Джефферсон
Открываю глаза. К моей груди приставлен нож, под острием проступила кровь. Кэт?! Припадок ревности? Нет, не она. Это паренек лет четырнадцати – глаза бешеные, волосы спутаны, с них капает соленая вода.
Рядом сидит Донна и смотрит на двух других гостей; те улыбаются, приставив оружие к ее голове.
– Пустите ее! – бросаю я.
Меня бьют по лицу рукояткой пистолета. Хруст, звон в ушах. В глазах на миг темнеет.
Снаружи доносится глухой удар, три выстрела. Крик. Голос Кэт.
Нам связывают за спиной руки мокрой веревкой – она больно впивается в запястья – и толкают из рубки на палубу.
Питер и Умник тоже в плену, с носа судна тащат Кэт. На корме несколько худых подростков с безумными глазами избивают Тео. Тот лежит на палубе безоружный и с трудом защищается – их человек шесть или семь. Еще один незваный гость неподвижно валяется возле поручней. Наверное, Тео его убил.
Почему дозорные не подняли тревогу?! Я вдруг оскальзываюсь. Что-то мокрое. Кровь. Паук мертв, тело лежит с поднятыми руками.
Его сталкивают в воду. Всплеск – и Паук исчезает из виду. Точно так же они поступают со своим мертвецом.
Рассматриваю пришельцев в предрассветном сумраке. Все очень юные, не старше четырнадцати. Ободранные, лохматые. Возможно, под кайфом – на теле много расчесов, движения дерганые. На борт поднимаются все новые и новые «гости»: их словно порождает сама вода. Верчу головой. А, вот они откуда. К корпусу «Энни» прилепилось несколько плоскодонок.
Захватчики вооружены кто чем: ножами, дубинками, мачете; у некоторых даже есть автоматические винтовки, которые в руках этих детей кажутся огромными. Один паренек, постучав небольшой пачкой о ладонь, вытряхивает сигарету. Умело закуривает, сигарета торчит в зубах, придавая ему развязный вид.
Что-то мне все это напоминает… Точно! Фотографии малолетних бойцов из Конго или Бирмы, еще до Случившегося. С оружием они обращаются как с игрушками: картинно забрасывают на плечо винтовку; как родного, обнимают пулемет, откинувшись назад под его металлической тяжестью. Пугающе мертвенные лица, стеклянные глаза.
Спрашиваю, что им нужно. В ответ получаю оплеуху от тощего голубоглазого мальчишки с бусинами в волосах.
Спрашиваю, как его зовут. Оплеуха.
Говорю ему свое имя. Он приставляет к моему глазу горячий ствол пистолета. Я ни капли не сомневаюсь – выстрелит.
Снизу поднимаются очередные «гости». Тащат за собой Капитана. У того заплыл правый глаз и, похоже, сломана рука.
Проделать такой путь, столько всего вынести – и получить бесславный конец у самой цели!
Но это еще не конец.
Юные боевики собирают наши вещи, оружие, кое-что из корабельного инструмента и толкают нас к лодкам. Шесть или семь плоскодонок – снаружи белые, изнутри синие – напоминают крышку от коробки. Мы набиваемся туда, и наши захватчики отталкиваются от буксира веслами. Видимо, вот так, на веслах, они и подплыли тихонько к «Энни». Теперь, когда таиться уже ни к чему, на лодках включают моторы.
Стайка маленьких суденышек ловко поворачивает и берет курс на остров Плам.
Позади на «Энни» вспыхивает огонь. Смотрю на Капитана. По щекам у него текут слезы, в глазах горит жажда убийства.
* * *
Быстро светает. Когда мы подплываем к волнорезу, солнце уже висит над горизонтом. Захватчики по-прежнему не говорят ни слова. Ищу глазами Донну – мы в разных лодках. Хочу ее как-то подбодрить. Не знаю, правда, поможет ли в этом моя окровавленная физиономия. Вон она, Донна. Я пугаюсь: какая бледная, маленькая! Но хоть живая, и то хорошо.
