Глава девятая
Утром Пьер ждал меня на платформе, как мы договорились. Он подхватил чемоданы, помог выйти из поезда. Потом сжал в объятиях. Такая публичная демонстрация чувств на него не похожа.
– Я так счастлив, что ты снова здесь. – Он внимательно оглядел меня. – Выглядишь усталой…
Я поправила прическу:
– Поздно легла вчера.
– Последний парижский вечер?
– Вот-вот. Ну что, поехали?
В гостиной меня встретил огромный букет роз. Дом сиял чистотой, все вещи на своих местах. Его старания не вызвали у меня никаких эмоций.
Я поблагодарила Пьера, поцеловала его и поднялась на второй этаж, чтобы разобрать чемоданы. Он не пошел со мной. Слезы повисли на ресницах, потекли по лицу. Я промокнула их салфеткой, чтобы не оставалось следов. Несколько раз глубоко вдохнула, глядя в потолок. Ничего не помогло. Слезы бежали все быстрее и сильнее. Я услышала шаги Пьера – он поднимался по лестнице. Тогда я бросилась в ванную, чтобы умыться холодной водой.
– Что ты собираешься сегодня делать? – спросил он, входя следом за мной.
Я отвернулась и схватила полотенце.
– Не знаю, – ответила я хрипловатым голосом, не отнимая полотенца от лица.
– Хочешь расположиться на чердаке? Отдохнуть? Погулять?
Нужно было срочно взять себя в руки.
– Погулять – это хорошая идея. Займусь обустройством завтра. Давай проведем этот день вдвоем, такая возможность нам выпадает не часто.
Я так и стояла к нему спиной и старалась натянуть на лицо улыбку, повторяя себе, что все будет хорошо в этом лучшем из миров.
С порога я помахала Пьеру, уезжавшему на работу. Подождала, пока его машина скроется из виду, и вернулась в дом. Я была одна. Царила полная тишина. Мне понадобилось больше часа, чтобы убрать со стола остатки завтрака и застелить нашу постель. Я тянула, сколько могла, но в конце концов у меня не осталось ни одной отговорки, и я поплелась на чердак. Спасибо Пьеру, он проветрил, и затхлостью здесь не пахло. Я села рядом со старой верной подружкой. Придется привыкать – великолепной профессиональной машины, как в ателье, у меня больше не будет. Все утро я так и просидела, даже не прикоснувшись к своему “Зингеру”.
В полдень я спустилась на кухню, решив приготовить бутерброд. Пока ела, проверила телефон: ни одного звонка, ни одного сообщения. Нет больше Марты. Нет больше клиенток. Нет Габриэля.
Днем я собралась с духом – надо действовать. Если я собираюсь шить, нужны новые ткани, а не остатки старых. Меня ждал настоящий шок, когда я увидела разницу между запасами Марты и ассортиментом магазина Toto Soldes. Я сказала себе, что слишком быстро привыкла к роскоши и изысканности. В результате все же нашлось несколько приличных тканей, и я вернулась с ними домой.
Назавтра я позвонила Филиппу. Хотела узнать, как обстоят дела с неоконченными заказами. Он не снял трубку, не ответили мне и девушки. Для очистки совести я поискала в телефонном справочнике координаты моих клиенток: все они оказались в закрытом списке.
Три следующие недели были самыми тяжелыми в моей жизни. Я начинала день с сообщения Филиппу, ни на одно из которых не получила ответа. Связаться с девушками я больше не пыталась – не хотела осложнять их отношения с Мартой. Все отвернулись от меня. Позвонили несколько приятельниц: одной нужно было убрать платье в талии после беременности, еще двум-трем подшить низ юбки. Я предлагала посмотреть модели, которые могли бы им подойти, но они откладывали новые вещи на потом. “Как только появится возможность, сразу к тебе обращусь”, – говорили они.
Мне все время вспоминалась фраза Марты: “ Ты что, искренне полагаешь, будто сможешь достичь творческого расцвета, всю жизнь подшивая платья и делая прямые юбки для пожилых дам?”
