Скорцени взглянул на часы. До свидания с Фройнштаг оставалось десять минут. Он уже откровенно жалел, что приказал допустить к себе Лилию лишь через полчаса — явно не рассчитал. Однако отменять распоряжение тоже не резон: в конце концов существует такое почти легендарное понятие, как германская пунктуальность.

«Если фюрер действительно намерен до конца войны прозябать в своем бункере в “Вольфшанце”, то не начать ли с замены Евы Браун? Ладно, подменим. Что это даст? — поинтересовался тоном шахматиста, решившегося отступить от канонов Сицилийской защиты. — Судя по всему, фюрер все равно не пожелает встречаться ни с Евой, ни с ее двойняшкой. Поскольку не чувствует в этом необходимости, — добавил “первый диверсант рейха” с чисто мужской желчностью. — Хотя, казалось бы, возраст еще вполне...»

Взяв одну из откупоренных слугой бутылок, он налил себе не-много вина и замер с бокалом в руке, словно неопытный игрок с ферзем, на ходу соображая, куда бы его побезопаснее пристроить.

Конечно, такая замена позволила бы в значительной степени обезопасить всю элиту рейха. Если Тень Евы окажется достаточно патриотически настроенной, она сможет какое-то время поводить за нос и следствие союзников, и любопытствующих журналистов. А попадись она в руки НКВД или английской контрразведки...

Скорцени не выдержал и рассмеялся уже вслух. Он представлял себе рожи офицеров, попытающихся выколотить из «любовницы Гитлера» хоть какие-то секреты рейха, какой-то важный для разведки и политиков компромат. Нет, они, естественно, станут получать — и сведения, и подробности, вплоть до интимных. Но только все это будет происходить по легендам, составленным для Альбины Крайдер его, Скорцени, умниками.

«Даже если к тому времени погибнем и фюрер, и я — игра может продолжаться ещё несколько лет. И не исключено, что легенды фрау Крайдер позволят многим чинам и чиновникам Третьего рейха спасти свои шкуры, пересидеть самые страшные времена. А главное, не допустить, чтобы неподобающие фюреру пикантности начали срабатывать на страницах газет против идеи национал-социализма».

— Вы превратились в немыслимого бюрократа, Скорцени.

Фройнштаг! Наконец-то он видит ее!

— Вот так офицеры службы имперской безопасности докладывают о своем прибытии и выполнении задания, — проворчал штурм-баннфюрер, не давая воли эмоциям. И хотя понимал, что должен был бы подняться, поскольку беседует с дамой, однако же задержался с этим, ибо попросту не успел вовремя оторвать взгляд от ее ног. Как же чертовски он соскучился по этой женщине! — Но чтобы окончательно не добить вас своим казарменным бюрократизмом, предлагаю продолжить доклад за бутылкой вина. Надеюсь, это заставит вас переоценить степень неисправимости своего командира.

— Она не поддается переоценке, мой штурмбаннфюрер, — безнадежно, устало покачала головой Лилия Фройнштаг.

— Вы это серьезно? — Скорцени и в самом деле спросил об этом всерьез.

— Не поддается;

— Меня удручает безнадежность, с которой вы констатируете этот прискорбный факт.

«Стоп, — мысленно остановил себя Скорцени, пока уставшая с дороги девушка соображала, как вести свою словесную партию дальше. — А где была женщина? И была ли она, возникала ли в ходе всей этой придворно-политической авантюры с Набополасарами и Лженабополасарами? А ведь, кажется, ее там не существовало... Странно».

Знакомясь с ассирийской диверсионной операцией — впрочем, с такой же долей правды ее можно было бы назвать и «вавилонской», — Скорцени все время ощущал, что чего-то в замыслах двух дохристо-вых врагов не хватает. Какой-то очень важной детали, особого хода: Теперь ему стало ясно: не хватало женщины. Классическая формула «шерше ля фам» в данном случае явно не срабатывала. Но, может, в этом-то и заключается классичность ассирийско-вавилонского диверсионного поединка, что он велся сугубо мужскими, «рыцарскими» методами, при которых стороны не позволяли себе прибегать к традиционным методам искушения и истребления — женским прелестям, прелестям облагороженных ядом смертохмельных напитков и кинжальным ударам в спину? И в этом вся поучительная прелесть операции «Лженабополасар».

