Глава четырнадцатая
В этой церкви было гораздо теплее, чем в той, куда меня водили в детстве. Да и священник оказался не чванливым самоуверенным старцем, а милой женщиной средних лет, очень открытой и приветливой. Все здесь было устроено так, чтобы семьи во время службы чувствовали себя хорошо, и дети спокойно сидели на удобных деревянных скамьях. Все, кроме Тедди. Посидев несколько минут на коленях у Гранта, он принялся бродить в проходе, не вызывая, впрочем, ни возмущенных взглядов, ни замечаний ни у кого из прихожан. Грант шепотом пояснил мне, что малыш всегда так делает, а если попытаться его остановить, он упадет на пол и начнет кричать. Я уже знала, на что похожи истерики Тедди, когда ему приснился страшный сон.
Когда наступило время молитвы, я опустилась коленями на жесткую подушечку и закрыла глаза. В звенящей тишине церкви мне вдруг пришла мысль: а всемогущие силы Вселенной довольны тем, как я справляюсь со своей новой ролью? К своему удивлению, я поняла, что этот вопрос волнует меня гораздо больше, чем я думала.
«Прошу Тебя, Господи, дай мне какой-нибудь знак, что я все делаю правильно, — мысленно взмолилась я. — Иначе зачем все это случилось со мной?»
Неожиданно я почувствовала прикосновение чьей-то теплой руки. Открыв глаза, я увидела Тедди, он смотрел прямо на меня и улыбался. Я все еще стояла на коленях, поэтому наши лица оказались на одном уровне. У Тедди были такие же глаза цвета морской волны, как у Софи и Тоби. Этот чудесный серо-зеленый цвет и рыжеватые волосы они унаследовали от Гранта. Только Николь достались голубые глаза ее матери и тонкие темно-русые волосы. Как я теперь почти не сомневалась, такие же волосы были у Лорен.
Я улыбнулась малышу и поверх сложенных в молитве рук посмотрела на остальных прихожан, которые молча разговаривали с Богом, закрыв глаза. Чувствуя себя белой вороной, я снова перевела взгляд на Тедди, а он подошел совсем близко и уткнулся головой мне в плечо. Это было так естественно и так неожиданно, что я поцеловала его в рыжие завитки на макушке и одними губами проговорила «спасибо», подняв глаза к небу. Тедди знал, что я не его мать, и все же принял меня. Конечно, это знак. В конце концов, не может ведь Господь каждый день посылать молнии, хихикнула я.
После молитвы я снова села на деревянную скамью, Тедди взобрался мне на колени и до конца службы сидел тихо, прижимая к груди свой любимый мяч. Я подумала о письме, которое нашла в столе Лорен, и поклялась, что этот малыш никогда не отправится ни в какой интернат.
После службы мы вместе со всеми прошли в недавно возведенную трапезную из красного кирпича. Чувствовалось, что архитекторы очень старались сделать ее похожей на саму церковь — огромное уродливое сооружение в викторианском стиле. Однако внутри пристройка оказалась просторной и светлой. Через открытую дверь, ведущую в небольшую кухню, было видно, как две пожилые дамы наливают кофе и ставят на подносы бокалы с лимонадом.
— Мам, можно мне печенье? — спросил Тоби, поглядывая на поднос с выпечкой.
— Только одно, иначе испортишь аппетит перед обедом.
Я заметила, что Софи ухватила два печенья, Николь тут же последовала примеру старшей сестры. Можно было, конечно, пожурить девочек, но я не стала этого делать. Ведь они не слышали нашего с Тоби разговора, а одно печенье или два — какая, в сущности, разница. Я взяла с блюда еще одно печенье, вручила его Тоби и сказала, что это приз за хорошее поведение. Малыш радостно умчался к столу, где уже сидели его сестры.
Среди толпы нарядных прихожан я с трудом разглядела Тедди, он одиноко стоял возле двери. Наталкиваясь на чьи-то локти и кофейные чашки и поминутно извиняясь, я стала пробиваться к нему.
— Хочешь печенье? — спросила я, протягивая ему печенье с ванильным кремом.