Словно “отчаянная домохозяйка”, я каждый вечер считала минуты в ожидании Пьера. Я всегда встречала его улыбкой. Его ни в чем нельзя было упрекнуть. Все выглядело так, будто он проанализировал свои недостатки и решил стать другим человеком: больше не возвращался домой бог знает когда, а если брал дежурство, заранее предупреждал меня и старался дежурить только тогда, когда нельзя было отказаться, к тому же рекламировал меня своим коллегам и медсестрам. Выходные проводил дома со мной. Строил планы на отпуск, на короткие загородные вылазки. И все чаще и чаще заговаривал о нашем будущем ребенке. Но я пока была не готова. Правда, я не признавалась в этом Пьеру, но постоянно откладывала отмену противозачаточных таблеток. Я чувствовала, что он за мной наблюдает. В особенности по вечерам, когда мы смотрели телевизор и нам было не о чем говорить. Теперь он снова исполнял супружеский долг. Однако всякий раз, когда мы занимались любовью, мне приходилось сражаться с видениями – я думала о Габриэле, и в момент оргазма не знала, что делает мое удовольствие таким сильным: тело Пьера или воспоминания о Габриэле и его губах. Габриэль… На самом деле у меня от него ничего не осталось. Как будто его и не было никогда в моей жизни. В тех редких случаях, когда я выходила прогуляться, стоило мне встретить мужчину, пахнущего Eau Sauvage, как я начинала жадно втягивать воздух, стараясь оживить воспоминания. И всякий раз повторяла себе, что я полная дура. Снова и снова я прокручивала в воспоминаниях сцену нашего прощания. И неизменно приходила к бесспорному выводу: он не попытался меня удержать.
Но мне не хватало не только Габриэля, я тосковала по всей моей парижской жизни. По адреналину заказов, шуму ателье, девушкам, умным машинам, смеющимся и болтающим клиенткам, приемам, вернисажам, поездкам на такси по всему городу, обуви на головокружительных каблуках.
И по Марте. Без нее у меня ничего не получалось. Она открыла меня, была источником моего вдохновения. А теперь она отняла у меня все.
Однажды вечером я сорвалась. Пьер вернулся домой и увидел, что я сижу возле швейной машинки и заливаюсь слезами. На чердаке царил кавардак: разбросанные по полу куски ткани вперемешку с едва начатыми и недошитыми платьями. Ничего законченного. Никаких результатов.
– Ирис, бог мой, что происходит? – Он бросился ко мне.
– Ничего не могу сделать, ничего не получается, – всхлипывала я.
– Марта не присылает тебе заказы?
Когда я вернулась, мне не хотелось ничего рассказывать, но теперь у меня не было выхода.
– Она выгнала меня.
Ни словом не упрекнув Пьера, не намекнув, что тут есть и его вина, я объяснила, что все кончено.
– А этот Габриэль? Может, он тебе чем-то поможет?
– Нет, – коротко ответила я.
– Я тебе с самого начала говорил, я тебя предупреждал, что этим людям доверять нельзя. Ты делала все по их указке, и вот к чему пришла.
Он обнял меня и крепко прижал к себе. И весь вечер старался меня подбодрить, придумывал, как сделать мне рекламу. Повторял, что верит в меня, поддерживает и всегда будет поддерживать, говорил, что однажды я стану знаменитостью в наших краях.
Вечером мы собрались в гости. Нас пригласили на ужин друзья. В ожидании Пьера я готовилась. Впрочем, готовилась – чересчур громко сказано: просто поменяла ставшие привычными конверсы на лодочки, с позорно низкими, на взгляд Марты, каблуками. Пьер заехал за мной и по дороге высказал свое удивление:
– Я думал, ты воспользуешься случаем и наденешь одно из твоих чудесных платьев.
– Это всего лишь ужин с друзьями. Зачем мне наряжаться?
Я вздохнула и стала смотреть в окно. Правда, ничего не было видно, сплошная тьма.
– Дорогая моя…
Я подняла руку, заставляя его замолчать.
– Я тебя сто раз просила, не называй меня так, пожалуйста.
– Почему?
“Потому что так меня называет – нет, называла – Марта”.
– Я уже объясняла, ты говоришь, словно твой отец.
– Любимая, так пойдет?
Я посмотрела на него и улыбнулась, чувствуя, что улыбка получилась грустной и разочарованной.
– Ты сама на себя не похожа.
Мы припарковались у входа. Он погладил меня по щеке:
– Я всегда волнуюсь, когда ты такая грустная.
– Все в порядке, не обращай внимание.
– Забудь обо всем, пожалуйста. Верни свою улыбку. Нельзя, чтобы эта женщина тебя сломала. Ты можешь существовать и без нее – у тебя есть талант, он был еще до того, как ты ее встретила. Да, она помогла тебе, но ты способна шить и без нее. А твоя жизнь здесь, со мной.
– Я постараюсь.
Вечер был очень приятным, но я ощущала себя статисткой на чужом празднике. Мы возвращались домой в молчании. Беспокойство Пьера было почти осязаемым. Как и зарождающееся раздражение.
Назавтра я решила, что пора взять себя в руки. Пьер не заслуживает той жизни, которую я ему устроила после возвращения. Я дома, потому что хотела этого, хотела жить с ним и спасти наш брак. Я сделала осознанный, разумный выбор. Но при этом я стояла на месте, не предпринимала никаких усилий – в отличие от него, который старался (возможно, даже излишне старался) измениться. Хуже того, я сдавала прежние позиции. Теперь я была в еще более жалком состоянии, чем во времена банка. Мой долг сегодня – показать Пьеру, что я счастлива с ним, что мне хорошо дома и я готова сражаться за нашу семью. Я подвела жирную окончательную черту под своей парижской авантюрой. В ближайшее время объявлю, что прекращаю пить таблетки. Дальше отступать нельзя.
