1830
JAUNE

В этот год Собран решил провести ночь, которую для себя определил как ночь своего проклятия, где-нибудь в другом месте, не дома. Летнее солнцестояние застало поседевшего Собрана Жодо, привлекательного мужчину средних лет, одетого во все черное, набожного, но не осуждающего, самоотверженного и щедрого, уважаемого друзьями и соседями (и ими жалеемого), на виноградниках зятя близ Шалона-на-Соне. На следующий день его видели тихим, умиротворенным. Еще через день он присутствовал на мессе целых четыре раза, молчаливый, решительный. Третьим днем винодел прогуливался по дороге вокруг городка — от рассвета до заката.

Утром четвертого дня Собран засобирался домой.

В ночь встречи он запер двери на засовы, а сам уселся за столом у окна гостиной. Селеста позвала спать, но муж ответил: надо написать письмо дочери. Не поссорились ли они с Сабиной? — поинтересовалась супруга. Кутаясь в шаль, Селеста держалась за сильно округлившийся живот — она вынашивала последнего (на этот раз уж точно последнего) ребенка.

— Ну разумеется, не поссорились, — отвечал Собран, — Ступай отдохни.

Селеста поправила фитилек лампы, и в комнате будто рассвело. Напоследок жена задержалась у стола, пытаясь разглядеть, нет ли среди писем послания от Авроры де Вальде, заметного по витиеватому почерку.

Едва заслышав шаги Селесты над головой, этажом выше, Собран погасил лампу.

После полуночи прибыл ангел. Он встал поддеревом — нижние ветки уже росли выше его головы, и от этого вида у Собрана защемило сердце. Он вдруг вспомнил, как измерял рост Сабины, делая зарубку на косяке двери в гостиную, — когда девочке было четырнадцать и она отправлялась в школу и когда ей исполнилось семнадцать, по возвращении домой. Тогда Собран с Селестой еще не забывали измерять рост детей. Здесь и сейчас Собран видел: вырос не ангел, а дерево. Винодел уже не знал, какой части собственного тела причинить боль, дабы изгнать из памяти образ Заса, стоящего под деревом, положив голову меж ветвей. Пять лет назад.

Так они и провели ночь.

Незадолго до рассвета ангел спустился с холма. Подошел к конуре, оказавшейся пустой — Жози сбежала, когда Собран еще болел. Жалости хозяин по этому поводу не испытывал: собака не хранила верности да к тому же болела, об опасности не предупреждала, и дома от нее были одни неприятности.

Зас подошел к дому и стал смотреть на окна: те, что на нижнем этаже, были, как обычно, закрыты; те, что на верхнем, — как обычно, открыты, какой бы ветер ни дул. Зас смотрел на закрытые ставни — на каждое закрытое окно по очереди.

Собран отошел от окна — на шаг, затем еще. Отступил на три шага, вглядываясь в серые просветы меж досок ставен, но ничего не увидел — ни тени, ни кончиков белых пальцев, пытающихся распахнуть окно. Вдруг захлопали крылья, зашуршал о стены песок, щебень, и тут пришел рассвет — самый обычный рассвет с петухами, птичьим щебетом и лаем собак в соседних угодьях. Все такое знакомое… и презираемое.