Он покачал головой.
— Я испорчу аппетит перед обедом.
— От одной или двух штук ничего не будет, да и обед еще не скоро.
Тедди потянул меня за юбку, и я присела рядом с ним на корточки, чтобы наши лица снова оказались на одном уровне.
— Другая мама мне не разрешает, — заговорщически прошептал он.
— Она не будет возражать, если ты съешь одно, — прошептала я в ответ. — Но спасибо тебе большое, что предупредил.
Он взял печенье, и я с грустью осознала, что ребенок не забыл свою настоящую мать, хотя принял и полюбил меня. Все правильно, так и должно быть. Лорен воспитывала детей по-своему, и после нашего недавнего разговора с Карен я поняла, что резкими изменениями, внесенными в жизнь этой семьи, я вольно или невольно показала Тедди свое отношение к поступкам Лорен. Для остальных детей мое новое поведение, так не похожее на прежнее поведение их матери, не вызвало никаких подозрений — они ни минуты не сомневались в том, что я действительно потеряла память и поэтому настолько изменилась. Я еще раз напомнила себе, что в отношениях с Тедди надо быть осторожнее.
Поглощенная невеселыми мыслями, я встала и направилась обратно к сервировочному столику за чашкой кофе. Оказывается, воспитание детей гораздо сложнее, чем мне представлялось всего неделю назад, думала я, глотая теплый горький напиток. Оно требует такта, деликатности, прекрасных организаторских навыков и бесконечного терпения. И конечно, какие бы решения ни принимала Лорен, какие бы, на мой взгляд, неправильные поступки она ни совершала, я не имела никакого права ее осуждать.
— Здравствуйте, Лорен. Мы слышали, вы были нездоровы. Как вы себя чувствуете?
Я обернулась и увидела маленькую женщину неопределенного возраста. У нее были темные курчавые волосы, а темно-синий костюм обтягивал ее пухлую фигуру так, словно был меньше на несколько размеров.
— Прекрасно, спасибо. Мне гораздо лучше.
Я поискала взглядом Гранта, но его нигде не было видно. По пути в церковь он обещал напомнить мне, кто есть кто, но, видимо, плохое настроение из-за вчерашней стычки с дружком Лорен помешало ему выполнить свое обещание. Сразу после службы он затерялся в толпе, бросив меня на произвол судьбы.
— Я обратила внимание, что сегодня вы разрешили детям взять печенье.
Ее замечание удивило меня — неужели эта пышечка следила за каждым моим шагом?
— Да, вот еще что, — продолжила она строгим тоном, — Николь сказала, что вы купили им животных.
— Купила, — неуверенно промямлила я, не понимая, кто эта зануда. — Кролика и морскую свинку. Девочки их обожают.
Женщина на октаву понизила голос:
— Лорен, девочки, конечно, могут обожать их, а вот вы должны быть осторожнее. Дьявол всегда ищет обходные пути. Я слышала, Николь назвала свою питомицу Джинни, в честь какого-то персонажа из «Гарри Поттера»?
— Да.
— Мне казалось, мы уже обсуждали эти книги и решили, что они чрезвычайно опасны. Библия строго-настрого запрещает колдовство и чародейство. Эти книги — орудие дьявола, мы не можем допустить, чтобы они развращали невинные детские души!
— Но это всего лишь безобидные сказки, — возразила я. — Их читают тысячи детей.
— Вот именно! — воскликнула она. — Дьявол порабощает сознание тысяч невинных и склоняет их к греху.
Я отвернулась от нее, не желая продолжать этот разговор, но она крепко вцепилась мне в локоть, отчего моя чашка задребезжала на блюдце.
— Возвращайтесь в нашу молитвенную группу, Лорен. Вы в большой опасности, но мы спасем вас.
— Простите, но у меня нет на это времени.
— Четыре года назад, когда вам понадобилась помощь, у вас нашлось время, — прошипела она. — Но не забывайте, что к Господу следует обращаться не только в горе. Каждый день и каждый час, глядя на своих близнецов, вы должны благодарить Его за то, что Он направил вас тогда на путь истинный и не позволил совершить непоправимой ошибки.
