Глава 18

Когда в четверг днем, после тенниса Эсме Мелвил открыла заднюю дверь, она едва смогла пройти несколько ярдов, чтобы добраться до кресла в гостиной. Ноги ее дрожали. Потребовались огромные усилия, чтобы добраться домой и чтобы никто не заметил ее состояния. Ее тошнило так, что через несколько минут пришлось отправиться в ванную комнату. Она постояла на коленях, наклонив голову над унитазом, но это не принесло облегчения, рвоты не было. Боль под левым плечом мешала двигаться. Она постояла несколько минут, пытаясь отдышаться, затем медленно с трудом поднялась на ноги, держась одной рукой за шкафчик, а другой за дверь. Лицо, отразившееся в зеркале, она с трудом признала своим — грязно-серое, покрытое каплями пота. Этот вид привел ее в такой ужас, что она немедленно отвела глаза от зеркала. С огромным трудом Эсме вернулась в гостиную и упала в кресло, задыхаясь и взмахивая руками.

Затем боль охватила ее и начала рвать, как огромный, бешеный зверь. Она наклонилась и плотно обняла себя руками. Она издавала слабые, короткие стоны каждый раз, когда боль, как острый нож пронзала ее все чаще и чаще, пока не осталось ничего, кроме боли. Прошла целая вечность, пока боль немного утихла. Казалось, что-то сидело у нее на груди и выдавливало воздух их легких, не давая возможности вздохнуть. Все было совершенно мокрым. Белое теннисное платье промокло от пота, лицо залито слезами, сиденье кресла мочой, которую было не удержать в моменты особо острых приступов. Всхлипывая и хватая воздух синими губами, она села и молилась, чтобы Рон зашел домой, прежде чем идти в «Прибрежный». Телефон в холле был от нее на расстоянии световых лет и абсолютно недосягаем.

Было семь часов, когда Рон и Тим вошли в заднюю дверь дома на Серф Стрит. Стояла странная тишина, кухонный стол был пуст и запаха приготовленной пищи не ощущалось.

— Привет, где ты, мать? — жизнерадостно воскликнул Рон, когда они вошли в кухню. — Эс, дорогая, где же ты? — позвал он. Затем пожал плечами: — Должно быть, осталась в своем клубе еще на пару сэтов, — сказал он.

Пока Рон зажигал свет в кухне и столовой, Тим прошел в гостиную. Оттуда послышался ужасный крик. Рон уронил чайник, который держал в руках, и с бьющимся сердцем бросился в гостиную. Тим стоял и плакал, ломая руки и глядя на мать, которая лежала в кресле, странно неподвижная, со сжатыми в кулаки руками.

— Боже!

Слезы брызнули из глаз Рона. Он подошел к креслу и склонился над женой, протянув дрожащую руку. Кожа ее была теплой. Едва веря своим глазам, он увидел, что грудь медленно поднимается и опускается. Он встал.

— Тим, не плачь, — сказал он. Зубы его стучали. — Я позвоню доктору Перкинсу и Дони, затем вернусь. Ты останься здесь. Если мама что-нибудь сделает, не кричи. Хорошо, дружок?

Доктор Перкинс был дома, ужинал. Он сказал, что вызовет скорую помощь и встретит их прямо в госпитале принца Уэльского. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Рон набрал номер Дони.

Ответил Мик. В голосе его сквозило нетерпение. Это был час обеда и он терпеть не мог, когда его беспокоили в это время.

— Послушайте, Мик, это Рон, — сказал Рон, четко произнося слова. — Пожалуйста, не пугайте Дони, но дело касается ее матери. Думаю, у нее был сердечный приступ, только я не уверен. Мы увозим ее в отделение срочной помощи немедленно, так что приезжать сюда нет смысла. Лучше всего, чтобы вы и Дони встретили нас в госпитале как можно скорее.

— Я очень сожалею, Рон, — бормотал Мик.

— Конечно, Дони и я приедем немедленно. Постарайтесь не волноваться.

Когда Рон вернулся в гостиную, Тим все еще стоял и смотрел на мать, безутешно плача. Она так и не пошевелилась. Не зная, что делать, Рон обнял сына за плечи и прижал к себе.

— Ну, не плачь, Тим, мой мальчик, — сказал он тихо. — С мамой все в порядке, сейчас приедет скорая помощь и мы увезем ее в госпиталь. Они ее вылечат. Ты должен быть хорошим мальчиком, веди себя спокойно ради мамы. Ей не понравится, если она проснется и увидит, что ты стоишь и воешь, как глупое дитя.

Шмыгая носом и икая, Тим пытался перестать плакать в то время, как его отец подошел к креслу Эсме и встал на колени. Он взял ее сжатые кулаки и попытался сложить их на коленях.

