Портрет

«Маленькая» Ниночка радовалась, или скорее умела радоваться, всему: и первому весеннему солнцу, и первой травинке, что прорастала из-под талого снега, и этому последнему снегу, что неизменно таял, так как весна бурно вступала в свои права. Ей казалось, что жизнь дарит только счастье, а замечать неприятности просто не стоит. Конечно, весеннее настроение, когда в связи с пробуждением природы переизбыток адреналина бушует в крови, и позволяло ей ощущать это счастье. Но у неё был такой весёлый и жизнерадостный характер, что этот восторг неизменно переходил и на всех окружающих. За это её любили и сокурсники, и педагоги ее родного медицинского училища.

Ниночка была оптимисткой, и все тянулись к ней. К тому же, она была человеком очень добрым, и каждый хотел понежиться в лучах этой невидимой положительной энергии, что исходила от неё. «Маленькой» её называли в училище из-за небольшого роста. Она радовала учителей своей старательностью и аккуратностью, что было немаловажным качеством в её будущей профессии медсестры, а подруги немного ревновали её одна к другой и, конечно, завидовали, но не столько ее положительным качествам, сколько прекрасному её облику. Её нельзя было назвать красавицей – невысокая, хрупкая, обычная девушка. Только вот лицо никак не соответствовало её характеру и натуре. Лицо можно было по-киношному назвать «лицом героини» – до того оно было безупречным и красивым. На бледном мраморном личике прекрасные большие карие глаза, изогнутые, причудливо тоненькие, как ниточка, брови, маленький пухленький ротик, словно лепесток розы. Прекрасный нежный овал лица обрамляли чёрные и густые волосы, заплетенные в тяжёлую косу. Эту косу Ниночка сразу решила отрезать, как только переступила порог училища, но девчонки, что жили с ней в одной комнате в общежитии, не дали при них лишиться этой красоты, отобрав ножницы, и отправили совершать это грязное дело в парикмахерскую. Но туда Нина так и не собралась: быстро начались занятия, которые поглотили её всю, а потом то, что не свершилось сразу, так и осталось в проекте. А пока все могли любоваться и её волосами, которые она распускала по вечерам, и лицом, называя её то ведьмой, то русалкой. Время учёбы текло быстро и интересно. Многие девчонки уже кавалерами обзавелись, некоторые даже замуж повыскакивали, и только Ниночка никому из окружающих её поклонников так и не отдавала предпочтения: ждала то ли «принца», то ли большой любви. Но, окончив медицинское училище и получив направление в маленький городок, она уехала без горечи расставания с кем-то близким, без тоски по утраченному счастью, а скорее с восторгом ожидания чего-то нового и более значимого.

Больница, куда её направили, была большая, областного значения, но городок был довольно маленький, приютившийся на самом севере Украины. Вокруг были леса с болотистой местностью, так что как бы не палило летом солнце, воздух всегда был наполнен влагой и свежестью хвойных ароматов, исходивших от больших сосновых массивов вокруг. В городке была лишь школа, автобусная станция да огромный Дом культуры, построенный ещё в сталинские времена, с причудливыми колоннами и резными потолками, покрытыми потрескавшейся от времени лепкой. Вот и все достопримечательности. А ещё старый тенистый парк возле автостанции – часть дореволюционного имения какой-то барыни. Обо всём этом поведала ей одна из местных жительниц, пока они ехали с ней до городка в трясущемся автобусе.

