ГЛАВА 8

Солнце встало, но площадь под окнами все еще оставалась в тени. Через несколько часов сыроватая прохлада, исходящая от каменных плит, выветрится, но теперь, выйдя на пустое серое пространство, Клер явственно ощущала, как под одежду просачивается холод.

Она хотела немного прогуляться, прежде чем отправиться по более важным делам в восточную часть острова, туда, где раскинулся Городской сад, но отсутствие света, прохлада и сырость не слишком способствовали приятному променаду. А ей еще в гостинице казалось: вот будет здорово выйти сюда пораньше, когда площадь еще пуста, не заполнена толпами туристов. Кафе и магазины закрыты, ни единой живой души в поле зрения. Поэтическое воображение живо рисовало, как звонко, с эхом, будут постукивать ее каблучки по древним каменным плитам, пока она пересекает это пустынное тихое пространство, но ее кроссовки “Найк” издавали лишь легкое поскрипывание, когда она направлялась к Рива-дельи-Скьявони.

У кампанилы Клер свернула вправо, и перед ней открылся вид на Сан Джорджо Маджоре, во всем его великолепии и в лучах восходящего солнца, а также на лагуну с синей водой, поверхность которой сверкала и переливалась, точно усыпанная мелкими бриллиантами. У мола на мелких волнах покачивались несколько гондол; чуть дальше, к востоку, находился причал для речных трамвайчиков и моторок, терпеливо ожидающих начала дня.

Слава богу, что сказался сбой во времени и ей удалось проснуться в шесть утра, иначе бы она не увидела Венецию такой безлюдной, чистой, сказочно тихой. Гвен все еще крепко спала, когда Клер тихонько выскользнула из комнаты. Она оставила Гвен записку, но подозревала, что успеет вернуться, а девочка так и не прочтет ее, потому что будет спать.

Самое подходящее место для прогулок здесь – это набережная, широкая, залитая солнцем, и кругом открываются виды прямо как с почтовых открыток: дома, каналы, маленькие мостики со ступеньками. По крайней мере, утром она воистину прекрасна, ее еще не успели заполонить толпы туристов. Из людей Клер видела пока что нескольких бегунов. Впрочем, постепенно начали появляться и другие признаки жизни. Город просыпался. Из двери дома вышел мужчина с портфелем, деловитой походкой устремился куда-то; навстречу ему прошла женщина с ребенком, которого несла в специальном рюкзачке за спиной. И другие, невидимые признаки тоже присутствовали – в воздухе плыл восхитительный аромат выпекаемых где-то круассанов.

Она прошла мимо отеля “Даниэли”, где бурный роман Жорж Санд с поэтом Альфредом де Мюссе закончился столь же бурной ссорой. После этого несчастный запил, заболел, а писательница завела новый роман с его врачом-итальянцем. Чуть дальше находилась церковь Пьета, принадлежавшая сиротскому приюту, где Антонио Вивальди почти всю свою жизнь преподавал музыку. Девочкам-сиротам из приюта выпала честь первыми сыграть многие из его произведений, и на эти концерты съезжалась публика со всей Европы. Несмотря на ранний час, церковь уже была открыта, но заходить Клер не стала. Главное ждало ее впереди.

Небольшой, но сильно разросшийся сад скрывал дом от посторонних глаз. Лишь поднявшись на последний перед Городским садом мостик, Клер смогла разглядеть высокие стрельчатые окна, точно прорезанные каким-то инструментом в терракотовом камне, на этом темном фоне резко выделялись белые оконные переплеты и светлая окантовка глубоких амбразур. Клер остановилась и сверилась с картой: да, вроде бы все правильно, канал, протекавший под мостом, назывался Сан-Джузеппе.

Она достала копию черно-белого снимка из книги сорокалетней давности и сравнила. Ничто здесь не изменилось: все та же четырехэтажная вилла смотрела на лагуну и канал, даже уровень воды такой же, и полосатый навес над стоянкой для лодок все тот же. И разросшийся сад перед домом, где буйным сливовым цветом цвели бугенвиллеи. Как она и подозревала, впервые увидев снимок, заметить с Большого канала этот дом в восточной части острова было просто невозможно.

