КОРОЛЬ МЕЧЕЙ

Бьянка впустила его неохотно, а затем помчалась наверх, доложить хозяйке о незваном госте. Алессандра отложила в сторону набросок, взяла с письменного стола свечу и, подобрав юбки, стала спускаться вниз, в прихожую. Ей не нравились столь поздние визиты, но и изучение раковины наутилуса тоже не слишком вдохновляло. Похоже, ей так и не удалось передать жемчужное сияние внутренней части раковины, и она обрадовалась возможности хоть на минуту отвлечься от непосильного задания, которое поставила перед собой.

Таинственный гость стоял лицом к камину, с черного плаща стекали на паркетный пол капли воды. Услышав ее шаги, он обернулся, и в этот момент в небе за окном грозно сверкнула молния, а затем раздался такой раскат грома, точно небеса раскололись пополам. И Алессандре, вздрогнувшей от этих звуков, в первую секунду показалось, что она смотрит в сверкающие ледяным холодом глаза совершенного безумца.

Но вот раскаты стихли. И незнакомец представился, отвесив учтивый и изящный поклон, выдающий в нем человека молодого и воспитанного.

– Антонио Перес, виконт Утрилло-Наваррский. У меня письмо для маркиза Бедмара.

– Но его здесь нет, – ответила Алессандра. – Странно, что вы не пошли в испанское посольство. Любой покажет, где оно находится.

– Мне дали указания доставить письмо именно сюда и подождать маркиза, если возникнет такая необходимость. Я прибыл по приказу герцога Оссуны, наместника Неаполя.

– В ближайшие четыре дня я маркиза не жду.

– Тогда мне остается рассчитывать на вашу милость и гостеприимство.

– Не слишком ли далеко зашли ваши расчеты? Это мой частный дом, а не гостиница. В Венеции полно таверн, где можно переночевать.

Антонио выглядел огорченным ее отказом. В полутемной комнате, освещенной лишь догорающим пламенем в камине, свечой в руке куртизанки да редкими вспышками молний за окнами, Алессандра не заметила, как туго натянута у него кожа у висков, какие глубокие голубоватые тени залегли под глазами. Не заметила и лихорадочных пятен румянца на бледных щеках.

– Синьорина Россетти, я попал в грозу, которая длилась несколько часов, и вымок до нитки. – Он не стал говорить, что плохая погода послужила для него отличным прикрытием и в город удалось попасть без проблем. – Если вы желаете, чтобы я снова вышел под дождь и ветер, так и сделаю. Но человек, доставивший меня сюда, уже уехал и не вернется. А никакого другого транспорта у меня нет.

– Мой слуга может довезти вас до ближайшей таверны.

– В таком случае не будет ли большой наглостью с моей стороны попросить у вас глоток горячего бренди? Выпью и тут же уйду. Боюсь, я подхватил простуду.

Алессандре все это не нравилось, но она не могла не заметить, что все тело незваного гостя сотрясает дрожь, хоть тот и пытается это скрыть.

– Да, конечно, – ответила она и обернулась.

И едва только шагнула к двери позвать Бьянку, как молодой человек, виконт Утрилло-Наваррский, рухнул без чувств прямо на пол.

Алессандре и Нико стоило немалых усилий перетащить виконта наверх и уложить на кровать в одной из спален. Молодой аристократ был мужчиной более крепкого телосложения, чем казался на вид. Когда с него сняли промокшую насквозь одежду, оба они увидели сильное, мускулистое тело и поняли, почему даже вдвоем с трудом взвалили его на кровать. Манеры у Антонио Переса были безупречные, можно сказать, аристократические, а вот тело выдавало истинного солдата. И еще, подумала Алессандра, ей редко доводилось видеть у мужчин такую красивую и мощную фигуру. Во всяком случае, те, с кем она состояла в интимной близости, не могли похвастаться столь атлетичным телосложением, сказывались пристрастия к роскоши и праздному времяпрепровождению. Все, за исключением Бедмара, поправилась она, хотя тот был и ростом ниже, и полнее, чем виконт.

Впрочем, Бедмара оправдывало то, что он был значительно старше.

– Стоит ли оставлять его у нас, госпожа? – осторожно осведомился Нико.

Алессандра заметила в глазах преданного слуги тревогу.

– Не уверена, что мы поступили мудро, но, с другой стороны, он болен. Весь горит. Что еще оставалось делать?

– Я мог бы отвезти его в Пьету. Монастырские сестры позаботились бы о нем.