Ниночку радостно приняли в новом коллективе и поселили тут же, в больнице, пока не найдётся ей квартира. Как выяснилось позже, некоторые корпуса этой больницы и были сохранившимися островками имения всё той же забытой барыни, с некоторыми атрибутами былой роскоши, оставшейся от великолепия богатой в прошлом усадьбы. Кое-где потемневшие картины и гобелены украшали местами облупившиеся стены, расписные потолки удивляли своей высотой и количеством амуров, направлявших в разные стороны свои стрелы. Сохранился даже огромный старинный камин, украшенный кое-где уцелевшими изразцами, находившийся в комнате отдыха. Здесь стоял телевизор и несколько десятков стульев, некоторые из которых выделялись размерами и изяществом старой эпохи. Ниночка, выросшая в обычной квартире большого города, в тесноте хрущёвской постройки, с затаённым восторгом входила в эти корпуса. Она тихонько ступала по узорчатым паркетным полам, чтобы, не переставая любоваться и восхищаться чудом сохранившейся музейной роскоши, не нарушить строгий покой, царивший в этих огромных помещениях. Скоро она научилась так же бесшумно бегать по этим бесконечно длинным коридорам и витражным верандам, где отдыхали больные, так как работы было много, а персонала всегда не хватало. Новые впечатления и работа так навалились на юную медсестру, что та еле добиралась до своей постели в маленькой каморке и моментально засыпала здоровым глубоким сном молодости.

Так пробежала неделя, а за ней и другая. Ниночка со всеми перезнакомилась и освоилась в больничной жизни, а нянечка тётя Маша наконец подыскала ей квартиру. После дежурства, собрав в чемоданчик свои вещи, новая жилица уже стояла во дворе больницы перед своей будущей хозяйкой. То была высокая, немного грузная женщина с аккуратно зачесанными на пробор седыми волосами, в белой и хрустящей косынке и в тёмном платьице в мелкий горошек. Скрестив руки на груди и поджав подбородок, пожилая женщина свысока наблюдала за молоденькой девушкой, молчаливо её рассматривая. Потом взяла из её рук чемодан, словно это была лёгкая подушка, и, кивнув, предложила следовать за ней. Они прошли несколько улиц, здороваясь со всеми, как принято в деревнях, обходя всякую живность, пасущуюся и отдыхающую под заборами усадеб, и даже были атакованы стайкой гогочущих гусей, которых еле отогнал от них хворостиной пасущий их мальчик. На одной из улиц важные индюки перегородили им дорогу своими раздутыми до огромных размеров телами, и пришлось подождать немного, пока они выяснят между собой отношения.

Наконец они остановились возле широких зелёных ворот, за которыми возвышался большой двухэтажный дом. Вот здесь теперь она и будет жить, подумала Ниночка, переступая порог калитки. Дворик был маленький, вдали виднелся садик с несколькими уже довольно старыми деревьями, которые затеняли всё вокруг. Под деревьями – редкая травка, а возле дома – небольшая заросшая клумба, где росли одни оранжевые лилии: видать, другие цветы не выживали в такой тенистости. В дом вела небольшая каменная лестница с широкими ступеньками, позеленевшими от мха. Везде царила сырость и запустение. Так было и в доме: неуютно и влажно. Пелагея Петровна (так звали хозяйку) проводила Ниночку в ее просторную комнату на втором этаже, которая была меблирована массивной мебелью из красного дерева. На полу посредине комнаты была простелена зеленая дорожка. В комнате было чисто и на удивление хорошо. Было заметно, что хозяйка тщательно готовилась и хотела, чтобы квартирантке у неё сразу понравилось. «Отдыхайте, располагайтесь, милочка, и выходите пить чай с вареньем», – пригласила хозяйка удивительно нежным голосом, не соответствующим её грозному виду, и оставила девушку одну освоиться в новой обстановке.

Ниночка лежала под раскидистой яблоней в саду на пушистом тюфяке, набитом душистым сеном. Она писала письмо родным, как она хорошо устроилась здесь, на новом месте: и на работе, и на квартире, где за короткий срок пребывания ей уже кажется, что жила она в этом доме всегда и бегала по этой травке своими ещё маленькими босыми ножками. Здесь все ей кажется удивительно знакомым – даже скрип половиц и звон посуды на кухне. Пелагея Петровна, что взяла её на квартиру по просьбе больничной нянечки тёти Маши, оказалась добрейшим человеком. Она была дальней родственницей тёти Маши и очень одинокой – её единственный сын бывал в доме редко. Когда учился в институте, то только на каникулах, потом, когда выучился на художника, приезжал иногда на этюды, а теперь и вовсе стал забывать старуху. Слышала Нина краем уха, как жаловалась хозяйка соседке, что и не рисует он теперь вовсе, а больше скупает и продаёт картины. И на что только были затрачены её силы и столько переведено денег? Не вышло из любимого чада ничего путного – ни художника на радость людям, ни мужа, ни отца. Так что сынок и не женат, поняла она, да к тому же и староват – ему лет сорок, наверное…