За утро я сумела сшить себе красивое черное платье. Вдохновение вернулось – так же мгновенно, как покинуло меня. Второй шаг – кухня. Я устроила блицналет на мясную лавку, кондитерскую и овощной магазин и приготовила карпаччо из говядины, его любимое блюдо. Потом я закрылась в ванной. Полная программа: эпиляция, пилинг, маска для лица. Для мужа я превращу себя в роковую женщину. Я надела подаренное Мартой красивое белье, включая пояс и чулки. Только что законченное платье тоже меня удовлетворило: то, что надо, – строгое, сдержанное, элегантное. Когда я взяла в руки лодочки на высоких шпильках, у меня сжалось сердце. Но я убедила себя в том, что не предаю Габриэля. У меня своя жизнь. У него – своя. И последний штрих: я накрыла стол, выбрав посуду, подаренную нам к свадьбе, зажгла свечи, перелила вино в графин, чтобы отстоялось. Осталось дождаться Пьера.
Я услышала, как его машина остановилась перед домом, и поспешила включить музыкальный центр, поставила новый альбом Ланы Дель Рей. В последние дни я непрерывно слушала Summertimes Sadness. Прошло пять минут, Пьер не появился. Я подошла к двери кухни, выходившей в сад. В полутьме я различила его силуэт: он разговаривал по телефону. Всей душой я молила, чтобы это не был звонок из клиники. Только не срочный вызов! Ведь тогда все мои планы рухнут. Хватит ли у меня сил повторить попытку? Верилось с трудом. В глубине души я подозревала, что сегодняшний вечер – мой последний шанс. Нужно было понять, правильный ли выбор я сделала, решить, на своем ли я месте… вот в чем мне предстояло убедиться. Я осторожно приблизилась и услышала голос мужа:
– Конечно, я по тебе скучаю… Я сам виноват… Нужно было прекратить все в самом начале, год назад… не заставлять тебя ждать… я не смог…
Я что-то не так поняла. Да, наверняка. С кем он говорит? О чем?
– Конечно, нам было хорошо…. Нет… я никогда не обещал тебе, что уйду от Ирис…
Я зажала рот рукой. Кровь отхлынула от лица. Земля поплыла под ногами.
– Выбрось все вещи, которые я у тебя оставил… Не представляю, как смогу их забрать… Нет, лучше нам не видеться… Будет очень уж тяжело… Все, больше не могу говорить… Я тоже тебя люблю… Но это ничего не меняет…
Почему я не заткнула уши? Лучше бы мне не слышать весь этот ужас. Слова, которые он мне больше не говорил и которые я запрещала себе даже мысленно произносить, думая о Габриэле. Пятясь, я вернулась в дом. Дыхание перехватило, и мне пришлось прислониться к двери. Потом я вернулась на кухню, держась за стенку, и мой крестный путь закончился возле кухонного стола. Вихрем налетела ужасная мигрень: мне казалось, будто по черепу дубасит паровой молот. Я уставилась в пустоту, ничего не видя, ловила ртом воздух, но ярость мешала дышать.
– Любимая, прости, звонили из клиники.
Он обнял меня сзади, сомкнул руки на моем животе. Я с подозрением рассматривала их. Сколько раз эти руки прикасались к телу другой женщины? И при этом он хотел сделать мне ребенка? Все последние месяцы, целый год я считала, что мой враг – клиника. Оказывается, им была любовница, враг не бездушный, а из плоти и крови. Всякий раз, когда я выпрашивала крохи его внимания, он унижал меня, заставлял чувствовать себя идиоткой, устраивающей сцены на пустом месте. А сам безмятежно трахался на стороне, тогда как я изо всех сил боролась со своими чувствами к Габриэлю, стараясь не свернуть с прямого пути, сохранить верность мужу. Он поцеловал меня в шею. К горлу подкатила тошнота.
– Все в порядке? – спросил он.
Я покивала, боясь, что, заговорив, не смогу остановиться.
– Ты сегодня красивая. Какой-то особый случай?
– Да, – сумела я выдавить.
Я повторяла себе, что должна держать удар, что нужно разыгрывать спектакль еще несколько минут. Чтобы увидеть, до чего он способен дойти. Я отодвинулась, избегая его взгляда:
– Пойдем к столу?
– С удовольствием, – ответил он, широко улыбаясь.
Я не ела. Я не пила. Я смотрела на него в упор. Сколько времени должно пройти, пока он не поймет, что что-то пошло не так? Судя по энтузиазму, с которым он орудовал вилкой, мое карпаччо он оценил. Что ж, правильно делает, что налегает, больше ему не доведется попробовать его. В конце концов он поднял голову от тарелки:
– Ты не ешь? Плохо себя чувствуешь?
