Книга: Чужое лицо
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Однако утром следующего дня, когда Монк, задыхаясь и уже слегка опаздывая, прибыл в участок, заняться Йитсом и его таинственным посетителем ему так и не удалось. По кабинету с голубым листом почтовой бумаги в руках расхаживал Ранкорн. Услышав шаги Монка, он остановился и повернулся к двери.
— А?! — Ранкорн в бешенстве взглянул на голубой листок, и левый глаз его при этом превратился в щелку.
Слова приветствия застряли у Монка в горле.
— Письмецо сверху. — Ранкорн воздел руку с бумагой. — Вдовствующая леди Шелбурн обращается к сэру Виллоуби, дворянину, и сообщает упомянутому члену парламента… — он язвительно выговорил высокие титулы, — что удручена неэффективной работой полиции, которая до сих пор не может изловить гнусного маньяка, зверски убившего сына леди Шелбурн в его собственном доме. Она не находит извинений промедлению в поимке преступника. — Ранкорн побагровел от ярости, произнося столь обидные и несправедливые слова. — Чем, черт возьми, вы занимаетесь, Монк? Вы же мните себя чертовски хорошим сыщиком, нацелились на чин суперинтенданта, комиссара, насколько мне известно! Так что нам отвечать леди Шелбурн?
Монк перевел дыхание. Упоминание о собственных амбициях потрясло его больше, чем содержание письма. Неужели он и впрямь собирался занять место Ранкорна? Оправдываться было некогда. Ранкорн ждал ответа.
— Лэмб проделал основную работу, сэр. — Следовало сразу же воздать должное коллеге. — Он сделал все, что мог, опросил всех свидетелей, жильцов, уличных торговцев, всех, кто мог заметить хоть что-нибудь подозрительное. — По лицу Ранкорна Монк видел, что старается зря, и все же продолжил: — К несчастью, ночь выдалась ненастная, все спешили домой, опустив головы и подняв воротники. Поскольку было сыро, на улицах вскоре не осталось ни души, вдобавок стемнело раньше обычного.
Ранкорн поежился от нетерпения.
— Лэмб потратил уйму времени, проверяя известных ему преступников, — упрямо продолжал Монк. — Он упоминает в своих рапортах, что использовал всех осведомителей в этом районе. Никто ничего не знает, или знают, но молчат. Лэмб, однако, убежден, что осведомители говорят правду. Не представляю, что он еще мог сделать. — Опыт Монка не подсказывал ему ничего, как, впрочем, и логика. Он искренне сочувствовал Лэмбу. — Констебль Харрисон нашел в ломбарде часы с инициалами Дж. Г., но мы пока не уверены, что они принадлежали Грею.
— Да, — злобно согласился Ранкорн, с отвращением проводя пальцем по краю письма. — Мы не уверены! Так чем вы тогда занимались? Отправьте часы в Шелбурн-Холл, пусть там их опознают!
— Харрисон уже в пути.
— Можете хотя бы сказать, как этот чертов убийца попал в дом?
— Я думаю так, — ровным голосом произнес Монк. — К одному из жильцов, к мистеру Йитсу, пришел гость. Было это приблизительно в девять сорок пять, а отбыл он примерно в половине одиннадцатого. Крупный мужчина, смуглый, плотно закутанный. Остальные посетители были женщины. Не хотелось бы спешить с выводами, но складывается впечатление, что убийца — именно он. Кроме того, я не представляю, каким еще образом преступник мог проникнуть в дом. Гримвейд запирает двери в полночь или раньше, если все жильцы уже дома. Опоздавшим приходится звонить в колокольчик, чтобы им открыли.
Ранкорн положил письмо на стол Монка.
— Когда же он запер двери той ночью? — спросил он.
— В одиннадцать, — сказал Монк. — Все жильцы были дома.
— Что говорит Лэмб насчет гостя мистера Йитса? — Ранкорн скривил лицо.
— Почти ничего. С Йитсом он беседовал лишь однажды, и то все больше относительно Грея. Вероятно, ему просто не пришло в голову, что гость джентльмена может оказаться убийцей. Гримвейд утверждает, что проводил посетителя до двери Йитса и видел, как тот ему открыл. В то время Лэмб все еще искал случайного грабителя с улицы…
— В то время! — воскликнул Ранкорн. — А сейчас кого вы собираетесь искать?
Монк нахмурился и ответил, тщательно подбирая слова:
— Думаю, искать преступника нужно среди тех, кто знал Грея и ненавидел его настолько, что не остановился даже перед убийством.
— Только, ради бога, не вздумайте сообщить свою версию вдовствующей леди Шелбурн! — с угрозой произнес Ранкорн.
— Ну, мне вряд ли придется говорить с ней, — с легким сарказмом заметил Монк.
— Напротив! — В голосе Ранкорна звучало торжество, его лицо сияло. — Сегодня же вы отправитесь в Шелбурн и заверите вдовствующую леди, что мы делаем все возможное, дабы изловить убийцу. Что мы приложим нечеловеческие усилия и выследим это чудовище. — Губы его кривились. — Зная ваш характер, можно предсказать, что леди скорее сочтет вас грубияном, нежели лжецом. — Внезапно голос его смягчился. — Кстати, почему вы решили, что убийца должен был знать Грея? Преступление выглядит как дело рук маньяка. Только сумасшедшие могут наносить удары с беспричинной ненавистью.
— Возможно. — Монк испытывал к собеседнику острую неприязнь, впрочем взаимную. — Но вряд ли они станут выяснять фамилии других жильцов и объявлять себя их гостями, чтобы убить кого-то другого. Если это был безумец, то почему он не убил Йитса? Почему он остановил свой выбор именно на Грее?
Глаза Ранкорна расширились. В словах Монка была логика.
— Выясните, чего он хотел от этого Йитса, — приказал Ранкорн. — Только поосторожнее. Не спугните.
— А что с леди Шелбурн? — с невинным видом осведомился Монк.
— Отправляйтесь в Шелбурн-Холл и встретьтесь с ней. Только постарайтесь вести себя вежливо, Монк! А Ивэн пока может заняться Йитсом. Поезжайте поездом. Задержитесь в Шелбурне на денек-другой. Леди вряд ли удивится нашему появлению — после того как она подняла столько шуму. Вам придется лично доложить ей о состоянии дел. Поселиться лучше в гостинице. Не теряйте зря времени. Не стойте здесь как столб!

 

Монк сел в поезд на вокзале Кингз-Кросс Большой северной железной дороги. Он успел вскочить в вагон и захлопнуть дверь как раз в тот момент, когда паровоз уже окутался клубами пара и издал пронзительный гудок. Состав тронулся. Мощное пыхтение машины и предчувствие огромной скорости заставили Монка невольно содрогнуться. Поезд выплыл из пещеры крытого вокзала на резкий утренний свет.
Монк нашел свободное сиденье и устроился напротив крупной женщины в черном бомбазиновом платье. Шею ее охватывал меховой палантин, а черная шляпка держалась на волосах под невероятным углом. Достав пакет с бутербродами, пассажирка немедленно принялась уплетать их один за другим. Большеглазый человечек в очках взглянул на нее, но промолчал. Другой пассажир в полосатых штанах углубился в чтение свежего номера «Таймс».
Пролетающие мимо жилые дома, фабричные корпуса, больницы, церкви, конторы попадались все реже и реже, и наконец город остался позади. С истинным наслаждением Монк разглядывал широко раскинувшиеся за окном летние пейзажи. Огромные кроны деревьев клубились среди желтеющих полей, колючие живые изгороди были оплетены дикими розами. На покатых склонах толпились рощицы, шпиль церкви выдавал притаившуюся за холмами деревушку, проплывала иногда угловатая башня норманнского замка.