Время шло. Днём была работа, а по вечерам – приятное чаепитие с хозяйкой в беседах о прошедшем дне и разных новостях. Любила Ниночка и просто бродить по дому, рассматривая немыслимое количество разных безделиц и игрушек из фарфора и глины, что заполняли собой все свободные пространства на буфетах, шкафах, подоконниках и даже оккупировали старенькое громоздкое пианино. Пелагея Петровна с детства ещё питала любовь к этим безделушкам и собирала их всю жизнь. Интересны своим содержимым были не только комнаты, но даже кухня, где висели медные тазы и сковородки, стояла горками посуда, доставшаяся в наследство ещё от прабабки. Хозяйка охотно рассказывала по вечерам о своих давно умерших родственниках разные истории. Оказывается, прабабка её была служанкой у той высокопоставленной барыни, в бывшем имении которой и находится её больница и, наверное, кое-что из этих вещей и посуды тоже уцелело с того времени. Так проходили в беседах их вечера за чаем, который пили они из старинных чашек, доставшихся благодаря рачительности прабабушки, царство ей небесное, и только одна тема была у них запретной – она касалась блудного сына Пелагеи, о котором Нина старалась не спрашивать, чтобы не травмировать её и так израненное сердце.

И вот однажды хозяйка заговорила о нём сама. С трудом сдерживая волнение, она рассказала, что получила от него письмо о его скором неожиданном приезде всего на несколько дней. Наверное, понадобилось что-то из его вещей, что на чердаке. «Конечно же, не на меня посмотреть, старую», – заключила она, поджав дрожащий от волнения подбородок и пытаясь скрыть слёзы радости в глазах. Она выпалила это одним духом, называя его непутёвым сыном, вспоминая, как тяжело, без мужа, погибшего на войне, воспитала его и вырастила вот такого, что и о матери теперь не вспомнит, потом добавила: «Радость-то какая…».

Блудный сын Андрей появился на следующий день. Он был весь в мать: и ростом, и красотой, только ещё выше и грузнее. Седина уже посеребрила его виски, но он был довольно молод на вид. Мать как будто забыла все обиды на него: бегала вокруг и щебетала, не веря своему материнскому счастью. Андрей, пораженный красотой Ниночки, следил за каждым её шагом, поворачивая голову, как подсолнух за солнцем, а Пелагея Петровна, поглощённая любовью к сыну, казалось, ничего не замечала. Или не хотела замечать.

На следующий день, к великому изумлению Нины, Андрей пришёл в больницу забрать её после работы. Вечер был тёплым и тихим, и он пригласил немного прогуляться по парку, а потом пойти в кино, в Дом культуры. Ниночке стало неловко, но она с радостью согласилась немного развлечься. Её смущала разница в возрасте между ними, но вскоре она совсем об этом позабыла, настолько интересным собеседником оказался её солидный кавалер. Андрей, выросший в этом городе, так интересно рассказывал и о его истории, и о людях, живших и живущих здесь, что совсем заворожил свою юную собеседницу. Здесь, где они сейчас гуляют, наверное, не раз прогуливалась старая владелица этого парка под руку со своими дочерьми. Некоторые картины из её усадьбы до сих пор украшают Дом культуры, куда они идут смотреть фильм, а несколько картин и кое-что из барских вещей ему удалось приобрести у старого сторожа больницы, ещё давно, когда он приезжал на этюды. За этим он и приехал сейчас, но теперь понял, что эта старая рухлядь ничего не стоит по сравнению с тем сокровищем, которое он встретил здесь, то есть по сравнению с ней, с Ниночкой. Что с неё надо писать портреты, и он будет теперь писать, вдохновлённый её красотой. Такие комплименты, столь изысканные, ей говорили впервые, и она сконфужено улыбалась, восхищаясь ими, не замечая, как на них обращают внимание все окружающие в парке, а потом и в кино. Люди шептались за их спинами, а они, увлечённые беседой, ни на кого не обращали внимания, а издали можно было подумать, что это отец с дочерью что-то оживлённо рассказывают друг другу.

