Глава 23

Но не все было в порядке. Сказано: «Не буди спящего пса», но пса разбудили. Мэри имела все основания радоваться, что Рон теряет силы, так как если бы он был полностью здоров, он непременно бы заметил изменения в Тиме. А так веселый добрый юмор, который вернулся в их отношения, вполне его удовлетворял, а глубже он не смотрел. Одна Мэри понимала, что Тим страдает. Десятки раз в день она ловила на себе его жадный сердитый взгляд, и тогда он сразу же выходил из комнаты с виноватым видом.

«Почему все должно меняться? — спрашивала она себя. — Почему что-то прекрасное и совершенное не может оставаться таким всегда?»

«Потому что мы — люди, — давал ответ ее разум. — Потому что мы так сложны и порочны, потому что если с нами происходит что-то приятное, мы хотим повторения. А при повторении все меняется. Меняется форма и сущность того, что было раньше». Нельзя вернуться к первой фазе их дружбы, поэтому остается либо идти дальше, либо пытаться оставаться на месте. Но ни то, ни другое не подходит. Если бы Тим был умственно нормален, она бы попыталась поговорить с ним еще раз. А так — что это может дать?.. «Это — тупик», думала она, и в отчаянии качала головой.

Сначала она хотела поговорить с Арчи Джонсоном, но отвергла эту идею. Он был добрый человек, но он никогда не поймет все нюансы ситуации. Эмили Паркер? Хорошая старушенция, да и наблюдала она их с Тимом отношения с самого начала с интересом и симпатией. Но что-то мешало Мэри поделиться с этой энергичной представительницей пригородного матриархата. В конце концов, она позвонила Джону Мартинсону, учителю в школе для умственно отсталых детей. Он тотчас же вспомнил ее.

— Я часто думал, куда вы делись, — сказал он. — Как дела, мисс Хортон?

— Не слишком хорошо, мистер Мартинсон. Мне крайне необходимо поговорить с кем-нибудь, и я подумала, что вы — именно тот человек. Прошу прощения, что вешаю на вас свои проблемы, но я просто не знаю, что делать, и мне нужна квалифицированная помощь. Могла бы я привезти к вам Тима?

— Конечно. Как насчет того, чтобы поужинать у меня завтра вечером?

Мэри записала адрес, затем позвонила в дом Мелвилов.

— Это Мэри, Рон.

— О, добрый день, дорогая. Что-то случилось?

— Ничего особенного. Я подумала, не могу ли я взять Тима с собой в гости завтра вечером?

— А почему бы и нет? Кто это?

— Учитель в школе для умственно отсталых детей. Удивительный человек. Я думаю, он сможет оценить Тима и дать нам советы, как обучать его.

— Прекрасно, Мэри! До завтра.

— Отлично. Кстати, я была бы благодарна, если бы ты не очень говорил об этом Тиму. Я хочу, чтобы он встретился с этим человеком без подготовки.

— Заметано! Привет, милая.

Джон Мартинсон жил недалеко от школы, которая находилась в пригороде Сиднея, как раз у подножия Голубых гор. Тим, привыкший ездить в северном направлении, был очень рад поездке в другую сторону. Он приклеил нос к стеклу и разглядывал ярко освещенные витрины магазинов, рестораны, работающие круглые сутки, и огромные открытые кинотеатры, куда зрители въезжали прямо на машинах.

Дом Мартинсонов был большой, но без всяких излишеств, построенный из досок, выкрашенных в бледно-розовый цвет. Звонкие голоса детей доносились из комнат.

— Почему вы не прошли через заднюю веранду? — спросил Джон Мартинсон, когда он открыл дверь на звонок Мэри. — Я из нее сделал кабинет, и нас там никто не побеспокоит.

Он представил их жене и трем своим старшим детям, а потом сразу провел через дом в свой кабинет.

Джон Мартинсон с любопытством и явным восхищением смотрел на Тима. Он вытащил две бутылки пива и налил себе и Тиму. Они разговаривали, сидя в больших креслах с каждой стороны его рабочего стола. В течение получаса, пока мужчины непринужденно беседовали, Мэри не сказала ни слова. Тиму учитель понравился, и он не испытывал никакого напряжения, болтая о коттедже, о саде, о своей работе у Гарри Маркхэма. Он совершенно не осознавал, что все это — беседа специалиста с пациентом.

— Вы любите вестерны, Тим? — спросил , наконец, Джон Мартинсон.

— Да, я их очень люблю!

— Хорошо, у меня тут есть кое-какие дела, которые мы должны обсудить с мисс Хортон и которые, я думаю, вам будет скучно слушать. Почему бы вам не пойти и не посмотреть с моими ребятами кино? Через несколько минут по телевизору будут показывать замечательный вестерн.

Тим с удовольствием отправился с учителем вглубь дома, а когда хозяин вернулся, Мэри услышала, как где-то вдалеке смеется Тим.

— С ним будет все в порядке, мисс Хортон. Моя семья привыкла к таким людям, как Тим.

— Я не волнуюсь.

— Ну, так в чем дело, мисс Хортон? Можно я буду звать вас Мэри?

— Да, конечно.

— Хорошо! Зовите меня Джон. Кстати, я теперь вижу, что вы имели ввиду, когда назвали Тима красавцем. Я никогда не видел человека с такой внешностью, даже в кино. — Он засмеялся, посмотрев на свое слишком худое тело. — Я против него просто слабак.

— Я думала, что вы собираетесь сказать, что это просто несчастье, когда такой красивый человек и умственно отсталый.

Он удивился.

— Почему я так должен думать? В каждом из нас есть что-то красивое и что-то некрасивое. Я признаю, что черты лица Тима и его тело великолепны, но не кажется ли вам, что эта совершенно потрясающая красота в большей степени отражение его души?

— Да, — сказала благодарно Мэри и подумала, что правильно сделала, приехав сюда.

