Глава 8
Шарлотта также не могла выбросить из головы это дело. Она не смогла бы назвать ни одной причины, почему верила в невиновность Джерома; более того, она даже не могла точно сказать, верила ли в нее. Однако закон не требует от подозреваемого доказывать свою невиновность; достаточно лишь разумного сомнения.
И еще Шарлотте было жалко Эжени, даже несмотря на то, что до сих пор она не испытывала особых симпатий к этой женщине. Эжени раздражала ее, олицетворяя все то, чем она сама не являлась. Но Шарлотта сознавала, что может ошибаться: возможно, Эжени вовсе не играет эту роль. Возможно, она действительно мягкая, терпеливая, наивная женщина, робкая и покорная, считающая преданность высочайшей добродетелью. Быть может, она искренне любит своего мужа.
А если Джером действительно невиновен, из этого следует, что человек, убивший Артура Уэйбурна, останется на свободе, совершив, с точки зрения Шарлотты, еще более тяжкое преступление — поскольку оно было растянутым во времени, что давало возможность одуматься и что-то изменить, — а именно, допустив, чтобы вместо него осудили и повесили Мориса Джерома. Из всех человеческих деяний это было самое непростительное. Мысль об этом так выводила Шарлотту из себя, что она в ярости до боли стискивала зубы.
И смертную казнь невозможно исправить. Что, если Джером невиновен, но это выяснится слишком поздно?
Что бы ни намеревался сделать Питт, что бы только ни было в его силах — а, возможно, это было не так уж и много, — Шарлотта чувствовала, что не может оставаться в стороне. И теперь, когда вернулась Эмили, можно будет обратиться за помощью к ней, а также к двоюродной бабушке Веспасии.
Грейси снова придется присмотреть за Джемаймой и Дэниэлом. Оставалось всего три недели, не было времени на письма, визитные карточки и светские приличия. Шарлотта решила надеть платье получше, доехать на омнибусе, а затем на извозчике до Парагон-уок и навестить Эмили. У нее в голове крутились самые разные мысли: теории, вопросы без ответов, все то, что полиция не может сделать и, скорее всего, даже не попытается сделать.
Шарлотта крикнула служанку, и та от неожиданности пустилась бегом, громко топая по коридору. Запыхавшись, девушка ворвалась в гостиную и застала там хозяйку, спокойно стоящую перед камином.
— О! Мэм! — На лице Грейси отобразилось смущение. — Я вообразила, что вы ужасно ушиблись. Что случилось?
— Несправедливость! — ответила Шарлотта, взмахнув рукой. В данном случае мелодрама будет гораздо действеннее рассудительных объяснений. — И мы должны сделать что-то, пока еще не слишком поздно. — Она сознательно включила в «мы» служанку, сразу же сделав ее соучастной к происходящему и заручившись ее искренним содействием. На протяжении следующих трех недель это очень пригодится.
Задрожав от возбуждения, Грейси сдавленно вскрикнула:
— О, мэм!
— Да, — твердо промолвила Шарлотта. Пока энтузиазм девушки еще горяч, нужно перейти к деталям. — Ты помнишь миссис Джером, которая приходила сюда? Да, конечно, помнишь… Хорошо. Так вот, ее мужа посадили в тюрьму за то, что, на мой взгляд, он не совершал, — она не собиралась напускать ненужного тумана, делясь своими сомнениями и подозрениями, — и если мы не установим правду, его повесят.
— Ой, мэм! — Грейси была в ужасе. Миссис Джером была реальным человеком, с которым она встречалась; но в то же время она была героиней, милой и хорошенькой, которую отчаянно требовалось спасти. — Ой, мэм! Так мы ей поможем?
— Да, поможем. Мистер Питт сделает все возможное, разумеется, — однако этого может оказаться недостаточно. Никто не хочет раскрывать свои тайны, а от этого может зависеть жизнь человека — на самом деле даже нескольких человек Нам будут помогать и другие люди. Я собираюсь встретиться с леди Эшворд, и в мое отсутствие ты должна будешь присмотреть за Дэниэлом и мисс Джемаймой. — Шарлотта пригвоздила служанку гипнотизирующим взглядом. — Грейси, я хочу, чтобы ты никому не рассказывала о том, где я и зачем туда отправилась. Я просто поехала в гости, понятно? Если мистер Питт спросит, я просто поехала повидаться с сестрой. Это правда, и ты не должна бояться ее говорить.