– Боюсь, что в этом случае он подвергся бы еще большей опасности. У него сильный жар. – Она пощупала лоб виконта и сразу убрала руку.

– А если у него чума? Мы ведь не знаем, из каких он краев.

– Сказал, что прибыл из Неаполя. Не слышала, чтобы там кто-то болел чумой. – Алессандра взглянула на промокшую одежду гостя и велела Нико забрать все вещи. – Отнеси в кухню, высуши, а потом принеси сюда дров. Надо протопить спальню. Пусть отлежится день или два, а там видно будет. На вид он крепкий, так что, надеюсь, скоро поправится.

– Как скажете, госпожа.

Нико ушел, а Алессандра стала рассматривать личные вещи виконта Утрилло-Наваррского. Шпага в элегантных ножнах; кинжал, тоже в ножнах, что висел у него на поясе; еще один небольшой кинжал, искусно спрятанный в кармашке внутри рукава; скромных размеров кошелек с неаполитанскими и венецианскими монетами. И наконец, письмо, вложенное в плотный провощенный пергаментный конверт. Она достала послание из этого водонепроницаемого конверта, долго вертела в пальцах. Кремовая веленевая бумага наивысшего качества, лист сложен пополам, на нем ни имени, ни адреса. Лишь печать из кроваво-красного воска, с выбитым на ней сложным рисунком из переплетающихся линий. Заслышав шаги на лестнице, Алессандра поспешно сунула письмо в карман.

Вошла Бьянка с тазом воды и чистыми полотенцами. Алессандра велела поставить таз на столик возле кровати. Бьянка смочила тряпицу в воде, слегка отжала и протянула госпоже, и та наложила на лоб виконту холодный компресс.

– Может, доктора надо позвать, – сказала Бьянка. – Не хочу, чтобы и у вас началась лихорадка.

– Не волнуйся, ты же знаешь, я никогда не болею. Если нашему пациенту к утру не полегчает, пошлю за Бенедетто. Он, может, и не лучший доктор в мире, зато умеет молчать. – Она многозначительно взглянула на Бьянку. – Как и все мы.

– Да, госпожа.

– А пока что я присмотрю за ним.

– Как скажете. Вам лучше знать. К тому же этот молодчик красавец, каких еще поискать!

– Бьянка!

– Да я просто хотела сказать, что раз уж в дом к вам вваливается какой незнакомец, все лучше, ежели он выглядит настоящим джентльменом, как этот. – Выражение лица у Бьянки было мрачное, а глаза сверкали. – Вы только гляньте, как эти черные волосы, точно вороново крыло, кудрявятся у лба, а кожа у него… ну прямо лилии и розы…

– Это от жара.

– Но жар ни при чем, ежели рот у мужчины такой красивый, а само лицо самых приятных очертаний. И еще он молод, в отличие от остальных, – многозначительно добавила служанка. – Вот только, жаль, глазки свои никак не откроет, а то бы мы посмотрели, какого они цвета.

Действительно, потеряв сознание, виконт с тех пор так ни разу и не открыл глаза, но Алессандра прекрасно помнила, какие они у него. Разглядела во время вспышки молнии. И ее потрясла их глубина и выразительность.

– Хватит болтать, – урезонила Алессандра верную служанку. Но произнесла она эти слова с улыбкой. – Согласна, он не безобразен. Во всяком случае, для испанца очень даже недурен собой.

Это была рука. Антонио сощурился, сфокусировал взгляд на старинном застекленном шкафчике, что стоял у стены, возле кровати. Да, точно. На верхней его полке лежала самая настоящая человеческая рука, отрезанная чуть выше запястья, почерневшая, усохшая со временем, она походила на страшную когтистую лапу.

В свои двадцать шесть лет Антонио повидал немало страшных, отталкивающих вещей – рваные и резаные раны, ампутации, обезглавленные тела. Видел он на поле брани и людей с распоротыми животами, которые наступали на собственные внутренности, однако эта иссохшая отрезанная рука почему-то страшно нервировала его. Один ее вид вызывал воспоминание, относящееся к сравнительно недавнему времени и похожее на кошмар: проведение колдовского ритуала с невнятным, многоголосым причитанием и звуками бьющегося стекла, который совершало у его постели огромное птицеподобное создание. Антонио поднес руки к глазам и убедился: да, цифры остались, по одной на каждой руке.