Пелагея Петровна уже спала, так никого и не дождавшись. В её комнате горел ночник, тускло освещая дорожку от калитки к дому через окошко, а на кухне ждали накрытый стол и остывший чайник. Не хотелось греметь чайником и будить хозяйку, и Андрей, увлечённый рассказом о цели приезда, решил показать Нине свои сокровища прямо сейчас. Взяв зажжённую свечу, они тихонько поднялись на чердак по винтовой лестнице в прихожей. Он был буквально завален всякой всячиной до самой крыши. Протискиваясь по узкому проходу между старой мебелью и стульями, они добрались до чердачного окна, где при бледном освещении луны видны были несколько стоящих на подставках картин, какие-то огромные вазы и скульптуры, окружавшие их. На картинах при тусклом освещении едва можно было что-то увидеть, и Андрей, поднеся к одной из них близко свечу, обнял Ниночку за талию и подвёл её поближе к полотну, чтобы она могла рассмотреть творение старинного художника. С портрета на неё смотрела какая-то женщина в золотом платье, сидящая на скамейке. «Не правда ли, красивая?» – заметил Андрей. Вдруг Ниночке стало плохо: какой-то комок подступил к горлу, сердце сжалось и тревожно забилось, закружилась голова. Она пошатнулась и, если бы не рука Андрея, крепко сжимающая её талию, то так и опустилась бы на пол от бессилия, накатившегося на неё. «Здесь, наверное, совсем мало воздуха, – оправдывался испуганный хозяин «сокровищ», приводя её в чувство из полуобморочного состояния, – завтра же всё проветрим или лучше перенесём вниз, в гостиную, где будет больше возможности и пространства всё рассмотреть при дневном свете»…

Утром Нина проснулась очень рано, когда рассвет чуть позолотил окна дома, и еще долго лежала в кровати. Непонятная тревога омрачала и вчерашнюю прекрасную прогулку, и впечатления от общения с Андреем. Нужно было идти на работу, где её ждали больные, и пришлось вставать и собираться, отбросив все переживания по поводу вчерашнего происшествия. На работе всё не клеилось, валилось из рук и не ладилось. Мысленно она всё возвращалась и возвращалась во вчерашний вечер, никак не понимая, что с ней произошло. Она обладала крепким здоровьем и нервами, и ей никогда не становилось плохо даже на занятиях в анатомическом театре, когда она училась в училище, а тут из-за минутной нехватки воздуха – такой конфуз. Так размышляла она, идя по длинному коридору старого корпуса, который ей всегда нравился, особенно картинами в массивных рамах. Ей надо больше интересоваться живописью, если у неё появился теперь такой кавалер. Вспомнив Андрея, она улыбнулась – нельзя сказать, что он ей так уж очень понравился, но было всё же приятно думать, что она могла быть интересна такому человеку, да ещё настоящему художнику, который может написать с неё портрет, вот, к примеру, как этот. Ниночка остановилась возле небольшой картины, где была нарисована пожилая, но очень красивая и величавая знатная дама в бархатном зелёном платье и в шляпе с экзотическими перьями на фоне разросшегося старого сада. Она стояла на тенистой влажной аллее, по обе стороны которой росли кусты душистого жасмина, что дивно переплетались с густыми ветвями ивовых деревьев. Не столько сам портрет заинтересовал её, сколько этот сад, запах от которого, казалось, окутал её с головы до ног, и легкое дуновение ветерка вдруг почувствовала она своей кожей. Где же она видела этот сад? Нина тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя это странное наваждение. Лучше уж думать об Андрее…