— Ой, нет, мэм! — выдохнула Грейси. — Вы просто поехали к сестре… Я никому не скажу ни слова! Можете на меня положиться. Но только будьте осторожны, мэм. Эти убийцы и все прочие преступники, они жутко опасные! Матерь божья, что мы будем делать, если с вами что-то случится?
Шарлотта постаралась сохранить лицо совершенно серьезным.
— Я буду очень осторожна, Грейси, обещаю, — ответила она. — И позабочусь о том, чтобы не оставаться наедине со всякими сомнительными личностями. Я только наведу кое-какие справки, чтобы узнать больше об определенных людях.
— Ой, я никому не скажу ни слова, можете на меня положиться. Обещаю, дома все будет в порядке. Можете ничуть не беспокоиться.
— Спасибо, Грейси. — Шарлотта улыбнулась так очаровательно, как мало кто умел, и оставила Грейси стоять посреди гостиной, широко разинув рот от пугающих мыслей.
Горничная Эмили встретила Шарлотту с удивлением, умело скрытым годами муштры. Все ее чувства проявились лишь в едва заметном поднятии бровей под накрахмаленным чепчиком. Черное платье и отделанный кружевами белый фартук были безукоризненны. На какое-то мгновение Шарлотта пожалела о том, что не может одевать так же свою Грейси, но тотчас же спохватилась, что это было бы крайне непрактично. Грейси не только открывает дверь гостям; у нее много других обязанностей. Ей приходится драить полы, выбивать ковры, чистить каминные решетки, мыть посуду.
Одетые с иголочки горничные остались в другой жизни, о которой Шарлотта лишь сожалела в первые глупые минуты, когда входила вот в такой дом, прежде чем вспоминала, какая скучная и однообразная здесь жизнь, с удушливыми ритуалами, соблюдать которые ей самой удавалось с огромным трудом.
— Доброе утро, миссис Питт, — учтиво приветствовала ее горничная. — Ее светлость еще никого не принимает. Не соблаговолите ли подождать в гостиной, камин разожжен, а я справлюсь у ее светлости, можно ли будет вам отзавтракать с ней, если вы захотите?
— Спасибо. — Шарлотта вскинула подбородок, показывая, что ее нисколько не смущает то, что своим ранним визитом она доставила хозяйке неудобства. Она сама не нарушала никаких правил приличия; она была выше этого и, следовательно, не считала себя связанной подобными ограничениями. И горничная должна это осознать. — Будьте добры, передайте ее светлости, что речь идет о деле крайней важности — и мне необходима ее помощь, чтобы не дать свершиться вопиющей несправедливости. — Это должно было расшевелить Эмили, даже если та лежала в постели.
Горничная широко раскрыла глаза. Вне всякого сомнения, драгоценный камень информации проложит себе путь до комнаты прислуги; и те, у кого хватает духу подслушивать за дверьми, с удовольствием разнесут все услышанное. У Шарлотты мелькнула мысль, не переусердствовала ли она. Вполне возможно, все утро их с Эмили будут донимать разными ненужными сообщениями и назойливыми предложениями приготовить чай.
— Да, мэм, — учащенно дыша от волнения, ответила горничная. — Я незамедлительно доложу ее светлости!
Служанка вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Затем ее каблуки быстро застучали в коридоре, свидетельствуя о том, что она бежит, подобрав юбки.
Горничная возвратилась минуты через четыре.
— Мэм, будьте добры, пройдите в обеденный зал, где ее светлость завтракает. — Она не оставила места для отказа, даже если бы Шарлотта и собиралась отказаться.
— Благодарю вас, — ответила Шарлотта, проходя мимо служанки: это так приятно, когда перед тобой открывают дверь. Она знала, где находится обеденный зал, и могла обойтись без провожатой.
Эмили сидела за столом. Ее светлые волосы уже были уложены в затейливую прическу; она была в пеньюаре из тафты цвета морской волны, на вид очень изящном и дорогом. Шарлотта тотчас же остро ощутила собственную тусклость; она почувствовала себя мокрым осенним листом рядом с роскошным распустившимся цветком. Возбуждение покинуло ее, и она тяжело опустилась на стул напротив сестры. У нее возникли образы горячей ванны с благовониями, затем она мысленно представила, как почтительная горничная одевает ее в ослепительные мягкие шелка, похожие на крылья бабочек.
