1823
VIN DE GOUTTE

Новая собака почти не обратила внимания на Собрана, когда он рано утром спустился на первый этаж и погладил животное. Жози лежала на коврике возле очага и, помаргивая, смотрела на хозяина — тот сел рядом на стул.

Однако стоило Собрану встать, как она тут же вскочила, отряхнулась тяжелой поступью и двинулась за хозяином, виляя коротким хвостом.

— Так и быть, — сдался Собран и позволил собаке выйти в приоткрытую дверь.

Вместе они пошли на холм, где Жози помочилась на угловой столб, обнюхала то да се и принялась бегать в винограднике. Поймала в пасть жабу, но тут же ее выплюнула, заскулив и истекая слюной.

— Жизнь тебя не учит, — поддел Собран питомицу.

Сегодняшней встречи Собран боялся. Весь год Селеста что-то подозревала: муж не брал ее неделями, только лежал по ночам, глядя в потолок, заложив руки за голову. «Кто она? — допытывалась супруга. — Кто эта женщина, которую ты возжелал?» — «Никто», — отвечал Собран и только из жалости принимался тискать ее за округлые бока.

По воскресеньям в церкви Селеста следила за взглядом мужа, потом задавала один и тот же вопрос: кто она? Вдова Бланшар? Сестра каменщика? Когда семья Жодо помогала местным виноградарям собирать урожай в Вюйи, Селеста спрашивала об Авроре де Вальде.

— Прекрати, — велел ей Собран, — Не выдумывай глупостей. Нет у меня никого.

Во всем другом год выдался очень удачный. Граф говорил:

— Жодо, я восхищен твоим вином. У тебя знания отца, виноград Кальмана, помощь солнца и, клянусь, покровительство Бога.

Еще Собран примирился с братом. Всей семьей они поехали в Нант провожать Леона, когда тот засобирался в Канаду. На обратном пути сделали остановку на берегу моря. Купили рыбы и там же ее запекли в углях. Собран решил прогуляться вдоль линии прибоя. Все было ему в диковинку: волны, безудержный ветер, от которого винодел чуть не глох, одновременно чувствуя тревогу, будто где-то рядом притаился враг. Дважды Собран оборачивался, но видел только костер да семью, сидящую вокруг огня. Огонь напомнил Москву 1812-го, когда на куполах Кремля плавились золотые звезды. Жодо вспомнил, как бросил монеты в горшочек той женщины, как чувствовал потом — на улице, в церкви, снова на улице и в той комнате — укоризненный взгляд своего ангела.

На этот раз Собран кое-что запланировал. Он понимал, что нельзя не совершить особого ритуала — выкурить с ангелом по трубке. У многих его знакомых имелась привычка курить табак: совершая ритуал, они всегда медлили с ответом, какой бы вопрос Собран ни задал, какую бы сделку ни предложил.

Когда Зас наконец прилетел, Жози подпрыгнула и залилась лаем. Собран навалился на нее всем телом, зажал пасть руками. Собака вся тряслась, выпучив глаза от страха и ярости.

Зас смотрел попеременно то на Жози, то на Собрана, словно вопрошая винодела: «Ты привел собаку, чтобы защититься от меня?» Затем он возложил руку Жози на лоб. Псина дернулась, однако стоило хозяину отпустить ее, как она стала лизать ангелу пальцы, поскуливая уже не от страха — от счастья.

Зас прикоснулся к макушке самого Собрана, и тот принял благословение: накрыл руку ангела своей. Поднялся. Казалось, будто кровь в жилах потекла в обратную сторону.

— Больше я не стану неволить тебя, — произнес Собран заранее приготовленную фразу. — Я не смогу жить, зная, что ты на меня гневаешься. Прости мне обиду. Я твой слуга.

Зас ответил:

— Я гневался весь этот год.

— Почему же не пришел ко мне раньше?

— И прервал бы твой путь? Только не говори, будто раскаялся триста шестьдесят четыре дня назад.