Поезд подъехал к Шелбурну незаметно, пока Монк любовался видами за окном. Подхватив с полки саквояж, он торопливо распахнул дверь, извинившись на ходу перед женщиной в бомбазиновом платье; та взглянула на него с неодобрением. Оказавшись на платформе, Монк выяснил у одинокого служителя, далеко ли находится Шелбурн-Холл, и получил ответ, что в миле от станции. Мужчина ткнул пальцем в нужном направлении, шмыгнул носом и добавил:
— Но до самого селения еще мили две, а вам, наверное, как раз туда и нужно?
— Нет, благодарю вас, — ответил Монк. — У меня дела именно в усадьбе.
Мужчина пожал плечами:
— Ну, вам видней, сэр. Тогда вам проще свернуть на ту дорогу, что слева, и пройтись пешком.
Монк вновь поблагодарил собеседника и пустился в путь.
Дорога от станции до ворот усадьбы отняла у него не больше пятнадцати минут. Сам Шелбурн-Холл производил сильное впечатление. Роскошный фасад трехэтажного особняка в стиле ранней георгианской эпохи местами зарос лозой и плющом. Подъездная аллея пролегала через парк, заросший буками и кедрами, сквозь которые проглядывали поля.
Монк остановился и в течение нескольких минут изучал окрестности. И парк, и дом сами по себе могли многое рассказать о своих владельцах.
Наконец он двинулся по аллее к особняку, от которого его отделяло около трети мили, мимо пристроек и конюшен — к заднему крыльцу. Там его встретил суровый лакей.
— С улицы мы ничего не покупаем, — холодно заявил он, глядя на саквояж Монка.
— А я ничего и не продаю, — ответил Монк с излишней резкостью. — Я из полиции. Леди Шелбурн изъявила желание услышать доклад о том, как продвигается розыск убийцы майора Грея. Именно это я и собираюсь сделать.
Лакей поднял брови.
— Вот как? Вы имеете в виду вдовствующую леди Шелбурн? Она вас ожидает?
— Насколько я знаю, нет. Но, может быть, вы доложите ей о моем прибытии?
— Полагаю, вам лучше войти.
Лакей без особой спешки открыл дверь и, ничего не объясняя, скрылся, оставив посетителя в одиночестве. Прихожая была маленькой, с голыми стенами, ею явно пользовались только слуги. Лакей, вероятно, побежал докладывать о госте какой-нибудь высокой персоне — не иначе самому дворецкому. Впрочем, через несколько минут он вернулся и пригласил Монка следовать за ним.
— Леди Шелбурн примет вас через полчаса.
Он провел Монка в маленькое помещение, примыкающее к комнате экономки, — самое подходящее место для полицейского, который, конечно, особа более значительная, чем слуга или торговец, но все же не джентльмен.
Лакей вновь удалился, и Монк принялся расхаживать по приемной, разглядывая потертую мебель, стулья с коричневой обивкой и гнутыми ножками, дубовый буфет и стол. Стены были оклеены выцветшими обоями и увешаны нравоучительными картинами кисти неизвестных художников. Монк предпочитал пейзажи — влажная трава и деревья с тяжелыми кронами, склонившиеся над декоративным прудом за окном.
Втайне он поражался, что за характер у леди Шелбурн, если она выдерживает посетителя в приемной в течение получаса, зная, что тот может сообщить ей о поимке убийцы ее сына. В записках Лэмба о ней ничего не говорилось. Вероятно, он даже ни разу ее не видел. Вряд ли она снизойдет до простого полицейского и ответит на его вопросы.
А Монку было о чем ее спросить. Если Грея убил тот, кто знал его и ненавидел, а вовсе не случайно пробравшийся в дом безумец, то Монку следовало ознакомиться получше с личностью убитого. Несмотря на свое горе и гнев, мать Грея могла сообщить весьма многое о своем сыне.
Монк попытался сформулировать вопросы, которые стоило бы ей задать, но тут вернулся лакей и, открыв обитую сукном дверь, провел сыщика по коридору в покои леди Фабии. Комната была обставлена без вызывающей роскоши: мебель палисандрового дерева и розовый бархат. Сама леди Фабия восседала на диване в стиле Людовика Пятнадцатого. Стоило Монку войти и увидеть ее, как заранее заготовленные слова застряли у него в горле. Леди Фабия казалась холодной и хрупкой, как фарфор. Прекрасный цвет лица, изумительная кожа, прическа уложена волосок к волоску. Голубые глаза широко раскрыты. Практически безупречные черты лица несколько портил волевой подбородок. Возможно, она была излишне худа: изящество грозило перейти в угловатость. Черно-фиолетовое траурное платье свидетельствовало скорее о соблюдении приличий, нежели о безутешном горе. Вообще леди Фабия производила впечатление женщины с сильным характером.
— Доброе утро, — произнесла она, отпуская лакея легким взмахом руки. Она без особого интереса взглянула на Монка; голубые глаза равнодушно скользнули по его лицу. — Можете сесть, если вам угодно. Мне передали, что вы хотите сообщить мне, как продвигается расследование убийства моего сына. Прошу вас.
Леди Фабия сидела удивительно прямо. Чувствовалось, что в детстве над ее осанкой изрядно потрудились гувернантки. Наверняка ей приходилось ходить с книгой на голове и ровно держаться в седле при выездах в парк или на охоту. Монку оставалось лишь подчиниться, и он присел на один из резных стульев, чувствуя себя при этом несколько скованно.
— Итак? — повторила она, поскольку он продолжал хранить молчание. — Часы, которые приносил сюда ваш констебль, не принадлежали моему сыну.
Монка уязвил ее тон — надменный, исполненный привычного сознания собственного превосходства. Однако в прошлом он, по-видимому, не раз сталкивался с подобным обращением, поскольку сейчас не чувствовал себя смертельно оскорбленным. Ему невольно вспомнилась Бет. Она бы и вовсе не стала негодовать. Почему они с сестрой такие разные? Почему у него нет ее мягкого нортумберлендского акцента? Должно быть, он избавился от него намеренно, ценой упорных упражнений, стараясь выговаривать слова, как джентльмен. Эта мысль заставила Монка вспыхнуть.
Леди Шелбурн смотрела выжидающе.
— Мы установили время, когда посторонний мог проникнуть в здание, — ответил он, его гордость все же была уязвлена. — У нас есть описание того, кто это сделал. — Монк взглянул в ее холодные голубые глаза, в которых сквозило легкое удивление. — Ростом он около шести футов и крепкого сложения, насколько об этом можно было судить. Смуглый, гладко выбритый. Якобы явился в гости к мистеру Йитсу, проживающему в том же доме. С самим мистером Йитсом мы еще поговорить не успели…
— Почему?
— Потому что вы потребовали, чтобы я явился и доложил вам о наших успехах, мэм.
Она недоверчиво приподняла брови. В голосе ее зазвучал откровенный сарказм:
— Уверена, вы не единственный, кому поручили заняться этим важным делом. Мой сын был отважным солдатом, рисковавшим жизнью ради блага страны. И вот как его отблагодарили!
— В Лондоне постоянно совершаются преступления, мэм. И каждая жертва — это тяжкая потеря для кого-то.
— Вы смеете ставить на одну доску гибель сына маркиза и смерть уличного отребья? — резко произнесла она.
— Каждый теряет всего одну жизнь, мэм. Кроме того, перед законом все равны. Во всяком случае, должны быть равны.
— Вздор! Есть люди, чья жизнь представляет большую ценность для общества, чего нельзя сказать о большинстве. Мой сын был необыкновенным человеком.
— Выходит, жизнь большинства вообще не имеет ценности… — начал было Монк.
— Это их забота! — перебила леди Фабия. — Но я не желаю выслушивать ваши философские рассуждения. Я искренне сожалею о созданиях, выброшенных на улицу, по чьей бы вине они там ни оказались, но сейчас они меня не интересуют. Что вы сделали, чтобы арестовать сумасшедшего, который убил моего сына? Кто он?