Он откинулся на высокие подушки, потом перекатился на бок и попытался встать, но усилие вызвало только приступ слабости и головокружения. В комнате царил отвратительный запах. Пахло мертвечиной. Поборов приступ тошноты, он снова стал озираться по сторонам.

Спальня просторная, обставлена гораздо элегантнее, нежели его комнаты во дворце Оссуны в Неаполе. Складки балдахина над кроватью раздвинуты внизу, пропускают теплый воздух от камина. В нем ярко пылает огонь, и находится он справа. Слева – деревянный стол, на нем маленькая чернильница и наброски углем, изображающие какие-то раковины и растения. Несколько рисунков приколоты к стене над столом. Впереди, прямо перед ним, высокие стрельчатые окна, и из них льется мягкий свет, и еще видны голые ветви деревьев, а за ними – вода и небо, все приглушенного серебристо-серого цвета. Наверное, в хорошую погоду из окон открывается прекрасный вид. Вот только непонятно, который теперь час – то ли раннее утро, то ли начало вечера.

Тут Антонио наконец понял. Он находится у синьорины Россетти. Последнее, что помнил, это как стоял внизу, в прихожей. Еще он помнил камин, завывание ветра и раскаты грома, помнил, как старался перестать стучать зубами от холода, но не получалось. Хотя к чему было так стараться перед куртизанкой, он не понимал. Впрочем, она оказалась совсем не похожей на ту женщину, что он ожидал увидеть. Он слышал, что венецианские куртизанки сродни мистическим сиренам, способным приворожить любого мужчину одним только взглядом и сладостным пением. И что истинной целью этих дам является не любовь, а кошелек клиента.

Но эта… Да она готова была вышвырнуть его за дверь, на улицу, где бушует гроза. И ей было плевать на пожелания Оссуны. И не похоже, чтобы сам он произвел на нее хоть какое-то впечатление. Нет, конечно, он бы произвел, если б ушел сам, громко хлопнув дверью. Но он этого так и не сделал. А что было потом?… Он не помнил. Очевидно, кто-то отнес его в эту комнату. Интересно, сколько часов или дней пролежал он в этой теплой и мягкой постели? Этого он не знал, помнил только, что был момент, когда он вышел из забытья. И увидел, что кругом темнота, ночь, услышал монотонный напев, похожий на колдовские причитания, увидел существо, похожее на огромную страшную птицу.

Он снова уставился на застекленный шкафчик. Рука была не единственным выставленным там предметом. Здесь же красовались разнообразные безделушки и редкости, равно странные, но менее отталкивающие. Антонио заметил плоский камень с выбитыми на нем иероглифами, множество монет, римских и греческих, а еще несколько грубо выточенных из оникса, яшмы и хрусталя фигурок и довольно крупные куски янтаря с застывшими внутри насекомыми. В одном, в форме сердечка, виднелась крошечная, но идеально сохранившаяся саламандра. На одной из полок разместились морские сокровища – раковины разнообразных форм и размеров, целое семейство морских звезд, полупрозрачные кусочки цветного стекла, обточенные волнами, несколько жемчужин, а также пригоршня маленьких, идеально отполированных камушков.

Дверь приотворилась, в спальню заглянула Алессандра. Увидела, что он лежит с открытыми глазами, улыбнулась и вошла в комнату.

– Как вижу, больной вернулся к жизни.

– Долго я здесь пробыл?

– Два дня.

– О нет! Я должен встать…

Антонио приподнялся на локте, лицо его искривила болезненная гримаса.

– Вы еще слишком слабы, – возразила она.

Он снова откинулся на подушки, голова кружилась.

– Боюсь, теперь я ваш должник.

– Об этом беспокоиться пока рано. Прежде надо поправиться. – Она положила ему руку на лоб. – Уже хорошо. Жар спал, и теперь, я думаю, вам надо как следует выспаться.

– А теперь утро или вечер?

– Вечер. Почти уже ночь. Я пришла спросить, не желаете ли поужинать?

– Нет, знаете, есть почему-то совсем не хочется. И вообще, я не в состоянии проглотить и кусочка. В этой комнате… такой ужасный запах.

Алессандра рассмеялась.

– Вы источник этого запаха.

– Простите, не понял?…

– Позвольте объяснить. Прошлым вечером здесь был доктор…

– А он, случайно, не похож на большую птицу? Или же то был просто ночной кошмар?

– Наверное, вам так показалось, потому что он был в маске. Надевает ее, чтобы не заразиться чумой. Поскольку вы еще живы, полагаю, что вы не принесли ко мне в дом эту страшную заразу.