Этот дом некогда принадлежал Алессандре Россетти; недаром столько времени Клер по крупицам собирала информацию – все вроде бы сходилось. В письме 1617 года, написанном неизвестным венецианцем, упоминалось “весьма уютное жилище” синьорины Россетти, которая проживала на канале Сан-Джузеппе. В одном из писем уже сама Алессандра рассказывала, что из окон гостиной видно восточное окончание острова и что она любуется кораблями, вплывающими в лагуну. Кому еще из живущих на этом канале был доступен такой вид? Канал Сан-Джузеппе был шире любого среднего канала Венеции; по обе стороны от него вдоль узеньких набережных – фондамента – тянулись разноцветные дома, под окнами красовались ящики с живыми цветами. Все в точности так же, как и на фотографии. Ведь городу шестьсот лет, подумала Клер, так что какие-то сорок – ничто в сравнении с этим.

Правда, четыреста лет тому назад город выглядел несколько иначе – к примеру, широкой набережной с мощеными берегами и мостом, на котором она стояла, тогда не существовало. Здесь была просто каменная стена или дерновая ограда между садом и лагуной, возможно, остатки еще сохранились под нынешними сооружениями. И все это находится в точном соответствии со сделанным Сальваторе Россетти описанием наводнения, которое случилось в 1612-м, когда всей семье пришлось срочно покинуть дом и искать укрытия в другом месте.

Интересно, подумала Клер, как складывалась повседневная жизнь Алессандры? В детстве, разумеется, она жила в окружении семьи – отца, матери, брата. Штудировала латынь, брала уроки риторики, занималась математикой, училась играть на лютне и спинете. Ездила вместе с семьей в гости, Россетти и сами принимали гостей, устраивали праздники и карнавалы.

Как сильно, наверное, изменилась ее жизнь после гибели отца и брата у берегов Крита. Интересно, сколько же дней и недель просидела Алессандра у окна, ожидая их возвращения, всматриваясь в воды лагуны? Клер почему-то казалось, что ждала она их вечно, бесконечными ветреными зимами; весной, когда начинала пробуждаться природа; жаркими летними вечерами, когда кругом царит аромат сладких и немного терпких на вкус ягод; глубокой осенью, когда солнце скрывалось в густом тумане, а воды лагуны становились серыми и холодными, как камень. Даже сегодня, ярким солнечным утром, дом Алессандры казался одиноким и заброшенным. Точно ее призрак до пор сих маячил в одном из окон, с тоской взирая на воды лагуны.

На что это похоже – быть куртизанкой, вдруг подумала Клер. И как, интересно, относилась к этому Алессандра? Клер предпочитала думать, что героиня ее была счастлива или, по крайней мере, довольна своим положением, понимая, что это лучший выход, который только могла предоставить ей жизнь. Но возможно ли вообще быть счастливой, ведя такую жизнь?… Или довольной? Возможно, потребность в выживании как таковом просто не позволяла ей задаваться подобными вопросами. Возможно, о счастье люди тогда задумывались гораздо меньше.

Ну а любовь? Клер не нашла никаких свидетельств того, что куртизанка испытывала глубокую душевную привязанность хотя бы к одному из своих содержателей. Возможно, романтическая любовь вообще ничего не значила для Алессандры. Может, ей было достаточно просто независимости, нравилось быть хозяйкой собственной судьбы. Но была ли она хозяйкой своей судьбы? Клер задумчиво смотрела на цветущую бугенвиллею, ветер слегка покачивал ее ветви. Она так надеялась, что, увидев дом Алессандры, совершит некое важное открытие. Поймет, постигнет наконец внутренний мир своей героини. Вместо этого ее охватила тоска и чувство полного бессилия. Да и возможно ли это вообще – по-настоящему понять, что происходило четыреста лет тому назад?