— Ну? — нетерпеливо спросила Эмили, разбивая мечты реальностью. — В чем дело? Что случилось? Не молчи же так, держа меня в напряжении! Вот уже несколько месяцев я не слышала ни одного приличного скандала. Мне приносят лишь бесконечные пересуды о любовных связях, которые давно уже были предсказуемы для всех тех, у кого есть глаза. Да и кому какое дело до чужих любовных похождений? Люди говорят о них только потому, что не могут найти ничего более интересного. И на самом деле никто ничего не имеет против — я хочу сказать, никаких пылающих страстей. Все это очень глупая игра. Шарлотта! — Она с силой опустила чашку; хрупкий фарфор звякнул, но, к счастью, не разбился. — Ради всего святого, что стряслось?
Шарлотта взяла себя в руки. В любом случае бабочки живут всего день, от силы два.
— Убийство! — выпалила она.
Мгновенно став серьезной, Эмили села прямо.
— Чаю? — предложила она, протягивая руку за серебряным колокольчиком, стоящим на столе. — Кого убили? Кого-нибудь из тех, кого я знаю?
Тотчас же появилась горничная. Судя по всему, она стояла за дверью. Эмили хмуро посмотрела на нее.
— Гвиннет, пожалуйста, принеси свежего чаю и тостов для миссис Питт.
— Да, мэм.
— Тостов не надо, — поспешно вставила Шарлотта, подумав о том, как будет влезать в шелка, подобные крыльям бабочек.
— Все равно захвати тосты, Гвиннет, — и поторопись, я не хочу, чтобы ты поспела только к обеду. — Эмили подождала, когда за служанкой закроется дверь. — Так кого же убили? — повторила она. — И как? И почему?
— Одного мальчика по имени Артур Уэйбурн, — прямо ответила Шарлотта. — Он захлебнулся в ванне — а почему, я точно не знаю.
Эмили нетерпеливо нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду под словом «точно»? То есть ты хочешь сказать «приблизительно»? Шарлотта, ты говоришь какую-то ерунду. Кому могло понадобиться убивать ребенка? Это ведь не какой-то младенец, от которого избавились, чтобы он не мешал. Ты же сказала, что у него есть имя.
— Ну, он уже был далеко не младенцем. Ему было шестнадцать лет.
— Шестнадцать! Шарлотта, ты нарочно меня злишь? Вероятно, произошел несчастный случай. Это Томас решил, что речь идет об убийстве, или же ты все выдумала сама? — Эмили откинулась назад, и в ее взгляде появилось разочарование.
Внезапно вся эта мрачная, печальная история снова обрела реальность.
— Крайне маловероятно, что этот подросток захлебнулся случайно, — ответила Шарлотта, глядя на стол, заставленный изящным фарфором и вазочками с фруктовым джемом и усыпанный крошками. — И, определенно, не сам он спустил свой труп в канализационный люк.
От неожиданности Эмили поперхнулась.
— В канализационный люк? — воскликнула она, кашляя и стуча кулаком себя по груди. — Ты сказала, в канализационный люк?
— Совершенно верно. А до того он подвергался гомосексуальным надругательствам и подхватил одну неприятную болезнь.
— Какой ужас! — Сделав глубокий вдох, Эмили отпила глоток чая. — Что это был за подросток? Я так понимаю, из городских низов, из одного из тех районов…
— Напротив, — перебила сестру Шарлотта. — Он был старшим сыном одного благородного…
В этот момент открылась дверь и вошла горничная с чайником и корзинкой с тостами. Пока она ставила все это на стол, задержавшись на мгновение в надежде на то, что разговор возобновится, обе женщины хранили полное молчание. Наконец, поймав ледяной взгляд Эмили, служанка удалилась, взмахнув юбками.
— Кто? — нетерпеливо спросила Эмили. — Кто это был?
— Это был старший сын одного благородного семейства, — отчетливо проговорила Шарлотта. — Сын сэра Энсти и леди Уэйбурн, с Эксетер-стрит.