– Не надо было никого вызывать.

– Я вполне понимаю, ваш визит в Венецию… как это лучше сказать?… дело сугубо частное. Но что мне оставалось делать? Если б вы умерли у меня в доме, пришлось бы как-то избавляться от тела. Визит врача объяснить легко, а вот наличие в доме мертвеца – совсем другое дело.

Как и во время первой недолгой встречи внизу, в прихожей, на Антонио синьорина Россетти произвела впечатление дамы с замечательным самообладанием. Он еще не знал женщины, могущей столь спокойно говорить о подобных вещах. И хотя он до конца не был уверен, но подозревал, что встреча эта была не случайна, как-то связана с его заданием, что это есть не что иное, как часть плана Оссуны. Герцог считал Бедмара полным идиотом – за то, что тот связался с венецианской куртизанкой; теперь же, видя перед собой эту даму, Антонио вдруг подумал, что Бедмар недооценил опасность. Ибо в синьорине Россетти самым поразительным образом сочетались красота и ум, и еще он чувствовал, что напугать эту красавицу не так-то просто. Если нрав этой куртизанки укротить нельзя, тогда судьба ее туманна и печальна. На секунду он ощутил даже нечто вроде сожаления – ему совсем не хотелось играть роковую роль в ее судьбе.

– У нас в Испании доктора обычно ассоциируются не со здоровьем, а со смертью, – заметил он.

– Возможно, наши венецианские эскулапы – люди более умелые и просвещенные. Ладно, как бы там ни было, но, похоже, вы пошли на поправку. Бенедетто пустил вам кровь и еще рекомендовал мазь собственного изобретения, которую велел втирать вам в грудь и ступни ног. Это и есть источник столь неприятного для вас запаха.

– Да уж, запах действительно жутко противный.

– Но он уверил меня, что целебные свойства снадобья компенсируют все. В основе его вытяжка из шкуры сурка.

– Сурка?

– Да, жир из кожи этого создания, как он утверждает, избавляет от простудных заболеваний.

– И вы тоже придерживаетесь этого мнения?

– Я придерживаюсь мнения, что плачу своему доктору весьма щедро и что он вряд ли станет меня обманывать. Как вы себя чувствуете?

– Пока еще не знаю. Но в одном уверен: эта вонь способна отбить аппетит даже у обжоры.

– Неужели?

– Разве вы сами не чувствуете?

– Ну, не сказала бы, что запах приятный. Однако, полагаю, вам надо потерпеть, как-то свыкнуться с ним до полного выздоровления.

– А я считаю, что буду болеть до тех пор, пока вдыхаю этот омерзительный запах.

– Что ж, хорошо. Тогда прикажу Нико принести таз с водой, и можете помыться. – Она уже направилась к двери, затем вдруг остановилась, обернулась, – Я не стала посылать людей к маркизу, докладывать ему о вашем прибытии. Подумала, лучше будет, если вы сделаете это сами, как только поправитесь.

– Вы не только очень заботливы, но и дальновидны.

– Так посылать Нико с письмом или нет?

– А сами вы часто посылаете письма маркизу?

– Никогда.

– Мне было приказано не выходить на него напрямую. Стоит сделать что-то неординарное, и это сразу привлечет внимание. Возможно, стоит подождать, пока он не прибудет в обычное свое время.

– Как желаете.

Алессандра вышла из комнаты. Только теперь Антонио заметил, что одежда его высушена и сложена аккуратной стопкой на одном из кресел. И он, к смущению своему, осознал, что лежит под одеялами в чем мать родила.

Алессандра сидела у себя в спальне, перед высоким зеркалом в золоченой раме, пудрила обнаженные плечи, добавляя последние штрихи к своему туалету. Бьянка наняла ей девушку по имени Луиза, она приходила каждый день завить куртизанке волосы и уложить в прическу. Сегодня она воткнула в пучок на затылке гребень с бриллиантами и уложила локоны так, чтобы они обрамляли лицо, – Луиза уверяла, что это самая модная теперь прическа в городе. И макияж она наложила особенно тщательно, с неким драматическим оттенком. Алессандра предпочитала светлые, прозрачные тона пудр и кремов, когда дело касалось кожи лица, но сегодняшнюю ночь она должна провести с сенатором Контарини. А этот господин предпочитал накрашенных женщин, в разумных пределах, разумеется.

