ГЛАВА 15

Разрушенная церковь оказалась совсем крохотной. Стояла она в зеленой ложбинке, сплошь поросшей цветущими сорняками. От церкви остался всего лишь пустой каркас крестообразной формы; центральный купол поддерживали четыре полукупола, прилепившиеся к нему, словно улитки, льнущие к своему родителю. Буйно разрастающаяся зелень скоро поглотит все это. Целое море сорняков — мальва и вика, молочай и чертополох — уже покрыли осыпающиеся стены до середины. Даже крыша и та была усеяна зеленью в тех местах, где сквозь разбитую черепицу проросли побеги папоротника, прикрыв блекло-красную кровлю. Деревянный крест, обесцвеченный морскими ветрами, венчал центральный купол.

Мы остановились у края ложбинки и внимательно осмотрелись. Ничто не шелохнулось: в воздухе не ощущалось ни малейшего движения. Прямо под нами виднелась тропинка — минуя вход в церковь, она устремлялась сквозь заросли маквиса по направлению к морю.

— Эта дорога ведет к яхте? — прошептала я.

Колин кивнул. Он раскрыл рот, словно собираясь что-то сказать, но вдруг осекся и устремил взгляд куда-то мимо меня. Я повернулась, чтобы посмотреть, и тут он резко схватил меня за руку.

— Вон там, видишь? Там кто-то был, мужчина. Я уверен, что видел его. Вон, видишь, где вниз сбегает серебристая полоса, над той группкой сосен? Направо от того места… нет, исчез он. Пригнись и наблюдай.

Я распласталась на земле рядом с ним, щурясь от яркого полуденного солнца.

Он махнул рукой:

— Вон, гляди!

— Да, вижу. Он идет сюда. Думаешь…

Колин резко бросил:

— Это Ламбис!

Он уже почти что поднялся на одно колено, но я рывком вновь притянула его к земле.

— С такого расстояния нельзя сказать наверняка. Если это Ламбис, он будет держаться в укрытии. Подожди.

Колин снова улегся. Маленькая фигурка быстро приближалась; должно быть, там была проложена тропинка, поскольку человек с приличной скоростью продвигался вдоль склона горы к тому месту, где пролегала основная дорога, и шел он — это было очевидно — совершенно открыто, ничуть не таясь. Теперь я уже могла разглядеть его более отчетливо: коричневые брюки, темно-синий морской бушлат и куртка хаки… его жесты, походка… Колин был прав. Это Ламбис.

Я уже собралась было сказать об этом, когда увидела, как чуть позади Ламбиса, выше тропинки, по которой он шел, из-за груды камней и зарослей кустарника появился еще один человек — должно быть, он там прятался. Человек этот стал неторопливо продвигаться вдоль склона, держась выше тропинки, но которой шел Ламбис, но постепенно спускаясь все ближе к ней. Ламбис по-прежнему его не видел, но зато я видела прекрасно: широкие бриджи и приталенная куртка, красная повязка на голове и винтовка.

Я хрипло выдавила из себя:

— Колин… Выше Ламбиса — это Джозеф.

Секунд семь-восемь мы наблюдали за ними словно парализованные; Ламбис, не ведая о нависшей над ним опасности, шагал спокойно и стремительно; Джозеф же двигался медленно и осторожно и, насколько я могла судить, находился уже в зоне обстрела… Дуло пистолета осторожно выдвинулось вперед рядом со мной; ствол его слегка подрагивал.

— Мне выстрелить, предупредить его? — выдохнул Колин, — Но вдруг Джозеф…

— Погоди! — Я снова сжала его запястье. И в следующий момент, не веря своим глазам, простонала: — Смотри!

Ламбис замедлил ход, повернулся и огляделся вокруг, словно дожидаясь кого-то. Держался он спокойно, без малейшего страха. Затем он увидел Джозефа, поднял руку и замер в ожидании. Критянин помахал рукой в ответ, а затем неторопливо спустился к Ламбису.

Несколько минут мужчины стояли и разговаривали, потом Ламбис вытянул руку, будто указывая на какую-то тропинку, а Джозеф поднес к глазам полевой бинокль и вернул его в восточном направлении. Бинокль скользнул мимо церкви, лощины, кустов, где мы лежали, и, не задерживаясь, перескочил дальше. Затем критянин опустил его и после недолгого разговора снова стал в одиночку спускаться к прибрежным скалам.