— Мы не знаем…
— Тогда чем же вы занимаетесь? — Если леди Фабия и волновалась, то умело скрывала свои чувства, как и надлежит поступать людям ее круга. Мужество и хороший вкус были ее божествами, и в жертву им следовало приносить все без остатка.
Монк пренебрег предостережением Ранкорна, и теперь ему стало интересно, как часто он поступал так в прошлом. Тон Ранкорна в их утренней беседе, помнится, был слишком резок, что вряд ли было связано исключительно с письмом леди Шелбурн.
— Мы полагаем, что убийцей был один из знакомых майора Грея, — ответил Монк. — И что убийство являлось преднамеренным.
— Вздор! — последовала немедленная реакция. — Как мог человек, знавший моего сына, хотеть его смерти? Он обладал невероятным обаянием, его любили все — каждый, кто хоть немного был с ним знаком. — Она встала и подошла к окну. — Возможно, вам это будет трудно понять, но вы просто ни разу его не встречали. Мой старший сын Лоуэл — рассудителен, исполнен достоинства, у него врожденный дар повелевать людьми. Менард бесподобно разбирается в любых цифрах и фактах. В его руках все приносит прибыль. Но Джосселин был светом моей жизни. — Голос ее прервался на секунду. — Менард никогда не сможет петь так, как пел Джосселин, а Лоуэл лишен воображения. Он станет отличным хозяином Шелбурна, он будет управлять им превосходно и мудро… Но, боже милостивый! — Теперь в голосе ее звучала подлинная страсть. — Как же он скучен по сравнению с Джосселином!
Внезапно Монк ощутил всю глубину ее потери, ее безысходное одиночество. Из жизни леди Фабии исчезла единственная радость.
— Я прошу прощения, — со всей искренностью сказал он. — Мы не можем вернуть вам сына, но мы найдем убийцу, и он будет наказан.
— Повешен, — невыразительно отозвалась она. — Выведен утром из камеры и повешен.
— Да.
— Слабое утешение. — Она вновь повернулась к нему. — Но это лучше, чем ничего. Постарайтесь, чтобы так все и вышло.
Ему явно намекали, что разговор окончен, но уходить Монку было еще рано. Он так пока ничего и не выяснил. Монк поднялся.
— Я постараюсь, мэм, но мне необходима ваша помощь…
— Моя? — переспросила она удивленно и с оттенком неодобрения.
— Да, мэм. Мне нужно знать, кто ненавидел майора Грея до такой степени, что решился на убийство… — Монк видел, как дрогнуло ее лицо. — Благородные люди часто вызывают в окружающих зависть, ревность со стороны неудачливого соперника, наконец, поводом мог быть неоплаченный долг…
— Да, я поняла вашу мысль. — Леди Фабия моргнула, мускулы ее тонкой шеи напряглись. — Как вас зовут?
— Вильям Монк.
— И что же вы хотели узнать о моем сыне, мистер Монк?
— Начнем с того, что я хотел бы встретиться с остальными членами семейства.
Она удивленно приподняла брови.
— Вы считаете меня пристрастной, мистер Монк, полагаете, что я могу о чем-то умолчать?
— Мы часто видим в близких нам людях лишь светлые стороны, — тихо произнес он.
— Вы весьма проницательны.
Голос ее стал язвительным. Хотя, возможно, в нем таилась и глубокая душевная боль.
— Когда я могу поговорить с лордом Шелбурном? — спросил он. — А также с теми, кто хорошо знал майора Грея.
— Если вы считаете это необходимым… — Она двинулась к двери. — Подождите здесь, и я попрошу его встретиться с вами, когда он сочтет это удобным. — Она открыла дверь и вышла, не взглянув на Монка.
Монк сел и повернулся к окну. Мимо проходила просто одетая женщина с корзиной в руке. Внезапно на него нахлынули детские воспоминания, он увидел черноволосую девочку и обсаженную деревьями мощеную улицу, спускающуюся к воде. Что-то еще? Да! Было ветрено, слышались крики чаек. Монка охватило ощущение счастья и полной безопасности. Детство… Его мать и сестра.
Но видение уже исчезало. Монк пытался сосредоточиться, вернуть его, но тщетно. Он снова находился в имении Шелбурнов.
Ему пришлось прождать еще четверть часа, прежде чем открылась дверь и вошел лорд Шелбурн. Это был мужчина лет сорока или тридцати восьми, сложенный куда крепче своего младшего брата, насколько можно было судить по одежде Джосселина Грея. Однако Монку подумалось, что вряд ли Джосселину были присущи такая уверенность в себе и сознание собственного превосходства. Лицо лорда Шелбурна было более смуглым, чем у матери, и, судя по всему, чувство юмора ему не было свойственно вовсе.
Монк торопливо поднялся и тут же возненавидел себя за это.
— Вы тот малый из полиции? — Шелбурн слегка нахмурил брови. Он остался стоять, и Монку пришлось последовать его примеру. — Ну, так что вам угодно? Я плохо представляю себе, каким образом я мог бы помочь в поисках убийцы моего брата. Что я вообще могу сказать о сумасшедшем, вломившемся в дом и убившем его, беднягу?
— Никто никуда не вламывался, сэр, — поправил его Монк. — Кем бы убийца ни был, но майор Грей впустил его в квартиру сам.
— Неужели? — Брови лорда чуть вздернулись. — Мне это кажется маловероятным.
— Стало быть, вы не знакомы с фактами, сэр.
Монка начинала раздражать бесцеремонность этого человека, полагавшего, что он разбирается во всем лучше других лишь потому, что он — джентльмен. Был ли Монк и в прошлом столь же нетерпим и вспыльчив? Ранкорн, кажется, говорил что-то об отсутствии такта… Внезапно ему вспомнилась женщина, которую он видел в церкви. — та, что чуть было не обратилась к нему, но, поколебавшись, прошла мимо. Он видел теперь ее лицо так же ясно, как лицо лорда Шелбурна; шорох платья, легкий аромат духов, широко раскрытые глаза. Воспоминание заставило сердце учащенно забиться и даже слегка сдавило горло.
— Я знаю, что мой брат был избит до смерти каким-то безумцем. — Резкий голос лорда Шелбурна вернул его к действительности. — А вы до сих пор не схватили убийцу. Вот факты!
Он попытался сосредоточиться.
— При всем уважении к вам, сэр. — Монк старательно подбирал слова. — Мы знаем, что он был избит до смерти. Но мы не знаем, кем и почему. На двери нет никаких следов взлома, и единственный человек, вошедший в дом, объявил, что идет в гости к другому жильцу. Кто бы ни напал на майора Грея, он обдумал все заранее и, насколько нам известно, ничего не украл.
— И из этого вы заключили, что Джосселин знал убийцу? — Шелбурн был настроен скептически.
— Из этого и еще из жестокости преступления, — согласился Монк. Он стоял посреди комнаты, изучая хорошо освещенное лицо лорда Шелбурна. — Простой грабитель не стал бы наносить удары, видя, что жертва его уже давно мертва.
Шелбурн содрогнулся.
— Это только подтверждает мою мысль, что преступник безумен! Вы имеете дело с сумасшедшим, мистер… э… — Он не стал вспоминать, как зовут Монка, и даже не приостановился, ожидая подсказки. — Мне кажется, у вас весьма мало шансов изловить его. Право, вам лучше вернуться к своим карманникам и шулерам — или чем вы там обычно занимаетесь?
Монк с трудом подавил раздражение.
— Боюсь, что леди Шелбурн с вами не согласится.
Лоуэл Грей не подозревал о собственной грубости. Да и как вообще можно быть грубым в разговоре с полицейским!
— Мама? — На секунду его лицо дрогнуло, но тут же вновь стало бесстрастным. — О да, женщины так чувствительны… Боюсь, она очень тяжело переживает смерть Джосселина. Для нее было бы легче, если бы он погиб в Крыму. — Казалось, он слегка удивлен.