— Я сразу увидел, что он очень хороший. Один из самых добрых, я… Вы хотите, чтобы его протестировали специалисты?

— Нет, я пришла совсем не за этим. Я пришла потому, что обстоятельства поставили меня в весьма затруднительное положение, и я не знаю, как поступить. Самое ужасное, что в любом случае, Тиму будет нанесен удар, возможно, очень тяжелый.

Темно-синие глаза не отрывались от ее лица:

— Звучит неутешительно. Что же случилось?

— Ну, все началось девять месяцев назад, когда умерла его мать. Не помню, говорила ли я вам, что ей было семьдесят. Рон, его отец, того же возраста.

— Понятно, во всяком случае, я думаю, что понятно. И Тим скучает о ней?

— Не совсем так. О ней скучает отец Тима и настолько сильно, что я думаю, он долго не протянет. Он хороший старик, но когда его жена умерла, весь свет, кажется, ушел из его жизни. Я вижу, как он тает на глазах. На днях он мне сам сказал, что долго не протянет.

— И когда он умрет, Тим останется один?

— Да.

— Тим это понимает?

— Да, мне пришлось сказать ему. Он принял это очень серьезно.

— Есть у него какие-нибудь средства?

— Вполне достаточные. Семья вложила, почти все, чтобы обеспечить его будущее.

— Ну, и при чем тут вы, Мэри?

— Рон, отец Тима, попросил меня, чтобы я взяла Тима, когда он останется один, и я согласилась.

— Вы понимаете на что себя обрекли?

— О, да. Но возникли непредвиденные обстоятельства, — она посмотрела на свои руки. — Как я могу взять его, Джон?

— Вы хотите сказать, что скажут люди?

— Да. Хотя дело не только в этом. Я не могу усыновить его, он уже взрослый, но Рон предоставил мне полномочия относительно дел Тима, да, кроме того, у меня самой есть средства. Деньги Тима мне не нужны.

— Ну, тогда что же?

— Тим всегда был ко мне очень привязан, не знаю почему. Это странно… Я понравилась ему с самого начала, как будто он видел во мне что-то, чего даже я сама не видела. Прошло почти два года с тех пор, как я его встретила. В те дни все было просто. Мы были друзьями, такими добрыми друзьями. Затем, когда умерла его мать, я поехала к ним, и сестра Тима Дони, очень умная и любящая Тима, бросила мне ужасные и совершенно несправедливые обвинения. Она намекала, что я любовница Тима и что я воспользовалась его неполноценностью и совратила его.

— Понятно. Это был для вас шок, не так ли?

— Да. Я была в ужасе, потому что это все неправда. Тим присутствовал при этом, но, к счастью, ничего не понял. Однако для меня она все испортила, а, следовательно, и для него тоже. Мне было стыдно. Там был отец Тима, но он взял мою сторону. Странно, правда? Он не поверил ни слову из того, что Дони сказала и вроде бы все должно было остаться по-старому. Но все изменилось. Почему? Я не знаю. Мне стало трудно чувствовать себя непринужденно с Тимом. И, кроме того, я так жалела Рона, что стала приглашать и его в мой коттедж с нами на выходные. Так продолжалось почти полгода, и за это время Тим изменился. Он ушел в себя, молчал и не хотел иметь с нами дела. Мы очень тревожились. Затем, однажды утром Тим устроил мне ужасную сцену и все открылось. Он ревновал к отцу, он думал, что в моем сердце Рон занял его место. Вот почему мне пришлось сказать, что его отец умирает!

— И? — подтолкнул ее Джон Мартинсон, когда она заколебалась. Он наклонился вперед и пристально следил за ней.

Странно, но этот его интерес придал ей мужества и она продолжала:

— Тим был вне себя от радости, когда понял, что мои чувства к нему не изменились, что он по-прежнему мне нравится. «Нравится» — это его любимое слово. Он говорит, что любит вестерны или джемовый пудинг, но если он говорит о людях, к которым привязан, то всегда говорит «нравится» и никогда не говорит «любит». Странно, да? Его разум так чист и прямолинеен, что он воспринял эти слова буквально. Он слышал, как люди говорят, что они любят еду или развлечения, но он заметил, что когда они говорят о других людях, они говорят «нравится». И он так и говорит. Возможно, в этом он прав.

Ее руки дрожали. Она остановила дрожь, сжав их у себя на коленях.

— Очевидно за это время, когда он думал, что мне нравится Рон больше его, он пришел в такое замешательство, что сидел и изобретал способ, как доказать мне, что его чувства сильны и постоянны. Ответ дал ему телевизор. Он рассудил, что когда мужчине нравится женщина, то он показывает это ей, целуя ее. Нет сомнения, что он так же заметил, что такие действия в фильмах обычно ведут к счастливому концу. — Она слегка вздрогнула.

— По-настоящему виновата я. Будь я на страже, я, возможно, и предотвратила бы это, но я была слишком не внимательна, чтобы заметить все во время. Идиотка!

У нас была ужасная сцена, он обвинял меня в том, что Рон мне нравится больше, и так далее. Мне пришлось объяснять ему, почему я уделяю так много внимания Рону, что Рон умирает. Можете себе представить, как он был потрясен. Мы оба были вне себя, расстроены и возбуждены. Когда шок от этого известия немного прошел, он понял, что он мне по-прежнему нравится. Он вскочил на ноги и схватил меня так быстро, что я не сообразила, что он делает, пока не было слишком поздно. — Она смотрела на Джона Мартинсона умоляюще. — Я не знала, как лучше поступить, но, в общем-то, я не могла и оттолкнуть его.

— Очень хорошо понимаю, Мэри, — сказал он мягко. — Итак, вы ответили, так я понял?

Она вспыхнула от стыда, но сумела ответить спокойно:

— Да. Тогда казалось, что это лучший выход, что важнее было уступить ему, чем оттолкнуть. Кроме того, я… я сама была в таком состоянии, что ничего не могла сделать. Он поцеловал меня, но, к счастью, мне не пришлось иметь дело с чем-нибудь более серьезным, потому что в этот момент мы услышали, что Рон зовет нас, и это дало мне возможность высвободиться.

