Разговор в штольне
— На двести втором! — негромко позвали с причала. — Кирюшку срочно до командира отряда!
Толпа людей, ожидающих на палубе окончания швартовки, расступилась.
— Дядя Чабан, — раздался ломкий мальчишеский голос, — зачем требуют?
— Зачем, зачем! — ворчливо отвечал тот, кого подросток назвал Чабаном. — Приказ получен: всех, если нема шестнадцати лет, эвакуировать в глубокий тыл, штоб не задавали на военной службе таких вопросов. Понял, чинарик?
— Понял.
— Значит, топай своим ходом за мной.
Две тени — одна за другой — направились в глубь пристани, и дальнейший разговор Кирюши с известным всему Севастополю водолазом Чабаном не был услышан на сейнере.
Все время, пока продолжался путь по загроможденному всякой всячиной причальному участку, подросток хранил молчание, обдумывая сказанное водолазом, и только вступив на тропинку, проложенную к штабной штольне в склоне горы, деловито поинтересовался:
— На транспорте работал, дядя Чабан?
— До полночи, — подтвердил тот. — Все выбрали. В трюмах вроде аквариума: кроме бычков с феринками, ничего. А ящички уже на переднем крае распечатывают.
— Не отсырели патроны? — справился Кирюша.
— Претензий от братвы не поступало, а фрицы нехай жалуются на том свете…
Чабан рассмеялся, довольный своей шуткой.
Извлеченный им груз ценился дороже всего в последние недели обороны, когда осажденный Севастополь существовал на половинном пайке боевого питания. Пятая мастерская Морского завода, размещенная в штольнях за Килен-бухтой, не поспевала удовлетворять огромные потребности обороны, а скудных пополнений, ежесуточно доставляемых подводными лодками, нехватало и для того, чтобы обеспечить хотя бы зенитные батареи.
Между тем огневой натиск противника с воздуха и окружающих Севастополь высот усиливался с каждым днем. 19 июня на жилые кварталы города было сброшено 4 700 фугасных и 38 тысяч зажигательных бомб. Они вызвали 800 пожаров. Город пылал и рушился, разбиваемый и сносимый квартал за кварталом снарядами дальнобойной артиллерии. Только в течение дня 24 июня по одному Херсонесскому аэродрому немецкие батареи выпустили 1 230 снарядов.
Выстоять в этом аду защитники главной базы могли при единственном условии — сохраняя хотя бы в прежних пропорциях мощь огневых точек. Для этого было использовано все, что севастопольцы назвали мобилизацией внутренних ресурсов: пятая мастерская, городские подземные предприятия по выделке боеприпасов и даже погреба и трюмы затопленных судов.
Буксирные пароходы, шхуны и сейнера под обстрелом немецких танков, расставленных на пристанях Северной стороны, пробирались к теплоходу, застрявшему близ Сухарной балки, укрывались за его корпусом от пуль вражеских автоматчиков, ожидая, пока грузчики доверху забьют баржи снарядами, и вели груженые суда обратно через зону обстрела.
В Южной бухте, которая насквозь простреливалась танками и появиться в которой днем было невозможно, по ночам работали водолазы. За несколько часов темноты они поднимали на поверхность столько снарядов и патронов из трюмов погибших кораблей, сколько не извлекали в начале осады и за полтора суток.
Первым среди водолазов осажденного Севастополя считался Николай Чабан. За десять месяцев обороны он в обшей сложности провел в затонувших транспортах свыше месяца. Необычайная выносливость снискала ему всеобщее уважение моряков и горожан.
Ничем не примечательная, сухощавая, среднего роста фигура Чабана, слегка раскачиваясь, скользила впереди Кирюши к просвету двери в конце штольни. Предутренняя прохлада наружного воздуха сменилась затхлой сыростью подземелья. С каждым шагом духота усиливалась. Чем дальше вел Кирюшу водолаз, тем труднее становилось дышать.
— Под водой и то легче, — пробормотал Чабан, смахнув обшлагом пот с бровей.
— Здесь еще ладно, — отозвался подросток. — В прошлый рейс мы к пятой мастерской ходили. В тех штольнях все равно что в горячий котел залезть. А люди у станков…
Чабан остановился перед приоткрытой дверью.
— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите Кирюшке взойти!
Изнутри откликнулись.
— Дуй, морячок! — напутствовал водолаз. — Я в оперативную, за новостями.
Он свернул в боковой коридорчик, а Кирюша, вдруг оробев, шагнул под высеченные в скале и подпертые тавровыми балками своды помещения командного пункта.
У стола, на котором поверх разостланного плана Севастопольского порта поблескивали телефонные аппараты и оружие, сидел человек, хорошо известный всему малому флоту: грузный, с проседью в волосах, капитан-лейтенант Приходько, командир отряда сейнеров.
— Моторист «СП-202» Приходько явился по вашему вызову! — звонко отрапортовал Кирюша, став напротив своего однофамильца.
Капитан-лейтенант пытливо осмотрел подростка и чуть усмехнулся его воинственному виду. За плечами Кирюши торчал автомат, к поясу была прицеплена граната, а сбоку висел трофейный штык-тесак.
— Сильно сомневаюсь, что тебе сегодня исполняется пятнадцать лет, — полушутя, полусерьезно заключил осмотр командир отряда. — На тринадцать от силы вытягиваешь, а больше ни-ни.
Кирюша покраснел от обиды. Малый рост вечно подводил его и был источником сомнений для других. Никому за пределами порта и в голову не приходило, что щуплый, низенький мальчик в промасленном комбинезоне и форменной фуражке без эмблемы числится на службе в действующем флоте осажденного Севастополя. Да и не только числится…
— А вот глаза у тебя серьезные, севастопольские глаза. И держишься молодцом. Поздравляю тебя с днем рождения. Возьми на память…
Капитан-лейтенант достал из ящика и протянул Кирюше изящно переплетенный томик. На корешке желтело тиснутое золотом название:
ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ
Кирюша неловко взял книгу, еще не решив, изумляться ему или радоваться, и едва собрался поблагодарить командира, как тот стремительно поднялся и, выйдя из-за стола, крепко обнял маленького моториста.
— Ничего, сынок, ты еще почитаешь и в мирное время, если нынче недосуг, — растроганно сказал он.
— Товарищ капитан-лейтенант! — воскликнул подросток. — Про день рождения как вы узнали? Я и забыл про него.
Командир отряда хитро сощурился.
— Лучше не выпытывай. Военная тайна… Ну, с поздравлениями кончено. Изволь-ка держать ответ: почему о матери забываешь? Сколько раз в июне домой заглядывал?
Кирюша смущенно молчал.
— Слушай внимательно, — продолжал капитан-лейтенант. — Все равно твой сейнер переднюет здесь, так что увольняешься на берег с четырех утра до семи вечера. Но с обязательным условием: навестить мать. Договорились?
Он разрешающе повел рукой в сторону двери.
— Можешь считать себя свободным.
Назад: На Минной пристани
Дальше: Гибель „СП-202“