— Ее чувства понятны, — старался нащупать подход к собеседнику Монк. — Насколько я знаю, он был обаятельным человеком, его все любили…
Шелбурн оперся на камин, его обувь сияла в льющемся сквозь французское окно солнечном свете. Он раздраженно ткнул носком башмака в каминную решетку.
— Джосселин? Да, именно таким он и был… Жизнерадостным, вечно улыбающимся. Прекрасно пел, умел рассказывать истории и все такое прочее. Я знаю, что моя жена очень его любила. Какая жалость, какая бессмыслица — откуда взялся этот безумный убийца… — Он покачал головой. — Какое горе для матери!
— Он часто бывал здесь? — Монк решил, что выбрал верную тему.
— О, раз в два месяца или чаще. А в чем дело? — Лорд воззрился на полицейского. — Не думаете же вы, что кто-то следил за ним и здесь?
— Нельзя исключать и такую возможность, сэр. — Монк слегка оперся на сервант. — Был ли он здесь перед самым убийством?
— Да, недели за две до того. Но я думаю, что вы на ложном пути. Все его здесь хорошо знали и любили. — Лицо Лоуэла омрачилось. — Кстати, и слуги тоже. Всегда у него находилось для них доброе слово, всех он знал по именам, хотя давно уже жил в Лондоне.
Монк мысленно нарисовал себе картину: старший брат — серьезный, основательный, но скучный, о среднем пока мало что можно сказать, и, наконец, младший — обаятельный, очаровывающий окружающих, пренебрегающий условностями, внимательный к слугам и — в отличие от старших братьев — любимец матери.
— Люди зачастую хорошо скрывают ненависть, сэр, — произнес он. — Особенно если они замышляют убийство.
— Полагаю, что так, — согласился Лоуэл. Он выпрямился, повернувшись спиной к камину. — И все же я думаю, что вы идете по ложному следу. Займитесь лондонскими сумасшедшими, поищите среди особо жестоких грабителей. Неужели у вас нет осведомителей? Почему бы вам не обратиться к ним?
— Мы обращались к ним, сэр, но тщетно. Мистер Лэмб, мой предшественник, проработал все возможные варианты в этом направлении. Собственно, это первое, что пришло нам в голову. — Монк внезапно изменил тему, надеясь застать собеседника врасплох: — А как обстояли финансовые дела майора Грея, сэр? Нам ничего не известно о его доходах.
— А это-то вам зачем? — Лоуэл вздрогнул. — Не предполагаете же вы, что кто-то способен избить тростью до смерти своего делового конкурента? Это же смехотворно!
— Однако кто-то пошел на это.
Шелбурн неодобрительно поморщился.
— Незачем мне об этом напоминать! Я не интересовался его делами. Его доля в наследстве была, разумеется, невелика.
— А сколько именно, сэр?
— Не понимаю, почему вас это интересует.
Лорда явно раздражало вмешательство полицейского в их семейные дела. Он снова легонько пнул каминную решетку — на этот раз каблуком.
— Вполне естественно, что меня это интересует, сэр. — Теперь Монк полностью определял направление разговора. — Ваш брат был убит и, скорее всего, тем, кто знал его. А деньги — это самый распространенный мотив убийства.
Лоуэл не спешил с ответом. Монк ждал.
— Да, вероятно, — сдался наконец Шелбурн. — Четыреста фунтов в год, и, конечно, ему был назначен пенсион как отставному офицеру.
Для Монка это была бы солидная сумма. На такие деньги можно содержать приличный дом, жену, семью и двух служанок. Но, наверное, Джосселин Грей привык жить на широкую ногу: костюмы, клубы, лошади, азартные игры, женщины — или по меньшей мере подарки для женщин. Полиция так и не поинтересовалась кругом его знакомых, полагая, что убийство — дело рук случайного грабителя с улицы, а сам убитый — просто жертва рока.
— Благодарю вас, — обратился он к лорду Шелбурну. — Другие источники доходов вам не известны?
— Мой брат не обсуждал со мной свои финансовые дела.
— Вы сказали, ваша супруга очень его любила. Не будет ли мне позволено побеседовать с леди Шелбурн? Майор Грей мог сообщить ей во время своего последнего визита нечто для нас важное.
— Вряд ли. Она бы передала это мне, а я — вам. Или другому представителю власти.
— То, что могло показаться несущественным для леди Шелбурн, может иметь большое значение для меня, — заметил Монк. — Во всяком случае, попытаться стоило бы.
Лоуэл шагнул на середину комнаты, как бы оттесняя Монка к двери.
— Я так не думаю. Она и без того пережила сильнейшее потрясение. Не вижу повода снова волновать ее грязными подробностями.
— Мне бы хотелось поговорить с ней о личности майора Грея, сэр, — возразил Монк с едва уловимой иронией. — О его друзьях, о его интересах, не более. Или леди Шелбурн была настолько привязана к нему, что я рискую расстроить ее даже этим?
— Меня не задевает ваша дерзость! — парировал Лоуэл. — Разумеется, они не были настолько близки. Но к чему бередить старые раны! Вряд ли вам было бы приятно, если бы кого-нибудь из вашей семьи избили до смерти!
Монк смотрел в глаза Лоуэлу. Их разделял всего ярд.
— Конечно, нет, но именно поэтому нам и необходимо найти преступника.
— Ну, если вы настаиваете…
С болезненной усмешкой Лоуэл предложил Монку следовать за ним, и они прошли коротким коридором в центральный холл.
Пока Шелбурн вел его к одной из дверей, Монк успел оглядеться. Стены до уровня плеча были облицованы деревянными панелями, на паркетном полу красовались китайские ковры пастельных тонов. Наверх вела величественная лестница, разветвлявшаяся на два рукава и тянувшаяся по обе стороны обнесенной перилами площадки. На стенах висели картины в позолоченных рамах, но у Монка не было возможности рассмотреть их.
Шелбурн открыл дверь гостиной и нетерпеливо выждал, пока Монк войдет. Окна продолговатого помещения выходили на южную сторону, из них открывался вид на лужок, обрамленный пышным цветочным бордюром. Розамонд Шелбурн, сидевшая в парчовом шезлонге с круглыми пяльцами в руках, заметив вошедших, подняла глаза. На первый взгляд она была похожа на свою свекровь: такие нее белокурые волосы и красивые брови, тот же разрез глаз, правда, карих, а не голубых. Однако лицо леди Розамонд отличалось большей мягкостью черт, чувствовалось, что супруге лорда Шелбурна свойственны и юмор, и воображение. Одета она была скромно, как и подобает женщине, недавно потерявшей деверя, но единственной черной деталью туалета была нитка бус, выделявшаяся на фоне платья цвета темного вина.
— Прошу прощения, дорогая. — Шелбурн бросил взгляд на Монка. — Этот человек — из полиции. Он полагает, что, поговорив с тобой о Джосселине, сумеет справиться с расследованием более успешно. — Он прошел мимо жены и остановился возле первого окна, глядя на залитую солнцем траву.
Леди Розамонд слегка порозовела и потупилась.
— В самом деле? — вежливо переспросила она. — Я слишком мало знаю о жизни Джосселина в Лондоне, мистер…
— Монк, мэм, — подсказал он. — Как я понял, вы были дружны с майором Греем и могли бы рассказать мне о его знакомых, о знакомых его знакомых — и так далее.
— О!.. — Она отложила иголку и пяльцы. По канве были вышиты розы. — Понимаю. Боюсь, я несколько рассеянна. Пожалуйста, присядьте, и я постараюсь помочь вам.
Монк принял предложение и приступил к осторожным расспросам, чутко ловя изменения в выражении ее лица и вслушиваясь в интонации.
Постепенно перед ним вырисовывался портрет Джосселина Грея.