— Эс! — позвал он. Лицо его выглядело старым и морщинистым. — Эс, любимая, ты слышишь меня? Это Рон, любимая, это Рон!

Лицо ее было серым и осунувшимся, но глаза открылись. Они осветились, когда она увидела Рона, Эсме благодарно пожала ему руку.

— Рон… привет, я рада, что ты пришел домой… где Тим?

— Он здесь, любимая. Не беспокойся о Тиме, и, вообще успокойся. Скорая помощь сейчас придет и мы увезем тебя в госпиталь. Как ты себя чувствуешь?

— Как будто… меня… драли звери… О, Боже, Рон, … какая боль… ужасно… Кресло мокрое…

— Не думай ты об этой чертовой мебели, Эс, это же пустяки, — он пытался улыбнуться, но лицо его исказилось. Он больше не мог себя контролировать и расплакался. — О, Эс, с тобой ничего не должно случиться, ты этого не допустишь, любимая! О, Боже, что я буду делать без тебя? Крепись, Эс, крепись, пока мы везем тебя в госпиталь!

— Я… я подержусь… не могу… оставить Тима… совсем одного… Не могу оставить Тима одного…

Через пять минут, после того, как Рон позвонил доктору Перкинсу, скорая помощь была у дверей дома. Рон попросил их подъехать к задним дверям, так как к парадной двери вело двадцать пять ступеней, а к задней — ни одной. На скорой помощи работали спокойные и приветливые люди, хорошо подготовленные профессионалы, и Рон, как и другие жители окраин Сиднея, доверял им полностью. Решение доктора Перкинса встретить их в госпитале не вызывало у него сомнений. Они быстро осмотрели Эс и положили ее на носилки. Рон и Тим последовали за медиками, одетыми в голубую форму, чувствуя себя лишними и бесполезными.

Рон посадил Тима впереди, а сам сел с другими сзади.

Один из медиков надел пластиковую маску на рот Эс и подключил ее к кислородному баллону, затем положил руку ей на пульс.

— Почему вы не включаете сирену? — спросил Рон, с тревогой оглядывая аппаратуру в машине.

Его встретил спокойный твердый взгляд.

— Успокойтесь, приятель, — сказал медик и похлопал его по спине. — Мы включаем сирену, когда едем по вызову, но очень редко, когда везем больных. Это пугает их, приносит больше вреда, чем пользы. Она в порядке, а в это время суток мы доедем быстро без сирены. Всего пару миль.

Действительно, через пять минут скорая помощь, искусно лавируя между редкими машинами, уже подъезжала к ярко освещенному корпусу срочной медицинской помощи госпиталя принца Уэльского. Как только большая блестящая машина остановилась, Эс открыла глаза и выплюнула шланг. Врач быстро взглянул на нее, но решил не вмешиваться, если не будет еще одного приступа. Может быть, она хочет что-то сказать и это важно. Бывает лучше позволить больному самому действовать, тогда он меньше волнуется.

— Рон…

— Я здесь, любимая. Ты в госпитале, и скоро тебе помогут.

— Я не знаю… Рон…

— Да, любимая? — Слезы опять текли у него по лицу.

— Это Тим… Что мы… о чем всегда беспокоились. .. что… будет… с Тимом… когда я…? Рон…

— Я здесь, любимая.

— Позаботься… Тим… Сделай то, что нужно… Тим… Бедный Тим… Бедный… Тим…

Это были ее последние слова. Пока Рон и Тим бесцельно кружили вокруг входа в больницу, бригада срочной помощи мгновенно унесла носилки. Оба Мелвила стояли и смотрели, как захлопнулись белые двери, а потом их мягко, но настойчиво отправили в зал для посетителей. Вскоре кто-то пришел и принес им чай с бисквитами, но, хотя и с улыбкой, отказался сообщить что бы то ни было.

Дони и ее муж прибыли через полчаса. Дони была уже беременна и ее муж явно беспокоился о ней. Она подошла к отцу и села между ним и Тимом на скамью. Она плакала.

— Ну, ну, милая, не плачь, — утешал Рон. — Наша старушка поправится, теперь все в порядке. Они увезли ее куда-то, и как только будут какие-то новости, они нам скажут. Подумай о ребенке, любимая, ты не должна так расстраиваться.

— А как это случилось? — спросил Мик, закуривая сигарету и стараясь не смотреть на Тима.

— Не знаю. Когда я и Тим пришли домой, она лежала без сознания в кресле гостиной. Не знаю, как долго это продолжалось. Боже, почему я не пошел прямо домой с работы, почему я пошел в «Прибрежный»? Мог бы хоть раз пойти прямо домой!