Пораженная Эмили уставилась на нее, не обращая внимания на чайник и поднимающийся из него ароматный пар.
— Это же немыслимо! — наконец взорвалась она. — Помилуй Бог, как такое могло случиться?
— У них с братом был наставник, — сказала Шарлотта, начиная с наиболее важных моментов истории. — Можно мне чаю? Некий Морис Джером, весьма неприятный тип, очень холодный и очень чопорный. Он умный и не любит высокомерное отношение богачей с куриными мозгами. Спасибо. — Она взяла чашку, очень легкую, расписанную голубыми и золотыми цветами. — Младший брат, тот, который остался в живых, заявил, что Джером приставал к нему неподобающим образом.
— О господи! — Казалось, чай во рту у Эмили внезапно стал горьким. — Какая грязь! Может быть, все-таки возьмешь тост? Абрикосовый джем очень вкусный. Право, какая мерзость. Если честно, я такие вещи вообще не понимаю. На самом деле я даже не подозревала ни о чем подобном до тех пор, пока случайно не услышала, как кто-то из друзей Джорджа упомянул об одной отвратительной гадости… — Она пододвинула сестре сливочное масло. — Так в чем же загадка? Ты напугала Гвиннет словами о величайшей несправедливости. Скандал налицо, но если только этому негодяю не сойдет с рук его преступление, где же несправедливость? Его судили, и он будет повешен. Как то и должно быть.
Шарлотта решила воздержаться от споров относительно того, следует ли вообще кого-то вешать. Это подождет до другого случая. Она взяла масло.
— Но на самом деле его вина не была доказана! — с жаром произнесла она. — Существует множество других версий, которые до сих пор не были ни доказаны, ни опровергнуты.
Подозрительно прищурившись, Эмили посмотрела на нее.
— Какие, например? Лично мне все ясно.
Шарлотта протянула руку за абрикосовым джемом.
— Разумеется, это очевидно, — отрезала она. — Однако из этого еще не следует, что это правда. Возможно, Артур Уэйбурн не был тем невинным подростком, каким все его считают. Быть может, у него была извращенная связь с двумя другими мальчиками, а те сначала боялись, но затем взбунтовались и убили его.
— Есть хоть какие-нибудь основания так полагать? — Очевидно, ее слова нисколько не убедили Эмили. Шарлотта почувствовала, что интерес сестры стремительно угасает.
— Я рассказала тебе не все, — сказала она, решив испробовать другой подход.
— Ты мне вообще ничего не рассказала! — язвительно заметила Эмили. — Ничего такого, над чем стоит задуматься.
— Я была на судебном заседании, — продолжала Шарлотта. — Я видела свидетелей и слышала все показания.
— Не может быть! — воскликнула Эмили, и ее щеки покраснели от разочарования. Она выпрямилась на чиппендейловском стуле. — Я никогда не бывала в суде!
— Конечно, не бывала, — с легким раздражением заметила Шарлотта. — Благородным дамам там не место.
Эмили предостерегающе прищурилась. Внезапно тема стала слишком захватывающей, чтобы выяснять отношения друг с другом.
Шарлотта поняла намек. В конце концов, ей было нужно содействие сестры; больше того, именно ради этого она и пришла. Она быстро пересказала все, что смогла вспомнить, описав зал заседаний, ассенизатора, нашедшего тело, Энсти Уэйбурна, двух подростков, Эсмонда Вандерли и другого мужчину, дававших показания относительно морального облика Джерома, Альби Фробишера и Абигайль Винтерс. Шарлотта постаралась как можно точнее передать все, что они говорили. Она также попыталась как могла объяснить свои собственные смешанные чувства в отношении самого Джерома и его жены Эжени. В заключение она изложила свою теорию насчет Годфри, Титуса Суинфорда и Артура Уэйбурна.
Эмили долго молча смотрела на нее. Чай остыл; она не обращала на него внимания.