– Нет, просто кое-что встало поперек горла. Он нахмурился.
– У тебя какая-то проблема?
– Да.
– Я могу помочь?
Я расхохоталась, сложилась пополам, никак не могла остановиться. А потом хлынули слезы. Я была почти в истерике.
– Да что с тобой, Ирис?
Он не забыл вытереть рот, перед тем как подойти ко мне. Хотел положить руку мне на плечо.
– Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами!
Я вскочила, вонзила в него взгляд. Он отступил на шаг, побледнел, сжал кулаки и со стоном втянул воздух.
– Черт, – пробормотал он.
– И это все, что ты можешь сказать?
– Нет… ох… Все кончено, клянусь… Я понимаю, что сделал ужасную глупость.
– Глупость?! – завопила я. – Глупость, которая продолжалась больше года?!
– Это не так… ты все слышала…
– Ты неподражаем… Даже не пытаешься отрицать… Ты законченный мерзавец! Как я могла быть такой дурой? Я проглатывала твое вранье – ах, клиника, ох, больные, – а ты тем временем бегал к своей суке.
Я оттолкнула его. Он не сопротивлялся.
– Прости меня.
– Издеваешься? – Я ударила его еще раз. – Этому нет и не может быть прощения, меня тошнит от тебя и от твоей хреновой воспитанности. Какие же вы, ревностные католики, добропорядочные и благородные! У меня уже были рога, когда я собралась в Париж. Тебя мой отъезд вполне устроил. Ты мог трахаться, когда захочешь, и никаких отговорок не требовалось. Черт побери! Почему ты меня тогда не бросил?
Он молчал, а мне хотелось его убить.
– Ага, не знаешь, что сказать?! Так я за тебя отвечу. Ты меня не бросил, потому что ты трус, тебе просто духу не хватило. Ты опасался за свою репутацию. Красавец врач с успешной карьерой, оказывается, изменяет своей жене! Фи, как нехорошо! К тому же ты, наверное, беспокоился о родителях, которые так гордятся сыном. Что они подумают о тебе, если узнают? И тогда ты, как последняя скотина, решил свалить всю эту пакость на меня, сделать меня в глазах всех примитивной дурочкой, которая носится со своим шитьем как с писаной торбой. А сам продолжал изменять мне со всеми удобствами. Да ты просто жалкое ничтожество!
Слова вылетали у меня изо рта, словно плевки. Я мерила шагами комнату, не контролируя себя, металась из угла в угол, будто лев в клетке. Никогда еще я не приходила в такое неистовство. Он обхватил голову руками, вцепился в волосы, казалось, вот-вот начнет их рвать.
– Прости меня, ну пожалуйста!
– Все кончено! – заорала я.
Я подняла руки, сжала кулаки. Мне опять захотелось ударить его, причинить ему боль.
– Позволь мне искупить свою вину…
– Ты растоптал мою жизнь!
Я так вопила, что начала задыхаться. Мне необходимо было выплеснуть всю свою горечь, всю ненависть.
– Ради тебя я отказалась от карьеры у Марты, от парижской жизни, которую обожала. Из-за тебя я все потеряла…
– Так я и думал…
Самоуверенность вернулась к нему, он даже позволил себе ухмыльнуться:
– Ты переспала с Габриэлем, этим профессиональным трахальщиком.
На этот раз я вложила в пощечину всю свою силу.
– Я тебе запрещаю говорить о нем в таком тоне, – прошипела я. – В эти последние месяцы он выказал мне гораздо больше уважения, чем ты. Да, я могла переспать с Габриэлем. Но я этого не сделала, потому что любила тебя, хотела верить в нашу семью, а он… он отнесся к этому с уважением.
Пьер выглядел ошеломленным.
– Тебя это удивляет?
– В Париже я заметил, как он на тебя смотрит, а ты вообще была неузнаваемой. И для меня стало очевидно, что этот тип – твой любовник.
Меня от него тошнило.
– Как ты жалок! Поверил, будто я сплю с другим мужчиной, и после этого попросил вернуться домой?! Никакой гордости! Может, твоя девица просто бросила тебя?
По его лицу катились слезы. Я не испытывала к нему ни малейшего сочувствия.
– На той свадьбе я почувствовал, что теряю тебя, и понял, что именно ты – женщина моей жизни, – всхлипнул он. – Уже на следующее утро я порвал с ней.
– Я должна поблагодарить тебя?
– А потом, когда я увидел тебя с ним, я сказал себе, что теперь мы квиты и что мы сбились с пути, но вместе сумеем все исправить.
– Да как ты можешь думать, что это поправимо? Мои плечи опустились. Навалилась тяжелая усталость.