Дони высморкалась.

— Пап, не вини себя. Ты же всегда приходишь домой в такое время, как ты мог знать, что сегодня ты ей понадобишься? Ты знаешь, что она никогда не возражала против твоих привычек! Она видела, что тебе доставляет удовольствие выпить после работы пива, и ей это нравилось. К тому же это давало ей возможность развлечься и самой. Много раз я слышала, как она говорила, раз ты приходишь из «Прибрежного» не раньше семи, то у нее есть свободное время, и она спокойно может играть в свой теннис до шести и успеть приготовить ужин для тебя и Тима.

— Я должен был знать, что она стареет и чувствует себя неважно. Я должен был это сам видеть?

— Папа, нет смысла винить себя! Что сделано, то сделано. Мама не хотела другой жизни ни себе, ни тебе, и ты это знаешь. Не трать зря время и не грызи себя, ты ничего не можешь изменить. Подумай лучше о ней и Тиме.

— О Боже, я это и делаю, — в его голосе слышалось отчаяние.

Они повернулись и посмотрели на Тима. Он сидел тихо, сжав руки и сгорбившись. Он в горе всегда принимал эту позу. Он перестал плакать, а глаза были устремлены на что-то невидимое для них. Дони пододвинулась поближе к брату.

— Тим, — сказала она мягко, поглаживая его рукой по плечу.

Он вздрогнул, затем, казалось, осознал, что она здесь. Синие глаза вернулись из бесконечности и взглянули на нее.

— Дони! — сказал он, как будто удивляясь ее присутствию.

— Я здесь, Тим. Не беспокойся о маме, с ней будет все в порядке. Я обещаю.

Он покачал головой:

— Мэри говорит, что нельзя давать обещания, если не можешь их выполнить.

Лицо Дони застыло, она повернулась к Рону, а Тима для нее словно больше тут и не было.

Наступила глубокая ночь, когда доктор Перкинс вошел в зал ожидания. Лицо его было напряженным и очень усталым. Они сразу же встали, как подсудимые перед судьей.

— Рон, могу я с вами поговорить? — спросил он тихо. Коридор был пуст, яркие лампы в центре высокого потолка резко освещали изразцовый пол. Доктор Перкинс обнял Рона за плечи: — Она умерла, мой друг.

Рон вдруг почувствовал в груди ужасную, тянущую тяжесть. Он с отчаянием посмотрел в лицо пожилому доктору:

— Нет. Не может быть.

— Ничего сделать было нельзя. У нее был обширный инфаркт и затем, через несколько минут по прибытии сюда, еще один. Сердце остановилось. Мы пытались его заставить работать, но все было бесполезно. Подозреваю, что у нее и раньше сердце было не в порядке, а похолодание и теннис сделали свое дело.

— Она никогда мне не говорила, что у нее болит сердце. Я не знал. Она вообще никогда не жаловалась. — Рон попытался справиться с собой. — О, доктор, я не знаю, что делать! Там Тим и Дони. Они надеются…

— Вы хотите, чтобы я им сказал? Рон покачал головой:

— Нет, я это сделаю. Только дайте мне минуту времени. Могу я ее видеть?

— Да. Но не водите туда Тима и Дони.

— Тогда пойдем к ней сейчас, доктор. До того, как я скажу им.

Они выкатили носилки с Эс из отделения интенсивной терапии и поставили в маленькой боковой комнате, предназначенной именно для таких случаев. Вся медицинская аппаратура была уже убрана. Простыня покрывала ее с головой. Когда Рон из дверей увидел неподвижные формы под покрывалом, он пошатнулся, как будто получил сильнейший удар. Там Эс, под простыней, и она никогда не сможет больше двигаться, для нее все кончено: солнце и смех, слезы и дождь. Больше ничего не будет. Ее жизненный путь закончился здесь, в этой комнате с ослепительно белой простыней, покрывавшей ее тело. Все. Они даже не попрощались. Конец. Он подошел ближе и неожиданно почувствовал сладкий запах нарциссов, они стояли в огромной вазе на соседнем столике. Никогда впоследствии он не мог выносить запах нарциссов.

Доктор Перкинс стоял у дальнего конца узкой каталки, он быстро откинул простыню и отвернулся. Можно ли когда-нибудь привыкнуть к горю? Можно ли научиться спокойно принимать смерть?

Они закрыли ей глаза и сложили на груди руки. Рои долго смотрел на нее, потом наклонился и поцеловал ее в губы. Но все уже было чужое. Эти бледные, холодные губы ничем не напоминали ему Эс. Вздохнув, он отвернулся.

В зале ожидания три пары глаз были прикованы к его лицу. Он стоял и смотрел на них, подняв плечи.

