Саймон Филд
Я в могиле, стою на гробу, и тут появляется она. Процессия только что ушла, и я заполняю землей пустоты вокруг гроба. Мне нужно молотком выбить нижнюю крепь, а наш па и Джо вытащат ее на веревке. У этой могилы глубина двенадцать футов.
Наш па и Джо поют:
Она моя красотка,
Она моя голубка,
Она лагуны лилия
И королева снов.
Они замолкают, но тут подхватываю я:
Я знаю, что ей нравлюсь,
Я знаю, что ей нравлюсь, —
Она сама сказала.
Она лагуны лилия,
Бутон моей души.
Потом я поднимаю голову и вижу Лайви — она стоит на краю могилы и смеется, глядя на меня.
— Черт, Лайви, — говорю я. — Что ты тут делаешь?
Она трясет головой и пожимает плечами.
— Смотрю на тебя, гадкий мальчишка, — отвечает она. — Ты не должен говорить «черт».
— Извини.
— Я сейчас спущусь к тебе.
— Нельзя.
— Нет, можно. — Она поворачивается к нашему па. — Вы мне поможете?
— Нет-нет, мисси, вам туда нельзя. Это для вас не место. И потом, вы перепачкаете вашу одежку и туфельки.
— Это не имеет значения — мне их потом почистят. Как вы туда спускаетесь — по лестнице?
— Нет-нет, никаких лестниц, — говорит наш па. — Если она глубокая, вроде этой, то мы в стены забиваем вона сколько всякого дерева, чтобы не обвалилось. И тогда уже взбираемся и спускаемся по нему. Но только вы уж не ходите туда, — добавляет он.
Но уже поздно, потому как Лайви начинает спускаться. Мне видны только ее ноги, торчащие из-под платья и нижних юбок.
— Не спускайся сюда, Лайви, — говорю я, хотя мне и хочется, чтобы она спустилась. Она спускается, цепляясь за доски, будто делала это всю жизнь. А потом она оказывается вместе со мной на гробу.
— Ну вот, — говорит она. — Ты рад меня видеть?
— Ну да.
Лайви оглядывается и ее пробирает дрожь.
— Ух, как здесь холодно. И грязища!
— А ты чего хотела? Это тебе могила — не что-нибудь.
Лайви соскребает глину с башмака о край гроба.
— А кто там?
Я пожимаю плечами.
— Откуда мне знать? Наш па, кто тут в гробу? — кричу я наверх.
— Нет, дай-ка я сама догадаюсь, — говорит Лайви. — Маленькая девочка, заболевшая пневмонией. Или человек, который утонул в одном из прудов на Хите, пытаясь спасти свою собаку. Или…
— Там старик, — говорит сверху наш па. — Естественной смертью. — Наш па любит узнавать что-нибудь про тех, кого мы хороним, обычно он делает это, слушая пришедших на похороны.
У Лайви разочарованное лицо.
— Я, пожалуй, прилягу, — говорит она.
— Не, не делай этого, — говорю я. — Тут грязно — сама ж сказала.
Она меня не слушает. Садится на крышку гроба, а потом вытягивается на ней, волоча волосы по грязи.
— Ну вот, — говорит она, скрещивая руки на груди, как у покойника. Она смотрит на небо.
Не могу поверить, что она не боится грязи. Может, она того — свихнулась?
— Не делай этого, Лайви, — говорю я. — Вставай.
Она продолжает лежать с закрытыми глазами, и я смотрю на ее лицо. Странно видеть такую красулю тут в грязи. У нее такой рот, что мне приходят на ум вишни в шоколаде — меня Мод как-то раз угостила. Интересно, у ее губ такой же вкус?
— А где Мод? — спрашиваю я, чтобы не думать об этом.
Лайви корчит гримасу, но глаза не открывает.
— Там, у библиотеки, вместе со своей матерью.
— Миссис К. вышла на улицу?
Не нужно было мне это говорить, особенно таким удивленным тоном. Лайви открывает глаза, словно покойник вдруг ожил.
— Что тебе известно о матери Мод?
— Ничего, — тут же отвечаю я. — Только то, что она болела. Больше ничего.
Я протараторил это слишком быстро. Лайви замечает это. Это удивительно, потому что обычно она не как Айви Мей, которая видит все. Но когда она захочет, то тоже замечает кой-какие вещи.
— Миссис Коулман болела, но это было больше двух месяцев назад, — говорит она. — Выглядит она действительно ужасно, но с ней еще что-то не так. Я просто знаю это. — Лайви садится. — И ты знаешь.
Я переминаюсь с ноги на ногу.
— Ничего я не знаю.
— Нет, знаешь. — Лайви улыбается. — Врать ты совсем не умеешь, Саймон. Ну, так что тебе известно о матери Мод?
— Ничего такого, о чем бы я тебе рассказал.
У Лайви довольный вид, и я жалею, что сказал ей даже это.
— Я знала, тут что-то не так, — говорит она. — И я знаю, ты мне расскажешь.
— С чего это мне тебе что-то рассказывать?
— Потому что, если расскажешь, я тебе позволю меня поцеловать.
Я смотрю на ее рот. Она только что облизнула губы, и теперь они блестят, как листья после дождя. Она меня поймала. Я подхожу к ней, но она отворачивается.
— Сначала расскажи.
Я качаю головой. Мне не нравится так говорить, но я не доверяю Лайви. Прежде чем я скажу хоть слово, я должен получить мой поцелуй.