Только теперь я начала понимать смысл ее слов. Значит, об этом говорил Грант, когда упомянул в разговоре, что был против рождения близнецов. Карен не ошиблась — ее сестра действительно собиралась прервать беременность, и это был их общий с Грантом выбор, но кто-то из церкви отговорил ее, и теперь мне стало совершенно ясно кто. Может, переубедить Лорен было и не сложно, ведь такие решения никто не принимает легко, а если эта женщина еще пригрозила ей Божьим гневом, она долго не упорствовала.
Несмотря на то что я очень привязалась к близнецам и от всего сердца благодарила Лорен за ее решение оставить детей, я вдруг почувствовала, что едва сдерживаю ярость. Как смеет эта беспардонная особа навязывать всем свои взгляды, почему она считает, что имеет на это право? Да она просто надавила на Лорен, воспользовавшись ее уязвимостью, отчего семья Ричардсонов оказалась в очень трудном положении.
Вероятно, все мои чувства отразились на лице, потому что женщина поспешно отдернула руку, словно прикосновение ко мне вдруг стало для нее неприятно. От резкого толчка моя рука дернулась, чашка соскользнула с блюдца и с громким звоном разбилась об пол.
Внезапно стало очень тихо, и я почувствовала, что все глаза обращены к нам.
— А как насчет «не судите, да не судимы будете»? — спросила я в полной тишине. — Вы ничего не знали об этой семье, вы и понятия не имели, смогут ли они потянуть еще одного ребенка, а тем более двух, но все же надавили на нее и заставили изменить решение.
Я видела, как ее глаза расширились от ужаса, и она отпрыгнула от меня, словно перед ней стоял сам сатана.
— На нее? О ком вы говорите, Лорен?
— Вам когда-нибудь приходило в голову, что у нее просто не хватит сил заботиться о них? — гневно продолжала я. — Что вся ее семья пострадает из-за решения, которое вы вынудили ее принять? Вы не позволили ей самой сделать выбор, вы запугивали ее и утверждали, будто знаете, что предназначил для нее Господь! Кто назначил вас высшим судьей?
— Лорен!
Ко мне подбежал Грант, взял у меня пустое блюдце и потянул к выходу. Его обычно бледное лицо было пунцовым, и я поняла, что все смотрят на меня, застыв от изумления.
— Я помогла вам, — вдруг выпалила женщина. — Ваша душа была в опасности, я спасла вас.
Грант кивком головы позвал детей и легонько подтолкнул меня к двери.
— Лорен еще не совсем оправилась после несчастного случая, Дора. У нее амнезия, ты должна ее понять, — сказал он как можно спокойнее.
— В ней сидит дьявол, — злобно прошипела женщина.
— Откуда такая уверенность? — Я рванулась назад. — У вас что, линия прямой связи с Богом?
— Я узнаю зло, как только его вижу!
— Не сомневаюсь — каждое утро в зеркале!
— Лорен, прекрати! — громко зашептал Грант-Дети, мы уходим.
Я повернулась и пошла к выходу вместе с Грантом. Дети тихо вышли за нами, вид у них был растерянный. Как только мы повернули за угол церковной пристройки, Грант неожиданно расхохотался. Тщетно пытаясь унять дрожь в руках, я с возмущением покосилась на него и воскликнула:
— Как ты можешь смеяться?
— Даже не помню, когда в последний раз мне было так смешно, — проговорил он, задыхаясь от смеха. — Каждое воскресенье после душеспасительных бесед с Дорой ты возвращаешься домой злая и расстроенная, а сегодня наконец-то поставила эту старую кошелку на место.
— Мы никогда не сможем туда вернуться, — устало сказала я, когда мы шли к машине. — Она мне этого ни за что не простит.
— Да любой из наших прихожан полжизни бы отдал, чтобы только набраться храбрости и послать ее подальше. — Грант открыл дверцу. — Она ведь каждого учит, что надо делать, что не надо, и еще пугает молодых своими россказнями про адское пламя и серу. Ты станешь героиней, Лорен. Вот подожди, сама увидишь.