— Она умерла, — сказал он.

Дони заплакала и позволила Мику обнять себя. Тим просто сидел и смотрел на отца, как потерянный испуганный ребенок. Рон подошел к нему и нежно взял его за руку.

— Пойдем погуляем, дружок, — сказал он.

Они вышли из зала, прошли коридор и вышли на улицу. Начинало светать, восточный край неба был перламутровый с оттенками розового и золотого. Легкий утренний ветер пахнул им в лица и, вздохнув, улетел.

— Тим, я не хочу, чтобы ты думал, что мама вернется, — сказал Рон устало. — Мама умерла только что. Ее нет, дружок, нет. Она больше никогда не вернется, она ушла от нас в лучшую жизнь, для нее нет больше горя и боли. Нам придется учиться жить без нее, и это будет очень, очень трудно… Но она хотела, чтобы мы продолжали жить, она сказала, что лучше всего будет, если мы будем жить, как всегда, и не очень скучать о ней. Сначала мы будем очень скучать, но потом, когда привыкнем, так плохо уже не будет.

— Можно мне увидеть ее, пока она здесь, пап? — спросил Тим потерянно.

Его отец покачал головой и судорожно сглотнул:

— Нет, дружок. Ты не можешь ее увидеть. Но ты не должен винить ее за это, она этого не хотела. Она не хотела уйти так неожиданно, даже не попрощавшись. Но иногда все совершается помимо нашей воли, слишком быстро, и мы не поспеваем, и оказывается слишком поздно. Так мама и умерла. Слишком быстро, слишком быстро… Пришло ее время, и она не могла его отодвинуть. Понимаешь, дружок?

— Она, действительно, по-настоящему умерла, пап?

— Да, действительно и по-настоящему, Тим.

Тим поднял лицо к безоблачному небу; чайки носились кругами над их головой, ныряя к земле, затем взмывали и улетали в поисках родной водной стихии.

— Мэри сказала мне, пап, что такое смерть. Мама уснула, она будет спать в земле под одеялом из травы и будет там лежать, пока мы тоже не уйдем. Так ведь?

— Да, что-то вроде этого, дружок.

Когда они вернулись в отделение, доктор Перкинс их уже ждал. Он отослал Тима к Дони и Мику, но задержал Рона.

— Рон, надо сделать кое-какие приготовления.

Рон задрожал:

— О, Боже мой! Доктор, что я буду делать? Я не имею представления…

Доктор Перкинс рассказал ему о похоронном бюро и предложил позвонить туда сам, к своему знакомому.

— Он умелый и добрый, Рон, — объяснял доктор. — Он не возьмет с тебя больше, чем ты себе можешь позволить и сделает все, как надо, без шума и суеты. Ее надо похоронить завтра, потому что послезавтра воскресенье, а больше сорока восьми часов ждать нельзя. Климат жаркий. Не надо ее бальзамировать, зачем? Оставьте ее в покое. Я скажу Мортимеру, что вы мои старые пациенты, и он обо всем позаботится. Теперь почему бы вам не вызвать такси и не увезти семью домой?

Когда они вошли в опустевший дом, Дони, казалось, немного оживилась и занялась завтраком. Рон подошел к телефону и позвонил Мэри Хортон. Она сразу же ответила, и он успокоился. Он боялся, что придется ее будить.

— Мисс Хортон, это Рон Мелвил. Послушайте, я знаю, что затрудняю вас, но я в отчаянии… Моя жена умерла сегодня утром… все произошло неожиданно… Да, спасибо большое, мисс Хортон… Да, я вроде как оцепенел… Да, постараюсь отдохнуть… Зачем я вам звоню, это насчет Тима… да, он знает, я не вижу смысла скрывать от него, он все равно должен будет узнать когда-то, так почему не сейчас?., Спасибо, мисс Хортон, я очень рад, что и вы так думаете. Я очень благодарен вам, что вы объяснили ему про смерть… Это помогло, правда… Нет, ему не так трудно было понять, как я думал. Я думал, что я буду целый день ему втолковывать, а он понял, как вроде бы он самый нормальный… Да, он в порядке, ни слез, ни истерики. Он ее и нашел. Это было ужасно. Мисс Хортон, я знаю, что вы работаете всю неделю, но я знаю, вы очень хорошо относитесь к Тиму, поэтому я набрался смелости попросить вас, не могли бы вы приехать и повидать меня сегодня, поскорее и, может быть, взять Тима до воскресенья. Ее хоронят завтра, нельзя послезавтра, потому что воскресенье. Я не хочу, чтобы он был на похоронах… Хорошо, мисс Хортон. Я буду здесь и Тим тоже… Спасибо, спасибо огромное, я так благодарен… Да, постараюсь, мисс Хортон. Скоро увидимся. Пока и еще раз спасибо.