Порой Алессандре казалось, она проводит гораздо больше времени за подготовкой к любовным свиданиям, а сами они, эти свидания, кажутся в сравнении коротким мигом. Еще совсем недавно она и представить не могла, что будет просиживать часами, вглядываясь в свое отражение, проверяя, не выбилась ли, не дай бог, прядь из прически, выигрывает ли цвет лица от цвета ткани, из которой сшито платье. Иногда эта процедура навевала на нее скуку, однако зачастую действо по подготовке к встрече с любовником носило завораживающий характер. Она чувствовала, что чисто внешние физические изменения влекут за собой перемены внутренние, влияют на настроение и характер. Она становилась каким-то другим созданием, уже не была собой, превращалась в хамелеона, меняющего “окраску” в зависимости от пристрастий и пожеланий клиента. Вот она дерзкая соблазнительница, а вот сама невинность… иногда в ней возникало даже что-то мальчишеское, озорное и буйное, в угоду, к примеру, синьору Веспаччо, тот особенно любил такие штучки. Она обнаружила, что молодые мужчины обычно предпочитают в нарядах и макияже больше выдумки; совсем еще желторотые юнцы тянутся к дамам опытным и солидного возраста. Ну а старикам обычно плевать на пудру и румяна, они хотят от женщины свежести, чистоты. А потому одевалась и красилась она соответственно случаю. Контарини было сорок два, он считался одним из молодых ее клиентов и ожидал от Алессандры, что та появится перед ним во всем блеске и великолепии. Она бросила последний испытующий взгляд в зеркало: подведенные черным глаза, ярко-красные губы, новое чудесное платье из блестящего зеленого шелка, богато расшитое золотой тесьмой. И в качестве последнего штриха она выбрала пару бриллиантовых серег в комплекте с бриллиантовым же ожерельем, плотно обхватывающим стройную шею. Было бы просто неприлично появиться перед Контарини без этих украшений – он сам подарил их ей.

– Вам еще нельзя вставать.

Алессандра застыла на пороге. Ее пациент, в рубашке и бриджах с подтяжками, типа тех, что носят испанские солдаты, стоял возле застекленного шкафчика и рассматривал выставленные там предметы. На подносе с едой, которую чуть раньше принесла ему Бьянка, остались лишь крошки; стало быть, с улыбкой отметила Алессандра, аппетит у ее гостя проснулся вновь. Умывание и свежее белье тоже помогли, неприятного запаха больше не чувствовалось.

– Любуюсь вашей коллекцией, – сказал Антонио. Белая его рубашка отсвечивала оранжевым в отблесках пламени из камина, в темных глазах танцевали золотистые искорки. – Скажите, это действительно человеческая рука?

– Это рука египетской мумии. Отец был купцом, посещал разные экзотические страны и порты.

– Теперь уже больше не путешествует?

– Он вместе с моим братом погиб во время кораблекрушения. Но когда был жив, всегда привозил мне занятные подарки.

– Немного странный подарок для девушки, рука мумии.

– Возможно, я и сама странная девушка. – Она рассмеялась, заметив удивление на его лице. – Вообще-то поначалу это была целая мумия. Но команда понимала ценность такого приобретения, вот ее и растащили по частям.

– Но что бы вы делали с цельной мумией?

– Не знаю. Может, поставила бы куда-нибудь в уголок отпугивать воров. И вообще, интересно было бы изучить ее строение, – задумчиво добавила она.

– Я так понял, все эти рисунки ваши?

– Да. Но они не предназначены для посторонних глаз.

Алессандра наклонила голову, ей не хотелось, чтобы он видел, как она покраснела. Эта комната была ее тайным убежищем, сюда не допускался ни один из гостей. Ей как-то сразу и в голову не пришло, что Антонио – тоже гость. Впрочем, когда человек теряет сознание и падает на пол прямо у тебя на глазах…

– По-моему, прекрасные рисунки, – заметил Антонио.

Он слегка покачивался из стороны в сторону, и Алессандра спохватилась, что он из вежливости стоит в ее присутствии.

– Ложитесь в постель, и немедленно, – строго сказала она, и на сей раз он повиновался.

Пока Антонио залезал под одеяла, она забрала поднос с пустыми тарелками.

– А где вещи, которые при мне были? – осведомился Антонио.

– Вы имеете в виду письмо? Вот здесь, в верхнем ящике тумбочки.

– Спасибо, что сохранили. И за то, что спасли меня. Уверен, ваше благородство будет вознаграждено.