Несколько секунд Ламбис стоял и смотрел ему вслед, затем повернулся лицом к нам и торопливо продолжил путь, направляясь к церкви. Когда он подошел ближе, я заметила, что теперь в руках у него винтовка Джозефа.

Мы с Колином переглянулись.

— Ламбис?!

Никто из нас не произнес вопрос вслух, но он повис в воздухе, он явственно читался на наших ошеломленных и испуганных лицах. Мне вдруг смутно припомнились уклончивые ответы Ламбиса, когда я спросила его, где он родился. Да ведь его родина Крит; может, он прямо здесь, в Агиос-Георгиос, и родился? Неужели он использовал Марка и Колина как прикрытие, чтобы пригнать сюда свою яхту для неких целей, связанных со Стратосом и его делишками?

Но сейчас было не до рассуждений. Ламбис быстро приближался. Я уже слышала его шаги по скале позади лощины.

Рядом со мной Колин судорожно втянул в себя воздух, словно пловец, только что вынырнувший на поверхность; рука его крепко сжимала пистолет. Он тщательно выровнял его на своем запястье, целясь в ту точку возле церкви, где вот-вот должен был появиться Ламбис.

Мне даже в голову не пришло попытаться остановить его. Я только поймала себя на мысли, что прикидываю, какова дальнобойность автоматического пистолета и сумеет ли Колин попасть в Ламбиса под тем углом, под которым тот должен был появиться.

Потом я вдруг пришла в себя. Приложив губы к уху Колина, я прошептала:

— Ради бога, подожди! Мы должны поговорить с ним! Должны узнать, что произошло! А если ты пальнешь из этой штуковины, Джозеф прибежит на звук выстрела.

Он замер в нерешительности, а затем, к моему великому облегчению, кивнул. Ламбис вышел на расчищенный под пашню участок леса прямо под нами. Шел он непринужденно и спокойно, даже не держал руку на рукоятке ножа — а стоило бы, язвительно подумала я. Мне вдруг припомнилось, как он преследовал вчера Джозефа — несомненно, чтобы обсудить что-то вдали от посторонних глаз. И тут другая мысль кольнула меня: если Джозеф уже побывал в деревне, он наверняка рассказал Стратосу и Софье, что я имею отношение к этой истории. Но ведь они явно ничего не знали… иначе вели бы себя совсем по-другому. Значит, он пока что не возвращался в деревню… а теперь мы позаботимся, чтобы он никогда больше туда не вернулся.

Я даже не задумывалась, правильно мы поступим или нет. Марк был мертв, и мысль эта доминировала над всеми прочими. Если мы с Колином справимся, то Джозеф и вероломный Ламбис тоже умрут. Но прежде мы должны выяснить, что произошло.

Ламбис остановился у входа в церковь, чтобы зажечь сигарету. Я посмотрела на Колина: он судорожно сжимал пистолет. На лице его выступил пот, тело напряглось. Но он ждал.

Ламбис повернулся и вошел в церковь.

Раздался звук, гулко разнесшийся по пустому помещению, — скрежет камня о камень, как будто Ламбис передвигал части незакрепленной каменной кладки. Должно быть, он использовал это место в качестве тайника и пришел сюда, чтобы забрать то, что прежде спрятал здесь.

Колин начал подниматься на ноги. Но едва я попыталась последовать его примеру, как он свирепо прошептал:

— Оставайся на месте!

— Но послушай…

— Я и сам управлюсь. Держись в укрытии. А то можешь пострадать.

— Колин, прошу тебя, спрячь пока оружие. Он же не знает, что мы видели его с Джозефом — мы можем вполне открыто спуститься туда и сообщить ему, что ты нашелся. Если он решит, что мы ни в чем его не подозреваем, мы сможем завладеть его винтовкой. А уж тогда-то мы заставим его говорить.

Казалось, лицо мальчика — это экран, на котором одна картина молниеносно сменяет другую. Я увидела, как слепая ярость отчаяния уступила место некоему подобию трезвого размышления. Это было все равно что наблюдать, как оживает каменная маска.

Он снова спрятал пистолет под своей накидкой и не возражал, когда я поднялась и встала рядом с ним.

— Притворись, что не совсем твердо держишься на ногах, — посоветовала я и просунула руку ему под локоть.

Мы спустились в лощину.

Когда мы очутились внизу, Ламбис, должно быть, услышал нас, поскольку негромкие звуки, доносившиеся из церкви, резко оборвались. Чувствовался запах его сигареты.

Я сжала локоть Колина. Срывающимся голосом он позвал:

— Марк? Ламбис? Это вы?