Дони увела Тима в сад, пока Рон разговаривал с мистером Мортимером, гробовщиком, который, действительно, оправдал рекомендации доктора Перкинса. Смерть в семье австралийского рабочего не требует больших расходов, строгие законы делают наживу за счет горя близких почти невозможной. Ни шикарных гробов, ни поминок, ни публичного прощания с телом. Все делается быстро и тихо, настолько, что часто друзья и соседи узнают о подробностях, когда похороны уже состоялись.

Вскоре после того, как ушел гробовщик, Мэри Хортон остановила свой «бентли» на улице против дома Мелвилов и поднялась по ступенькам к передней двери. Рано утром соседи уже узнали о случившемся, и на многих окнах предательски приподнялись занавески, когда Мэри дожидалась ответа на стук.

Мик, муж Дони, открыл дверь и уставился на Мэри в замешательстве. На какое-то мгновение он подумал, что это кто-то связанный с похоронным бюро, и сказал:

— О, мистер Мортимер только что ушел, минут пять назад.

Мэри посмотрела на него оценивающе:

— Вы, должно быть, муж Дон. Я Мэри Хортон и приехала забрать Тима. Но, пожалуйста, скажите потихоньку мистеру Мелвилу, что я здесь и не говорите пока Тиму о моем приезде. Я подожду.

Мик закрыл дверь и пошагал по длинному холлу. Мысли его совершенно смешались. Из того, что говорили Мелвилы, он решил, что мисс Хортон старая леди, но, хотя у женщины на террасе были совершенно седые волосы, она вовсе не была старой. Рон пытался заинтересовать Тима телевизионной программой, Мик бровями указал ему в сторону двери, и Рон сейчас же встал и, выйдя, закрыл за собой дверь.

— Дон, здесь мисс Хортон, — прошептал Мик, садясь рядом с ней.

Она посмотрела на него с любопытством:

— Ну и как?

— Она вовсе не старая, Дон! Почему ты сказала, что она одного возраста с Роном? Я не мог поверить своим глазам, когда открыл дверь! Ей не больше сорока пяти, если не меньше!

— Что это ты говоришь, Мик? Конечно же она старая! Правда я не видела ее вплотную тогда вечером у машины, но стояла достаточно близко, чтобы разглядеть, что она старая. А волосы у нее белее, чем у папы!

— Знаешь, люди могут поседеть и в двадцать. Говорю тебе, она сравнительно молодая женщина.

Дони мгновение сидела молча, затем покачала головой и криво усмехнулась:

— Хитрая лиса! Так вот в чем ее игра!

— В чем ее игра?

— В Тиме, конечно! Она спит с ним! Мик присвистнул.

— Конечно! Но разве твои родители ничего не подозревали? Они же так следят за Тимом.

— Дон.

— Мама и слова поперек слышать не хотела о своей драгоценной мисс Хортон, а папа с тех пор, как Тим стал приносить деньги от мисс Хортон за работу в саду, как кошка, которая съела сало. Ха-ха! Работает в саду, как же!

Мик бросил взгляд на Тима.

— Потише, Дон!

— О, я готова убить отца за эту слепоту! — прошипела Дони сквозь стиснутые зубы. — Все время мне казалась эта женщина подозрительной, но папа и слова не хотел слышать. Ладно, я понимаю, что мама ничего не подозревала, но отец-то должен был послушать меня! Слишком много думал о лишних деньгах!

Рон, в свою очередь, вытаращил глаза на Мэри Хортон, даже на мгновение немного оживился.

— Вы мисс Хортон?! — хрипло спросил он, голос его звучал так из-за долгих часов напряжения.

— Да, я Мэри Хортон. Вы тоже думали, что я совсем старая леди, мистер Мелвил?

— Да, думал, — он достаточно успокоился, чтобы открыть как следует дверь. — Пожалуйста пройдите, мисс Хортон. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы пройдем в спальню прежде, чем я провожу вас к Тиму.

— Конечно нет.

Она пошла за Роном, чувствуя некоторое смущение. Это была главная спальня в доме, и она думала, как Рон выдержит, если будет с ней разговаривать в том месте, где он и его жена спали долгие годы. Но он, казалось, едва замечал окружающее, он не мог оторвать взгляда от ее лица. Она совсем не была похожа на тот образ, какой он себе представлял, и в то же время точно с ним совпадала. Лицо было молодое и без морщин. Ей не могло быть больше сорока пяти, может и меньше. Но это не было алчное женское лицо, а доброе, немного суровое со следами страдания. Глаза карие, взгляд проницательный, а рот волевой и крепко сжатый. Ее волосы были совершенно белыми. Несмотря на шок, который испытал Рон, обнаружив, что она гораздо моложе, чем он думал, он доверял людям с такими лицами. Суровая, но красивая внешность, решил он про себя, подходящая для Мэри Хортон, о которой он всегда думал как о самом добром, щедром и понимающем человеке, которого он когда-либо встречал в своей жизни.

