, Элли.
— Благодарю вас, — пропела Элли. — Благодарю, благодарю вас…
Как естественно эти слова легли на мелодию из «Звуков музыки»!
— Это, случайно, не Джасти Блюхорн сработал?
Элли молчала. Туфельки так ладно сидели на ее ножках, что она совсем забыла о них. Она открыла рот, чтобы ответить «да», но передумала и просто кивнула.
— Ну-ка, давай попробуем сейчас их снять, — попросила ее Отам, обращаясь к ней, как к маленькой девочке.
Элли послушно исполнила эту странную просьбу.
— А теперь говори, — приказала Отам.
— А что говорить-то… ой! Я больше не пою! У меня все прошло!
Элли вспыхнула румянцем и даже подпрыгнула на месте.
— Джасти Блюхорн — шалун и шельмец. Впрочем, я думаю, он сделал доброе дело. Тебе правда уже… лучше, да, Элли?
— Наверное. Не знаю. Я просто… У меня есть одна проблема.
Словно со стороны, Элли слышала, как она говорит. Но наутро после праздника солнцестояния в ее гостиной перед ней стоит городская колдунья. И лучшего времени высказать все, что накипело, не найти.
— То есть я хочу сказать… мне кажется, у меня есть проблема. Не подумайте только, что я последняя дура, Отам, я знаю, что говорю… дело в том, что я умею быть… Впрочем, может, это просто…
Но не успела Элли закончить свою мысль, как Отам ее прервала:
— Знаю, Элли, все знаю. И нам придется с этим поработать, но это не столь важно. То есть это важно, конечно, но не сейчас. У тебя все теперь будет по-другому. Все станет гораздо легче… впрочем, может, и сложней, но… да ладно. Просто имей в виду, что своему дарованию ты найдешь… лучшее применение.
У Элли голова закружилась. Услышав эти слова, она снова опьянела… впрочем, тут сказались и вино, и бессонная ночь, и усталость. Она все стояла с полуоткрытым ртом и казалась себе глупенькой девочкой, ей хотелось задать тысячу вопросов, но они никак не складывались в голове.
— Ну хорошо. Я, пожалуй, пойду. А вам обеим советую как следует выспаться.
Похоже, Отам читает ее мысли. Колдунья повернулась, направилась было к двери, но снова обернулась.
— Я понимаю, это, конечно, не мое дело, Элли, но… Нина Бруно, она ваша подруга?
— Да-а, — неуверенно ответила Элли, сразу вспомнив поведение Нины на вечеринке.
— Она ведь красивая, правда? Настоящая красавица. Длинные ноги, безупречная кожа. А волосы! Черные, как вороново крыло, — так всегда говорила моя мать про такие волосы. А ты знаешь, Элли, как в народе называют черных воронов?
Элли покачала головой, не догадываясь, куда клонит Отам.
— Вестниками беды. Не странно ли это? От них добра не жди. Вот так… тут есть о чем подумать. Да, кстати, вы обе должны участвовать в моем конкурсе. До свидания.
Дверь за ней захлопнулась с такой силой, что подруги вздрогнули от неожиданности.
По дороге домой Отам размышляла о том, что она имеет. Три особы женского пола, и все работают в «Авенинг сёркл». Имена двух стояли в ее списке, третьей в нем не было. Но у Отам были свои соображения, почему именно Стелла великолепно справилась в той удивительной ситуации, в которую попала Элли. Странно, что до сих пор Стелла избегала Отам, если иметь в виду, кто она такая и ее странный отказ пользоваться своими навыками. Отам постаралась не обращать внимания на эти ее ужасные наряды, да и на все остальное, отчего Стелла казалась столь непривлекательной внешне, — и она увидела в ней поразительные возможности. Но способна ли она, да и другие тоже, заглянуть дальше, чем они непосредственно видят и чувствуют?
Отам остановила машину перед светофором; она уже отбросила все сомнения и приняла решение. Да, в ситуации с Элли Стелла вела себя просто блестяще. Теперь и у нее есть шансы на победу.
С Элли Пеналиган все было сложней. Отам прекрасно видела, кто она такая и на что способна, но эта работа по плечу не всякому, даже обладающему талантом, особенно если учитывать темперамент девушки. Тем не менее дар ее, очень большой дар, нельзя сбрасывать со счетов.
Загорелся зеленый, и Отам мягко нажала на педаль газа. Жизнь подкидывает ей все новые задачи. Самое большое затруднение с Ниной. У Нины невероятная энергетика, просто бьет через край. Трудно пока сказать, с рождения она такая стерва или обстоятельства сделали ее таковой — а это большая разница. Однако и с ее способностями придется поработать, она тоже имеет шанс на успех.
Проезжая мимо мастерской Джасти, Отам решила притормозить и заглянуть к нему, чтобы высказать, что она о нем думает. Он должен знать правила игры. Но начинался дождик, съедающий остатки снега, и ей вдруг стало как-то немного грустно, даже досадно. К тому же усталость брала свое. Еще только первый день зимы. Отам прикрыла глаза. Да, год предстоит непростой.
Назад: ВСТУПЛЕНИЕ
Дальше: 21 МАРТА: ВЕСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ
