ГЛАВА 20
Потерь не счесть, но жизнь идет вперед…
Альфред Теннисон. Одиссей
Каюта яхты была битком набита. Здесь находился Марк, довольно-таки бледный и заново перевязанный; я сама, похожая в штанах Колина и огромном свитере Марка на битника после бурной ночи; Ламбис, с виду крепкий и собранный, но все еще благоухающий гвоздиками; Колин со свежим синяком на щеке, молчаливый и ни на шаг не отходящий от Марка. Это, так сказать, члены команды. Вместе с нами за крохотным столиком в каюте сидели староста Агиос-Георгиос и трое деревенских старейшин — старики, облаченные в пышные критские героические костюмы; можно было подумать, они прямо в них и спали — так быстро они появились на месте происшествия, аккуратно застегнутые на все пуговицы. Это были наши судьи, лорд-мэр и члены выездной сессии суда присяжных, в то время как снаружи — на палубе, на скалах — разместились присяжные заседатели в полном составе, то есть все мужское население Агиос-Георгиос.
Четверо мужчин отнесли Стратоса в гостиницу и остались там караулить и следить за ним. Тони, воспользовавшись всеобщей суматохой, сбежал. Хотя к этому времени большинство рыбацких лодок, привлеченные невыразимым шумом и огнями в гостинице, уже сгрудились в бухте, однако ни у одной из них не имелось мотора, так что Тони преспокойненько улизнул, прихватив, как выяснилось, из гостиницы всю наличность, а также кучу собственных пожитков — все, что смог унести. Но старейшины уверяли, что поймать его не составит труда.
Правда, я в этом очень сомневалась. Хладнокровный Тони с его гениальной способностью отмежевываться от неприятностей, очутившись на надежной лодке среди просторов Эгейского моря, имел возможность отправиться куда угодно, на выбор — в Европу, Африку, Малую Азию… Но я промолчала. Сейчас было не до того — мы сами так нуждались в сочувствии и внимании.
Нам четверым понадобилось не много времени, чтобы поведать свою историю. Мы не опустили ничего, вплоть до мельчайших подробностей гибели Джозефа. Все это было выслушано с мрачным видом, кое-кто покачал головой, но я видела, что в целом симпатии на нашей стороне. В то же время, судя по всему, жестокие действия Стратоса сами по себе не произвели впечатления на этих людей, и к нам отнеслись бы совсем иначе, убей мы самого Стратоса, что бы он ни натворил, верша свою личную месть. Но смерть Джозефа, турка, да еще турка из Ханьи, — это было совсем другое дело. А что касается бедной Софьи Алексиакис, которой придется немало пережить, когда делишки ее брата станут достоянием гласности, то можно считать Божьей милостью, что теперь наконец, овдовев, она сможет снова стать свободной женщиной и христианкой. Она сможет даже — благодарение Христу — причаститься в это самое Пасхальное воскресенье…
Остальное уже не представляло сложности. Когда позднее Стратос пришел в себя и узнал об обнаружении драгоценностей на его рыболовецких угодьях и трупа Александроса (который был найден зарытым в поле возле мельницы), а также о бегстве Тони и о смерти Джозефа, он избрал самый простой путь и поведал историю, которая в целом весьма походила на правду.
Они с Александросом не были ворами (вопреки теории Колина), а в течение нескольких лет являлись партнерами по укрыванию краденых вещей, а Тони был кем-то вроде ассистента и офицера связи. Стратос, владея доходным ресторанчиком на Фрит-стрит, обеспечил себе безукоризненную «крышу», и с виду их с Александросом не связывало ничего, кроме дружбы, естественной между земляками. Даже у этой дружбы имелось совершенно натуральное объяснение, поскольку Александрос тоже был критянином, родом из Аногии — деревушки, лежащей высоко в горах, над развалинами византийской церквушки. Итак, какое-то время дела их шли успешно, пока не произошло ограбление Кемфорд-хауса.
Но Стратос обладал чутьем бизнесмена, которое подсказало ему вовремя выйти из дела, и задолго до ограбления Кемфорд-хауса он принялся потихоньку реализовывать свои активы, чтобы затем чинно, не вызывая подозрений, отбыть в родную деревню со своим состоянием. Александрос, понимавший лишь то, что чрезвычайно выгодное сотрудничество сворачивается в момент наивысшего расцвета, резко воспротивился решению Стратоса. Споры следовали за спорами, кульминацией их стала яростная стычка в самый канун отъезда Стратоса, когда доведенный до бешенства Александрос выступил с угрозами, которые почти наверняка не собирался выполнять. Случилось неизбежное: столкнулись крутые нравы, в ход пошли ножи — и, посчитав Александроса убитым, Стратос бросил его на боковой аллее по меньшей мере в двух милях от Фрит-стрит, а сам вместе с Тони той же ночью преспокойно отбыл в Афины авиарейсом, билеты на который были заказаны заблаговременно — по крайней мере недель за шесть.
Медленно поправляясь в лондонской больнице, Александрос держал язык за зубами. Возможно, теперь он уже понял, узнав о переполохе, поднявшемся из-за исчезновения драгоценностей Кемфорда, что Стратос вышел из игры весьма своевременно. Единственное, что не давало ему покоя: Стратос забрал всю добычу…
Как только Александрос поправился и уверился, что полиция пока что не связала темную резню в Ламбете с ограблением Кемфорда, он, в свою очередь, отбыл (предварительно вооружившись) в родные края.
Если только можно сказать, что глупость заслуживает столь сурового наказания, как смерть, тогда вроде бы Александрос на что напрашивался, то и получил. Стратос и Тони, вполне понятно, встретили его весьма настороженно, но вскоре дело каким-то образом было улажено и последовала сцена примирения с взаимными извинениями — присутствие Софьи и Джозефа придало ей еще более благообразный вид. Решено было, что в свое время Стратос разделит добычу, и трое мужчин пойдут каждый своей дорогой, но пока что разумно им всем троим «залечь на дно» — до тех пор, пока не станет возможным каким-то образом постепенно сбыть драгоценности. Согласие было достигнуто, и семейная вечеринка (по обычаям Сохо, щедро сдобренная вином и кушаньями, при активном участии Тони) завершилась эскортированием Александроса в родную деревню, но по дороге возник какой-то спор по поводу дележа драгоценностей, почти мгновенно переросший в ссору. И тут Александрос потянулся за пистолетом…
Вполне вероятно, что Александрос не был столь глуп и доверчив, каким его рисовал Стратос. Последний же поклялся и продолжал клясться, что сам он и не помышлял об убийстве. Это все Джозеф — он убил Александроса, он стрелял в Марка и он же по собственной инициативе, безо всяких указаний Стратоса отправился в горы, чтобы убедиться в гибели Марка. Что же касается Колина, которого они потащили с собой, пребывая в панике и смятении, то Стратос божился, что лично отдал распоряжение освободить мальчика, и уж это, сказал он — и никто не усомнился в его словах, — его сестра наверняка подтвердит.
И наконец, нападение на меня… Ну а чего, собственно, можно было ожидать? Он отправился, по обыкновению, проверить свои тайники и обнаружил там девушку, имевшую, как он подозревал, отношение к таинственному исчезновению Джозефа, которая ныряла за его садками. Он поступил так, как любой поступил бы на его месте, и здесь, совершенно очевидно, собрание с ним в общем-то согласилось; к тому же он пытался лишь испугать меня, но ни в коем случае не убить.
Но это все было уже утром. Сейчас же, когда выслушаны были первые объяснения, рассказы наши сложены воедино, взвешены и в конце концов приняты, кто-то принес из гостиницы кофе для всех и стаканы с родниковой водой. К тому времени, когда забрезжил рассвет, Агиос-Георгиос благополучно свыклась с великой сенсацией.
Я сидела, обессиленная, осоловелая, и дремала, привалившись к плечу Марка, он обнимал меня здоровой рукой. Воздух в каюте сделался синевато-серым от дыма, а стены вибрировали от шума голосов и звона стаканов, когда кто-нибудь в сердцах стучал кулаками по столу. Я уже давно оставила всякие попытки уследить за быстрой и неразборчивой греческой речью. Пусть этим займется Марк, сквозь дрему думала я, пусть теперь всем занимается Марк. Моя роль в этой истории исчерпана: пусть он разбирается со всем остальным, и тогда, уже скоро, мы все сможем уплыть отсюда, наконец-то вырваться на свободу и догуливать то, что осталось от наших так называемых отпусков…
Вдруг смутное воспоминание прорвалось откуда-то издалека, словно струя холодного воздуха, пронзившая задымленную атмосферу каюты. Я резко села, высвободившись из объятий Марка.
— Марк! Марк, проснись! Там же Франсис!
Он заморгал.
— Ты хочешь сказать… о господи, конечно, я совсем забыл! Она, наверное, так и сидит там, в бухте!
— Ну конечно! Сидит на скале с вывихнутой щиколоткой! Боже мой, да как же мы могли? Я же все время помнила…
— Успокойся, — ласково сказал Марк, — Послушай, малышка, не впадай снова в панику. С ней все будет в порядке. Хочешь верь, хочешь — нет, но с тех пор, как мы тебя подобрали, прошло всего полтора часа. Если мы отправимся туда прямо сейчас…
— Да не в этом дело! Она же не знает, что произошло! Наверное, сходит с ума…
— Ну уж нет, — весело возразил он. — Она видела, как мы тебя втащили на борт. Она отчаянно вопила, призывая на помощь, пока ты барахталась в воде, а Стратос за тобой гонялся. Собственно, ее крики и привлекли наше внимание, да еще странные метания его огней так близко к месту нашего свидания. А потом, когда мы подошли ближе, тут уж столько всякого произошло, что я начисто о ней позабыл. Ах да, она еще бросила в Стратоса булыжник.
— Да что ты! Вот молодец! И попала в него?
— Ты когда-нибудь видела, чтобы женщина попала туда, куда метила? Она угодила в меня, — сказал Марк.
Он поднялся на ноги и обратился к собранию по-гречески. Дело в том, сообщил он, что необходимо вызволить еще одну английскую леди, которая в данный момент находится на некотором расстоянии к западу вдоль побережья, и им, мол, придется поверить ему и его компаньонам на слово, что они не сбегут, но нам надо немедленно отправиться за ней.
Тотчас же все присутствующие вскочили на ноги. Что было дальше, в точности не воспроизведу, знаю лишь, что последовала яростная перебранка на греческом, но всего через несколько минут, когда наша яхта отчалила от берега, ее сопровождал весьма внушительный эскорт. Ни один мужчина в Агиос-Георгиос не пожелал остаться в стороне, предпочитая умереть на месте. Те из рыбацких лодок, что были снабжены мотором, быстро догнали нас, их фонари ярко сияли. Остальные медленно, но гордо следовали в нашем кильватере. Позади нас маячили силуэты более крупной яхты под названием «Агиа-Барбара» и безвинного «Эроса». Поистине это была величественная процессия.
Для Франсис, которая сидела на одинокой скале, обхватив руками и баюкая свою больную щиколотку, мы, должно быть, представили достойное зрелище: вереница лодок с зажженными огнями огибала мыс, и лампы наши желтели на фоне пробуждающегося рассвета.
Наша яхта вырвалась вперед и заскользила вдоль скалистого хребта. Колин выбросил вперед багор и причалил. Марк весело окликнул ее.
— Э-ге-ге, Андромеда! Персей здесь, он просит прощения, но пришлось немного разобраться с драконом.
Я подбежала к борту.
— Франсис! С тобой все в порядке? Ради бога, прости, но…
— Что ж, — отозвалась Франсис. — Вижу, что ты в полном порядке, а значит, все остальное не имеет значения. Впрочем, я уже получила информацию подобного содержания. До чего же приятно, когда тебя освобождают так стильно! Рада видеть тебя, Персей. Ты слегка припозднился и не застал другого дракона, но, как видишь, он не причинил мне вреда.