— Как Тим прореагировал на поцелуй?

— Не так, как хотелось бы. Он ему слишком понравился, возбудил его. И с тех пор я могу сказать, что он видит меня по-другому, что он стремится к этим новым переживаниям. Я объясняла ему, что это плохо, запрещено и, хотя может происходить у многих других людей, но не у нас. И он понял! Он действительно подчинился этому. Больше таких вещей не случалось и не случится в будущем.

Взрыв смеха раздался в доме. Мэри вздрогнула от неожиданности и потеряла нить рассуждений. Открывая и закрывая замок сумки, она сидела, бледная и бессловесная.

— Продолжайте! — сказал он. — Больше такого не случалось и не случится в будущем…

— Я думаю, что для Тима как будто открылась дверь в новый мир, но войти туда он не может. Дверь стоит открытая, и за ней новый прекрасный мир… Мне его так жаль, но его не излечить. Я причина его несчастья. Он больше не сделает этого, но и забыть не может. Рон держал его в полном неведении об этой стороне жизни, и поскольку он о ней не слышал, то и не ощущал такой потребности. А теперь вот прикоснулся, и запрет грызет его.

— Конечно, — вздохнул он. — Это неизбежно, Мэри.

Она смотрела поверх его головы на крошечного паука, который полз вниз по стене.

— Естественно я не могу сказать Рону, что произошло, почему все изменилось. Как я смогу его взять, когда Рон умрет? Если бы Рон знал, я уверена, он никогда бы не попросил меня заботиться о Тиме. Теперь я не могу его взять, это сведет меня с ума! Сейчас мне кое-как удается справляться с ситуацией, но мы видимся два дня в неделю, да и Рон всегда присутствует. Но, что будет, если мы будем вдвоем все время жить вместе? О, Джон, я не знаю, что делать! Если бы я верила, что есть какой-то шанс, что Тим забудет, то все было бы по-другому, я бы нашла в себе силы. Но я знаю, что он не забудет. Я замечаю, как он смотрит на меня, я… Тим не такой уж абсолютный простак, он помнит события, если они произвели на него большое впечатление. Каждый раз, когда он смотрит на меня, он вспоминает, что произошло между нами, но он недостаточно умен, чтобы уметь скрыть свои мысли. Он сердится, он обижен и негодует, и хотя понимает, что больше так не случится, он не понимает — почему.

— Вы придумали, как разрешить ситуацию, Мэри?

— Не совсем. Есть ли какое-нибудь заведение, где люди, подобные Тиму, могут жить, если остались одни и у них нет семьи? Если бы он жил в таком месте, я бы могла брать его на выходные. Я бы сумела тогда владеть ситуацией.

— А еще что-нибудь приходит вам в голову?

— Вообще не видеть его! Но как я могу это сделать, Джон? Ему не поможет, если он перейдет к Дони. Может быть, это вообще с моей стороны эгоизм? Действительно ли я так много для него значу, как я думаю, или это просто самообман? Может быть, он забудет меня, как только окажется в доме Дони. Но мне кажется, что для них главное — их собственная жизнь, а не Тим. У Дони много обязанностей, и она не может целиком посвятить себя Тиму так, как я!

— Есть еще выход.

— Есть? — она нетерпеливо наклонилась вперед. — О, если бы вы только знали, как я хочу его услышать!

— Почему бы вам не выйти замуж за Тима?

Мэри вытаращила глаза. Она была так потрясена, что несколько минут не могла говорить.

— Вы шутите!

Кресло показалось ей слишком жестким и тесным. Она вскочила и прошла в другой конец комнаты, затем вернулась и встала перед ним.

— Вы шутите? — повторила она уже с вопросительной интонацией.

Курительная трубка лежала на столе, он взял ее и начал набивать, медленно и тщательно утрамбовывая табак. Казалось, он концентрирует на этом внимание специально, чтобы сохранить спокойствие.

— Нет, я не шучу, Мэри. Это единственный логичный выход.

— Логичный выход?! Боже мой, Джон! Это вообще не выход! Как я могу выйти замуж за умственно отсталого, который к тому же годится мне в сыновья? Это преступление!

— Абсолютная чушь! — он яростно начал сосать трубку, прикусив мундштук. — Будьте благоразумны, женщина! Что еще можно сделать, кроме того, как выйти за него? Я могу понять, что вы не подумали об этом сами, но теперь, когда эта мысль вложена вам в голову, уже нет никаких причин отбрасывать ее! Вот это и было бы преступление, если вам так нравится такое слово. Выходите за него, Мэри Хортон, выходите за него замуж!

— Ни при каких обстоятельствах! — Она вся сжалась от гнева.

— В чем дело? Боитесь, что скажут люди?

— Вы знаете, что нет! Я не могу выйти за Тима замуж! Это какая-то фантасмагория!

— Чушь и ерунда! Конечно, можете.

— Нет, не могу. По возрасту я гожусь ему в матери, я унылая, некрасивая старая дева, совсем не подхожу для Тима!

Он встал, подошел к ней, взял ее за плечи и потряс, пока у нее не закружилась голова.

— Теперь послушайте меня, мисс Мэри Хортон! Зачем это благородное самопожертвование? Я не выношу самопожертвования, оно только приносит всем страдания. Я сказал, что вам следует выйти за него замуж, да, я в этом уверен. Хотите знать почему?

— О, безусловно!

— Потому, что вы не можете жить друг без друга, вот почему! Господи, женщина, за версту видно, что вы от него без ума, и он от вас тоже! Это не платоническая дружба и никогда она такой не была! Что случится, если вы прекратите с ним видеться? Тим переживет своего отца не больше, чем месяцев на шесть. И вы знаете это! А вы проживете, возможно, весь отпущенный вам срок, но это будете не вы, а ваша тень, и в таком сером и полном слез мире, что вы тысячу раз предпочтете умереть, чем тянуть эти бесконечные дни. Что касается первого варианта, то такого заведения нет, а в те, что есть, надо стоять в очереди годы. Тим не доживет до этого. Этого вы хотите? Убить Тима?