— Мистер Мелвил, у меня нет слов. Я очень сочувствую вам, и Тиму, и Дони.

— Я знаю, мисс Хортон. Пожалуйста, не надо. Я понимаю. Это ужасный удар, но мы оправимся. Мне только жаль, что Эс вас так никогда и не видела. У нас как-то не дошло до этого, правда?

— Да, и я тоже жалею об этом. Как Тим, бедняга?

— Немного не в себе. Он не совсем понимает, что происходит, кроме того, что мама умерла. Я очень сожалею, что пришлось вовлечь вас во все это, но просто не знаю, что мне еще делать. Я не могу позволить Тиму присутствовать на похоронах, а оставить его одного дома, пока мы будем там, нельзя.

— Совершенно согласна. Я рада, что вам пришло в голову позвонить мне, мистер Мелвил, и я вас уверяю, что я позабочусь о Тиме. Можете быть совершенно спокойны. Я подумала, а что если в воскресенье вечером я увезу вас с Тимом в свой коттедж и вы там побудете несколько дней, чтобы сменить обстановку. Я оставлю Тима в Сиднее сегодня, завтра и в воскресенье, а в воскресенье вечером вернусь сюда и увезу вас обоих в коттедж. Подойдет это вам?

Лицо Рона на мгновение исказилось, но он овладел собой:

— Это так любезно с вашей стороны, мисс Хортон. И ради Тима я сделаю так. Я думаю, у нас на работе не будут возражать, если мы пропустим недельку.

— Тогда договорились. Дони лучше уехать с мужем, не так ли? Ей будет гораздо легче, если она не будет думать, что вы с Тимом сидите здесь в доме в одиночестве.

— Да, правильно. Ей будет гораздо легче, тем более, что она уже на восьмом месяце беременности.

— О, я не знала! — Мэри старалась не смотреть на двуспальную кровать у стены. — Может быть, пойдем и поздороваемся с Тимом?

Маленькая группа в гостиной представляла собой странное зрелище. Мик и Дони сидели, прижавшись друг к другу на диване, а Тим сидел в своем кресле, весь съежившись и наклонившись вперед и невидящими глазами глядел на телевизионный экран. Мэри спокойно стояла в дверях и наблюдала за ним. Опять у него был тот же потерянный, беззащитный и недоуменный вид.

— Привет, Тим, — сказала она.

Он вскочил на ноги, обрадованный, но и охваченный горем одновременно, лицо его дергалось, и он протягивал к ней руки. Она подошла к нему, взяла его за руки и нежно улыбнулась.

— Я пришла забрать тебя к себе на некоторое время, Тим, — мягко сказала она.

Он резко вырвал руки и вспыхнул. В первый раз с тех пор, как Мэри познакомилась с ним, он чувствовал смущение и осознал это. Невольно его глаза обратились к Дони, он заметил ее гнев и возмущение. Теперь он был уже развит настолько, что почувствовал: Дони осуждает его за то, что он держит за руки чужую женщину. Его руки бессильно упали, и он умоляюще посмотрел на сестру. Она поджала губы и вскочила, как разъяренная кошка, глаза сверкали и смотрели то на Тима, то на Мэри. Мэри подошла к ней, протянула руку.

— Привет, Дони, я Мэри Хортон, — сказала она мягко.

Дони сделала вид, что не заметила ее руки.

— Что вы здесь делаете? — прошипела она.

Мэри старалась не замечать ее тона:

— Я приехала за Тимом, — объяснила она.

— О, еще бы нет! — сказала она с ухмылкой. — Посмотрите на себя! Мать еще не в могиле, а вы уже тут как тут и облизываетесь от предвкушения удовольствия. Бедный, глупый Тим! Почему вы обманули нас насчет своего возраста? Ну и дураков же вы из нас сделали и еще перед моим мужем!

— Ради Христа, Дони, утихни! — закричал Рон в отчаянии.

Дони яростно повернулась к нему.