— Когда я появилась здесь сразу после замужества, он был еще очень молод, — с улыбкой говорила Розамонд, глядя мимо Монка в окно. — Конечно, ведь это было еще до его отъезда в Крым. Он уже был офицер, только что получил звание, и он был такой… — она тщательно подбирала слова, — беспечный! Помню, он впервые явился сюда в мундире, алая куртка и золотые галуны, сапоги сияют. Он был счастлив. — Голос ее дрогнул. — Война казалась ему приключением.
— А потом? — спросил Монк, изучая тонкие черты ее лица.
— Он был ранен, разве вам это не известно? — Она посмотрела на него, слегка нахмурившись.
— Известно.
— Дважды — и вдобавок болел. — Она взглянула в глаза Монку, как бы допытываясь, не знает ли он больше, чем она сама. — Он сильно страдал, — продолжала Розамонд. — Его вышибли из седла во время атаки под Балаклавой, а еще он получил сабельную рану в ногу под Севастополем. Джосселин неохотно рассказывал о том, как лежал в госпитале, это были слишком тягостные для него воспоминания.
Вышивка соскользнула с колен на пол, и леди Шелбурн не стала ее поднимать.
— Он сильно изменился? — допытывался Монк.
Она слегка улыбнулась. Рот у нее был мягче и чувственней, чем у свекрови.
— Да, но чувства юмора не утратил. По-прежнему был жизнерадостен и ценил красивые вещи. Он подарил мне в день рождения музыкальную шкатулку. — При воспоминании об этом она улыбнулась чуть шире. — Эмалевая крышка с изображением розы. Она играла «Fur Elise»… Бетховена…
— Послушай, дорогая! — резко перебил ее Лоуэл, отворачиваясь от окна. — Полицейский здесь по делу. Его не интересуют ни Бетховен, ни музыкальная шкатулка Джосселина. Пожалуйста, сосредоточься на более существенных вещах. Ему нужно знать, не оскорбил ли Джосселин кого-нибудь, не задолжал ли… Бог знает еще что!
По лицу ее пробежала тень, словно внезапно изменилось освещение, хотя небо за окном по-прежнему было голубым и безоблачным. В глазах Розамонд появилось выражение усталости.
— У Джосселина время от времени возникали денежные затруднения, — тихо ответила она. — Но были ли у него долги, мне неизвестно.
— Вряд ли он стал бы обсуждать такие вопросы с моей женой, — язвительно напомнил Лоуэл. — Возникни у него нужда в деньгах, он скорее бы обратился ко мне… Но у него хватало ума этого не делать. Содержание ему выплачивалось щедрое.
Монк оторопело оглядел роскошную комнату, бархатные шторы, сад за окном — и с трудом воздержался от замечания насчет щедрости. Он снова повернулся к Розамонд.
— Вы никогда не помогали ему, мэм?
Розамонд поколебалась.
— Чем? — спросил Лоуэл, приподнимая брови.
— Подарками, например, — предположил Монк, стараясь быть по возможности тактичным. — Небольшой ссудой по случаю…
— Мне кажется, вы издеваетесь, — раздраженно заметил Лоуэл. — Что довольно низко с вашей стороны. Если вы будете продолжать в том же духе, я добьюсь вашего отстранения от дела.
Монк опешил: он никого не хотел оскорбить — лишь выяснить правду. Однако Шелбурн решил, что полицейский его не понял.
— Мистер Монк, замужняя женщина не владеет собственностью и таким образом не может давать в долг ни своему деверю, ни кому-либо другому, — наставительно произнес Лоуэл.
Монк вспыхнул, чувствуя, что попал впросак. Вот уж о чем ему не следовало забывать! Даже драгоценности леди Розамонд по закону ей не принадлежали.
— Я имел в виду, с вашего разрешения, милорд, — своего рода жест доброй воли.
Лоуэл хотел ответить, но передумал и снова отвернулся к окну.
— Война сильно повлияла на майора Грея? — Монк снова обратился к леди Розамонд.
— О да! — с чувством воскликнула она, затем, вспомнив о правилах приличия, попыталась взять себя в руки. Наверное, если бы не многолетнее строгое воспитание, она бы разрыдалась. — Да, — повторила леди Розамонд. — Хотя его мужество достойно восхищения. Лишь спустя несколько месяцев после возвращения он снова стал напоминать себя прежнего. Он часто играл на фортепиано и пел для нас. — Взгляд Розамонд вновь был устремлен мимо Монка. — А еще он бесподобно умел рассказывать забавные истории. Но иногда он вспоминал о погибших товарищах, и это причиняло ему страдание.
Портрет Джосселина Грея вырисовывался все яснее и яснее. Храбрый молодой офицер с прекрасными манерами, но совсем еще неопытный. Затем молодой человек, повидавший кровь и боль войны, вернувшийся домой и пытающийся, насколько это возможно, жить по-прежнему. И наконец, младший сын без средств, но с большим обаянием.
У такого человека, казалось бы, не должно быть врагов. Однако даже человек с небогатой фантазией мог предположить, что у него был завистник, который не остановился даже перед убийством. Вполне возможно, что ответ таится здесь, в этой комнате с ее гобеленами и прекрасным видом на парк.
— Благодарю вас, леди Шелбурн, — церемонно проговорил Монк. — Теперь я представляю себе картину гораздо ясней, чем прежде. Весьма вам признателен. — Он повернулся к Лоуэлу. — Буду вам благодарен, милорд, если вы позволите мне побеседовать с мистером Менардом Греем…
— Его сейчас нет, — отрезал Лоуэл. — Он отправился на ферму одного арендатора. На какую именно, не знаю. Так что больше вам здесь, я полагаю, делать нечего. Вы ведь собираетесь искать убийцу Джосселина, а не писать некролог.
— Некролог неполон, если в судьбе покойного остаются белые пятна, — ответил Монк, с вызовом глядя в глаза Шелбурну.
— Ну так заполните их! — резко отозвался Лоуэл. — Чем сидеть здесь, занялись бы действительно делом!
Не проронив ни слова, Монк покинул гостиную и прикрыл за собой дверь. В холле его ждал лакей — то ли чтобы проводить на улицу, то ли удостовериться, что гость не прихватит серебряный поднос для визитных карточек или нож для вскрытия конвертов с рукояткой из слоновой кости.
Погода изменилась самым разительным образом. Неизвестно откуда взявшийся порыв ветра перешел в шквал, и, стоило ему стихнуть, ударили первые капли дождя.
Поскольку укрыться было негде, Монк двинулся сквозь дождь к главной аллее и совершенно случайно встретился с еще одной представительницей благородного семейства. Она быстрым шагом направлялась в его сторону, стараясь не зацепиться юбками за куст. Она тоже чем-то напоминала Фабию Шелбурн: приблизительно тот же возраст, весьма похожий наряд, вот только чопорности в ней не чувствовалось. Нос женщины был длинноват, прическа — небрежна. Вряд ли она считалась красавицей даже сорок лет назад.
— Добрый день.
Он вежливо приподнял шляпу. Она остановилась и взглянула на него с интересом.
— Добрый день. Я вас не знаю. Что вы здесь делаете? Заблудились?
— Нет, благодарю вас, мэм. Я из столичной полиции. Прибыл с докладом о ходе следствия по делу об убийстве майора Грея.
Глаза ее сузились. Кажется, услышанное ее позабавило.
— Для посыльного вы выглядите слишком приличным молодым человеком. Должно быть, вы беседовали с Фабией?
Он понятия не имел, с кем говорит, и несколько стушевался.
Она мгновенно все поняла.
— Я — Калландра Дэвьет. Сестра покойного лорда Шелбурна.
— Значит, майор Грей приходился вам племянником, леди Калландра? — Он выговорил титул не задумываясь и удивился этому лишь секунду спустя. Теперь его интересовали лишь новые сведения.
— Совершенно верно, — согласилась она. — Вам от этого легче?
— Вы, разумеется, знали его?