— Нет, нет! — она схватила носовой платок.

— Послушайте меня! Вы должны прекратить считать себя унылой, некрасивой старой девой. Кто-нибудь может объяснить, что один человек видит в другом? Что бы вы ни думали о себе, Тим видит вас совсем другой — прекрасной и желанной. Ну и будьте благодарны! Почему гордость заставляет вас отвергать любовь и восхищение Тима? Это самопожертвование бесполезное и жестокое! Вы думаете, он изменится, и вы ему надоедите? Не надо детских глупостей! Это ведь не светский красавец, это бедное, неумное существо, простое и верное, как собака! Ах, вам не нравится, что я так говорю? Ну, так сейчас не время подбирать выражения, Мэри Хортон. Сейчас нужна только правда, простая и неприкрашенная. Мне неважно, почему Тим сосредоточил именно на вас свою привязанность, меня интересует только сам факт. Он вас любит, вот и все. Он любит вас! Как бы это ни казалось необъяснимым, но он вас любит. Я это понимаю не больше, чем вы, но это факт. А как, черт подери, вы в состоянии даже подумать о том, чтобы отбросить эту любовь?

— Вы не понимаете, — плакала Мэри, закрыв голову руками и растрепав свои всегда так аккуратно причесанные волосы.

— О, я понимаю лучше, чем вы думаете, — сказал он более мягко. — Тим любит вас всем своим существом. Из всех людей, которых он знал, он сосредоточил свою любовь на вас, и она останется навсегда. Вы ему никогда не надоедите. Он никогда не пресытится вами, не бросит вас ради более молодой и хорошенькой женщины и через десять лет. Ему не нужны ваши деньги. А красота?.. У него достаточно красоты на вас обоих.

Она подняла голову и попыталась улыбнуться:

— Вы очень искренни…

— Да, другого выхода я не вижу. Но ведь это только половина дела, не так ли? Не говорите мне, что вы не признавались себе, что любите его так же, как он — вас.

— Да, признавалась, — ответила она, отводя глаза.

— Когда? Недавно?

— Очень давно, еще до смерти его матери. Он сказал мне как-то, что я похожа на святую Терезу на картине, и эти слова почему-то выбили меня из колеи. Я полюбила его с того момента, как увидела, но призналась себе в этом именно тогда.

— Он может вам надоесть?

— Надоесть? Тим? Нет, нет.

— Тогда почему не выйти за него замуж?

— Потому что по возрасту я гожусь ему в матери и потому, что он такой красивый.

— Это неубедительно, Мэри. Что касается внешности, все это чепуха, и я не буду тратить времени на доказательство. Что касается возраста, то тут стоит поговорить. Вы ведь не его мать, Мэри! Вы не чувствуете себя его матерью, и он вас так не воспринимает. Ваша ситуация необычна. Вы ведь не просто двое взрослых людей с разницей в возрасте, что бросило бы тень на искренность вашей связи. Вы и Тим абсолютно уникальны. Я не хочу сказать, что старые девы за сорок никогда не выходили замуж за мужчин, годившихся им в сыновья, даже за умственно отсталых. Я хочу сказать, что вы совершенно исключительная пара со всех точек зрения, и вы должны принять эту свою исключительность. У вас ничего нет общего, кроме любви друг к другу, ведь так? Есть разница в возрасте, внешности, уме, богатстве, социальном положении, в воспитании, в характере — я бы мог продолжать и продолжать. Но эмоциональная связь между вами и Тимом сильна настолько, чтобы легко преодолеть эти существенные различия. Я думаю, что никто на свете, включая вас самих, не смог бы обнаружить, почему вы так подходите друг другу. Так оно есть, и все. Поэтому, Мэри Хортон, выходите за него замуж. Вам придется перенести многое: насмешки, пересуды, но по-настоящему это все не имеет значения, не так ли? Я бы сказал, что у вас и так все это было. Почему бы не дать старым сплетницам реальную причину посудачить? Выходите за него!

— Это… это неприлично, почти порочно!

— Уверен, что именно так и будут говорить. Она подняла подбородок:

— Меня не заботит, что скажут другие люди, я беспокоюсь только о том, какое влияние это окажет на Тима, как с ним будут обращаться, если он на мне женится.

Джон Мартинсон пожал плечами:

— Он перенесет сплетни гораздо легче, чем разлуку, уверяю вас.

Руки ее лежали, стиснутые, на коленях, и он положил на них свою руку.

— Думайте об одном, Мэри. Почему нельзя выйти за Тима? Что в нем такого особенного? Вы можете утверждать сколько угодно, что вы прежде считали его мужчиной, но это не так. Именно в тот момент, когда вы увидели в нем мужчину, вы чуть не умерли от страха, правда? Это потому, что вы сделали ошибку, которую делают все, кто имеет дело с умственно отсталыми. У вас в уме сложился образ Тима как ребенка. Но он — не ребенок, Мэри! Подобно нормальным людям, дефективные растут и меняются с возмужанием. В определенном пределе их физического развития они перестают быть детьми. Тим — взрослый, со всеми физическими особенностями взрослого человека, и с совершенно нормальной гормональной деятельностью. Если бы он повредил ногу, он бы хромал, но так как у него поврежден мозг, он хромает умственно, и этот недостаток мешает ему быть мужчиной не больше, чем искалеченная нога.

Почему Тим должен жить, лишенный возможности удовлетворять одну из наиболее существенных потребностей, которые знают душа и тело? Почему он должен быть лишен своего мужества? Почему его надо укрыть и отгородить от его тела? О, Мэри, он и так лишен многого! Очень, очень многого! Почему его и этого лишать? Разве он не человек, имеющий право на свой пол? Уважайте в нем человека, Мэри Хортон! Выходите за него замуж!