За волнорезом – небольшая гавань. Причаливаем к прогнившей пристани; нас выталкивают на берег, поторапливая ногами и кулаками.
Кто же они такие? Похоже, целый школьный класс. В разгар Хвори им было лет по двенадцать. Нижняя возрастная граница выживаемости. Как у них получилось выстоять дальше? Они совсем не похожи на тихих, испуганных Кротов. Эти ребята – дерзкие. Даже не так. Бесстрашные.
Нас, точно стадо баранов, запихивают в кузов потрепанного фургона, расписанного любительским граффити. Часть захватчиков садится с нами, остальные залазят на крышу; кое-кто беспечно повисает в открытых дверях.
Грузовик, чихнув, оживает, и мы несемся по пыльной дороге мимо лугов, заросших высокой травой да камышом. Вон и маяк, про который говорил Капитан. Наверху торчит парень с длинной винтовкой.
На развилке сворачиваем налево. Сквозь открытую заднюю дверь замечаю большое ухоженное поле, на котором чего только не растет.
Круговой перекресток. За ним комплекс из нескольких строений. Главное здание высотой в три этажа и шириной чуть ли не в квартал. На рыжевато-буром фасаде – глухие окна. Грузовик останавливается, нам жестами приказывают выходить.
Вывеска гласит: «Центр изучения болезней животных, остров Плам».
Руки у меня горят, в голове шумит. Мы там, куда так стремились.
* * *
Двери. Пустой неухоженный атриум. Коридор с просторными помещениями по обеим сторонам.
Одна комната, по-видимому, общая спальня. Там и сям валяются матрасы. Перед зеркалом в дешевой пластмассовой оправе красит губы кроваво-красной помадой девчонка лет тринадцати – тощая как скелет или манекенщица.
Сбоку доносится приглушенная пальба. Я замечаю большой телевизор с плоским экраном. На нем играют в стрелялку от первого лица – похоже, «Колл оф дьюти». Вокруг, точно загипнотизированные, застыли дети-дикари, как две капли воды похожие на наших захватчиков. В воздухе висит густой дым с химическим запахом, явно не табачный.
Я все жду, когда появятся прозрачное оргстекло, компьютерные терминалы и высокотехнологичные системы идентификации. Но чем дальше мы идем, тем грязней становится вокруг. Унылый бетон, выкрашенный в казенный бежевый цвет, истерт резиновыми подошвами и выщерблен тележками.
Подходим к двери, напоминающей вход в банковское хранилище. Толстое окно покрыто паутинкой трещин. Металлическая ручка-колесо. У порога лежит труп – бледный, из носа течет кровь, лицо вытянуто от мучительных предсмертных судорог. Очередная жертва Хвори. Только слишком юная.
Дети-боевики не обращают на мертвеца никакого внимания. Один из конвоиров колотит в «банковский сейф» рукояткой мачете. За дверью слышно негромкое эхо.
Круглая ручка плавно поворачивается, и нам открывают вход.
На пороге стоит девушка со светлыми косичками и неожиданно ангельским лицом. На голове венок из ромашек, на шее цепочка с подвеской, ниже – мешковатый медицинский костюм с подкатанными рукавами, весь в брызгах запекшейся крови.
Блондинка улыбается, впускает нас за дверь и ведет мимо пустых загонов, клеток и металлических дверей. Где-то играет песня – приятная джазовая импровизация, печальный тягучий голос, который не вяжется с окружающей кровавой серостью.
Мы идем и идем, музыка все громче. Наконец она взрывается ярким перебором, проникает в каждую клеточку, заглушает мысли. За коридором – большое помещение. Длинные ряды столов, на них оборудование, штативы с пробирками. Над дальним столом кто-то склонился.
Человек кивает в такт музыке. Он закупорен в голубой костюм из плотной резины, на спине – похожая на короб сумка.
Незнакомец перестает кивать и поднимает голову, будто почувствовав чужой взгляд. Музыка замолкает, сменяясь тихим шипением.