Ее густые брови слегка приподнялись.
— Конечно. Возможно, даже чуть лучше, чем Фабия. А что?
— Вы поддерживали с ним близкие отношения? — быстро спросил он.
— Напротив, старалась держаться от него на расстоянии.
В ее взгляде Монк уже ясно различал усмешку.
— И потому имели лучший обзор?
Он подхватил ее мысль.
— Думаю, что так. Вы и дальше собираетесь стоять здесь, молодой человек? Я уже почти вся промокла.
Он покачал головой, и они вместе направились в сторону дома.
— Печально, что Джосселина убили, — продолжала она. — Было бы лучше, если бы он погиб под Севастополем. Во всяком случае, для Фабии. Так что вам от меня нужно? Я всегда недолюбливала Джосселина, да и он меня. О делах его я тоже ничего не знаю и понятия не имею, кто мог обойтись с ним так жестоко.
— Недолюбливали? — с удивлением переспросил Монк. — А все говорят, что он был весьма обаятелен.
— Совершенно верно, — согласилась леди Калландра, направляясь не к центральному входу, а к стойлам, куда вела присыпанная гравием дорожка. Монку оставалось лишь следовать за ней. — Но обаяние меня как-то мало трогает. — Она взглянула на Монка, которому пришлась по душе такая прямота. — Возможно потому, что я сама никогда не была обаятельной, — продолжала она. — Джосселин всегда казался мне хамелеоном, я никогда не знала, что у него на уме. А теперь либо соблаговолите вернуться в дом, либо ступайте своей дорогой. У меня нет ни малейшего желания окончательно промокнуть. Дождь усиливается, и мне не хочется, чтобы он застал меня на конном дворе, пока мы будем обмениваться бессмысленными любезностями.
Монк широко улыбнулся и почтительно наклонил голову. Леди Калландра была единственным понравившимся ему человеком в этой усадьбе.
— Конечно, мэм. Благодарю вас за вашу… — Он поколебался, не решаясь произнести вслух слово «честность». — За ваше внимание. Всего хорошего!
Она взглянула на него искоса и, ответив легким кивком, направилась в конюшни и кликнула грума.
Монк двинулся прежним путем и миновал ворота изрядно промокший, как ему и было обещано. Выбравшись на дорогу, он отшагал три мили до селения. Окрестности, умытые дождем, сверкали в лучах вновь проглянувшего солнца. Тут и там зеленели рощи, а за сложенными из камня изгородями ветер гнал волны по темному золоту пшеничных полей.
Монк потратил на дорогу около часа, размышляя то об убийстве Джосселина Грея, то о себе самом. Никто не знал его в этих местах, и, следовательно, он мог сегодня не опасаться своего прошлого.
Он переночевал на постоялом дворе, а наутро поговорил с местными жителями, но эти беседы мало что добавили к уже сложившемуся в его воображении облику Джосселина Грея. Старшие братья убитого пользовались здесь большим уважением. Не любовью — было бы невежливо со стороны простолюдинов испытывать подобные чувства к персонам столь благородного происхождения.
А вот Джосселин — совсем другое дело. О нем можно было говорить с чувством. Все с удовольствием вспоминали, каким он был вежливым и щедрым. Если кто-нибудь и придерживался иного мнения, то, видимо, предпочитал не высказывать его в разговорах с чужаком.
Монк вел себя с подчеркнутой вежливостью. Его не боялись. Правда, особенно не откровенничали — все-таки Монк был из полиции. Однако все понимали, что он ищет убийцу их героя.
Позавтракал он в местной закусочной в компании почтенных старожилов. За сидром, яблочным пирогом и сыром завязалась непринужденная беседа, в которую был втянут и Монк. Замечания его были меткими, саркастичными, забавными, и лишь позже, уже направляясь к станции, он понял, что временами в его репликах сквозила неприкрытая злоба.
Солнце уже стояло высоко, когда грохочущий, пышущий паром поезд вновь повлек его в Лондон.

 

Прибыв в город около четырех часов, Монк сел в кеб и приказал ехать в полицейский участок.
— Ну? — осведомился Ранкорн, вздернув брови. — Ублаготворили вы ее милость? Надеюсь, что вы вели себя как джентльмен.
В его голосе Монк отчетливо уловил оттенок обиды. В чем же дело? Он ничего не помнил о причине столь странных отношений с начальством. Да, вероятно, он бывал подчас грубоват… Каким же нужно быть тупицей, чтобы грубить тому, от кого ты зависишь! Ранкорн мог просто уволить Монка. Лишившись работы, Монк в течение нескольких недель оказался бы без средств к существованию. Известно, что таких бедолаг ожидает либо голодная смерть, либо тюрьма, либо работный дом. И видит бог, еще неизвестно, что страшнее!
— Мне кажется, их милость поняла, что мы делаем все от нас зависящее, — ответил он. — И что версия о случайном грабителе завела нас в тупик. В конце концов леди Шелбурн согласилась, что убийца должен знать ее сына.
— И вы, конечно, принялись ее расспрашивать о том, каким был майор Грей? — проворчал Ранкорн.
— Да, сэр. Естественно, она пристрастна…
— Естественно, — кисло согласился Ранкорн, играя бровями. — Но вы с присущим вам блеском составили собственное мнение.
Монк пропустил реплику мимо ушей.
— Кажется, он был ее любимым сыном, — продолжил он. — И всеобщим любимцем. Его обожали все, вплоть до деревенских жителей. Правда, о мертвых не принято говорить плохо. — Монк криво усмехнулся. — Тем более об отпрыске столь древнего рода! И тем не менее перед нами человек огромного обаяния, офицер с отличной репутацией, без особых грехов и слабостей, разве что испытывающий иногда денежные затруднения. Временами он бывал своенравным, иногда насмешливым, но при этом оставался неизменно щедрым. Он всегда помнил дни рождения и имена слуг, был талантливым рассказчиком. Такое впечатление, что мотивом убийства стала зависть или ревность.
Ранкорн вздохнул.
— Грязное дело, — заявил он уверенно и прищурил левый глаз. — Неблагодарное это занятие — раскрывать семейные тайны. И чем выше семейство — тем хуже. — Он машинально оправил мундир. — Вот оно, ваше высшее общество! Прячут концы в воду так, что ни одному нормальному преступнику не приснится. Конечно, с пути они сбиваются реже, чем остальные, но если уж собьются!.. — Он нацелил в Монка указательный палец. — Попомните мои слова, скверное это дело. Вы можете что угодно воображать о высшем свете, мой мальчик, но когда благородные лорды защищают свои интересы, они не останавливаются ни перед чем, можете мне поверить!
Монк не нашелся, что ему ответить. Он бы очень хотел знать, за какие давние слова отчитывал его сейчас Ранкорн. Может, Монк просто-напросто был бессовестным карьеристом и изо всех сил строил из себя джентльмена? Конечно, большинство людей при малейшей возможности стремятся улучшить свое положение. Возможно, он просто имел глупость не скрывать ни от кого своих амбиций?
И еще один вопрос постоянно тревожил Монка: почему он в течение восьми лет ни разу не навестил Бет? Она ведь была его единственной родственницей, и все же он упорно избегал встречи с ней. Почему?
Ранкорн по-прежнему смотрел на него.
— Ну?
— Да, сэр. — Монк заставил себя вернуться к действительности. — Согласен с вами, сэр. Я думаю, дело и впрямь неприятное. Кто-то так ненавидел Грея, что забил его до смерти. Если преступление связано с его семьей, то родственники постараются замести следы. Фактически старший брат, нынешний лорд Шелбурн, уже попытался так поступить. Ему хотелось, чтобы мы вернулись к старой версии о случайном грабителе или безумце.
— А ее милость?
— Она желает, чтобы мы продолжали расследование.
— Ей повезло, не так ли? — Ранкорн кивнул, скривив губы. — Ведь именно этим вы и собираетесь заняться?