Всю обратную дорогу я молчала, думая только о том, не повредит ли моя вспышка детям. Конечно, я не сдержалась и сгоряча наговорила лишнего, но я совершенно искренне считала, что каждый имеет право на собственные решения, и никакие религиозные фанатики не должны размахивать Библией у вас перед носом, не предпринимая никаких усилий, чтобы понять слабости других людей.
Рассеянно глядя на мелькающие за окном пейзажи, я тщетно пыталась оправдать свою вспыльчивость. Жизнь сложная штука. Теперь, спустя неделю после пребывания на месте Лорен, я поняла, что все родители разные и никто не совершенен. Я не имею никакого права осуждать Лорен ни за ее решение сделать аборт, ни за ее роман и даже за ее желание отдать Тедди в интернат, только потому, что мне самой никогда не пришло бы в голову сделать такое. Может, когда-нибудь и наступит Судный день, и тогда спросят с каждого, но ни я, ни Дора не должны совать свой нос в чужие дела.
Машина остановилась, и дети с возбужденными криками выскочили наружу, чтобы поскорее вырваться из напряженной тишины. Я медленно направилась за ними, так и не найдя оправданий для своей несдержанности.
В доме носились восхитительные запахи жареной свинины. Я с удовольствием принюхалась и еще раз мысленно поблагодарила Карен за помощь. Что я буду делать, когда она уедет домой? Работа на кухне шла полным ходом — на плите стояло несколько кастрюль, раковина была полна овощей и картофельных очистков. Карен раскатывала на столе тесто для яблочного пирога. Не выпуская из рук скалку, она посмотрела на меня и усмехнулась.
— Говорят, ты опять нашла на свою голову неприятностей.
— А ты откуда знаешь? — поразилась я.
— Священница звонила, хочет заехать вечером. — Карен снова набросилась на тесто. — Она сказала, что ты наговорила дерзостей одной из прихожанок.
— Так и есть, — вздохнула я, повязывая передник поверх шикарного костюма Лорен. — Показала себя во всей красе.
— А Гранту, кажется, понравилось. Приехал веселый такой, не то что утром.
Я улыбнулась, достала из ящика нож для чистки овощей и подтянула к себе пакет с яблоками.
— Даже удивительно, почему он не разозлился на меня. Ведь они ходили в эту церковь много лет, а мне стоило появиться там один раз — и сразу скандал.
Карен подошла к чайнику и включила его испачканными в муке руками.
— Сейчас закипит, и ты мне все расскажешь. Тебе кофе или чай?
— Все равно.
К тому времени, когда я закончила рассказ об утреннем происшествии, передо мной возвышалась гора очищенных и нарезанных яблок. Карен улыбнулась.
— Лорен мне говорила… извини, ты мне говорила пару лет назад, что именно Дора отсоветовала тебе делать аборт. Я еще тогда подумала, что Лорен пора бы иметь свою голову на плечах, но она меня никогда не слушала.
Я оглянулась, испугавшись, что наш разговор могут услышать дети.
— Мы не должны больше говорить о Лорен в третьем лице, — прошептала я. — Особенно я, даже в церкви сегодня умудрилась, и теперь вся деревня гадает, что же со мной было. Хорошо хоть Грант сказал им, что у меня амнезия, но я не хочу, чтобы дети услышали, как мы говорим о ней так, словно это не я.
— Прости… после того, что я узнала, это нелегко.
— Конечно нелегко. А сегодня вся община церкви Святого Мартина увидела мою вторую натуру во всей красе.
Мы посмотрели друг на друга и захихикали, словно родные сестры.
— Мне бы хотелось познакомиться с тобой настоящей, — сказала она, защипывая края пирога.
— Я и есть настоящая. Именно поэтому Лорен все время попадает в истории.
— Нет, когда ты в своем собственном теле, среди привычного окружения. Как думаешь, можно познакомиться с Джессикой?