Андрей решил ехать. Собираться он начал сразу, как только проснулся. В конце концов, дела его звали домой, в столицу, ждал и заказчик, ради которого он и вернулся сюда, в родительский дом. Надо было всё запаковать и уложить – успеть бы до обеда. Спешно покончив с завтраком и перекинувшись несколькими словами с матерью, он поднялся на чердак и, открыв чердачное окно, впустил туда и яркие лучи утреннего света, и благоухающую свежесть ранней прохлады. Вот и Ниночке вчера стало плохо от такого спёртого воздуха. Да и кто и когда здесь проветривал! Не хватало ещё, чтобы и он здесь растянулся от удушья. Несколько скульптур были завёрнуты и упакованы в принесённые чемоданы умелыми и быстрыми руками антиквара. Картины не хотелось вынимать из рам – так прекрасно они смотрелись в этих старинных позолоченных окладах; да так будет и презентабельнее, и не велики они, подумал Андрей. Он остановился перед одной из них: «Женщина, кормящая голубей»… Волосы на его голове вдруг зашевелились и, можно сказать, стали дыбом. Взгляд женщины, казалось, впился ему прямо в сердце. Поверить в это было трудно. Но эта Ниночка, очаровательная медсестра, которой он наплёл вчера бог весть что, смотрела с картины в его глаза укоряющим взглядом. Только выглядела она лет на десять старше. Потрясение сменилось удивлением: как старинный портрет мог быть таким похожим – те же глаза, волосы, улыбка, как будто это она сама и позировала старинному мастеру. Обескураженный, он спустился вниз. Надо подумать… Он сейчас никуда не поедет.

Ниночке было приятно, что вчера её встретил с работы Андрей, и, затаив дыхание, она вышла во двор больницы после дежурства. Но во дворе не было её вчерашнего галантного кавалера. Она немного подождала, а потом не торопясь пошла домой, как всегда привычным маршрутом. Уже почти у калитки она натолкнулась неожиданно на Пелагею Петровну – та неслась куда-то, как угорелая, и, замахав на Ниночку руками, побежала дальше. Может, что-то случилось?! Нина заторопилась, застучала каблучками по лестнице, впорхнула в прихожую. Возле порога на коврике стояли аккуратно начищенные туфли Андрея. От сердца немного отступило чувство страха и, справившись с дыханием, она вошла в гостиную. Андрей сидел и смотрел телевизор. Увидев её, он вскочил, как школьник перед учителем, и как-то замялся. Что-то произошло, ей не хотят говорить. Поняв немой тревожный вопрос в её глазах, он поспешил успокоить: всё в порядке, и после паузы добавил: «Вот решил сделать тебе предложение, ну то есть жениться на тебе. Как ты на это смотришь?»… Ниночка так и осталась стоять, застыв от неожиданности. Это было громом среди ясного неба, такого она точно не ожидала. Вот так и делают предложение?! Наверное, эта новость сразила не только одну её, подумала Нина, вспомнив встречу с хозяйкой. На такой поворот событий та, конечно же, не рассчитывала – выбежала, как ошпаренная.

Что бы не думала по этому поводу Пелагея, но всё же пришлось смириться. «Был Андрей и раньше твёрд в своих решениях, а теперь и подавно церемониться с ней не будет», – горевала она. Да, Ниночка совсем не пара ему, но поразмыслив, любящая мать решила проглотить эту пилюлю. Андрею, конечно, видней – красоты и молодости у неё не отнять, да и почти докторша, будет лечить, коли что, ведь уже годы поджимают, седина на висках. Делать нечего, надо готовиться к свадьбе. Событие на весь город! Она не должна ударить лицом в грязь.