Монк почувствовал, что разговор закончен.
— Да, сэр, и начну я с Йитса.
Он извинился и ушел к себе.
Ивэн сидел за столом и что-то писал. Завидев Монка, он улыбнулся, и тот почувствовал, что чертовски рад снова увидеть своего помощника — скорее друга, нежели коллегу.
— Как там у Шелбурнов? — спросил Ивэн.
— Много роскоши, — отозвался Монк. — И много церемоний. А что Йитс?
— Очень солидный господин. — Губы Ивэна невольно сложились в подобие улыбки. — И очень заурядный. Дурного о нем не говорят. Да о нем вообще мало говорят. Кого ни спросишь, все поначалу морщат лоб, вспоминая, кто это такой.
Монк немедленно выбросил из головы Йитса и заговорил о том, что действительно его волновало.
— Ранкорн находит дело весьма неприятным и, кажется, многого ждет от нас…
— Естественно. — Ивэн устремил на Монка ясные глаза. — Поэтому его и передали вам, хотя вы еще не оправились от болезни. Иметь дело с аристократами вообще трудно. По правде говоря, они часто путают полицию с канализацией — вещь, которую необходимо иметь поблизости, но желательно за пределами гостиной.
В другое время Монк рассмеялся бы, но сейчас ему было не до смеха.
— Почему именно мне? — спросил он.
Ивэн был явно озадачен.
— Сэр?
— Почему дело передали именно мне? — резко повторил Монк. Он слышал, что голос его звучит сдавленно от волнения, но поделать с этим ничего не мог.
Ивэн смущенно опустил глаза.
— Вы в самом деле хотите услышать прямой ответ, сэр? Ведь вы и так все знаете.
— Да, хочу! Прошу вас.
Ивэн тревожно взглянул на Монка.
— Потому что вы самый талантливый и самый честолюбивый сыщик участка. Потому что вы знаете, как следует одеваться и что говорить. Только вы здесь способны на равных беседовать с Шелбурном. — Он замялся, а потом продолжил: — И… если вы провалите это дело, не сможете найти убийцу или вызовете недовольство ее милости, — многие будут рады вашему унижению. Но больше всего неприятностей нас ждет, если обнаружится, что убийца — родственник Грея и вам придется арестовать его…
Монк смотрел на Ивэна в упор, но тот не отводил взгляда.
— Ранкорн будет рад? — тихо спросил Монк.
— Думаю, да.
— А вы?
Ивэн был откровенно удивлен.
— Нет, только не я, — просто ответил он. И Монк ему поверил.
— Хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Ну что ж, завтра займемся Йитсом.
— Да, сэр. — Ивэн улыбнулся. — Я буду здесь в восемь.
Монк внутренне содрогнулся, услышав про столь раннее время, но вынужден был согласиться.
Он попрощался и вышел, намереваясь отправиться домой.
Однако, оказавшись на улице, он двинулся совсем в другую сторону и лишь через некоторое время понял, что направляется к церкви Сент-Мэрилебон. До нее было около двух миль, а Монк чувствовал себя утомленным. Он изрядно находился пешком в Шелбурне, сбитые ноги ныли. Пришлось окликнуть кеб и назвать адрес.
В церкви было тихо и сумрачно, за окнами уже стемнело. Тлели желтые светильники.
Что же все-таки связано с этой церковью? Покой и тишину Монк мог обрести и в собственной комнате, а мысли о Боге его не посещали. Он в задумчивости опустился на скамью.
Зачем он пришел сюда? Как бы ни был он увлечен своей работой и своими амбициями, у него наверняка имелись знакомые, друзья, враги. Не может быть, чтобы всю жизнь он общался с одним Ранкорном.
Монк сидел в полумраке, пытаясь восстановить в голове утраченное прошлое — хотя бы воспоминания детства, которые нахлынули на него в Шелбурне. Поэтому он не сразу заметил стоящую неподалеку женщину в черном.
Он вздрогнул. Ему показалось вдруг, что сейчас он старался вспомнить именно ее. Незнакомка была красива, хотя, присмотревшись, он снова отметил, что рот у нее великоват, а глаза посажены слишком глубоко. Женщина смотрела на Монка.
Внезапно он почувствовал страх. Может быть, они знакомы? Его молчание она могла счесть невежливым. Хотя, в силу своей профессии, он должен был встречаться с самыми разными людьми. Незнакомка могла оказаться и дочерью епископа, и проституткой.
Нет-нет, с таким лицом…
«Не глупи! — мысленно оборвал он себя. — Бывают и у шлюх нежные лица и сияющие глаза — по крайней мере, в молодости».
Они пристально смотрели друг на друга.
— Добрый вечер, мистер Монк, — произнесла она медленно и несколько смущенно.
Он встал.
— Добрый вечер, мэм.
Монк пожалел, что пришел сюда. Он даже не знал, как ее зовут. Что ей ответить? Насколько близко они были знакомы? Тело покрылось холодной испариной, во рту пересохло, мысли спутались.
— Мы с вами давно не виделись, — продолжала она. — Я начинаю бояться, что вы обнаружили нечто такое, о чем не осмеливаетесь мне сообщить.
Обнаружил? Было ли их знакомство связано с каким-то расследованием? Видимо, это была давняя история — после несчастного случая Монк занимался лишь делом Грея. Он поискал слова, которые не выдали бы его и в то же время звучали естественно.
— Нет, боюсь, ничего нового мне выяснить не удалось.
Собственный голос показался ему фальшивым.
— О!.. — Незнакомка потупилась. Казалось, разговор был окончен. Но в следующую секунду она вскинула голову и взглянула ему в лицо. Глаза у нее были очень темные, но не карие. — Скажите мне правду, мистер Монк. Даже если он убил себя, то, какой бы ужасной ни была причина, скажите правду!
— Правда такова, — просто ответил он. — Семь недель назад со мной произошел несчастный случай. Перевернулся кеб, я сломал руку и ребра, ушиб голову, причем даже не помню подробностей происшествия. Около месяца я лежал в больнице, потом ездил к сестре на север — поправить здоровье. К сожалению, у меня просто не было возможности что-либо обнаружить.
— О боже! — Ее лицо выразило искреннее сочувствие. — Извините. Надеюсь, теперь вы вполне здоровы?
Она спрашивала не из простой вежливости, и Монку это доставило странную радость.
— Да, благодарю вас. Только вот в памяти иногда возникают пробелы.
Зачем он признался ей в этом? Чтобы объяснить свое странное поведение? Но и она тоже вела себя несколько необычно… Он вспомнил их первую встречу в воскресенье. Незнакомка и тогда была в трауре — дорогое модное платье из черного шелка. Ее спутник, помнится, тоже был одет так, как Монку и не снилось. Муж? Мысль была неприятна, даже болезненна. О второй женщине он и не вспомнил.
— О!..
Она вновь не нашла подходящих слов. Монк почувствовал неловкость. Присутствие незнакомки смущало его. Он ощущал слабый аромат ее духов, хотя их разделяло несколько футов. Или у него просто разыгралось воображение?
— Что я вам сообщил в прошлый раз? — спросил он. — Я имею в виду…
Он и сам не знал, что имеет в виду. Однако женщина, чуть помедлив, ответила:
— Немногое. По вашим словам, папа несомненно обнаружил, что дело нечисто, но успел ли он рассказать об этом партнерам, вы еще не знали. Перед этим вы с кем-то встречались, однако имени его не назвали. А некий мистер Робинсон исчезал всякий раз, когда вы пытались его застать. — Лицо ее омрачилось. — У вас было две версии: то ли папу убили, опасаясь разоблачения, то ли он покончил с собой от стыда. Может, я зря попросила вас выяснить всю правду. Наверное, она слишком страшна, если он предпочел убить себя и даже не пытался разоблачить мошенников. Но ведь быть обманутым — это не преступление! — Глаза ее на секунду вспыхнули гневом. — Мне хочется верить, что он мог бы остаться в живых, объясниться с друзьями — даже с теми, кто потерял на этом деньги…
Незнакомка замолчала, подавляя всхлип.