– Не знаю, почему ты изменил мне… Ради секса, от скуки или потому что я тебе больше не нравилась… На самом деле мне плевать. Наш брак уже давно одно сплошное недоразумение.
Я бросила взгляд на красиво накрытый стол, задула свечи и направилась к лестнице.
– Ирис, что ты делаешь?
Он подбежал, схватил меня за руку, развернул лицом к себе. Я уничтожила его взглядом.
– Я буду спать на чердаке, кровать оставляю тебе, поскольку понимаю, что ты приводил ее сюда.
Его молчание было более чем красноречивым. Я резко вырвала руку:
– Завтра я уеду.
– Ты не можешь…
– Еще как могу. Теперь я все могу. Ты вернул мне свободу.
– Ты поедешь к родителям?
Я расхохоталась. Смех был нервным, злым. Если они еще меня не прокляли, то в ближайшее время проклянут. За последние несколько минут я окончательно лишилась семьи.
– Ну ты полный идиот!
– Ты вернешься к этому альфонсу? – не унимался Пьер.
– Это тебя не касается.
Я поднялась наверх. Я больше не знала, кто я такая, где живу. Так одинока я не была никогда в жизни. Повинуясь какому-то странному мазохистскому побуждению, я зашла в нашу спальню и застыла перед кроватью. Первый приступ тошноты, второй. Я едва успела добежать до ванной и склониться над унитазом. Резкий кислый вкус желчи усилил чувство боли, да, мне было плохо, физически больно и плохо – болело все тело. Когда рвота кончилась, я посмотрела в зеркало. То, что я увидела, мне очень не понравилось. Я смыла косметику, потом вернулась в нашу – нет, в их спальню, вытащила из шкафа чемоданы. В комнату вошел Пьер и застыл на пороге. С растерянным лицом он молча наблюдал за мной. Я швыряла вещи как попало, потом задернула молнии и вынесла чемоданы за дверь. Вернулась в ванную и заперлась там. Приняла душ, надела джинсы и свитер. Выйдя из ванной, я увидела, что Пьер не пошевелился, его будто парализовало. Я прошла мимо, не говоря ни слова, поднялась на чердак и свернулась клубочком на старом диване. Я проплакала всю ночь. Чувствовала себя униженной, преданной и жутко глупой. Интуиция должна была подсказать мне, что новый Пьер какой-то фальшивый, ненастоящий. Я же повела себя как страус, зарылась головой в песок. Не хотела замечать очевидное. Предпочла забраться в надежный и уютный кокон семьи. Которая, впрочем, к тому моменту уже не была семьей, но ведь ничего другого я не имела. Разве не лучшее оправдание – соблюдение приличий (а ведь эти так называемые приличия я всегда ненавидела)? Прячась за ними, я пыталась избежать всех опасностей.
Наутро я была такой разбитой, что не смогла снести чемоданы по лестнице, а просто скатила их по ступенькам, подталкивая ногами. Затем подтащила к входной двери. Возле нее на полу сидел Пьер. Его глаза покраснели от слез. За ночь он постарел лет на десять. Наверное, я тоже. Я заказала такси и ждала, прислонившись к стене в прихожей рядом с тем, кого теперь считала своим бывшим мужем.
– Не уезжай… Я люблю тебя, Ирис.
– Об этом нужно было думать раньше.
– Ты меня разлюбила, да?
– Да, и… это случилось не вчера, я просто отказывалась себе в этом признаваться.
– А его ты любишь?
Я стала смотреть в потолок, чтобы скрыть слезы.
– Ответь мне.
Я вглядывалась в его лицо. Картинки нашей первой встречи, нашей свадьбы, часов, проведенных вместе, чередовались с воспоминаниями об украденных мгновениях с Габриэлем. Я знала, с кем была счастлива, с кем была по-настоящему самой собой в эти последние месяцы. Если бы я не узнала об измене Пьера, мне удалось бы смириться с этой скучной, насквозь фальшивой жизнью и отказаться от Габриэля. Я бы предала себя. Теперь это было невозможно.
– Да, я люблю его. Раздался гудок автомобиля.
– Пропусти меня, пришло такси.
Пьер встал и отошел в сторону; он сдался. Я попросила водителя помочь мне с чемоданами, потом вернулась к Пьеру. Я никогда не придавала значения обручальному кольцу, по большому счету, мне оно было ни к чему. Просто я следовала традициям Пьера и его семьи, о кольце на моем пальце мечтали и мои родители. А сегодня оно мне казалось тяжелым, как кандалы, и причиняло боль. Я сняла его, взяла Пьера за руку и вложила в нее кольцо. Последний взгляд – и я села в машину.