— Да, я понимаю, — она некоторое время сидела и думала, затем подняла голову: — Хорошо. Если вы думаете, что при создавшихся обстоятельствах это лучший выход, я выйду за него.

— Молодец! — его лицо смягчилось. — Вы оба получите гораздо больше, чем предполагаете.

Она нахмурилась:

— Но сколько же нас ждет трудностей!

— Его отец?

— Думаю, нет. Думаю, Рон будет даже рад, но только он один. И я, и Тим — оба неопытны, и я не уверена, что смогу как надо решить все проблемы.

— Не надо напрасно беспокоиться. Беда, что вы слишком думающий человек, вы пытаетесь анализировать то, что обычно разрешается само собой, когда приходит время. Я бы сказал, что размышлять тут нечего. Там, где дело касается потребностей Тима, вы подходите идеально.

Подавив смущение, Мэри сумела показаться спокойной.

— Я ведь не должна иметь детей, правда?

— Да, не должны. Не потому, что недостатки Тима наследственные, тут, кажется, вероятность небольшая. Но вы уже в том возрасте, когда детей не успеть поставить на ноги. А Тиму это будет не под силу сделать одному, если с вами что-то случится. Кроме того, вы уже не молоды, и можете повторить несчастье его матери. А если так случится, вас ожидает величайшая насмешка судьбы. Статистически, если родить первенца после тридцати пяти, вероятность иметь нормального ребенка уменьшается, и чем старше женщина, тем меньше на это шансов.

— Я знаю.

— Вы будете сожалеть, что у вас нет детей?

— Нет.

— Почему?

— Я никогда не собиралась выходить замуж и не стремилась к этому. Мне вполне достаточно одного Тима.

— Будет нелегко, я знаю.

Джон положил трубку и вздохнул:

— Ну, Мэри, я от всей души желаю вам счастья. Теперь все зависит от вас.

Она поднялась, взяла сумку и перчатки.

— Я благодарю вас, Джон. Я вам бесконечно обязана, и даю вам слово, что, как смогу, буду помогать вашему делу.

— Ничем вы мне не обязаны. Я буду вполне доволен, если узнаю, что Тим счастлив. Это мне будет лучшей наградой. Навещайте меня время от времени.

Вместо того, чтобы просто оставить Тима у дома на Серф Стрит, Мэри зашла вместе с ним повидать Рона. Он сидел в гостиной перед телевизором, который орал о последних спортивных событиях.

— Привет, Мэри! Не ожидал, что ты зайдешь так поздно.

Она села на диван.

— Я хочу поговорить с тобой, Рон. Это важно. Я хотела бы покончить с этим, пока у меня еще сохраняется мужество.

— Правильно, дорогая! Как насчет чашечки чая и кремового пудинга?

— Звучит заманчиво, — она посмотрела на Тима и улыбнулась. — Я не хочу тебя гнать, но думаю, что тебе пора спать, милый. Нам с твоим папой надо кое о чем поговорить, но это не секрет. Я расскажу тебе обо всем в выходные, ладно?

— Ладно. Спокойной ночи, Мэри.

В доме Эсме он никогда не просил ее подоткнуть одеяло.

Пока кипел чайник, Рон расставлял на кухонном столе чашки, блюдца, тарелки и уголком глаза следил за Мэри.

— Ты выглядишь очень измученной, дорогая, — заметил он.

— Так и есть. У меня был трудный вечер.

— Что этот учитель сказал про Тима?

Ее чашка была надколота, и она сидела, водя кончиком пальца по неровности и раздумывала, как лучше подойти к делу. Когда Мэри подняла голову, она казалась постаревшей.

— Рон, я сказала не совсем правду о том, почему я водила Тима к Джону Мартинсону.

— Да?

— Да, — она продолжала водить пальцем по краю чашки, не имея сил взглянуть в его широко открытые голубые глаза, такие похожие на глаза Тима, и такие непохожие по выражению. — Мне очень трудно говорить, потому что ты не имеешь ни малейшего понятия, о чем я собираюсь сказать. Рон, тебе когда-нибудь приходило в голову, что мне будет трудно взять Тима, если с тобой что-нибудь случится?

Рука, державшая чайник, задрожала, и чай расплескался по столу.

— Ты изменила свое решение?

— Нет, я этого не сделаю, Рон, если только тебя не смутит мое предложение, — она сложила руки на столе и, собравшись с силами, посмотрела ему прямо в глаза. — У нас с Тимом были всегда особые отношения. Ты знаешь это. Из всех людей, с которыми он встречался, я нравилась ему больше всех. Не знаю, почему, и я уже бросила биться над этой загадкой. Правильнее будет сказать: он просто любит меня.

— Да, именно так. Он любит тебя, Мэри. Именно поэтому я и просил тебя взять его после моей смерти.

— Я его тоже люблю. Я полюбила его с того первого мгновения, когда увидела, как он стоит на солнце и смотрит, как цемент из цистерны выливается прямо на олеандры Эмили Паркер. Я тогда не знала, что он умственно отсталый, но когда узнала, это ничего не изменило. Фактически я стала любить его еще больше. Долгое время я не придавала значения тому, что он мужчина, а я — женщина, пока сначала Эмили Паркер, а затем твоя дочь не бросили довольно грубо мне это в лицо. Ты ведь всегда оберегал Тима от этих вещей, правда?