— Извините, — тихо проговорил Монк. Ему хотелось подбодрить ее, коснуться ее руки, но он не мог позволить себе такого фамильярного жеста.
Она помолчала, точно ожидая продолжения, потом промолвила:
— Спасибо. Я уверена, что вы сделали все возможное. Наверное, я просто питала беспочвенные надежды.
Уловив движение в проходе между скамьями, Монк оглянулся. К ним с нерешительным видом направлялся священник, а за ним — женщина с выразительным лицом, та самая, которую Монк видел здесь в прошлый раз. Она также была в трауре; пышные, слегка волнистые волосы были уложены на затылке скорее ради удобства, нежели по последней моде.
— Это вы, миссис Лэттерли? — смущенно спросил священник, приблизившись. — Что вы делаете здесь в одиночестве? Вам не следует впадать в уныние… О! — Он заметил Монка. — Прошу прощения. Я и не заметил, что вы в компании.
— Это мистер Монк, — представила она его. — Из полиции. Он был настолько добр, что пытался помочь нам, когда папа… умер.
Священник с неодобрением взглянул на Монка.
— В самом деле? Думаю, возлюбленная дочь моя, для всех нас будет лучше, если мы предадим эту историю забвению. Ваша скорбь естественна, но пусть ваш несчастный свекор покоится с миром. — Он рассеянно осенил воздух крестным знамением. — Да, с миром.
Монк стоял неподвижно. Миссис Лэттерли… Стало быть, она либо замужем, либо вдова. Боже, какие глупости!
— Если появятся для вас новости, миссис Лэттерли… — Голос его звучал несколько сдавленно. — Я сообщу. Если вам, конечно, будет угодно.
Он понимал, что, скорее всего, ничего не выяснит, но боялся, что иначе им уже никогда не встретиться.
Нет, эта женщина не должна раствориться в прошлом вслед за другими.
Она долго на него смотрела, не зная, на что решиться. Наконец заговорила, осторожно подбирая слова:
— Да, будьте так добры. Но, пожалуйста, помните о вашем обещании. Всего хорошего! — Она повернулась, и край ее широкой юбки коснулся Монка. — Всего доброго, викарий. Идем. Эстер, пора домой. Чарльз ждет нас к ужину.
Она медленно двинулась к двери. Монк глядел ей вслед, и, когда обе женщины рука об руку переступили порог, ему показалось, что в церкви стало еще темнее.

 

Выйдя на прохладный вечерний воздух, Эстер Лэттерли повернулась к своей невестке.
— Может быть, ты объяснишь наконец, в чем дело, Имогена? — тихо, но настойчиво произнесла она. — Кто этот человек?
— Он связан с полицией, — ответила Имогена, торопливо направляясь к экипажу, ожидавшему их у обочины.
Кучер слез с козел, открыл дверцу и помог сесть сначала Имогене, а потом Эстер. Устроившись в экипаже, дамы оправили юбки: Эстер — небрежно, а Имогена — аккуратно, чтобы не помять ткань.
— Что значит «связан»? — спросила Эстер, когда экипаж тронулся. — Так обычно говорят о скандале в обществе: «Мисс Смит вступила в связь с мистером Джонсом».
— Не будь ты такой въедливой, — упрекнула ее Имогена. — О горничной тоже можно сказать: «Тилли связалась с будущими работодателями».
— Верно! Значит, этот тип на побегушках в полиции?
Имогена оставила ее колкость без внимания.
— Извини, — после затянувшейся паузы вздохнула Эстер. — Что-то тревожит тебя, а я ничем не могу помочь, поскольку не знаю, в чем дело.
Имогена слабо пожала руку Эстер.
— Ничего, — промолвила она так тихо, что за громыханием колес и стуком копыт ее слова было трудно разобрать. — Просто смерть папы и все, что за этим последовало… Никто из нас еще не пришел в себя. Спасибо тебе, что ты бросила все и вернулась домой.
— Иначе я бы и не могла поступить, — последовал прямой ответ.
Эстер знала, что Чарльз и Имогена так и не поняли, насколько она изменилась с тех пор, как отправилась в Крым сестрой милосердия. Чувство долга вдохновило на тяжкий труд в госпиталях многих женщин, а не одну только мисс Найтингейл. Но смерть отца и последующая через несколько недель кончина матери заставили Эстер вернуться в Англию — оплакать родителей и поддержать брата с невесткой. Финансовые дела улаживал Чарльз, но кроме них нахлынуло множество забот, которые было бы бессовестно взваливать на плечи Имогены. Требовалось закрыть дом, распустить прислугу, написать уйму писем, раздать одежду бедным, утрясти некоторые проблемы, связанные с движимым имуществом, и при этом не разрушить нормальный ход жизни семейства. Поэтому Эстер ни минуты не сомневалась — просто собрала свои вещи и отбыла в Англию.
После ужасов Крымской кампании мирная жизнь ошеломила Эстер. Здесь ничто не напоминало ни о кровоточащих ранах, ни об истерзанных клинками и пробитых пулями телах, ни о несчастных, погибающих от холеры, дизентерии, тифа, голода и холода. Здесь не было места бешенству по поводу полной бездарности командования.
Как и прочие сестры милосердия, Эстер работала до изнеможения. Она убирала нечистоты за беспомощными, ухаживала за ранеными и больными, страдающими от лихорадки. Она пыталась облегчить муки умирающим от гангрены после ампутации рук и ног. Ей было известно, что в зимних лагерях люди и лошади гибли тысячами. Она принимала роды у голодных и неряшливых солдатских жен и многих из них хоронила.
Когда у нее не хватало сил, ей придавала решимость ненависть к высшему командованию, которому, казалось, было отказано не только в таланте полководцев, но и в элементарном здравом смысле.
Она потеряла брата, друзей, и среди них — Алана Рассела, блестящего военного корреспондента, писавшего неприкрытую правду о Крымской войне, беспримерной по бездарности и отваге. Часто, перед тем как отправить заметки по почте, он читал их Эстер вслух.
Измученный лихорадкой, Алан продиктовал ей свои последние строки. Когда же он умер в госпитале, Эстер в отчаянии сама закончила отчет для газет и подписалась его именем. Как будто он был еще жив.
Ее материал был принят и напечатан. Раненые рассказывали ей о боях и осадах, о безумных атаках и долгих периодах затишья — и она посылала в редакции письмо за письмом. Все они были подписаны именем Алана. В тогдашней неразберихе никто не усомнился в их подлинности.
И вот теперь она оказалась в семействе брата — аккуратном, исполненном достоинства и сдержанной скорби по ушедшим родителям. Носила траур, как если бы то была ее единственная утрата. Вышивала, писала письма, иногда принимала участие в благотворительности. Выслушивала постоянные высокопарные наставления Чарльза. Все это было для нее почти невыносимо. Она словно погружалась в болотную трясину. А ведь Эстер привыкла отвечать за свои поступки и самостоятельно принимать решения.
Чарльз злился, не в силах понять, отчего за последние годы так изменилась его смышленая сестренка. К тому же ему не удавалось подыскать ей достойного жениха. Мысль о том, что сестра будет жить под его кровом до конца дней своих, отнюдь не приводила Чарльза в восторг.
Но такая перспектива не радовала и его сестру. Эстер твердо решила, что, как только отпадет надобность в ее помощи, она покинет дом брата и сама устроит свою судьбу.
А пока, сидя в грохочущем по мостовой экипаже, Эстер пришла к выводу, что Имогену тревожат серьезные проблемы, которые она скрывает и от нее, и от Чарльза. Нет, Имогена не просто скорбит по ушедшим родственникам. В жизни невестки появилась какая-то тайна.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5