— Я утихну, когда скажу, что хочу. Ты жадный старый негодяй! Продаешь своего недоумка-сына за несколько жалких долларов! Лишь бы влить в себя лишнюю кружку пива в «Прибрежном»! Подумал ты когда-нибудь о стыде? Посмотри на нее, пытается запудрить нам мозги, что ее интерес к Тиму чисто душевный! Да, мисс Хортон, — продолжала орать она, резко поворачиваясь к Мэри. — Я прекрасно понимаю вашу игру! Ловко вы обманули всех нас и заставили поверить, что вам чуть не девяносто! Интересно, сколько людей на нашей улице хохочут теперь до упаду, увидев, к кому ходит Тим по выходным? Вы сделали нас посмешищем всего района, вы, старая сука! Если уж вам нужен был мужчина, почему, черт побери, не купить нормального мужика, а не использовать моего бедного, неполноценного брата? Вы отвратительная дрянь! А ну убирайтесь вон отсюда и оставьте нас в покое!

Мэри стояла посредине гостиной, опустив руки, и два ярких пятна пылали на ее щеках. Слезы стекали по лицу, словно пытаясь защитить ее от этих ужасных обвинений. Она была так потрясена и уничтожена, что даже не могла оправдываться. У нее не было ни сил, ни желания отвечать. Рона начала сотрясать крупная дрожь. Он так крепко сжал руки, что на костяшках пальцев появились белые пятна. Тим ушел к своему креслу и упал в него, запрокинутое лицо его поворачивалось то к обвинителю, то к обвиняемой. Он ничего не понимал, но тяжело страдал и испытывал чувство стыда. Дони, как будто считает, что ему нельзя дружить с Мэри. Но почему? Почему это плохо? Что сделала Мэри? Несправедливо, что Дони так кричит на Мэри, но он не знает, что ему делать, потому что не понимает, в чем дело. Почему ему так хочется убежать и спрятаться где-нибудь в темном углу, как в тот раз, когда он стащил у мамы торт, приготовленный для теннис-клуба?

Рон дрожал, стараясь сдержать свой гнев.

— Дони, я никогда не слышал, чтобы ты говорила такие вещи, ты слышишь? Ради Бога, что с тобой, девочка? Мисс Хортон — достойная женщина. Черт побери, она не обязана стоять здесь и слушать всю эту мерзость! Ты меня опозорила, ты опозорила Тима и ты опозорила твою бедную покойную мать! И в такое время! Боже, Дони, что тебя заставляет говорить такие вещи?

— Я их говорю потому, что думаю, что это правда, — ответила Дони, прячась на груди у Мика. — Ты позволил ее грязным деньгам сделать тебя слепым и глухим!

Мэри провела дрожащей рукой по лицу, вытирая слезы. Она в упор посмотрела на Дони и ее мужа.

— Вы очень, очень ошибаетесь, дорогая, — она с трудом выдавила это из себя. — Я понимаю, как вы потрясены и расстроены всем, что произошло за эти несколько часов, я уверена, что вы по-настоящему не верите в то, что вы сейчас говорите. — Она прерывисто вздохнула. — Я не скрывала свой возраст обдуманно, просто мне это никогда не казалось важным, потому что я ни на мгновение не думала, что кто-нибудь так грязно истолкует мои отношения с Тимом. Я глубоко привязана к Тиму, но не так, как вы имеете в виду. Мне это, конечно, тяжело говорить, увы, я уже достаточно стара, и гожусь быть матерью Тима, да и вашей, знаете ли. И вы совершенно правы: если бы мне нужен был мужчина, я вполне могла себе позволить купить продажного, и даже позолоченного. Зачем нанимать для этого Тима? Скажите честно, вы видели какое-либо свидетельство сексуального пробуждения в Тиме с тех пор, как он познакомился со мной? Если бы это было так, вы бы заметили тотчас же: Тим такое скрыть не сможет. Да, мне хорошо с Тимом, но отношения наши чисты и невинны. Тим сам чистый и невинный, и в этом часть его привлекательности. И если бы даже тысячи демонов блуда терзали непрерывно мою плоть, я ни за что не связала бы свои желания с Тимом. А теперь вы все испортили, испортили для нас обоих, потому что, если Тим и не понимает, он может почувствовать, что все изменилось. Наши отношения были совершенны. Были. Понимаете, были. Они больше не смогут быть такими. Вы сделали так, что я буду думать о том, что прежде мне и в голову не приходило, вы сделали так, что Тим будет чувствовать неловкость, выражая по отношению ко мне нормальную привязанность.

Мик откашлялся:

— Но, мисс Хортон, вы, конечно, должны были представлять себе, что будут думать другие люди. Мне трудно поверить, что вы, зрелая и ответственная женщина, могли месяц за месяцем проводить все свое свободное время с молодым и очень красивым человеком и вам ни разу не пришло в голову, что будут думать окружающие?