— Мне приходилось это делать, Мэри. Так как мы с Эс были уже старые, я знал, что, скорее всего, когда Тим вырастет, нас уже не будет. Поэтому мы поговорили о том, что нам делать, когда он был еще подростком. Он такой красивый, и без нас он очень даже мог попасть в большие неприятности, если бы узнал, зачем существуют женщины. Все было просто, пока не пришла пора работать, но как только он начал работать, я знал: начнутся трудности. Поэтому я пошел и поговорил с Гарри, сказал ему, что я не хочу, чтобы кто-нибудь из парней начал просвещать его насчет птичек и пчелок. Я предупредил Гарри, что если они попытаются сделать что-нибудь такое, я напущу на них полицию за совращение малолетнего, да к тому же еще такого, который неполный доллар. Это единственное, о чем я их просил, и они выполнили просьбу, но, я полагаю, что они наверстали упущенное в других отношениях, мучили его и развлекались, как хотели. Но должен сказать, что касается секса, они вели себя хорошо, даже следили за ним и оберегали от женщин. Билл Несмит обычно ехал вместе с Тимом с работы и на работу, потому что он живет тут, наверху, на Бей Роуд. Конечно, нам везло. Хоть всегда есть опасность, но пока обходилось.

Мэри почувствовала, как кровь прилила ей к лицу.

— Почему ты так тверд в этом вопросе, Рон? — спросила она, пытаясь как-то отложить момент признания.

— Ну, Мэри, приходится взвешивать, что важнее — удовольствие или страдание, правда ведь? И нам с Эс казалось, что бедняга Тим, занимаясь сексом, получит страданий гораздо больше, чем удовольствия. Мама и я думали, что лучше ему ничего не знать. Это ведь правда, что чего не знаешь, того и не нужно. И так как он много работает, и работа у него тяжелая, ему трудно не было. Может, это жестоко, но мы думали, что делаем правильно. Как ты считаешь, Мэри?

— Я уверена, что вы действовали в интересах Тима, Рон. Как всегда.

Ему показался ее ответ уклончивым, и он пустился в дальнейшие объяснения.

— К счастью, у нас под самым носом был хороший пример. Когда Тим был еще маленьким, недалеко жила слабоумная девочка. Она была хуже, чем Тим. Я скажу, в ней от доллара было пенса четыре, и к тому же она была очень некрасивая. Когда ей было пятнадцать, какой-то подонок заинтересовался ею. Она была толстая, прыщавая, пускала слюни, но есть мужчины, которым все равно. И она забеременела, и продолжала беременеть все время, и рожала детей то одноглазых, то с заячьей губой, то еще каких-то, пока ее не забрали в специальное заведение. Здесь закон несправедлив, Мэри. В этом случае надо разрешать аборты. Даже в государственном институте к ней продолжали приставать, и, в конце концов, они перевязали ей трубы. И именно ее мама говорила нам, чтобы мы ни за что не посвящали Тима в проблемы секса.

Не обращая внимания на утешительные слова Мэри, он встал и начал в беспокойстве ходить по комнате. Ясно было, что решение, которое он принял годы назад, продолжало мучить его.

— Есть подонки, и мужики, и бабы, которым все равно — нормальное дитя или нет, им бы только поразвлечься. Им даже удобно, что дитя — неполноценное. Когда надоест, то и беспокоиться не надо, привлечь к ответственности такие не могут. Чего им волноваться? Они считают, что безмозглое дитя не может чувствовать так, как мы, обычные люди. Они пнут его, как собаку, и ухмыляются во весь рот, когда глупый недоумок, виляя хвостом, приползет на брюхе и попросит еще.

Но слабоумные, как Тим или эта девчонка с нашей улицы, чувствуют. Да, Мэри, тут они не так далеки от полного доллара, особенно Тим. Господи Боже, даже животное чувствует! Никогда не забуду, когда Тим был еще маленьким, ему было лет семь или восемь, он принес какого-то паршивого котенка, и Эс разрешила его оставить. Но вскоре котенок обратился в кошку, и мы оглянуться не успели — появились котята. Она окотилась за трубой камина в нашей спальне, и я решил добраться до них, пока Тим ничего не знал. Мне пришлось разобрать кладку, чтобы достать их. Не представляю, как она туда забралась? Там она и была, вся покрытая сажей, и котята тоже, а Эс стояла у меня над головой и хохотала вовсю, и говорила, что хорошо, что кошка черная, сажа будет незаметна. Ну, я схватил котят, унес на задний двор и утопил в ведре. И никогда в жизни я так не раскаивался за свои поступки! Бедная кошка целые дни ходила по дому, плакала и искала котят. Она смотрела на меня своими большими зелеными глазами с таким доверием, как будто думала, что я могу вернуть ей котят. И она плакала, Мэри, плакала настоящими слезами. Они катились по ее мордочке, как будто она была настоящая женщина. Я никогда не думал, что животные могут плакать настоящими слезами. Господи! Да временами мне хотелось сунуть голову в газовую духовку. Эс не разговаривала со мной неделю из-за этого. И каждый раз, как плакала кошка, плакал и Тим.

Поставив стул ближе к столу, он опять сел и положил на стол руки. В старом доме было тихо. Слышно было только тиканье старинных часов и звук дыхания Рона. Прежде, при Эс, на кухне царила совсем другая атмосфера, и неудивительно, что теперь Рону было здесь так плохо.

— Так что видишь, Мэри, — продолжал Рон, — если кошка может иметь чувства, то их может иметь и слабоумный Тим, и еще больше, потому что Тим не такой уж слабоумный. Может, он пороха и не выдумает, но у него есть сердце, Мэри, большое, горячее сердце, полное любви. Если он сойдется с женщиной, он ее полюбит, но как ты думаешь, полюбит ли она его? Он ей будет только обузой, и Тим будет страдать. Нет, я не могу этого допустить! У Тима по-настоящему красивое лицо и тело, и бывали женщины, да и мужчины, которые гонялись за ним еще с двенадцати лет. А когда его бросят, что с ним случится, как ты думаешь? Он будет смотреть на меня, как эта бедняга-кошка, и ожидать, что я верну ему подружку, и не сможет понять, почему я и не пытаюсь это сделать.

Воцарилось молчание. Где-то внутри дома хлопнула дверь. Рон поднял голову и, казалось, вспомнил, что с ними в доме был Тим.

— Извините, Мэри, минуточку.