– Награды мне не нужны. А выслушать объяснение была бы рада. Почему вам велели прийти ко мне, а не прямо к Бедмару?

– Этого я не могу вам сказать.

– Но я имею право знать.

– Не могу сказать, потому что и сам не знаю. Я не знаком с содержанием письма и понятия не имею, почему герцог потребовал соблюдать такую секретность.

– Стало быть, вы просто посыльный?

– В данном случае так и есть.

Она продолжала смотреть недоверчиво.

– Вижу, вы мне не верите.

– Не знаю, чему тут верить. За исключением одного: меня использовали в какой-то не совсем понятной роли. И против моей воли.

– Тогда, возможно, ваш любовник, маркиз, все объяснит.

В этой фразе виконта она уловила холодность и еще – еле заметный оттенок презрения. Ей не понравилось. И Алессандра молча направилась к двери с подносом.

– Вы уже уходите? – спросил он.

Она обернулась.

– Приглашена сегодня в одно место.

– Так вот почему вы так красиво одеты!

– Долг куртизанки – хорошо выглядеть и развлекать.

Эти слова Алессандра произнесла с иронией, впрочем, без особой надежды, что он уловит ее.

– Какую маску собираетесь надеть?

– Никакой. Маски носят во время карнавала и других праздников.

– Стало быть, сегодня ваша красота будет выставлена на всеобщее обозрение. И насладиться ею сможет каждый.

– Это комплимент или упрек? Ваши слова, как шпага, разят в любую сторону. В слепой попытке завоевать сердце женщины недолго и самому пораниться.

– Я всегда считал, что сердце куртизанки завоевать нельзя, можно только купить. Но как вы, наверное, уже поняли по содержимому моего кошелька, средств на это у меня нет. Я всего лишь бедный виконт на службе у своего господина.

– Да, печально. Возможно, в следующий ваш приезд в Венецию вы будете лучше экипированы.

Алессандра твердо вознамерилась полностью игнорировать Утрилло-Наваррского, но на следующий же вечер намерение это рассыпалось в прах. И она послала Бьянку к виконту с запиской, где говорилось, что она приглашает его спуститься вниз и поужинать вместе, если, конечно, он в силах это сделать.

В назначенный час Антонио вошел в гостиную, все еще бледный, но твердым шагом, подал Алессандре руку и препроводил к столу. Нико приспустил люстру и зажег в ней свечи, отблески пламени падали на золотую скатерть, где стояли и переливались всеми цветами радуги бокалы венецианского стекла. А рядом выстроился флорентийский сервиз тончайшего фарфора.

– А я-то думал, что и сегодня вечером вас пригласят куда-нибудь развлечься и развлекать, – заметил Антонио, выдвинул для Алессандры стул, затем уселся напротив.

– Верно. Но так сложились обстоятельства, что вечер выдался свободный. Похоже, один из моих патронов нашел себе более интересную компанию.

– Уж не знаю, что и ответить на столь новый и уникальный вызов моей галантности. Должен ли я поздравить вас с нежданно выпавшей возможностью искупить грехи недели, или же, напротив, посочувствовать потере выгодного клиента? Признаюсь, я в замешательстве. Хотя, должен сказать, печали на вашем прелестном личике не заметно.

Алессандра рассмеялась.

– А я нисколько и не печалюсь! И потом, мне вовсе не нужны ни ваши поздравления, ни соболезнования.

– А как прошел вчерашний вечер? Наверное, замечательно? Имели ли вы успех?

– Столько вопросов сразу! Вы-то сами, наверное, просто умирали от скуки.

– Напротив. Пока вы завоевывали все сердца подряд, я молился за спасение вашей души.

Он произнес эти слова мрачным голосом, и Алессандра на секунду даже поверила, что говорит он искренне, но затем заметила лукавую искорку в его глазах.

– Шутите! Смеетесь надо мной!

– Однако признайтесь, на миг вы поверили.

– Всего лишь на миг. И потом, не слишком-то вы сами похожи на святого. Уверена, не будь вы больны, с охотой присоединились бы к самым нескромным утехам, верно?

– Возможно. Но если даже и так, заявил бы во всеуслышание, что целиком нахожусь под влиянием одной венецианской куртизанки.

Бьянка внесла поднос. На нем стояли тарелки с оливками и супница.

– Мне кажется, вы находите какое-то особое удовольствие в мысли о том, что я порочна, – заметила Алессандра после того, как Бьянка ушла.