Ламбис появился в дверном проеме, щурясь от солнца. В следующий момент он рванулся вперед.

— Колин! Да как же… мальчик мой милый… ты жив! Никола, это ты его нашла?

Я сказала:

— У тебя найдется что-нибудь попить, Ламбис? Он совсем вымотался.

— Марк там? — еле слышно спросил Колин.

— Нет. Зайдите внутрь, не стойте на солнцепеке. — Ламбис поддержал Колина за другую руку, и вместе мы завели его в прохладный полумрак церкви. — А я как раз направлялся к яхте. В термосе есть вода. Никола, усади мальчика… я дам ему попить.

Рюкзак Марка лежал в углу — Ламбис извлек его из тайника среди беспорядочно сваленной груды камней. В остальном же внутри церкви было пусто — хоть шаром покати; выложенный каменными плитами пол вычищен ветрами и дождями, сбившиеся в кучку купола оживлялись игрой света и тени, а сверху на нас взирал своим единственным глазом дух Христоса Пантократора. Винтовка стояла у стены возле двери.

Ламбис, повернувшись к нам спиной, склонился над рюкзаком и рылся в поисках термоса. Колин выпрямился, я отпустила его руку и подошла поближе к винтовке. Трогать ее я не стала — скорей бы я решилась дотронуться до змеи, но я намеревалась проследить, чтобы у Ламбиса не осталось ни малейшего шанса схватить ее прежде, чем Колин успеет завладеть положением. Пистолет был нацелен Ламбису в спину.

Наконец он отыскал термос, выпрямился и повернулся, держа его в руках.

Тут он увидел пистолет. Выражение его лица мгновенно изменилось; это показалось чуть ли не забавным.

— Что это? Колин, ты сошел с ума?

— Потише, — грубо рявкнул Колин. — Расскажешь нам о Марке. Мы хотим знать все. — Он помахал пистолетом, — Валяй. Начинай.

Ламбис стоял словно окаменев, потом перевел взгляд на меня. Вид у него был испуганный, и немудрено. Пистолет подрагивал в руке Колина; казалось, он в любой момент может выстрелить. И вопрос, заданный Ламбисом, был отнюдь не праздным: Колин и в самом деде производил впечатление помешанного.

— Никола, — резко бросил грек, — в чем дело? Они что, свихнули ему мозги? Эта штука заряжена?

— Никола, — сказал Колин столь же резко, — обыщи его. Не стой между ним и пушкой… Ламбис, не двигайся, а не то пристрелю на месте! — Угроза эта прозвучала тотчас же вслед за тем, как взгляд Ламбиса метнулся к винтовке. — Поспеши, — добавил Колин, обращаясь ко мне. — Пушки у него нету, но есть нож.

— Знаю, — проблеяла я и бочком скользнула Ламбису за спину.

Нет нужды говорить, что я никогда прежде никого не обыскивала и имела лишь самое смутное представление, почерпнутое из фильмов и прочих подобных источников, о том, как это делается. Если бы не страшные останки, захороненные в овраге, и если бы не свирепое и дикое выражение, застывшее на лице Колина, вся эта сцена могла бы показаться чистейшим фарсом. Ламбис вдруг напрочь позабыл английский и изрыгал потоки ругательств вперемежку с вопросами, которые Колин попросту игнорировал да и не понимал, а я даже не пыталась к ним прислушиваться. Нож я нашла сразу же у него в кармане и переложила его в свой карман, чувствуя себя полнейшей дурой, словно дитя, затеявшее игру в пиратов. Потом я отступила назад.

Взбешенный Ламбис воскликнул по-гречески:

— Скажи ему, Никола, чтоб опустил эту штуковину! Что за дьявольские игры вы тут оба затеяли? Он же пристрелит кого-нибудь! Он что, свихнулся после всего, что они с ним сделали? И ты тоже? Да забери ты у него эту чертову пушку, а потом мы его…

— Мы нашли могилу, — сказала я по-английски.

Он осекся посреди фразы.

— Нашли?.. — Гнев словно разом покинул его, лицо сразу стало напряженным, темный загар казался чуть ли не болезненным в причудливом перекрестном освещении церкви. Он будто моментально забыл и о Колине, и о пистолете. И хрипло произнес: — Это был несчастный случай. Я все тебе объясню. Ты же знаешь, я не хотел его убивать.

