Ну что ж, этот мальчишка мне никогда не нравился. Он, правда, вполне сгодился в качестве инструмента, способного несколько отвлечь Анук от влияния матери и сделать более восприимчивой к моему влиянию, но теперь довольно. Теперь он перешел запретную черту — осмелился чернить меня, подрывать мой авторитет! Боюсь, ему придется уйти навсегда.

Я видела по цветам его ауры, что он собрался домой. Они наверху с Анук слушали музыку, или во что-то играли, или еще чем-то развлекались вдвоем — сейчас ведь каникулы, — а потом он вежливо попрощался со мной и снял с вешалки свою куртку.

Мысли некоторых людей прочесть легче легкого; а Жан-Лу при всем своем уме — всего лишь двенадцатилетний мальчишка. Есть что-то очень открытое, искреннее в его улыбке, я не раз видела нечто подобное, когда учительствовала в качестве Франсуазы Лавери. Так улыбаются мальчики, которые слишком много знают и думают, что это им запросто сойдет с рук. А кстати, что было в том бумажном конверте, который он оставил у Анук в комнате?

А что, если это, скажем… фотографии?

— Придешь сегодня на праздник?

Он кивнул.

— Конечно. Ваш магазин выглядит просто потрясающе!

Еще бы, уж Вианн сегодня постаралась! С потолка свисают серебряные звезды, целые созвездия, и повсюду множество свечей, только и ждущих, чтобы их зажгли. Внизу у нас нет большого обеденного стола, и она сдвинула вместе маленькие столики, накрыв их тремя простыми скатерками — зеленой, белой и красной. А над дверью повесила венок из падуба и только что срезанных кедровых и сосновых веток, и они наполняют комнату лесным ароматом.

На полках и прилавках расставлены традиционные тринадцать хрустальных блюд с рождественскими десертами — они сверкают, словно сокровища пиратов, точно золотые украшения с темными топазами. Черная нуга для дьявола; белая нуга для ангелов; мандарины, виноград, фиги, миндаль, мед, финики, яблоки, груши, желе из айвы, всевозможные mendiants, точно самоцветами, украшенные виноградинами и ломтиками фруктов; и, разумеется, мучная лепешка fougasse, испеченная на оливковом масле и разрезанная, как колесо, на двенадцать частей…

Без шоколада; конечно, тоже не обошлось — на кухне еще остывает святочное шоколадное полено, а все остальное уже готово — шоколадки с нугой, celestines, шоколадные трюфели, сложенные в пирамиду, с которых сыплется порошок какао.

— Попробуй-ка трюфель, — предлагаю я Жану-Лу и протягиваю ему поднос. — Вот увидишь: это твои любимые конфеты.

Он, точно зачарованный, берет трюфель, от которого исходит богатый, чуть землистый аромат, точно от грибов-трюфелей, если их собирать в полнолуние. На самом деле грибы там действительно могут быть — в моих особых трюфелях немало всяких таинственных ингредиентов, — хотя на этот раз все дело в порошке какао: его состав весьма искусно изменен, чтобы можно было иметь дело как раз с такими вот настырными мальчишками. И потом, знак Хуракана, изящно нарисованный мною на прилавке в темном пятне какао, просто обязан дать нужный результат.

— Увидимся на празднике, — говорит на прощание Жан-Лу.

Ну, мой дорогой, это вряд ли. Нану, конечно, будет скучать без тебя, но, надеюсь, не слишком долго. Очень скоро Хуракан обрушится прямо на «Шоколад Роше», а когда такое случается…

Впрочем, кто знает? И потом, не стоит предвосхищать события, иначе можно испортить весь сюрприз.