– Ошибаетесь. Просто хочу постичь ваш характер.

– Прежде всего, я венецианка, во-вторых, христианка. Так здесь у нас принято говорить, и думаю, это в равной степени относится и ко мне.

– Так вы не считаете свой образ жизни греховным?

Алессандра замялась, всего на долю секунды.

– Нет, не считаю.

Она никогда не чувствовала необходимости делиться своими опасениями с кем-то еще.

– В таком случае скажите-ка мне, как это получилось, что у вас нет детей? Разве искусственно предотвращать их зачатие не смертный грех?

– Церковь может называть это грехом. Я же называю здравым смыслом и добротой. У меня нет никакого желания плодить на свет безотцовщину для сиротских приютов. И чтобы вы не считали, что все венецианские женщины столь же греховны, позвольте уверить в обратном. У нас в Венеции полно незаконнорожденных. – Алессандра улыбнулась. – Многие из них, впрочем, родились вовсе не здесь.

Антонио громко расхохотался.

– Сам напросился. Должен признаться, я никогда не был особо набожным человеком. А церковь невзлюбил еще с детства. Все члены моей семьи ходили в самый большой храм Памплоны, мне почему-то он казался страшным местом. Частенько приходилось тащить меня туда силой, а я брыкался и отбивался, как мог.

– Вы боитесь церкви?

– Да, боялся, когда был мальчишкой. А став постарше, просто старался там не задерживаться.

– Но теперь-то не боитесь?

– Нет. – Он улыбнулся. – Но, идя туда, всегда беру с собой шпагу. На всякий случай.

– Как-то не сочетается все это, фехтование, то есть борьба, и молитвы, вам не кажется?

– Вы будете удивлены. На поле брани молитвы звучат довольно часто. И искренне.

– Вам нравится быть солдатом?

– Наверное. Как-то не слишком об этом задумывался. Этот путь избрали для меня другие, и вроде бы я там не из худших. Даже не представляю другой жизни. Отец, да упокой Господь его душу, постоянно корил меня за недисциплинированность, но все изменилось, когда я оказался на службе у герцога.

– Герцога Оссуны?

– Да.

– Так вам нравится служить под его командованием?

– В каком смысле?

– По-моему, вопрос достаточно прост. И ваш отказ ответить на него столь же просто и прямо заставляет заподозрить нечто иное.

– Да ничего я не отказываюсь. Герцог – человек умный и дальновидный и правит Неаполем превосходно.

– У нас, венецианцев, другое мнение на сей счет. Мы смотрим на него как на мошенника и негодяя, который нападает на наш флот без всяких на то оснований. И еще ходят слухи, будто он богаче всех своих подданных, о которых не слишком заботится.

– Пользуется привилегиями власти, как и всякий другой начальник или наместник.

– Так вы его еще и защищаете!

– А как же иначе.

– Стало быть, верите в беспрекословное подчинение?

Антонио стиснул зубы, на щеках его заиграли желваки.

– Это долг солдата. И еще, смею добавить, – долг куртизанки, если она хочет сохранить хорошие отношения с человеком, от которого зависит ее благополучие.

– Мое сердце и мысли принадлежат только мне, никому больше.

Алессандра позвонила в колокольчик. Вошла Бьянка.

– Знаешь, я не голодна, можешь убрать мой прибор. А вы продолжайте, если есть такое желание.

И Алессандра, поднявшись из-за стола, торопливо вышла из комнаты.

Секунду-другую Антонио колебался, затем тоже встал и, едва не столкнувшись с Бьянкой, выбежал из комнаты. Догнал он Алессандру на лестнице, ведущей в ее спальню.

– Простите меня, – пробормотал он. – Я просто не совсем понимаю, как должно с вами говорить.

– Для начала хотя бы отвечать на мои вопросы.

– То есть открыть вам свои сокровенные мысли. Это могло бы погубить нас обоих.

– Одного вашего присутствия здесь уже достаточно.

Поразмыслив еще немного, Антонио решил довериться ей.

– Видите ли, герцог Оссуна – человек не совсем рациональный, – нехотя признался он. – Уважать его я не могу, но вынужден служить ему, иначе жизнь моя превратится в сущий ад. Он правит железным кулаком, а это всегда вызывает у людей сопротивление. И может привести к восстанию. И еще он все время вынашивает какие-то грандиозные замыслы и плетет интриги, и боюсь, они приведут и его самого, и нас к гибели.