Несколько часов спустя я устроилась за столиком в глубине ресторана напротив Мартиного дома. Я не была готова к встрече с Габриэлем и его возможной реакцией. Как он отнесется к тому, что я возвратилась, узнав об измене Пьера? Наше прощание было предельно эмоциональным, но я уехала, я отвернулась от него. И меня все время преследовали его слова: “Возвращайся к своему мужу”. В конце концов, он тоже за меня не боролся. Его мотоцикла возле дома не было, но я все же ждала, пока не стемнело. Я видела, как сотрудники по одному покидают здание. Когда на втором этаже погас весь свет, я собралась с духом. Если потребуется, буду ползать перед Мартой на коленях, только бы она приняла меня обратно.
Перед дверью я молила судьбу, чтобы код не сменился. Щелчок открывающегося замка вызвал у меня нервный смех. Я оставила чемоданы в вестибюле, вошла в лифт, поднялась на шестой этаж. От следующих минут зависела моя жизнь. Я не нажимала на кнопку, медлила, я еще не придумала, что скажу. Потом робко нажала на звонок, и дверь тут же открыл Жак.
– Что вы здесь делаете, Ирис? – шепотом спросил он.
– Э-э-э…
Я заплакала.
– Быстро отвечайте, прошу вас! Почему в его голосе паника?
– Марта… я хочу к Марте.
– Это невозможно.
Он выглядел расстроенным.
– Хотя бы скажите ей, что я пришла, ну пожалуйста.
– Да что здесь происходит?
Последний вопрос задал не дворецкий, а тягучий голос, который по-прежнему меня околдовывал. Стук ее шпилек вызвал новый поток слез.
– Марта… я…
– Ирис, что ты здесь делаешь?
Мы смотрели друг на друга. Она была еще красивей, ее фигура еще роскошнее, чем в моих воспоминаниях.
– Я же тебе сказала…
Она резко замолчала, ее пронизывающий взгляд прошелся по мне. Я наверняка окончательно разочаровала ее: одета кое-как, не причесана, без макияжа, в кроссовках.
– Марта… пожалуйста… простите меня. Вы, как всегда, оказались правы, я должна была вас послушаться.
Она меня изучала еще несколько секунд. Я дрожала от страха, от усталости.
– Заходи.
Она протянула мне руку, я взялась за нее, не отрывая от Марты взгляда. А потом упала ей на грудь. Прижимая к себе, она повела меня по коридору. Неожиданно она остановилась. Свободной рукой подняла мой подбородок.
– Дорогая моя, я оставлю тебя здесь на эту ночь.
– А мне больше некуда идти.
– Располагайся. Но… ты без чемоданов?
– Они внизу, я боялась, что вы прогоните меня.
– Принесите вещи Ирис, – приказала она дворецкому. – И подготовьте гостевую.
– Какую?
– Вы что, не понимаете, Жак, – в голосе зазвучало раздражение, – бывшую спальню Габриэля! Поторапливайтесь, нужно приготовить ужин для Ирис.
– Не беспокойтесь, – вмешалась я, – поем позже или завтра.
– Дорогая моя, с этого момента ты будешь слушаться меня, для твоей же пользы.
– Спасибо, – прошептала я, хлюпая носом. Она подвела меня к обеденному столу в столовой. Я села. Она устроилась напротив. Я раскрыла рот, чтобы все объяснить…
– Позже, – распорядилась она.
Похоже, Жак умеет раздваиваться: через десять минут передо мной стоял салат. Он подал Марте ее всегдашний джин и протянул мундштук. Она закурила. Я жевала без аппетита, а она за мной наблюдала. Когда я доела, она поднялась:
– Я покажу тебе твою спальню.
– Спасибо.
Я пошла за ней и впервые оказалась на втором этаже ее двухэтажной квартиры. Она остановилась перед закрытой дверью.
– Я сплю здесь, – сообщила она.
Мы проследовали в другой конец коридора.
– А вот твоя.
Я вошла в комнату, которая должна была стать моей. Светлые стены, большая кровать с безупречно белым бельем и, как во всех остальных помещениях, тяжелые портьеры из черного бархата. Чемоданы были разобраны. Каждое платье, каждая пара туфель нашли свое место в большом стенном шкафу. Даже белье было аккуратно разложено. В моей голове царил такой хаос, что это не смутило меня. Последнее открытие – ванная, оборудованная по последнему слову техники, строгая и потрясающе роскошная. “Пять звезд, все включено”, – как-то сказал Габриэль, и эта деталь, не такая незначительная, как могло показаться, пришла мне на ум.
– Вы сказали, что раньше это была спальня Габриэля?
– Давным-давно…
– Как у него дела?
– Горбатого могила исправит, дорогая моя. Габриэль в своем амплуа. Я от него устала.
– А что он сделал?
Я испугалась. Мне стало страшно, что передо мной откроется жизнь, частью которой я больше не являюсь.
– В последнее время он совершенно неуправляем, мне надоело утихомиривать оскорбленных любовниц. Вот я и отправила его к зарубежным клиентам – может, поуспокоится.