— Не знаю, — с сомнением сказала я и попыталась представить, как можно устроить такую встречу. — Когда в прошлый раз я приехала туда, Джессика спала. Пока я добиралась, произошел скачок во времени. Если бы ты поехала со мной и тоже преодолела этот скачок, мы бы стали путешественниками во времени. Это уже перебор.
— А как же все остальное? — спросила она, открывая духовку, чтобы поставить туда противень с пирогом. — Ты ведь стала Лорен. Неужели это просто нелепая ошибка?
— Надеюсь, что нет. Мне больше нравится считать это своеобразной прогулкой. Я, словно пешка в чьей-то грандиозной игре, следую по предопределенному пути.
— Обалдеть.
Я снова хихикнула, и вдруг меня осенило.
— А может, время не изменится, если ты поедешь без меня? Все-таки превращаться — это же моя судьба, а не твоя. Что, если время меняется только для меня, потому что я не могу одновременно существовать в двух местах?
Он посмотрела на меня.
— Ты думаешь, если я поеду туда прямо сейчас, то увижу Джессику?
— Ой, не знаю, — проговорила я, чувствуя ужасную усталость от попыток осознать то, что лежит за гранью понимания обычного человека. — Попробуй, и сама узнаешь. В конце концов, у Джессики тоже будет воскресенье, я ведь проживаю каждый день дважды, как два разных человека.
— Нет, сегодня не поеду, — торопливо сказала она, — Я хочу поехать и в то же время не хочу. Понимаешь, я верю, что ты не Лорен, и с Джессикой познакомиться тоже хочу. — Она замолчала, не зная, как выразить свою мысль. — Я просто не готова ехать сегодня.
— Ну и хорошо, а то я вспомнила, что у меня сегодня свидание. Меня не будет дома.
Мы снова засмеялись над нелепостью нашего разговора. Карен подошла и сграбастала меня в свои медвежьи объятия.
— Да уж, подбодрить ты умеешь. Всякий другой, попав в такую передрягу, спятил бы. Ай! — внезапно воскликнула она и испуганно уставилась на меня. — Надеюсь, я не спятила, если поверила тебе. Мне совсем не хочется увидеть себя в передаче «Скрытая камера»!
— Ты даже не представляешь, как для меня важно, что ты мне поверила, — искренне сказала я. — Мне стало намного легче, словно груз с души свалился. Ты приняла меня такой, какая я есть, спасибо тебе.
Из игровой комнаты донеслись голоса детей. Девчонки весело смеялись, а Тоби тарахтел, изображая грузовик.
— Если бы не ты, в эту семью пришло бы страшное горе, — сказала Карен. — Ты спасла их, да и детей я давно не видела такими счастливыми.
— Вот только Грант несчастлив, — заметила я, потирая синяки на руках. — И я ничего не могу с этим поделать, потому что не люблю его.
— Но ты же не бросила его. А Лорен собиралась, если тот парень вчера не солгал.
— Я должна тебе еще кое-что сказать. — Я перешла на шепот. — Наверху я нашла в столе письмо. Похоже… я… прежде чем сбежать, хотела отдать Тедди в интернат.
— Нет! — Карен побелела. — Она… ты… бы этого не сделала. Я не верю.
— Это правда. Я могу показать тебе письмо.
— Черт, Лорен. Вот черт!
— Я просил тебя следить за своей речью при детях, — раздался позади нас голос Гранта.
От неожиданности мы обе подпрыгнули. Сколько же времени он здесь стоял?
— Дети играют, — быстро проговорила Карен и отвернулась к столу, бестолково переставляя тарелки, лишь бы не встречаться с ним взглядом. — Они ничего не слышали.
— Это не имеет значения, — невозмутимо сказал он. — Мы ведь не хотим, чтобы завтра в школе мальчики произносили подобные слова.
— Кстати, я хотела поговорить с тобой об их будущем. — Я внимательно наблюдала за Грантом, пытаясь по его лицу угадать, слышал ли он наш разговор о письме. — Куда мы собирались отдать наших мальчиков?
— До следующего июля они останутся там, где сейчас, — сдержанно ответил Грант. — А на будущий год ты рассматривала несколько вариантов. Кажется, мы записали их в несколько мест.