– Ну а маркиз? Вы и ему тоже служите?

– Судя по всему, да.

– И какого же вы о нем мнения?

– Амбициозный, безжалостный, даже порой жестокий. Зато довольно умный и искусный политик, храбрый солдат и достойный командир.

– Так он хороший человек или нет?

– Вам, думаю, виднее. – Виконт мрачно улыбнулся. – Вот видите. Поделился с вами самыми сокровенными мыслями и теперь в полной вашей власти.

– У вас нет причин не доверять мне.

– Но и доверять тоже вроде бы нет.

– Позвольте тогда напомнить, как вы заявились в этот дом среди ночи с каким-то письмом для испанского посла. Письмом, которое невозможно было доставить ему напрямую. Отсюда напрашивается вполне однозначный вывод: появление этого самого письма или вас в нашем городе нежелательно. И я тем не менее вас не выгнала. Только не надо путать мою доброжелательность с наивностью. Просто скажите, что за секретные дела у Оссуны с маркизом? Он что, шпион, да?

– Вы слишком далеко зашли. – Антонио, сердито хмурясь, развернулся и зашагал вниз по ступенькам.

– Так он шпион? – крикнула вслед ему Алессандра, но ответа так и не дождалась.

Наутро Алессандра сидела за письменным столом в гостиной, когда дверь отворилась и вошел Антонио. Резко остановился на пороге.

– Если вы заняты, не буду вам мешать.

– Напротив. Я как раз закончила письмо кузине в Падую. – После спора, разгоревшегося между ними накануне вечером, они еще не встречались и не разговаривали, так что в воздухе чувствовалось напряжение. – Присаживайтесь, прошу.

Антонио присел на краешек кресла у камина. Он все еще был бледен и, судя по всему, не выспался.

– Надеюсь, вас обрадует эта новость. Скоро возвращаюсь в Неаполь.

– Да, так будет лучше для нас обоих, – заметила Алессандра. И отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. – Вы говорили, что желаете понять мой характер. И я не хочу, чтобы вы уехали, считая меня совершенно аморальным существом, человеком, лишенным каких-либо религиозных чувств. Но знаете, когда я была совсем еще девочкой, уже тогда понимала: я не ощущаю того восторга или экстаза, что испытывают другие верующие во время службы. И не то чтобы я придерживалась каких-то иных взглядов, нет. Просто не трогало меня это все. Пение, проповеди, бормотание молитв. Они мало что для меня значили. Я всегда отдавала предпочтение естественным, природным сокровищам этого мира, а не наградам, что сулят нам церковники в небесном царстве. Когда я смотрю на раковину или бутон розы, когда любуюсь прожилками листа дуба или клена… вижу гармонию естественного мира, у меня возникает ощущение истинной божественности этих творений. И душа моя словно воспаряет к небесам, наверное, примерно те же ощущения возникают у людей при произнесении молитв. Вам не кажется это странным?

Антонио покачал головой.

– У меня самого часто возникали те же ощущения. Только я не мог выразить все это словами.

– Отец говорил, что соприкосновение с различными вероучениями и убеждениями разрушает веру в человеке. Наверное, именно этим и объясняется отсутствие у меня истинно христианского пыла, но я о том не сожалею. О, если бы я была мужчиной! Стала бы моряком, плавала в далекие-далекие страны, изучала бы разные интересные обычаи.

– Моряком? Вы?

Она улыбнулась.

– Нет, лучше не моряком. Пиратом!

– Пиратом?!

– Да. – И она, торжествующе улыбаясь, взмахнула гусиным пером для письма и сделала вид, что хочет уколоть его в горло. – Отбираю сокровища у мужчин, таких, как вы… которые падают в обморок от небольшой простуды.

Антонио набросился на нее, вырвал перо, притворился, что хочет нанести ответный удар. Алессандра со смехом бросилась наутек, Антонио догнал ее в прихожей, припер к стенке и удерживал с помощью вытянутых рук. Запыхавшись и улыбаясь, она смотрела ему прямо в лицо. Почему-то ей сразу расхотелось смеяться. Лица их начали медленно сближаться, губы приготовились слиться в поцелуе. Оба они затаили дыхание.

В этот момент в прихожую ворвалась Бьянка и встревоженным голосом объявила:

– Прибыл маркиз Бедмар, миледи.

Она продолжала переводить подозрительный взгляд с Антонио на Алессандру, а те быстро отошли от стены и приготовились встретить гостя.