Она сидела и слушала монотонное тиканье часов, пока он не вернулся, улыбаясь про себя.

— Типичный австралиец, этот парень. Если бы была возможность, вообще ходил бы, в чем мать родила. У него есть дурная привычка выходить из ванны после душа и расхаживать по дому в костюме Адама, и я подумал, что лучше уж проверю, чтоб он. не пришел сюда за чем-нибудь. — Он резко взглянул на нее:

— Надеюсь, он вел себя как следует, когда оставался у вас?

— Он ведет себя прекрасно, — ответила она с некоторой неловкостью.

Рон опять сел:

— Я думаю, что истинное благословение, что мы из рабочего класса, Мэри. Нам легче было уберечь Тима, чем если бы мы принадлежали к людям вроде Мика. Этих надутых снобов труднее понять, они хитрее, особенно мужчины. И вместо того, чтобы пить пиво с простыми парнями в баре «Прибрежного», он сидел бы где-нибудь в шикарном месте с бездельничающими женщинами и шепелявыми голубыми. В нашей среде все проще и лучше, спасибо небу. Черное есть черное, а белое — белое и никакого серого между ними. Я надеюсь, ты понимаешь, Мэри, почему мы так оберегали Тима?

— Понимаю. Действительно понимаю. Беда в том, что Тим все-таки пробудился, может, благодаря телевизору. Он следил за любовными сценами и решил, что это очень хороший способ показать мне, как я ему нравлюсь.

— О, Боже! — Рон упал на стул. — Я думал, что мы достаточно запугали его и такого страху нагнали, что он никогда не попытается попробовать.

— Вы, возможно, хорошо делали, что пугали его, но понимаешь, он не связывает то, что он сделал, с тем, против чего вы его предостерегали. В его уме не было ничего сексуального. Он просто хотел показать мне, что я ему очень нравлюсь. Но, к несчастью, при самом действии он обнаружил, как сильно ему это понравилось. Рон был в ужасе.

— Ты хочешь сказать, что он изнасиловал тебя? Я этому не верю!

— Конечно нет! Он поцеловал меня, вот и все. Но ему понравилось, и с тех пор это мучает его. Мне удалось его убедить, что между нами это запрещено, но он проснулся, Рон, он проснулся! Это случилось только раз, большего я не допустила, но как ты или я можем вычеркнуть это из его памяти? Что сделано, то сделано. Пока не было правды в том, что думала Дони или Эмили Паркер или кто-то еще, все это не имело значения, но с тех пор, как Тим поцеловал меня, я почти сошла с ума, ломая голову, что мне делать с ним, если что-то случится с тобой.

Рон несколько расслабился.

— Да, понимаю.

— Ну, я не знала, к кому обратиться, с кем поговорить. Поэтому я и повезла Тима к Джону Мартинсону сегодня. Я хотела, чтобы он познакомился с Тимом и честно сказал мне свое мнение обо всей этой ситуации.

— Почему ты не поговорила со мной, Мэри? — резко спросил он, обидевшись.

— Как я могла поговорить с тобой, Рон? Ты же отец Тима, ты слишком ему близок, чтобы посмотреть со стороны. Если бы я сначала поговорила с тобой, мне нечего было бы сказать сейчас, кроме фактов, и я бы не знала, что делать и как решить проблему. Если бы я сначала поговорила с тобой, мы, возможно, пришли бы к выводу, что ничего сделать нельзя, кроме как разлучить нас с Тимом. Я поехала к Джону Мартинсону, потому что у него большой опыт работы с умственно отсталыми и он искренне сострадает им. Я подумала, что из всех людей, кого я знаю, он единственный, кто сможет, прежде всего, думать о Тиме, а мне нужен был именно такой человек, кто может дать, совет исключительно в интересах Тима.

— Хорошо, Мэри. Я понимаю. Так что же он сказал?

— Он предложил мне одно решение и заставил меня поверить, что такой выход был бы самым разумным. Он сказал, что ты, наверное, сочтешь такой выход разумным, но признаюсь, я не уверена в этом сейчас, хота и согласилась с Джоном Мартинсоном. И чтобы ты ни сказал или ни подумал, уверяю тебя, я это все уже сказала и подумала сама, поэтому меня ничто не удивит и не обидит. — Она протянула чашку, чтобы он налил еще. Ей хотелось чем-нибудь себя отвлечь. — Мне сорок пять лет, Рон, по возрасту я гожусь Тиму в матери, я не красивая, не элегантная женщина, и привлекательности для мужчин во мне нет. Что Тим во мне находит, я понять не могу, но он что-то видит тем не менее. Джон Мартинсон сказал, что я должна выйти за Тима замуж.

— Так он сказал? — лицо Рона было до странного неподвижно.

— Да, сказал.

— Почему?

— Главное потому, что Тим меня любит, и потому, что Тим мужчина, а не ребенок. Когда он мне это сказал, я была поражена и, поверь мне, доказывала обратное. Это как скрестить породистую собаку с дворняжкой, связать юность и красоту Тима со мной, и я сказала ему это. Прости то, что я скажу, но он ответил, что на это можно посмотреть и с другой стороны, что связать мой интеллект и слабоумие Тима так же плохо. Слова его были другими. Он сказал: « Если вы не годитесь для Тима, то и он не годится для вас.» Он хотел подчеркнуть, что ни Тим, ни я не являемся образцом для супружества и поэтому что тут такого ужасного? Я все же возражала, в основном потому, что слишком уж велика разница в возрасте. Но он отбросил и это возражение. Тиму нравлюсь я, а не соседская девочка или дочка одного из рабочих. Что меня убедило в правоте Джона Мартинсона, так это то, что мне совсем не приходило в голову, и я уверена, что и тебе так же. Мы слишком близки к Тиму, чтобы увидеть. — Она покачала головой. — Тим — взрослый человек, Рон, и в этом отношении совершенно нормален. Джон был до грубости откровенен, он схватил меня за плечи и начал трясти так, что зубы у меня застучали, вот как он был зол, что я не понимаю и не сочувствую Тиму. Он спрашивал, как я могу отказать Тиму в его праве быть мужчиной? Почему Тим не должен получить от жизни то, что он может? Я никогда не смотрела на проблему с этой точки зрения. Меня беспокоило, что подумают другие, как будут над ним смеяться, дразнить его, мучить за то, что он женился на богатой старой деве, годящейся ему в матери. Но я совершенно не принимала во внимание тот факт, что он имеет право получить от жизни то, что может.