— По-моему, вы явно отвлеклись, господин щтурмбаннфюрер, — тотчас же уловила перемену его настроения Фройнштаг. — Начали вы банально — с женских ножек. Что великодушно простилось бы вам: не требовать же после стольких дней разлуки, чтобы вы восхищались не телесами моими, а душой.

— Ну почему же... — нечленораздельно промычал Скорцени, только теперь поднимаясь.

— Уже хотя бы потому, что любое ваше оправдание в данной ситуации будет выглядеть смешно. Поэтому наберитесь мужества... Тем более что вы ничего не теряете. Найдется немало женщин, которые обожествляли бы вас только зато, что вы восхищаетесь их телесами, с полным безразличием относясь к душам, разуму, честности и прочим церковно-интеллигентским аксессуарам. Другое дело, что вы действительно отвлеклись от ножек! Вместо того, чтобы окончат тельно увлечься.

Скорцени не удержался и, приблизившись к Лилии, с нежностью, на какую только был способен, провел ладонью до ее щеке. «Фройнштаг... Эта женщина бесподобна».

— Вместо того, чтобы окончательно увлечься, Скорцени, — выг зывающе повторила свое главное обвинение девушка, чуть прикрыв глаза и потянувшись к нему губами, вполне созревшими для любого небезгрешного поцелуя. И Скорцени действительно поцеловал ее. Но слишком уж богобоязненно. —...А вот этого ни одна женщина уже не способна простить вам, — умиляла его своей логикой Фройнштаг. — Ни одна, штурмбаннфюрер. И винить в этом — все равно, что богохульствовать, стоя на паперти. О чем вы думали?

— О Еве.

— Надеюсь, не той, библейской?

— Нет, конечно.

— Ну, слава богу. В последнее время вы так много твердили мне о Еве, что я уже начала побаиваться: вдруг это кончится вашим пострижением в монахи.

— Просто я вспомнил, что в «Вольфбурге» появилась лже-Ева и что во всю ту далеко не библейскую историю, которую мы затеяли на исходе существования Третьего рейха, ее появление может привнести совершенно немыслимые тонкости и нюансы.

— Если, увлекшись этой лже-Евой, вы хоть на пять минут забудете обо мне...

— Фройнштаг, — укоризненно молвил штурмбаннфюрер.

— Если вы, Скорцени, хоть на пять минут по-настоящему увлечетесь этой лже-Евой, — а она действительно хороша собой, как видите, я даже не пытаюсь отрицать этого — я не стану строить интриги. Не стану ни страдать, ни раскаиваться. А попросту убью вас.

— Это невозможно, Фройнштаг.

— Но я действительно убью вас, — с мрачной серьезностью подтвердила Лилия. — Простить вам, как простила ту предательскую ночь на вилле полковника Боргезе, в присутствии вашей жалкой итальянки, уже не смогу. Предупреждаю.

— Вы бесподобны, Фройнштаг. Я действительно думал о лже-Еве, но только потому, что пытался определить ее роль в диверсионном гамбите с двойником фюрера.

— Но вас может соблазнить то, что Альбина Крайдер получит возможность быть близкой с фюрером.

— Не вижу логики. Если бы я увлекся Альбиной, то предполагаемая близость с фюрером способна была бы вызвать во мне только ревность.

— Существует логика, которая вам недоступна, Скорцени. Особенно в минуты близости со мной...

«Что верно, то верно, — мысленно согласился Отто. — Причем это становится все заметнее».

— Я же опасаюсь того, что сугубо инстинктивно сработает месть самца: «Если уж он будет с ней, то только после меня». Что, не права?

— До этого я пока не додумался, — признал Скорцени и вдруг, не сдержавшись, расцеловал ее, не в состоянии при этом хоть как-то замаскировать ироническую улыбку.

— И предупреждаю, — игриво уходила от его ласк Лилия. — Вначале я пристрелю вас, а уж затем вашу «двойняшку». И только попробуйте подумать о том, что пора подыскать двойника для меня.

— Природа не придумала для вас двойника, Фройнштаг. Она попросту не способна на это. Дважды сотворить такое чудо природы не в состоянии даже природа.