Я стояла, прислонившись к дверному косяку — к той самой дорической колонне (до нее ли мне сейчас было?), — и сжимала в кармане нож, отобранный у него. Пальцы мои ощущали резную рукоятку, и я вдруг вспомнила — так живо, отчетливо — узор на голубой эмали, покрывавшей медную рукоятку. Вспомнила, как этим самым ножом Ламбис нарезал ломтики ветчины для Марка…

— Это сделал ты? — воскликнула я.

— Я не хотел его убивать. — Он повторял это, словно заклинание. — Когда ты вернешься к своим в Афины, может, поможешь мне… скажешь им, что это был несчастный случай…

И тут меня словно прорвало. Откуда только взялись греческие слова — не знаю; сейчас, мысленно возвращаясь назад, я понимаю, что говорила в основном по-английски, порой переходя на греческий или французский. Однако Ламбис понимал, и Колин, как он позднее мне сказал, — тоже.

— Несчастный случай?! — Я напрочь позабыла о необходимости соблюдать тишину, и голос мой звучал все резче. — Несчастный случай? Значит, то, что теперь ты шляешься по горам с этим подонком, который стрелял в Марка и хотел убить Колина, — это тоже несчастный случай? Думаешь, я ничего не знаю о тебе и твоих драгоценных дружках? Я все знаю! Можешь послушать, мне известен каждый шаг, который совершала твоя мерзкая банда — Стратос, Тони, Софья, Джозеф… а теперь еще и ты! И не пытайся отрицать, что ты завяз в этом деле по уши, потому что мы видели тебя — ну уж нет, придержи свой поганый язык и дай мне закончить! Помочь тебе? Да тебя стоит пристрелить на месте, и я пальцем не шевельну, чтоб помешать Колину это сделать, но сначала мы хотим узнать твою роль в этом деле. Кто тебе платит и почему? Зачем ты привез его сюда? И зачем убил его? Зачем прикидывался, будто спасаешь ему жизнь, ты, поганый иуда! Потому что я оказалась поблизости? Если бы я осталась… он был таким замечательным человеком… ах, если б я только знала — да я сама бы тебя прикончила, ты не успел бы и дотронуться до него! Если бы я только осталась…

Слезы ручьем текли у меня из глаз, но они не помешали мне заметить, что на лице Ламбиса, на котором застыло лишь немое изумление, вдруг промелькнуло совсем другое выражение, когда он перевел взгляд с моего лица на кого-то, стоящего позади меня. Позади меня, прямо за дверью…

В дверном проеме мелькнула чья-то тень. Мешковатые бриджи и критский головной убор. Какой-то человек стремительно вошел, держа в руке нож.

— Колин! Берегись! — взвизгнула я.

Колин резко обернулся и выстрелил. В тот же момент Ламбис что-то закричал и прыгнул к нему. Пуля застряла в дверном косяке, на полпути между незнакомцем и мной, хлопок выстрела оглушительным эхом разнесся внутри церкви. Потом Ламбис поймал руку Колина, державшую пистолет, а другую руку крепко прижал к туловищу мальчика; пистолет упал на пол. Я стояла не двигаясь. В тот самый момент, когда я закричала, я увидела лицо вошедшего.

— Марк! — пискнула я почти, что беззвучно.

Выстрел заставил его остановиться на пороге. Ламбис отпустил Колина и нагнулся, чтобы поднять пистолет. Колин стоял и моргал, щурясь от яркого света; вид у него был совершенно отупевший и ошеломленный; казалось, тронь его — и он рухнет как подкошенный.

— Колин, — сказал Марк.

А потом Колин очутился в его объятиях — не сказав ни слова, не издав ни звука, едва дыша.

— Что они с тобой сделали? Тебе было больно?

Никогда прежде я не замечала таких интонаций у Марка.

Мальчик покачал головой.

— С тобой все в порядке?

Мальчик кивнул.

— Это правда? Да? Значит, мы можем уходить. Слава богу, все кончилось. Мы пойдем прямо к яхте.

Я не слышала, говорили ли они еще что-нибудь. Просто развернулась и выскочила мимо них из церкви. Ламбис что-то сказал, но я не обратила внимания. Мне было наплевать, видит ли меня кто-нибудь. Не оглядываясь по сторонам, я стала выбираться наверх из лощины, намереваясь вернуться в Агиос-Георгиос.

Слезы застилали мне глаза, дважды я спотыкалась; глупые слезы, ни к чему было их проливать. Со злостью я утерла их. Над этой историей я проплакала больше, чем за несколько предшествующих лет. Хватит. Все закончилось.

К тому же скоро начнет темнеть, и Франсис будет беспокоиться обо мне.