— Поймав тебя за крылья и потянув за собой на землю, я решил, что могу погубить тебя. Уже от этого мне сделалось страшно.

— Убить меня ты не в силах. Просто твой скелет тяжелее. Не будь я таким легким, разве подняли бы меня в небо эти крылья?

Собран припомнил, как крыло ангела согнулось в трех местах, но при этом не поломалось, подобно стволу юного деревца.

— Более того, — продолжил Зас, — не надейся, что ты сдержишь данное мне сегодня слово. Приказывать что-то, повелевать мною — у тебя в крови. Однако похоть, я надеюсь, ты сдержишь.

Собран вздрогнул.

— Еще ты солгал, сказав, будто испугался за мою жизнь. В ту ночь я упомянул Сатану по имени, но твои глаза, эти чувствительные анемоны, выдали страх, только когда прозвучало слово «дьявол». В тебе пробудилась вера пращуров. Я ощутил это — как привкус дуба в вине. А значит, ты лгал, говоря, что не считаешь свою страсть грехом. Вот если б грех совершили против тебя, ты бы его запомнил.

И не говори, будто умираешь, — за двенадцать месяцев безответного чувства ты ничуть не изменился, выглядишь здоровым и сильным. И наконец, твоя служба — она для меня тяжкое бремя. Не больно-то долго ты репетировал речь, а?

— Зачем тогда ты благословил меня? Зачем это рукоположение?

— Когда тебе плохо, меня переполняет добро, — ответил Зас, не глядя на Собрана.

Мужчина совсем растерялся. Что же он сказал не так? Нахлынувшее болезненное чувство Собран переживал и в юности, ссорясь с Батистом или Селестой. Винодел достал из кармана нож и отдал его ангелу со словами:

— Если не простишь меня, я перережу себе горло.

— И оставишь сиротами жену с детьми? Назло мне?

— От отчаяния, которое есть грех. Впрочем, ты-то его никогда не испытывал.

— Нет. — Зас поводил ножом по рисунку на ребрах, как ребенок водит рукой в воздухе, подражая скрипачу. А затем равнодушно спросил: — Нашей дружбе конец?

«Он говорит не со мной», — заметил Собран.

Он схватил ангела за руку, но в этот миг нож рассыпался в прах. Во мраке безумной ночи только подпись хранила живой цвет.

Зас уронил голову на плечо Собрану, и мужчина обнял его.

Собран не знал, что делать. Казалось, он видит святое существо в отчаянии — никогда прежде Зас не пытался поранить себя. Но Господь или силы договора обратили нож в прах, не дав повредить подпись, ибо Зас не должен останавливаться — ему суждено свободно лететь по небу.

За эти годы Собран внимательно следил за тем, как меняются его взгляды, расширяются границы познаний. Он, словно законник, наловчился проверять каждое слово и все равно не поспевал за течением жизни.

Собака улеглась у ног ангела, словно тоже хотела утешить его. Она дважды нарушала тишину тяжелыми вздохами, а потом демонстративно заскулила.

Зас рассмеялся.

— По крайней мере, ее счастье мы можем уберечь, — сказал Собран. — Давай прогуляемся.

Зас кивнул.

— Пойдем к дому Кальманов, кое-что покажу.

И они отправились вниз по склону. Ботинки мужчины оставляли в земле глубокие вмятины, тогда как стопы ангела — едва заметные следы, какие бывают, когда идешь босиком по слежавшемуся мелкому песку. Собака отбежала в сторону, но тут же вернулась. Ангел передвигался словно избегающая волн птица на морском берегу. Или как сова, бочком по ветке, готовая спорхнуть вниз. Не то чтобы неуклюже — забавно.

У второго гребня ангел остановился, посмотрел вниз — на усыпанный каменной пылью двор, где вдоль стены дома стояли надгробия, два точильных камня. Было там и мельничное колесо.

— Здесь, — проговорил ангел, — живет твоя сестра с мужем-каменщиком.