Брови Марка взлетели вверх.
— Другого дракона?
Я невольно закрыла рукой рот.
— Тони? Ты имеешь в виду Тони? Он был здесь?!
— Ну да, только что.
— Что случилось?
— Он прибыл забрать остальные драгоценности. Как я поняла, это ограбление Кемфорд-хауса. — Франсис была абсолютно спокойна. — Прекрасно помню, какая вокруг него поднялась суматоха.
— Но Тони же не знал, где они, — озадаченно протянула я. — Я уверена, что не знал. Колин говорил…
— Знал он, — угрюмо перебил меня Марк. — Какой же я дурак! Я же слышал, как Стратос что-то ему сообщил. Он выкрикнул что-то насчет рыбных садков, когда мы дрались в гостиничном саду словно разъяренные бизоны. Я и не разобрал, меня он клянет или передает сообщение Тони, чтобы тот смог их забрать. Но Тони услышал и, похоже, не стал терять времени даром. — Марк посмотрел на Франсис. — Вы хотите сказать, что, пока мы сидели и трещали без умолку, как обезьяны, в Агиос-Георгиос, он отчалил, забрав оставшиеся драгоценности?
— Не все — только один садок. Не знаю, сколько их здесь всего, и он тоже не знал. Он не знал даже, где расставлены садки, и, само собой, отыскать их, даже со светом, было нелегко. Он вытащил по очереди четыре садка и лишь в одном из них нашел то, что искал. Остальные же оказались самыми обыкновенными садками для ловли рыбы. Он весьма… э-э… красочно высказался по их поводу. Затем мы услышали приближение флотилии, и он решил не искушать судьбу и смотаться. Сказал, что ему вполне хватит и того, что он заполучил.
— «Сказал»? Так он что, видел тебя?
— Едва ли ему удалось бы этого избежать. Во всяком случае, один из садков был чуть ли не у самых моих ног. Да не смотри ты так испуганно, дорогая, он был весьма любезен и даже забавен. Просто держался вне пределов моей досягаемости — да, впрочем, вряд ли я попыталась бы ему помешать — и все мне рассказал об этом деле. Кажется, он действительно был рад, что Колин благополучно освободился.
— Его заслуга в этом невелика, — едко заметила я.
— Именно это я ему и сказала. Но насколько я поняла, тут очень велика заслуга Софьи. Вы должны быть ей благодарны. Судя по всему, она с самого начала и до конца отказывалась брать что-нибудь от Стратоса, поскольку считала все его доходы преступными. Она не выдала бы его, но, кажется, всерьез грозилась сдать всю их компанию, включая себя и Джозефа, если они тронут Колина. Маэстро Тони все это мне сообщил, чтобы я смогла замолвить за нее словечко. А тебе, Никола, он просил передать привет. Ему очень жаль, что он вынужден уйти из твоей жизни, но ты получишь цветную открытку из Кара-Богаз-Гола.
— Откуда?! Где это?
— Думаю, вряд ли тебе стоит об этом беспокоиться. У меня стойкое ощущение, что мы никогда больше не услышим о маленьком лорде Фаунтлерое — из Кара-Богаз-Гола или откуда-либо еще. Ах да, я еще должна передать тебе, что твои брюки пришлись ему весьма по вкусу.
— Что ж, — заметил Марк, — здесь мы с ним сходимся во мнениях. Ты не собираешься слезать со своей скалы? Правда, у нас тут несколько тесновато, но гарантирую, что Ламбис доставит тебя в целости и сохранности и не пустит яхту ко дну, а Колин готовит восхитительное какао.
Франсис улыбнулась им.
— Значит, это Ламбис, а это Колин. С трудом верится, что мы с вами до сего момента не встречались. У меня такое ощущение, что я давным-давно вас знаю.
Она протянула руку, Марк запрыгнул на скалу и помог ей подняться на ноги.
— Благодарю тебя, Персей. Итак, Никола, значит, это и есть твой Марк?
— Ну да, — ответила я.
notes