— Значит, мальчики будут вместе?
— Насколько я знаю, да. По-моему, на следующей неделе у тебя встреча с директором какого-то дошкольного учреждения.
— У меня был… есть ежедневник?
— Он в твоем столе, любимая.
Я с подозрением посмотрела на Гранта. С чего это он вдруг так нежен?
— Не смотри на меня так, Лорен! Я просто горжусь тобой, вот и все. Как ты сегодня поставила Дору на место! Я сразу вспомнил ту дерзкую девчонку, на которой женился.
— Кстати, сегодня к нам придет священница. Надеюсь, она разделяет твои восторги по поводу моего поведения.
От необходимости отвечать Гранта спасло то, что Карен позвала меня накрывать на стол, и следующие десять минут мы сливали воду из овощей, расставляли тарелки и усаживали детей обедать.
— Знаешь, — сказал мне Грант, когда мы уселись за длинный стол из красного дерева, — это так замечательно, когда вся семья вместе. В прошлое воскресенье, когда ты была в больнице, нам тебя очень не хватало. Правда, дети?
Они послушно закивали. Я вытерла крошки с подбородка Тедди и улыбнулась, глядя на всех. В этой семье я чувствовала себя так, словно рядом были действительно родные люди.
Одна беда — мне не хватало Дэна и Фрэнки, и я не любила мужчину, который улыбался нам великодушной улыбкой, как будто мы были его главным призом. Я поймала взгляд Карен и поняла, что она угадала мои мысли. На ее лице мелькнула печальная улыбка, ведь это была семья ее сестры, а я здесь лишь самозванка.
Мне понадобилось примерно столько же времени, чтобы убрать со стола и вымыть посуду, сколько потратила Карен на приготовление обеда. От ее помощи я наотрез отказалась и усадила отдыхать с чашкой чая, а сама принялась очищать тарелки и ставить их в посудомоечную машину. Когда Грант унес из кухни противень, на котором готовилось жаркое, я ужасно обрадовалась, понимая, что чистка противня — это его обязанность.
Из-за перевода часов казалось, что темнеет слишком рано. Мы с Карен приготовили школьную форму для девочек, сложили на утро их рюкзачки, и я уже собиралась задернуть шторы, когда неожиданно раздался стук во входную дверь.
— Преподобная Луиза Пенни, — ухмыльнулась Карен.
— О нет! Я совсем про нее забыла.
— Лорен! — закричал из кабинета Грант. — Пришла священница.
Я поняла, что никто не собирается открывать дверь, попросила Карен присмотреть за детьми и направилась в прихожую. Прежде чем отпереть замок, я включила свет и попыталась выровнять дыхание.
— Добрый вечер, преподобная. — Я отступила в сторону, чтобы пропустить гостью в дом, отмечая строгую синюю юбку и блузу с пасторским воротничком, выглядывающие из-под пальто. — Не желаете пройти в гостиную?
— Спасибо, Лорен, — ответила она и пошла за мной по коридору. — И пожалуйста, называйте меня Луиза, мы ведь друзья, помните?
Я нерешительно кивнула и взяла у нее пальто, жестом руки указывая на кресло. Когда она села, я положила пальто на подлокотник дивана и тоже расположилась в кресле напротив, сложив руки на коленях.
— Сегодня утром… — начала я.
Она подняла руку.
— Не переживайте об этом. Мне прекрасно известно, что вы испытали до и после рождения близнецов. Если уж на то пошло, Дора не имела никакого права давить на вас, и мне очень жаль, что ваши отчаяние и беспомощность проявились таким образом.
— Я не должна была так легко выходить из себя.
— Это неудивительно, если учесть ваши терзания.
Я внимательно посмотрела на нее. Передо мной сидела круглолицая женщина с короткими темными волосами, без малейших следов косметики. Ничего особенного в ней не было, но удивительная доброта, которую излучало ее приветливое лицо, вызывало желание тут же поделиться с ней всеми заботами. Интересно, какие тайны доверила этой женщине Лорен?