— Я тебе скажу только после.
— Нет, поцелуй потом.
Я снова качаю головой, и Лайви видит, что я не уступлю. Она снова ложится в грязь:
— Ну, хорошо. Но я должна сделать вид, будто я Спящая Красавица, а ты — принц, который пробуждает меня.
Она закрывает глаза и опять скрещивает руки на груди, словно мертвец. Я смотрю наверх. Нашего па над могилой не видно. Он, наверно, где-то отдыхает с бутылочкой. Я не знаю, сколько еще мне будет везти, а потому быстро наклоняюсь и прижимаю рот к губам Лайви. Она лежит не двигаясь. Губы у нее мягкие. Я прикасаюсь к ним языком — вкус у них не похож на вишни в шоколаде, они соленые. Я отодвигаюсь от нее, и Лайви открывает глаза. Мы смотрим друг на друга, но ничего не говорим. Она едва заметно улыбается.
— Саймон, ну-ка, давай поторопись. Нам после этой еще одну могилу копать, — кричит вниз наш па. Он стоит наверху, заглядывая вниз, — вот-вот упадет. Не знаю, видел ли он, как мы целовались. Он ничего такого не говорит. — Вам помочь, мисси? — спрашивает он.
Я не хочу, чтобы он спускался сюда, когда тут со мной Лайви. Для троих в могиле слишком тесно.
— Не надо, — кричу я. — Я сам ей помогу.
— Я вылезу сама, как только Саймон ответит на мой вопрос, — говорит Лайви.
У нашего па такой вид, будто он сейчас спустится сюда, а потому я быстро шепчу:
— Миссис К. ходила к нашей маме.
— Это что — благотворительный визит?
— Кто сказал, что нам нужна благотворительность?
Лайви не отвечает.
— Это был деловой визит, а никакая не благотворительность.
— Твоя мать — повивальная бабка?
— Да, но…
— Ты хочешь сказать, что она родила еще одного ребенка? — Глаза у Лайви открываются шире некуда. — У Мод где-то есть тайный братик или сестричка? Вот это здорово! Надеюсь, это братик.
— Да нет, — тут же говорю я. — Нет у нее никакого братика. Тут все наоборот. Она избавилась от братика или сестрички, прежде чем они родились. Иначе это был бы незаконнорожденный. Ясно?
— Ой! — Лайви садится и смотрит на меня, глаза у нее по-прежнему больше некуда. Зря я ей об этом сказал. Некоторым людям лучше не знать о настоящей жизни, и Лайви из таких людей. — Ой! — снова говорит она и начинает плакать. И опять ложится в грязь.
— Ну все, Лайви, хватит, наша ма была очень аккуратна. Но ей нужно было время, чтобы прийти в себя.
— И что я скажу Мод? — рыдает она.
— Ничего ей не говори, — тут же отвечаю я — мне не хочется еще больше ухудшать то, что и так плохо. — Ей ничего об этом знать не нужно.
— Но она не может жить со своей матерью при таких обстоятельствах.
— Почему?
— Она может переехать и жить с нами. Я спрошу маму. Уверена, она разрешит, особенно когда узнает причину. — Лайви прекращает рыдать.
— Ничего не рассказывай ей, Лайви, — говорю я.
Тут я слышу крик наверху и поднимаю голову.
Мать Лайви смотрит на нас, а из-за ее плеча выглядывает Мод. Айви Мей стоит сама по себе с другой стороны могилы.
— Лавиния, что ты делаешь? Почему ты там лежишь? — кричит ее мать. — Немедленно вылезай!
— Привет, мама, — спокойно произносит Лавиния, словно и не плакала только что. Она садится. — Вы меня искали?
Мать Лайви опускается на колени и начинает рыдать — не тихо, как плакала Лайви, а шумно, со всхлипами.
— Все хорошо, миссис Уотерхаус, — говорит Мод, поглаживая ее по плечу. — Лавиния в порядке. Она сейчас поднимется, да, Лавиния? — Она поедает нас взглядом.
Лавиния улыбается странной улыбкой, и я знаю, что она думает о маме Мод.
— Не смей ей говорить, Лайви, — шепчу я.
Лайви ничего не отвечает, даже не смотрит на меня. Она быстро взбирается по доскам и исчезает из вида, прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще.
Айви Мей кидает в могилу комок глины. Он падает у моих ног.
Когда они уходят, наступает тишина. Я начинаю набивать землю в пустоты вокруг гроба.
Появляется наш па и садится у края могилы, свесив вниз ноги. Я чую запах спиртного.
— Ты мне будешь помогать или как, наш па? — говорю я. — Уже можно подавать лоток.
Наш па качает головой.
— Нет толку целовать девчонок вроде нее, — говорит он.
Значит, он видел.
— Почему нет? — спрашиваю я.
Наш па снова качает головой.
— Эти девицы тебе не ровня, парень. И ты это знаешь. Ты им нравишься, потому что ты не такой, как они, вот и все дела. Они даже могут позволить тебе поцеловать их разок. Но дальше этого у тебя дело не пойдет.
— Я и не хочу, чтобы оно куда-то пошло.
Наш па начинает смеяться.
— Конечно не хочешь, парень. Конечно не хочешь.
— Хватит, наш па. Хватит, и все! — Я возвращаюсь к своей земле — это легче, чем разговаривать с ним.