Она опять стала водить пальцем по краю чашки. Рон никак не проявлял своего отношения к услышанному. Она понятия не имела, что он думает. И как бы для того, чтобы смутить ее еще больше, он взял чайник и опять наполнил ее чашку.

— Мы все слышали о противоположных случаях. Я помню, как я была зла, когда одна из девушек у нас в офисе влюбилась в паралитика, а он отказался жениться на ней. Арчи достаточно хорошо знал эту девушку, чтобы понимать, что другого мужчины в ее жизни не будет. Он отправился к этому парню и сказал ему, чтобы тот не лишал себя и ее шанса на счастье. И мы все согласились, что Арчи сделал правильно. Арчи сказал, что в жизни есть многое другое, а не только секс. Действительно, в жизни есть и многое другое, Рон. Но как насчет Тима? Есть ли у нас право лишать Тима всего, что ему положено как человеческому существу? В этом была суть доказательств Джона Мартинсона.

— Да, рассудил он здорово, правда? — Рон провел руками по волосам. — Я никогда сам об этом не думал.

— Ну, я согласилась с тем, что в его словах есть правда, вынуждена была согласиться. Но спросила, почему я? Тим, конечно, мог найти кого-нибудь лучше. Но мог ли? Действительно, мог ли? Какая бы я ни была, но Тим любит меня. И какой бы ни был Тим, но я люблю его. Со мной он будет в безопасности, Рон, и если, выйдя за него, я смогу обогатить его жизнь настолько, насколько ее можно обогатить, я выйду за него и плевать мне, что скажут люди, включая тебя.

По мере того, как она говорила, ощущение, что она стоит на краю пропасти исчезло. Рон смотрел на нее с любопытством. Он уже несколько раз видел ее взволнованной, отбросившей обычную маску спокойствия и уверенности в себе. Но такой воодушевленной он не видел ее еще никогда. Ее и прежде нельзя было назвать тихой мышкой, так как ее некрасивое, но приятное лицо всегда носило печать достоинства и силы характера. Теперь же оно светилось особой красотой, которая, казалось, исчезнет, как только пройдет порыв. И он вдруг подумал, а что это замужество может дать ей. Он был гораздо старше и гораздо опытнее Мэри, и знал, что легкого ответа на этот вопрос нет.

Она продолжала:

— Женщины обычно живут дольше, чем мужчины, поэтому есть все шансы за то, что я буду с ним еще долгие годы. Он не побежит искать молоденькую и хорошенькую женщину, потому что его жена старая и увядшая. Я старая и увядшая теперь, но, Рон, его это ни мало не беспокоит. Можно и просто жить с ним. Но Джон Мартинсон прав. Женитьба лучше. Если мы поженимся, у меня будет полное законное право на его жизнь. Дони никогда не сможет отобрать его. Видишь ли, Дони уже давно беспокоит меня. Я думаю, тебе не приходило в голову, как легко она может забрать Тима из под моей опеки, как только с тобой что-нибудь произойдет. И это естественно. Она твоя дочь, и ты очень любишь ее. Но меня она совсем не любит и никогда не согласится, что Тиму со мной лучше, чем с ней. Твои письма к ней и Мику и переданные тобой мне полномочия ничего не будут значить, если Дони действительно захочет наделать неприятностей. После твоей смерти Дони станет законным опекуном Тима в глазах любого суда страны, вне зависимости от указаний, какие ты оставишь. Я не его родственница, даже знаю его не так уж давно, и наша связь весьма подозрительна.

Когда ты в первый раз попросил меня взять Тима, я думала только о том, какое высокое доверие ты мне оказал. Но мне кажется, ты все-таки в силах посмотреть на Дони со стороны и увидеть ее в истинном свете. Она любит Тима, но ненавидит меня гораздо больше, и Тим окажется жертвой на ее алтаре. Джон Мартинсон не знал о силе ее неприязни, но, несмотря на это, он предложил единственно возможное решение. Мы должны пожениться.

Рон грустно рассмеялся:

— Разве жизнь не забавна? Ты права в одном, Мэри. Люди бы легче поняли, если бы ты просто жила с ним, чем твое замужество. Тут такая странная ситуация, что женитьба выходит как бы преступление.

— Эти самые слова я говорила Джону Мартинсону. Преступление.

Рон встал обошел стол и положил руку ей на плечо, затем наклонился и поцеловал ее в голову.

— Ты прекрасный человек, Мэри. Я по настоящему рад, что ты выходишь замуж за моего сына. Ни я, ни Эс не могли бы для него желать лучшего, и я думаю, что она шлет тебе свои поздравления. Но это надо сделать скоро, Мэри, очень скоро. Если я доживу, я оставлю свидетельство, что я одобряю брак, тогда Дони мало что сможет сделать. Если это будет после моей смерти, то опереться тебе будет не на что. Мне следовало самому все это понять, но человек слеп, особенно когда дело касается его собственных детей.

— Именно поэтому я и должна была поговорить с тобой сегодня вечером. Мне придется лечь в больницу на несколько дней. Необходима операция, чтобы у меня не было детей, но думаю бракосочетание должно состояться как можно скорее.

— Ага! В следующий понедельник поедем в город получить лицензию и в конце недели, думаю, сможете пожениться.

Она с любовью погладила его по шершавой щеке:

— Я не могла бы себе желать лучшего свекра, чем ты, Рон. Спасибо за понимание и согласие.