Она наклонилась ко мне и коснулась моего колена.
— Вы уже приняли решение? Не хотите рассказать мне?
— Ммм… о каком решении идет речь?
— Не надо, Лорен. Мы уже два месяца говорим об этом. Сегодня утром Грант сказал, что вы потеряли память, но ведь это не так. Я вижу, как вы мучаетесь. Хорошо, спрошу прямо: вы собираетесь оставить Гранта и детей, или мои слова изменили ваше решение?
Я покачала головой.
— Я их не оставлю.
Лицо священницы озарилось такой счастливой улыбкой, что я невольно улыбнулась в ответ.
— Я так рада, Лорен, так рада. Вы сделали правильный выбор, уверяю вас. — Она вдруг перестала улыбаться и с тревогой взглянула на меня. — А тот мужчина? Вы с ним расстались?
— Мы больше не будем встречаться.
— Прекрасно, вы просто молодец, я горжусь вами. После нашего последнего разговора я почувствовала, что вы не послушаете моего совета, и по три раза в день неустанно молилась за вас, за Гранта, за ваших детей. Я так хотела сохранить вашу семью.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Карен.
— Может быть, чаю?
— С удовольствием, — ответила Луиза, и улыбка вновь вернулась на ее лицо.
Я тоже кивнула, и Карен тактично испарилась.
— В глубине души я надеялась, что вы не захотите обманывать этого молодого человека и передумаете, но не смела поверить, что так и будет. Поэтому я очень, очень счастлива за вас, Лорен.
— Я остаюсь ради детей, — шепотом, чтобы не услышал Грант, сказала я — Как вы думаете, это правильно?
— Сохранить семью — вот что правильно, — кивнула она. — Расстаться проще всего. Если бы вы отдались страсти, как того хотел ваш друг, вы бы пренебрегли своими материнскими обязанностями. Я уверена, что многие матери порой хотят убежать из своей семьи куда глаза глядят, особенно если на их плечи ложится бремя заботы о больном ребенке. Вы приняли мужественное решение, оно требует истинной стойкости и силы характера, но к такому решению вас привел Господь. Он вас не оставит.
Мне очень хотелось сказать ей, что Бог, кем бы Он ни был, довольно безжалостно и своеобразно ответил на ее неустанные молитвы о сохранении семьи по три раза в день. Вероятно, молитвы этой женщины обладают недюжинной силой, если их услышали, а значит, я здесь именно благодаря ей.
Только вот Лорен больше не было в этой семье. Я вдруг вспомнила, что говорил доктор Чен Джессике, когда я лежала в больнице после несчастного случая. Он сказал, что китайцы в древности считали молнию знаком беды, предвестником Божьего гнева. Для Лорен эти слова оказались пророческими, вздрогнула я, ведь молния убила ее и отняла будущее, каким бы она его для себя ни представляла.
Вошла Карен с чайным подносом. Я предложила ей присоединиться к нам, но она отказалась, сославшись на то, что нужно накормить детей перед сном. Я с тревогой посмотрела на часы и поняла, что день подходит к концу.
Заметив мой взгляд, Луиза, вероятно, истолковала его по-своему. Она быстро допила чай и встала.
— Не волнуйтесь о том, что произошло утром, — сказала она, надевая пальто. — Многие из моих прихожан давно мечтают сказать Доре, чтобы она не совала нос в чужие дела. Никто не осудит вас за вашу запальчивость.
Я проводила ее до дверей и попрощалась, а потом постояла немного в темнеющем саду, глядя, как она идет по дорожке и садится в машину.
Вдоль дороги зажглись уличные фонари. Под одним из них недалеко от дома стоял мотоцикл. Темная фигура в шлеме повернулась в мою сторону. Когда машина священницы протарахтела по дороге, я увидела, что мотоциклист стоит на прежнем месте. Он не шевелился.
Я почувствовала, как по спине побежали мурашки. С леденящей душу уверенностью я поняла, что он смотрит на меня, как поняла и то, что под черной кожаной одеждой и глухим шлемом скрывается мужчина с копной светлых волос.
