Пока Беркут загонял машину во двор и вместе с ефрейтором разгружал ее, хозяин помог Звездославу спуститься с чердака и поставил на стол кастрюлю с картошкой и бутылку самогонки. А еще у хозяина нашлось полбулки хлеба и круг домашнего сыра, по солености своей смахивающего на брынзу. Положив на подоконник автомат, Анна уже мудрила над ним, разрезая на части и делая бутерброды.

Звездославу было лет девятнадцать — не больше. Посеревшее за время блужданий по лесам лицо его еще, наверное, не знало бритвы. Но по тому, как независимо он вел себя, чувствовалось, что этот крепыш под метр восемьдесят пять ростом знает себе цену и привык иметь собственное мнение, принимать собственные решения.

Рана у него действительно была нетяжелой — в предплечье. К тому же неплохо заживала. Глядя, как уверенно Звездослав сжимает левой, здоровой рукой немецкий автомат, лейтенант не мог понять, почему, собственно, он остался на чердаке. Ведь спокойно же мог уйти с остальными.

— Вы что, в самом деле русские? — спросил он Беркута, когда тот вошел в дом. Но спросил почему-то полушепотом.

— Вообще-то я из дальневосточных украинцев, из тех, кого судьба забросила за Байкал, на Амур. Слыхал о таких краях и таких украинцах?

Парень стеснительно пожал плечами.

— Теперь будешь знать, что существуют и такие. А вот ефрейтор — кивнул в сторону Арзамасцева, — тот действительно русский.

— Что вы там «разукраинились»? — неожиданно резко отреагировал Арзамасцев. — Все это чепуха: все равно все вы будете русскими.

Беркут и хуторянин переглянулись.

— Лихач ты, парень, — молвил лейтенант.

— А на самой Украине бывать приходилось? — спросил его Звез-дослав.

— Воюю там. С июня 1941-го. На Подолье.

— Правда? — оживился Звездослав. — Значит, вы действительно украинец?

— Это так важно сейчас? — вновь вмешался Арзамасцев. Тон его стал покровительственно-снисходительным.

— Это всегда важно, — возразил Звездослав. — Вы же видите, какая война На грани гибели целые народы. И каждый народ, пусть даже самый маленький и беззащитный, с тревогой думает сейчас о том, какая судьба ждет его после войны. Кто победит и какая судьба?..

— Причем судьба эта прямо зависит от того, кто именно в конечном итоге победит, — завершил их полемику Андрей, подходя к столу.

Хозяин молчаливо, словно на поминках, разлил водку по коньячным рюмочкам, не забыв и об Арзамасцеве, которому Беркут к тому времени приказал притаиться у ворот и внимательно следить за всем, что происходит на хуторе, и, подняв рюмочку, с той же скорбью в голосе произнес:

— Дай Боже счастья и этой хате, и всем сущим в ней. Пришли вы с миром, с миром и должны уйти за этот порог.

— За победу, — поддержал его Андрей. И, выждав, пока хозяин опустошит свою рюмочку, выпил.

— Ты тоже убивал поляков? — неожиданно спросила Анна у Звездослава, который оказался за столом слева от нее. — Как я поняла, ты — из тех, что убивают нас?..

— Анна! — резко перебил ее Беркут. — Хватит об этом.

— Нет, почему же...

— А ты, значит, полька? — холодно уточнил Звездослав. — Из тех, которые многие века глумились над украинцами и убивали их?

— Я сказал: прекратить, — еще раз вмешался Беркут. Он произнес это холодно, тоном, которым ему удавалось остуживать горячие головы даже во время паники. — Сейчас у всех у нас один враг — фашизм. У украинцев, поляков, русских. Даже у самих немцев. По крайней мере, у большинства из них. И давайте уйдем отсюда только с этой мыслью.

— А ведь пан офицер мудро говорит, — согласился хозяин, тяжело, из-под нависших на глаза седых бровей взглянув на Звездослава. — Тебе бы пора понять... Послушайся этого мудрого человека. И вспомни, что я тебе говорил.

— Анна, возьми рюмку. И бутерброд. Отнеси ефрейтору. Утро прохладное. Пусть согреет душу.

Девушка обиженно как-то взглянула на Беркута, понимая, что ее просто-напросто выставляют за дверь, но, ни слова не произнеся, положила на свою рюмку и рюмку Арзамасцева по бутерброду и поднялась из-за стола. Хозяин, по-мужски оценивающе осмотрел польку, открыл ей обе двери, закрыл их и вернулся на свое место за столом.

— Нам нужно поговорить, — не стал терять ни минуты Андрей. — Темнить нам тут друг перед другом нечего. Я — лейтенант Красной армии. Со мной ефрейтор. Нам нужно поскорее вернуться в Украи-ну. Нет ли у вас карты? - обратился он к Звездославу.

— Вообще-то есть. Не военная, правда, но все же...

— Любая. Лишь бы можно было хоть приблизительно сориентироваться, где мы сейчас находимся и в каком направлении двигаться.

— Это несложно. Сейчас принесу.

— Кто он? — уже полушепотом, но очень решительно спросил Андрей старика, когда Звездослав вышел в спальню искать карту. — Почему не ушел с остальными? Только правду. Не из-за раны же?

— Сын мой, кто же еще? — перекрестился хозяин на старинную, едва различимую в углу комнаты, под самым потолком, икону. И этим как бы клялся в истинности своих слов.

— Не хочет больше уходить в лес с той группой, которая была здесь? Поэтому рискнул? Даже немцев не побоялся?

— Из леса они бы его не отпустили. Уйти из отряда почти невозможно. От них один путь, — показал на пол — в землю.

— Уже проясняется. За ним могут еще прийти?

— Обязательно придут. Они ведь где-то неподалеку. Наверняка следят за домом и ждут, мать бы их не крестила.

— Слишком обнаглели, так я понял?

— А ты как думал? Пятый год на моей шее. Моей и еще нескольких украинцев из соседних сел. Здесь, на хуторе, нас было четверо хозяев. Одного поляки еще до войны засадили в тюрьму, за связь с партизанами. Две семьи арестовали уже немцы, поскольку застали у них лесовиков Кодура. Меня тоже арестовывали. Спасло только то, что я твердо стоял на своем: не имею с ними ничего общего. Да и поляк один знакомый, из полиции, спасибо ему, поддержал. Эти боевики — неплохие солдаты. Храбрые, жизнями жертвуют. Но слишком долго мечутся, не знают, к какому берегу пристать. У них все вокруг враги. И здесь, и там, в Украине. Решили, что смогут воевать против всего мира да плюс еще и против самих украинцев-большевиков. Хватит ли силы?

— Сына они, конечно, увели в лес под автоматами?

— Да не то чтобы под автоматами. Но дождались, когда подрос. Замутили голову, пригрозили...

— Был уверен, что подтвердите: увели.

— Так ведь вы тоже говорите как есть. Так что правда за правду.