Стали ждать приезда родителей Нины, которые были уже оповещены, и так как Андрея отзывали в столицу решать спешные дела, договорились не медлить и сыграть свадьбу сразу по их приезду.

Надо было, конечно, поухаживать за Ниночкой подольше – цветы там, шампанское, думал Андрей, но времени в обрез. Такая жена для него – это то, что нужно. Все знакомые так и ахнут, какую персону он откопал. Картину он повесит в холле, у себя в квартире, на самом видном месте – а вот и живой оригинал! Он представил себе, как отвиснут челюсти от такого феномена у всей окружающей его богемы, как в нужных кругах будут говорить только о нём и о его супруге, что несказанно возвысит его в глазах даже конкурентов, а о восхищении и зависти лучших друзей и нужных людей и говорить нечего!..

Они стояли на ступеньках крыльца, в тихой прохладе дивного летнего вечера. Андрей нежно обнимал свою будущую жену, целуя её прекрасные глаза и губки, а она, уже смирившись с ролью его избранницы, прижималась к нему, привыкая потихоньку к его ласкам. Надо было подготовить Ниночку к встрече с портретом, и он начал издалека, боясь испугать её. Андрей рассказывал, как случайно вчера увидел её сходство с той женщиной на портрете, что они вместе смотрели, когда были на чердаке. Такое случается иногда в природе и даже описано в литературе, ничего страшного в этом нет – связь веков или генетический каприз, вообще это, конечно, чудо, и его надо использовать. Им выпала такая удача. Сама богиня Фортуна посадила их в свою колесницу! Завтра они пойдут и спокойно посмотрят на её изображение, пришедшее из веков, а сегодня уже поздно и нужно отдохнуть. Завтра тяжелейший день подготовки к свадьбе, ведь ни платья, ни колец – ничего же нет!

Ниночка восприняла его рассказ как сказку: очень уж неправдоподобным он казался. А может, от любви к ней так разыгралась его фантазия художника? Всё навалившееся на неё разом забрало силы, выжало как лимон, и она еле добралась до своей постели. В её комнате было так хорошо! Из столовой слышался голос хозяйки и её будущего мужа. Она потихоньку засыпала в мечтах о предстоящих событиях, но мысли всё время поворачивались к одному – картина, портрет. Вот что больше всего растревожило и взволновало её, отодвинув на второй план даже приготовления к свадьбе.

Утро обрушилось с Андреем, вбежавшим в комнату с охапкой свежих лилий. В комнате разлился сладкий аромат счастья. И хотя лилии эти росли в хозяйском саду, Ниночке было приятно, что они сорваны были именно для неё. Потом началась такая суета, что некогда было даже что-то перехватить из еды. Пришлось отпрашиваться с работы, бежать с Андреем в ЗАГС, покупать свадебные наряды в местном магазине, потом ехать в ателье, где их подгоняли и переделывали. Уже весь городок шумел разговорами об их предстоящей скоропостижной свадьбе, и приходилось улыбаться всем, и знакомым и незнакомым, говоря что-то.

Они окончательно устали и выбились из сил. Близился вечер, когда, придя домой, им удалось наконец и утолить голод, и отдохнуть от хлопотного дня. Солнце подходило к горизонту, озаряя багровым пламенем землю, тронув последними лучами и её комнату. Ниночка наконец осталась одна. Завтра приедут мама и отец, может, и кто-то из родственников, а послезавтра будет её свадьба. Как удивительно! Даже порадоваться некогда. Андрей пошёл договариваться насчёт банкета в местном кафе, будущая свекровь тоже куда-то убежала со своими хлопотами. Жаль, что они так и не успели посмотреть тот портрет, что взволновал Андрея. Потом будет вечер, ужин… Нет, она сейчас же пойдёт и посмотрит его сама, пока ещё светло и никого нет.