Он медленно, не спеша поворачивает голову в нашу сторону, и я невольно пячусь.
Его лицо скрывает пятнистое, исцарапанное стекло – часть резинового костюма. В стекле отражается свет ламп, свисающих с потолка на скрученных проводах, и разглядеть, кто внутри, невозможно.
Человек выпрямляется, поднимает руки, нащупывает застежку гермошлема и тянет за нее.
Меня вдруг прошибает пот: сейчас то, что находится внутри костюма, вырвется наружу и всех нас заразит.
Раздается шипение, незнакомец высвобождает голову из шлема. Наконец я его вижу.
Редкие желтоватые волосы, прямой нос, бесцветные глаза. На тонкой, почти прозрачной коже – россыпь прыщей и пятен. Колючая щетина выбрита кусками.
Невообразимое лицо.
Лицо сорокалетнего – или даже старше – мужчины.
Лицо Старика.
Донна ахает. Я сжимаю ей руку. Питер бормочет что-то сквозь зубы и крестится.
Старик улыбается. Перекошенная гримаса, тонкие пятнистые губы, желтые зубы.
– Приветствую, – говорит он. – Вы как раз вовремя.
Голос странный, чересчур высокий.
У меня язык отнялся. Пока все молчат, Старик жадно пьет воду из большой пластиковой бутылки.
– Для чего вовремя? – наконец отмираю я.
– Мы кого-нибудь потеряли? – спрашивает он у парня, который бил меня по лицу.
– Да. Кевина, – бесстрастно отвечает тот.
Старик выглядит потрясенным. В замешательстве качает головой. Руки у него дрожат.
– Они на нас напали, – вклиниваюсь я. – Захватили судно. Убили нашего друга.
– Ничего, – говорит Старик. – Ничего. Он погиб не напрасно.
– Кто вы?! – восклицает Донна. – Как выжили?
– Спасибо химии. Но я, увы, не исцелился. Всего лишь получил отсрочку. – Он делает еще один большой глоток воды.
– Так это вы? В городе?
– Время от времени я вынужден туда выбираться. Нужны запасы, техника. Но… Давайте-ка сначала вас устроим. – Старик улыбается. – Всему свое время.
И нас ведут назад, мимо зараженного трупа в коридоре.
* * *
Заходим в большое помещение, разделенное на стойла при помощи металлических решеток высотой до пояса. Здесь, наверное, когда-то держали овец или свиней. Нас приковывают к прутьям толстыми цепями. Голые облупленные стены шелушатся. В воздухе застарелый запах экскрементов. Бесчисленные навозные пятна въелись в землю, изгадили все кругом. На стенах корявыми буквами нацарапано множество имен – разными руками. Везде, куда может дотянуться человек, – немые письменные свидетельства. Единственное, что осталось от пленников, сидевших здесь до нас.
Мне становится страшно. Стараюсь этого не показывать, но Донна озвучивает мои мысли.
– Нас убьют.
– Не убьют, – возражаю я.
– По-моему, этого и следовало ожидать, – сообщает Умник.
Тишина. Перевариваем.
– То есть? – не выдерживает Донна.
– Похоже на действующую лабораторию, – пожимает плечами Ум.
– Ага, действующая лаборатория, где проводят эксперименты на людях! – возмущается Питер.
Умник вновь пожимает плечами. Делать это неудобно – одна его рука прикована наручниками на уровне головы.
– Испытания на людях – завершающая стадия исследований, – объявляет он. – Это хорошо.
– Чувак, ты совсем того, – говорит Кэт.
– Мотать отсюда надо, мать вашу, – ругается Капитан. – Тео, ты живой?
– Что со мной сделается. – Лицо Тео заплыло, губы окровавлены.
– Умотаешь тут, как же, – усмехается Кэт. – Ребятки вооружены до зубов. И вообще, они чокнутые. Вы глаза их видели?
– Зрачки расширены, – кивает Умник. – Старик держит их на наркотиках.
