Глава вторая
— Ма, это миссис Баттерфилд, — сообщила матери Мейси, вернувшись в сад, — мать Магги.
— Называйте меня Бет, — сказала женщина. — Я пришла из-за Магги.
— Магги? — повторила Анна Келлавей, приподнявшись со своего стула.
Она ухватила пуговицы, лежащие у нее на коленях, но, поняв, о ком говорит Бет, снова села.
— Ее здесь нет.
Бет Баттерфилд, казалось, не услышала этих слов — она смотрела на то, что лежало на коленях Анны Келлавей.
— Это что — пуговицы?
Анна подавила в себе желание прикрыть пуговицы руками.
— Да.
— Мы делаем пуговицы, — пояснила Мейси. — Мы их прежде все время делали в Дорсетшире, и когда поехали сюда, ма взяла с собой немного материалов. Она думает, может, удастся продать их в Лондоне.
Бет протянула руку.
— Позвольте посмотреть.
Анна неохотно уронила изящные пуговки, которые успела сделать сегодня, в грубую красную руку Бет.
— Эти называются бландфордские колеса, — сказала она, не в силах противиться желанию объяснить.
— Боженька мой, какие миленькие, — пробормотала Бет, двигая пуговицы пальцем у себя на ладони. — Я если стираю дамские ночные рубахи с такими пуговицами, то всегда осторожничаю. А вот этот стежок у вас по краю — он одеяльный?
— Да. — Анна подняла пуговицу, над которой работала. — А потом я обматываю нить через центр кольца — это получаются спицы, а потом делаю стежки вокруг каждой спицы, и тогда нить заполняет пустое пространство. И наконец я все собираю стежком в центре — и вот вам пуговица.
— Миленько, — повторила Бет, снова скосив взгляд на пуговицы. — Жаль, что я ничего такого не умею. Штопать-то я хорошо могу, вот только не знаю, получится ли у меня что-нибудь такое маленькое и тонкое. У меня лучше получается стирать то, что уже сделано, чем делать что-то. А вы только такие пуговицы делаете?
— Не, мы всякие можем, — вставила Мейси. — Плоские, вроде этих — дорсетские колеса, — мы можем делать с толстыми спицами, с тонкими спицами и сотовые. Потом мы делаем пирамидки и шишки — эти для жилетов, — и пустышки, и птичий глаз. Мы делаем все, что делают другие, правда, ма?
— Корзиночки, старый дорсет, малютку, звездочку, ватрушку, кружевницу, наружку, — нараспев произнесла Анна Келлавей.
— И где вы их собираетесь продавать? — спросила Бет Баттерфилд.
— Мы еще не знаем.
— Я вам помогу. Или мой Дик. Он всех знает — он может яйца курице продать, такой вот он у меня. Он продаст для вас эти пуговицы. Сколько у вас уже готово?
— Ну, наверное, не меньше четырех гроссов, — ответила Мейси.
— И сколько вы получаете за гросс?
— Все зависит от того, какой сорт и хорошо ли сделаны. — Мейси помедлила. — Присядьте, миссис Баттерфилд.
Она показала на свой стул.
— Спасибо, детка.
Бет села на виндзорский стул с изогнутой спинкой, который, несмотря на десять лет ежедневного использования, даже не скрипнул, когда на его вязовое сиденье опустился столь значительный груз.
— Какой великолепный стульчик, — похвалила она, прислоняясь к спинке и трогая пальцами обводы подлокотника. — Простенький, без претензий и прекрасно сделанный. Хотя я никогда раньше не видела, чтобы стулья красили.
— Ну, у нас-то в Дорсетшире стулья всегда красят, — сообщила Мейси. — Так их лучше покупают.
— Магс мне говорила, что мистер Келлавей — боджер. Он и этот сделал, миссис…
— Анна Келлавей меня зовут. Да, сделал. А теперь, миссис Баттерфилд…
— Бет, моя дорогая. Все меня называют Бет.
— Как Прыгающая Бет! — воскликнула Мейси, усаживаясь на одну из холодных скамеек мисс Пелхам. — Мне это сейчас пришло в голову. Ой, как забавно!
— Что забавно, детка?
— Прыгающая Бет — так мы называем мыльную траву. По крайней мере, в Дорсетшире ее так называют. А вы используете мыльную траву для стирки, правда?
— Использую. Прыгающая Бет, говоришь? — Миссис Баттерфилд фыркнула. — Я о таком не слышала. Там, откуда я, ее называют коровье мыло. Но мне нравится — Прыгающая Бет. Скажи я об этом Дику — он меня так и будет называть.
— Так зачем вы зашли? — вставила Анна Келлавей. — Вы сказали, это как-то связано с вашей дочерью.
Бет Баттерфилд с серьезным видом повернулась к ней.
— Да-да. Видите ли, я ее ищу. Она не появлялась уже некоторое время, и я начала беспокоиться.
— И сколько ее уже нет?
— Две недели.
— Две недели! И вы только теперь начали ее искать?
Анна не могла себе представить, что с ней было бы, пропади Мейси хоть на одну ночь в этом городе, что уж говорить о двух неделях.
Бет Баттерфилд поерзала на своем стуле, который на сей раз заскрипел.
— Ну, на самом деле все не так уж плохо. Может, еще только неделя прошла. Да, верно, всего одна неделя. — Бет продолжала пустословить под исполненным ужаса взглядом Анны Келлавей. — А может, и еще меньше. Видите ли, я редко бываю дома — все стирка да стирка. Иногда ночами приходится работать в чужих домах, а отсыпаться — днем. Бывают дни, когда я ни моего Дика, ни Чарли и никого другого не вижу, потому что меня нет дома.
— Кто-нибудь еще ее видел?
— Нет.
Бет Баттерфилд снова заерзала на стуле, и тот заскрипел.
— Я вам откровенно скажу — мы с ней поссорились немного и она убежала. У нее такой характер, у этой Магс, почище, чем у ее папочки. Она долго тлеет, но уж если вспыхнет — тут берегись!
Анна и Мейси хранили молчание.
— Нет, я знаю, она где-то неподалеку, — добавила Бет. — Я оставляю ей еду, потом смотрю — никакой еды нету. Но я хочу, чтобы она вернулась. Нехорошо, что ее столько нет дома. Соседи начинают вопросы задавать и странно на меня поглядывать. Ой, нравится мне, что вы делаете!
Анна и Мейси склонились над своими пуговицами и принялись обматывать колечки бландфордских колес.
Бет Баттерфилд подалась вперед посмотреть, как двигаются их пальцы.
— Маге много времени проводила с вашим парнишкой — Джем, так его, кажется, зовут?
— Да, Джем. Он помогает отцу.
Анна кивнула в сторону дома.
— Ну так вот я пришла спросить, может, он… или кто из вас… видел Магги в последнее время. Может, на улице или где у реки. Или здесь. Если она вдруг заходила.
Анна Келлавей посмотрела на дочь.
— Ты ее видела, Мейси?
Мейси держала пуговицу, а нить свободно повисла в воздухе с иголкой на конце. При обмотке нить так сильно перекручивалась, что время от времени приходилось останавливаться и отпускать нить, чтобы она раскрутилась. Они все смотрели на иголку, вращение которой вскоре начало замедляться, и наконец она остановилась, слегка покачиваясь.