Я представляла его в объятиях других женщин. Это причиняло боль, потому что я пусть и смутно, как во сне, но успела ощутить, что принадлежу ему, что я – женщина Габриэля и ни одна другая не может похитить у меня его сердце.
– Дорогая моя, что с тобой? Ты побледнела.
– Я очень устала.
– Ложись.
Она подошла, осторожно коснулась губами моей щеки и вышла. Я с трудом доковыляла до ванной. Оперлась об умывальник, заглянула в зеркало и увидела, что выгляжу ужасно. Решила, что почищу зубы и этим ограничусь. В качестве пижамы оставила трусики и натянула старую майку.
К своему удивлению, я мгновенно вырубилась. Но спасительный сон продлился недолго. Часа в два ночи я неожиданно проснулась, охваченная отчаянием. Долго рыдала под одеялом. В какой-то момент загорелся ночник, я выглянула из-под одеяла и увидела Марту. Она стояла рядом с кроватью в пижаме из черного шелка. Я вытерла ладонью мокрые щеки.
– Не хотела вас беспокоить, – извинилась я, приподнимаясь.
– Я очень мало сплю.
Она села рядом со мной, прислонилась к изголовью и осторожно погладила меня по волосам:
– Легко догадаться, что натворил твой муж. Не трудись рассказывать, и так все понятно, но слишком неприятно. Сегодня ночью разрешаю тебе быть слабой. Но больше никогда не хочу об этом слышать. Как объяснить, что я плачу не из-за Пьера, а потому что осознала призрачность своих иллюзий насчет чувств Габриэля? Я подняла глаза, она мне улыбнулась. Я решилась придвинуться поближе, обнять ее рукой за талию, прислониться к ней. От нее хорошо пахло: тяжелый, пьянящий, чувственный аромат. Ее рука скользнула по моей шее, легла на спину. Сквозь хлопок майки я ощущала ее ласку.
– Что со мной будет?
– Ты станешь сильной и независимой женщиной.
– Я на это не способна.
– Ты больше никогда не будешь сомневаться в том, что я говорю. Я знаю, что для тебя хорошо. Не сближайся с мужчинами, не доверяй им: они играют женщинами, пользуются нами, нашим телом.
– Но вы же говорили, что Жюль…
– Таких мужчин, как Жюль, больше нет, придется тебе с этим смириться. Тебе не повезет так, как повезло мне. Но я научу тебя повелевать ими, использовать их для своего удовольствия и контролировать свои чувства.
Мое тело съежилось. Это было выше моих сил, в особенности с Габриэлем. Я еще теснее прижалась к Марте. Шелк ее пижамы был мягким. Мое лицо поднималось и отпускалось в ритме ее дыхания.
– Спи, дорогая моя. Спи, я позабочусь о тебе.
Когда я проснулась, я была одна. Сколько времени Марта оставалась со мной, баюкая на своей груди? Этого я не помнила. Печаль в конце концов отпустила меня, и я провалилась в глубокий сон. В дверь постучали.
– Войдите, – сказала я, садясь в кровати. Появился Жак с подносом в руках:
– Доброе утро, Ирис, ваш завтрак!
– Спасибо, что вы, зачем…
– Приказ хозяйки, – ответил он, широко улыбаясь. Жак поставил поднос на письменный стол. Уже в дверях обернулся:
– Она велела передать, что придет к вам через двадцать минут и хочет, чтобы вы до того приняли душ и надели халат.
– Хорошо.
Я только успела набросить халат, когда вошла Марта. На ней был костюм, который я сшила ей одним из первых: темно-синий, жакет с баской. Оказывается, она не все выбросила.
– Ты сегодня лучше выглядишь, дорогая моя.
– Спасибо за сегодняшнюю ночь. Она подняла руку:
– Я тебе уже сказала, считай, что это дело прошлое, и мы не будем к этому возвращаться.
Она направилась к стенному шкафу и долго изучала его содержимое. Потом достала длинную узкую черную юбку, черный джемпер с V-образным вырезом и легкое пальто того же цвета.
– Наденешь это. Через час у нас встреча с моим адвокатом, он уладит все формальности твоего развода. Потом проведем день вместе. Я распорядилась, чтобы Жак перенес все, что тебе нужно для работы, в свободную комнату прямо здесь.
– Знаете, я могу вернуться в ателье.
– Нет, ты пока не готова. Эти дурехи замучают тебя расспросами.
Через сорок пять минут мы вышли на улицу и сели в такси. Марта держала меня за локоть. Мне не хватало нахальства сравнивать себя с ней, но наше сходство становилось поразительным. Я такая же брюнетка, как она, у нас примерно одинаковая одежда и обувь, обе мы прячем глаза за большими солнцезащитными очками знаменитой марки. И у нас одинаковая походка – у Марты от природы, у меня приобретенная благодаря ее урокам. Если мы и не выглядели как клоны, то за мать и дочь нас вполне можно было принять. Моя собственная мать от меня отказалась, что ж, воспользуюсь добрым расположением Марты.