— Антуан помогает нам собирать урожай, а в остальное время года ведет свое дело. Я думал отдать этот дом Леону. — Собран пожал плечами, — В округе мало кто боится покупать вино «Жодо-Кальман» из-за ремесла, которым промышляет Антуан. Однако есть насмешники, которые пожелали бы купить Антуановы надгробия только потому, что его шурин — я, — Собран постучал по холодной пыльной поверхности новенького надгробия, — Хорошо, что Антуан и Софи под рукой. Софи мужественнее Селесты, ее помощь просто неоценима.

— Они не держат собак, — заметил Зас.

В этот момент собака Собрана, чесавшая у себя за ухом, приостановилась, словно решив, будто ангел обращается к ней. Встала и, отряхнувшись, помочилась на могильный камень.

— Антуан не любит собак. — Собран злобно посмотрел на питомицу. — И, думаю, не без причины.

Позади ставен на втором этаже забрезжил свет. Ангел метнулся к стене и застыл меж камней. Ставни распахнулись, наружу показалась голова. Когда спросили, кто здесь, Собран ответил:

— Это я.

— Жодо, я просто диву даюсь, как ты шастаешь по ночам где-то, а потом умудряешься работать днем!

Рядом с первой головой показалась вторая — с длинной темной косой.

— Бедная Селеста, помоги ей Господь, — проворчала сестра Собрана. — Неудивительно, что у нее портится характер, если муж вечно отсутствует дома.

— Мама! — прокричал из комнаты ребенок.

Софи выругалась и исчезла внутри.

— Поди домой! — сказал Антуан, а потом — уже мягче — добавил: — Друг мой, я прекрасно знаю: ты приходишь сюда не за тем, чтобы поговорить со мной или с Софи. Батист Кальман мертв.

— Доброй ночи, Антуан.

Ставни захлопнулись.

Прошло мгновение, и собака вновь принялась почесываться. Собран взял ее за ухо и пошел обратно к винограднику. В этот момент над ним пролетел Зас — Собран понял это, увидев промелькнувшую под ногами тень. Теперь ангел стоял на вершине холма и дожидался винодела. Тот шел неохотно, предвидя, о чем захочет спросить его небесное создание. Но с каким нетерпением ждал его ангел!

— Так ты все еще тоскуешь по Батисту?

— Да.

— Он был твоим любовником.

Собран пристально посмотрел на Заса.

— Батист был на три года старше меня. Научил меня кое-чему — как использовать определенные части своего тела. Мальчишки занимаются этим, пусть церковь и учит другому. Когда я был молод и пока не встретил Селесту, он делил со мной шлюх. В походе мы тоже делили шлюх. Теперь я этого стыжусь.

— А я-то думал, твоя беда с Селестой была в том, что ты просто не знал, как быть со страстью, которая внезапно свалилась на тебя. Думал, это у тебя впервые.

— Нет, впервые тогда у меня была любовь. Я не любил Батиста в этом смысле. Что бы я тогда рассказал тебе, чистому ангелу, как поделился бы с тобой порочным опытом? Я надеялся, у меня будет время искупить грехи молодости.

— И через два года после женитьбы отправился на войну вместе с Батистом?

— Были вещи, о которых я тебе не рассказывал, вот и все. Я не пытался казаться лучше, чем я есть на самом деле. Просто верил, что ты видишь мою душу, — так зачем утруждать себя и тебя лишними разговорами?

— Понимаю, — рассудительно произнес ангел, словно считал объяснение Собрана таким же рассудительным. Отчаяние покинуло его быстро, будто ушло вместе с выдохом. Перед Собраном вновь был Зас, неунывающий, полный энергии, как одна из тех полосатых горных мух, которых ни за что не прибить. — Я пройдусь с тобой назад, до Батистова надгробия.

— Лучше перенеси меня туда, ангел, по воздуху, пока я еще молод и не растолстел.

— Перенесу, когда состаришься и кости твои высохнут.

— И тогда же я буду опасаться за свою жизнь, мочась при каждом приступе страха.

— Время покажет.