В замке поворачивается ключ, входит голубоглазый парень с бусинами в волосах. Вместе с ним другие островитяне. У них наши вещи. Футболки, оружие, медвежонок, которого Донна стащила из библиотеки. У одного в руках «айфон» – тоже, наверное, Донны. Камера включена.
– Я снимаю шоу, – заявляет Голубоглазый. – «Лабораторные крысы» называется.
Когда до островитян доходит, они прыскают.
– Кто хочет стать первым участником?
Мы молчим.
– Да ладно вам. Мне что, самому выбрать? – Он так и светится от счастья.
– Я. Я пойду, – ни с того ни с сего брякаю я.
Донна дергается в мою сторону, я опускаю глаза.
– Не надо, – просит она. – Не надо!
Несмотря на ужас, выдавливаю улыбку.
– Я не пропаду.
– Нет! Не ходи!
Беру ее за руку.
– До скорого.
В глубине души теплится надежда: меня отведут к Старику, и я с ним поговорю. Вдруг удастся объяснить? Может, склоню его на нашу сторону.
Ну а кому еще идти-то? Кто заварил кашу?
* * *
Старик ждет меня в помещении, где я еще не был. Здесь пахнет по-другому – человеком, а не загоном для скота.
По всей комнате равномерно расставлены металлические столы, к ним привинчены цепи. У стен – низенькие холодильные камеры. Ряды грязных клеток, стоящих одна на другой.
Предводитель Островитян сменил защитный костюм на штаны цвета хаки, рубашку и потрепанный твидовый пиджак. Вокруг шеи намотан шарф. Старика знобит, хотя в помещении тепло и влажно. Рядом с его стулом на столе – большая бутылка воды без этикетки.
Старик кашляет – мокро, надрывно.
– Почему? – говорю я.
– Почему? – переспрашивает он.
Голос по-прежнему на удивление высокий, будто кто-то перестарался с настройками звука в приемнике.
– Почему вы живы?
Он ерзает, чешется, кашляет. Долго пьет.
– Почему жив? Иногда мне кажется, что я просто не могу умереть. – Он закрывает глаза и нараспев произносит: – «И поразили их острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе».
Старик с надеждой смотрит на меня. Я молчу, хоть и узнал цитату.
– Нет? – Он гаснет. – Не с кем поговорить. Не с кем. – Затем учительским тоном: – «Книга Иова. Библия короля Якова». Прекрасный образчик поэзии.
– Почему?
– Почему я выжил? Что ж, мое научное объяснение основывается на гормонах. В частности, на стероидных гормонах, связанных белками. Нет? – Старик вновь испытующе смотрит на меня.
Будто проверяет, отзовется ли в ответ хоть малейшая частичка моего мозга.
Я мотаю головой. Умник понял бы, но Старику я такого не скажу. Не хочу давать этому странному созданию ни капли полезной информации.
– Не с кем поговорить, – опять констатирует он. – Никто не понимает.
– А вы попробуйте объяснить, – предлагаю я. – Мне.
– Можно, конечно… – В нем, похоже, проснулось любопытство. – Только… Ты, скорее всего, умрешь, как остальные. А не вовлекаться эмоционально очень трудно, понимаешь? Я и так страдаю повышенной тревожностью. Одна из составляющих моего положения.
– Какого положения?
– Думаешь, человеческого? – Старик хмыкает. – Да нет. Я о жизни с этой болячкой. С микробами в крови. Если я с ними подружусь, пришлю им нужные белки – скрасить одиночество, – они отстанут. Если нет, меня сожрут. Так что до тех пор, пока я не найду, как их убить, буду притворяться другом. – Он кривит лицо в очередной зверской улыбке. – Не волнуйся, микробы нас не слышат.
– Вы пытаетесь найти лекарство.
– Конечно. – Старик ковыряет корочку на носу. – На первый взгляд все выглядит, конечно, жутковато, но поверь, я – герой положительный.
– Какая радость.
– Не говори со мной таким тоном. Не имеешь права. Я не виноват. Хотя ты, наверное, думаешь по-другому.