Ее адвокат сообщил, что примет все меры для скорейшего оформления развода по обоюдному согласию. Этого хотела я, вопреки попыткам Марты пробудить во мне жажду мести. Мне придется только подписать бумаги и в назначенный день явиться на слушания.
В следующие несколько дней у нас установился рутинный распорядок дня. Большую часть времени я отдавала усердной, серьезной, прилежной работе. Готовила свою первую настоящую коллекцию к сезону осени-зимы. В полдень перекусывала на кухне с Жаком – наш с ним маленький секрет, – тогда как Марта каждый день уезжала на деловые обеды. Короткие посиделки с Жаком позволили мне узнать о нем немного больше: он работал у Марты с семи утра до девяти вечера, а жил с семьей в паре улиц отсюда, в квартире, которую ему предоставила Марта. Он служил у нее уже более двадцати лет. Я воспользовалась, как мне казалось, удачной возможностью задать ему несколько вопросов о хозяйке, но столкнулась с категорическим отказом. Несмотря на разочарование, я не могла не оценить это доказательство его честности и лояльности. Больше мы к этой теме не возвращались. По вечерам, если нужно было пополнить запасы материалов, я спускалась в ателье, причем только тогда, когда там уже никого не было. Ко мне присоединялась Марта, захватив мои эскизы. Мы проводили много времени, обсуждая выбор тканей для моделей. Вечерами мы часто ужинали в ресторане, всегда вдвоем. Вернувшись домой, устраивались каждая на своем диване и читали. Время от времени я поднимала глаза, почувствовав ее взгляд: она наблюдала за мной. Обычно я первая отводила глаза – ее пристальное внимание смущало, я видела, что она изучает, оценивает меня. Время от времени у меня случались довольно бурные телефонные разговоры с родителями и в особенности с Пьером, который стал названивать после получения бумаг от адвоката. Он противился ускорению развода, на котором настаивала я. В какой-то момент, по совету Марты, я просто перестала отвечать на звонки. Я беспрерывно думала о Габриэле, о том моменте, когда мы снова увидимся, о его реакции. Я предпочитала не делиться с Мартой своими мыслями, потому что в тех редких случаях, когда я произносила его имя, она непонятно почему напрягалась.
Но время тянулось медленно, и тихая гавань, которой после возвращения стала для меня Мартина квартира, понемногу превращалась в золотую клетку. Я не встречалась ни с кем, кроме Жака и его хозяйки. Мне стало казаться, будто я живу, как пациентка, выздоравливающая после тяжелой болезни. В первые дни я наслаждалась покоем, который дарила мне Марта, решая все за меня. Но со временем такая ситуация начала угнетать – я снова превращалась в маленькую девочку, обязанную делать, что велят, а я полагала, что перестала ею быть.
Я жила у Марты уже больше двух недель. Когда она вошла в мою рабочую комнату, я сидела за машинкой. Она спокойно приблизилась, положила руку мне на плечо и откинула на спину волосы. Потом ее пальцы пробежали по моей шее. Ласки Марты в последнее время становились все более частыми и настойчивыми. Наша новая близость вызывала у меня чувство неловкости.
– Как ты провела день?
– Очень хорошо, продвинулась с вашим платьем. Я встала и подошла к манекену, на который это платье было надето.
– Прекрасно, буду в нем завтра. Я резко обернулась:
– Завтра?
– Я решила устроить прием. Чтобы отпраздновать твое возвращение. Пусть все тебя увидят – это стимулирует наш бизнес.
Если бы я не опасалась выглядеть в ее глазах неблагодарной девчонкой, я бы вздохнула с облегчением. Но почти сразу накатил страх. Придет ли Габриэль? Вернулся ли из своих деловых поездок? Знает ли, что я живу у Марты? Марта ухватила мой подбородок и заставила поднять голову.
– О чем ты задумалась, дорогая моя?
– Да так… ни о чем… Просто подумала, что вы наденете это платье, значит, оно должно быть идеальным.
Она слабо улыбнулась:
– А оно таким и будет. Как и ты.
Выражение ее лица стало загадочным, она притянула меня к себе, приникла губами к уголкам моих губ. Секунды, пока она не отошла от меня, показались мне вечностью. Потом Марта направилась к двери. Подойдя к ней, обернулась и пристально посмотрела на меня. Я почувствовала себя голой. – Сегодня вечером ты остаешься одна, я ужинаю в городе. Увидимся завтра.
Она вышла, а я осталась стоять, не в силах пошевелиться, с ногами словно приклеенными к полу, смущенная, даже напуганная. Мне очень не понравилось ее прикосновение к моим губам, потому что это было не прикосновение, а настоящий поцелуй.