— Вот в чем дело! — заорал Рон, срывая Мика с дивана и держа его за лацканы пиджака. — Я должен был догадаться, что моя девочка Дони не придумывает все это вонючее дерьмо без твоей помощи! А ты действительно ловкач, дружочек! За те десять минут, которые прошли от звонка мисс Хортон в дверь и до того, как она сюда вошла, ты умудрился напичкать голову моей дочери грязными намеками и так крепко, что она опозорила всех нас! Боже, и почему Дони не вышла замуж за нормального парня, а выбрала тебя слюнявого, надутого пижона! Мне следовало тебе морду расквасить, ты поганая задница!

— Папа! — ахнула Дони, хватаясь за живот. — О, папа! — она разразилась слезами, топая каблуками об пол.

И вдруг Тим поднялся, да так неожиданно, что все остальные несколько секунд не могли понять, что произошло. Он развел Рона и Мика. Посадил Мика на диван, а Дони и Рона втолкнул в кресла. И все это не произнося ни слова. Затем, повернувшись спиной к Мику, легко прикоснулся к плечу отца.

— Пап, не разрешай ему тебя сердить, — сказал он серьезно. — Мне он тоже не нравится, но мама сказала, что мы должны обращаться с ним хорошо, даже если он нам и не нравится. Теперь Дони принадлежит ему, так сказала мама.

Мэри начала смеяться, дрожа и захлебываясь. Тим подошел к ней и обнял ее одной рукой.

— Ты смеешься или плачешь, Мэри? — спросил он, заглядывая ей в лицо. — Не обращай внимания на Дони и Мика, они расстроены. А почему мы не можем ехать сейчас? Можно я соберу вещи?

Рон смотрел на сына с удивлением и пробуждающимся уважением.

— Иди и собери вещи, дружок, иди сейчас же и собери вещи. Мэри через минуту придет и поможет тебе. И знаешь что, дружок? Ты молодец, ты, настоящий парень!

Красивые глаза Тима сияли, и в первый раз с тех пор, как он нашел Эс в гостиной, сверкнула его улыбка.

— Ты мне тоже нравишься, пап, — он усмехнулся и пошел собирать чемодан.

После того, как он ушел, воцарилось напряженное молчание. Дони сидела и смотрела куда угодно, только не на Мэри, а Мэри продолжала стоять посредине комнаты не зная, что ей делать.

— Я думаю, что ты должна извиниться перед мисс Хортон, Дони, — сказал Рон, строго глядя на дочь.

Она напряглась, а пальцы согнулись, как когти.

— Черта с два, я извинюсь! — отрезала она. — После всего, что с нами тут сделали, считаю что это перед нами с Миком должны извиняться! Чуть не избили моего мужа! Рон грустно посмотрел на нее:

— Я рад, что мамы нет здесь, — сказал он. — Она всегда говорила, что ты изменишься, что нам придется уйти из твоей жизни, но, черт побери, она все-таки никогда не думала, что ты до такого дойдешь. Ты слишком задрала нос, моя девочка, а тебе, не говоря уж о твоем размазне-муже, не худо бы взять несколько уроков хороших манер у мисс Хортон!

— О, пожалуйста, — воскликнула в отчаянии Мэри, — я ужасно жалею, что причинила все эти неприятности. Если бы я знала, что случится, я бы никогда не пришла. Пожалуйста, не ссорьтесь из-за меня. Мне страшно думать, что я внесла раскол в семью Тима. Если бы я не думала, что я ему сейчас нужна, я ушла бы навсегда. Я даю слово, что как только Тим оправится после смерти матери, я это сделаю. Я никогда больше не увижу его и не причиню никому из вас больше горя и стыда.

Рон поднялся со стула, куда посадил его Тим.

— Чепуха! Ну и прекрасно, что все вышло наружу! Это все равно случилось бы рано или поздно. Что касается меня и его матери, то для нас был важен только Тим, а Тиму всегда будете нужны вы, мисс Хортон. Последние слова ма были: «Бедный Тим, сделай то, что нужно для Тима, бедный, бедный Тим». Вот я и собираюсь это самое сделать, мисс Хортон. И если эта парочка там, на диване, не согласна со мной, тем хуже для них, черт побери! Я уважаю желание мамы, особенно если ее уже нет.

Его голос дрогнул, но он поднял подбородок, сглотнул несколько раз и сумел продолжить:

— Знаете, мама и я не всегда были вежливы друг с другом, но мы уважали друг друга. Мы прожили вместе хорошие годы, и я буду вспоминать о них с радостью. Он не поймет — кивок в сторону дивана — но ма была бы разочарована, если бы я не поднимал за нее тост каждый день в «Приморском».

Мэри с трудом сдержала порыв, ей хотелось подойти к старику и обнять его. Но только ее залитое слезами лицо и дрожащая улыбка сказали ему, как она его понимает.