– Я не знаю, что произошло. Расскажите. – У меня подводит живот. – Столько жертв…
– Думаешь, я не знаю? Никто не понимает этого так, как я! – Он неожиданно приходит в ярость. С тонких потрескавшихся губ летит слюна. Старик делает глоток воды. – Думаешь, легко жить с мыслью о том, сколько людей погибло? Не вини меня. Вини китайцев.
– При чем тут китайцы?
– Мы никогда не создали бы эту заразу, если бы технологический институт ВВС не выяснил: над вирусом работают в другой стране. И кто же до такого додумался? Китайцы. Социальные инженеры, понимаешь!
– Это ведь оружие, – говорю я.
– Разумеется, оружие. Что же еще? Природе такое не под силу. – Он гордо выпячивает грудь.
– Но почему только взрослые и дети? Раз уж вы создали какую-то чуму… почему она не убивает всех подряд?
– «Лишь тот, кто владеет молодежью, может завоевать будущее». Гитлер сказал. Должен же кто-то работать, когда мы придем к власти.
Островитяне смеются.
– Точняк, – говорит Голубоглазый.
– То есть это было что-то вроде… нейтронной бомбы? Которая уничтожит взрослых и малышей, но пощадит остальных? – У меня в голове начинает складываться картинка.
– В яблочко. О, я знаю, молодые люди мнят себя бунтарями. На самом же деле их душевные порывы легко направлять в нужное русло. – Старик поворачивается к юным боевикам. – Вы ведь счастливы, правда? У вас есть барахло – музыка, видеоигры, порнография, наряды. Разве я не забочусь о вашем пропитании? Не забочусь о том, чтобы вам было хорошо?
– А то, – кивает Голубоглазый. – Дайте, мать вашу, что мы хотим – и нам кайфово.
– Так вот, – возвращается к разговору Старик. – Налетел ураган. Все думали, что мы в безопасности: на востоке остров Блок-Айленд, на юге – Монток. А тут ураган… Ну, ты видел новости. Сотни тысяч людей без электричества. Затопленное побережье. Наша система защиты безнадежно устарела. Недостаток финансирования. Виновато правительство. Виновато глобальное потепление. – Похоже, он продолжает давний спор с самим собой.
– Вирус вырвался?
– Да. Такое временами случается. Взять хоть вспышку ящура в семьдесят восьмом. Ничего не поделаешь.
– Эффект Вексельблатта, – вспоминаю я.
– Именно! – довольно восклицает Старик. – Ну ты даешь! Молодец.
– А противоядие?! – кричу я. – Его что, не было?
– Нет, конечно, – удивляется он моей глупости. – Откуда же возьмется противоядие от болезни, которую только-только изобрели? Нет, потом изобретение подвергают обратному анализу. Конечно, подвергают. Это безопасно, если…
Старик резко умолкает. Трясет головой. Смотрит в пол.
– Можно держать под контролем… стероиды… разумеется… нарушена всасываемость натрия… весь мой кортизол связан… ты не представляешь, в каком стрессе… – Он кашляет, потом бормочет: – Иногда я жалею, что не умер.
Наконец стряхивает наваждение и берет что-то с металлического лотка.
Шприц.
– Приступим, – говорит Старик.
Я подпрыгиваю к нему, хватаю за горло.
Он гораздо сильней, чем кажется. Сильней, чем я думал. Впивается пятерней мне в лицо, будто тисками; вены на шее выпирают. Еще чуть-чуть – и Старик сорвет с меня кожу, как маску.
– Раньше я был слабым, представляешь? У стероидов есть и приятные побочные эффекты.
Островитяне хватают меня за руки, и он наконец разжимает пальцы.
– Я хочу тебя спасти, – роняет Старик. – И спасу. А как же. Всех спасу. – Он смотрит на островитян, те отвечают ему обожающим взглядом. – Папочка подарит тебе жизнь. Но, прежде чем выздороветь, придется заболеть.
Меня избивают, пока я не перестаю сопротивляться. Игла входит в вену.