И вот Нина уже там. Чердачное окно приоткрыто, и последние лучи заходящего солнца окутали золотистым нежным туманом небольшое помещение. Подойдя к нему, она остановилась. Возле картин, что они смотрели с Андреем, стоял раскрытый чемодан, заполненный наполовину, а вот и тот портрет, возле которого она чуть не упала в обморок. Он немного потускнел от времени, но был ещё красочным. Нина подошла поближе. Старинный мастер изобразил на нём одиноко сидящую женщину в золотом платье. Она расположилась на скамейке в старинном саду и кормит голубей. На красивом платье с ниспадающим длинным шлейфом, запутавшимся в траве, лежит раскрошенный хлеб, чёрные кудри разбросаны по оголённым плечам и – о, Боже! Женщина, как бы ожившая, вдруг посмотрела на неё своими миндалевидными тёмными глазами, пронзившим самое сердце взглядом. Да это же она сама! Ниночка вскрикнула. Она смотрела сейчас на портрет, как в зеркало. Только потрескавшееся полотно старинной картины да несоответствие одежды доказывают, что это не так. Удивление и ужас охватили её одновременно. Она закрыла глаза. Так вот почему Андрей так старался подготовить её к этой встрече. Сходство было действительно поразительным.

Немного успокоившись, она открыла их снова. Первичный шок прошёл, и она уже с интересом стала рассматривать картину. Женщина была как две капли воды похожа на неё, только постарше. Нина теперь в спокойном восторге созерцала её прекрасный золотой наряд, изящные руки, длинные пальцы, унизанные кольцами. В ушах были длинные змеевидные серьги, достающие до самых открытых белоснежных плеч, шею отягощало драгоценное ожерелье с зелёными камнями. Присмотревшись, Ниночка заметила, что женщина сидит на скамейке в том же самом саду, который она уже видела недавно на картине в старом корпусе больницы. Только там женщина была совсем другая. Взгляд чёрных глаз, смотрящих с портрета, опять впился ей в самую душу, в самое сердце, и заставил его бешено колотиться от сознания того, как глубоко она сейчас смотрит сама в себя. В тени деревьев сада, где сидела знатная дама, занятая кормлением голубей, ощущалась дивная прохлада, как в саду её хозяйки. А запах от земли и жасминовых кустов напоминал вчерашний запах лилий в вечернем саду, когда они с Андреем стояли на ступеньках крыльца. Чудесная аллея в золотых лучах заходящего солнца так манила и звала пройтись по ней. Там, вдалеке, кто-то окликнул ее, тихонечко позвав по имени. Нина встала со скамейки, отряхнула крошки с золотого платья, освободила шлейф от травы, выпрямила голову, зазвенев серёжками и украшениями, как будто оправившись от каких-то дум, медленно пошла по аллее, задевая своим шуршащим платьем кусты благоухающего жасмина. Её звали…

Андрей пришёл поздно. На кухне звенела посудой мать, приглашая ужинать. Надо обрадовать Ниночку – за банкет он уже договорился. Она, наверное, заснула, не дождавшись его. Но Ниночки не оказалось нигде: ни в её комнате, ни в саду, ни в доме. Вдруг догадка озарила его – она там! Чердачная дверь была открыта. Полная луна так ярко освещала через окно весь чердак, что свеча не понадобилась. Андрей сразу увидел Ниночку лежащей в неудобной позе перед злополучной картиной. Схватив в охапку, он прижал её к себе, но сердце, которое так стучало возле его сердца ещё недавно, не билось. Безжизненная рука как плеть упала на пол. Андрей закричал, как раненый зверь, зовя мать. Та вскарабкалась быстро, как могла, на чердак, не понимая, что могло случиться. Потом долго не могли зажечь свечу и, когда наконец Андрею удалось это сделать, белое и прекрасное лицо Ниночки лишь с портрета теперь смотрело на них своими живыми глазами, а её безжизненное тело, чужое и холодное, лежало на его руках. Уже неживая, его невеста была как на картине, но только лет на десять старше той, которую он недавно обнимал.