— Понятно, — наконец сказала она. — Теперь мне понятно, что нам ничего не известно — по крайней мере, недостаточно для полной уверенности. Я даже не догадывалась о том, что существуют юноши, которые зарабатывают на жизнь вот таким образом. Это ужасно — бедные существа! Хотя я уже обнаружила, что в высшем обществе гораздо больше разных возмутительных вещей, чем я считала, когда жила у нас дома на Кейтер-стрит. Тогда мы были невероятно наивными. Я нахожу кое-кого из друзей Джорджа отталкивающими. Больше того, я спрашивала у него, почему, во имя всего святого, он с ними общается. Но Джордж просто говорит, что знает их всю свою жизнь, а когда ты уже привык к какому-то человеку, то склонен не замечать его неблаговидные поступки. Они просто один за другим проникают в твое сознание, и ты даже не понимаешь, какие они отвратительные, поскольку у тебя в памяти сохранился образ того человека, каким твой знакомый был в прошлом, и ты уже не можешь оценивать их объективно, — как это было бы в отношении того, с кем ты только что познакомился. Быть может, то же самое случилось и с Джеромом. Его жена не заметила тех значительных перемен, которые с ним произошли. — Подняв брови, Эмили посмотрела на стол, протянула было руку к колокольчику, затем передумала.
— То же самое, возможно, верно в отношении Артура Уэйбурна, — возразила Шарлотта.
— Полагаю, никому не позволили навести справки. — Эмили задумчиво наморщила лоб. — Это объяснимо. Я хочу сказать, что могу себе представить, как семья отнеслась к появлению полиции в доме! Смерть — это уже само по себе достаточно плохо.
— Вот именно! Томас просто не смог продолжать расследование. Дело закрыто.
— Естественно. И через три недели этого наставника повесят.
— Если мы ничего не предпримем.
Нахмурившись, Эмили задумалась.
— Что, например?
— Ну, начнем с того, что нам нужно больше узнать об Артуре. И я хочу поговорить с обоими подростками так, чтобы при этом не присутствовали их отцы. Я бы очень дорого дала за то, чтобы узнать, что они скажут, если их расспросить надлежащим образом.
— Крайне маловероятно, что ты когда-либо это узнаешь. — Эмили была реалисткой. — Чем у этих семей больше того, что скрывать, тем старательнее они позаботятся о том, чтобы на мальчиков не нажимали слишком сильно. К настоящему моменту они уже заучили свои ответы наизусть и не посмеют отойти от них ни на шаг. Они будут слово в слово повторять одно и то же, кто бы их ни спрашивал.
— Не знаю, — возразила Шарлотта. — Если мальчики не будут начеку, возможно, они будут рассказывать как-нибудь иначе. И мы что-нибудь увидим, что-нибудь почувствуем.
— На самом деле ты пришла просить, чтобы я помогла тебе каким-либо образом попасть в дом к Уэйбурнам, — издав смешок, сказала Эмили. — Я помогу — но при одном условии.
Шарлотта все поняла еще до того, как ее сестра успела вымолвить хоть слово.
— Что ты пойдешь со мной. — Она криво усмехнулась. — Разумеется. Ты знакома с Уэйбурнами?
Эмили вздохнула.
— Нет.
Шарлотта почувствовала, как у нее внутри все оборвалось.
— Но я уверена в том, что с ними знакома тетушка Веспасия — или по крайней мере она знает кого-нибудь, кто знаком с ними. Ты же знаешь, приличное общество очень тесное.
Шарлотта снова вспомнила Веспасию, двоюродную тетку Джорджа, с большим теплом. Потом встала из-за стола и с воодушевлением сказала:
— В таком случае нам нужно немедленно отправиться к ней. Она непременно поможет нам, как только узнает, в чем дело.
Эмили также встала.
— Ты собираешься рассказать ей, что этот наставник невиновен? — с сомнением спросила она.
Шарлотта заколебалась. Она отчаянно нуждалась в помощи, но тетя Веспасия, возможно, откажется вторгаться в жизнь скорбящего семейства, навязывая двух дотошных сестер, жаждущих выяснять нелицеприятные тайны, если не будет сама уверена в том, что вот-вот свершится вопиющая несправедливость. С другой стороны, вспоминая тетушку Веспасию, Шарлотта поняла, что лгать ей будет невозможно и хуже чем бессмысленно.
— Нет. — Она покачала головой. — Нет, я расскажу тете Веспасии, что может свершиться большая несправедливость, только и всего. Для нее этого будет достаточно.
— А я не уверена, что тетушка Веспасия будет сражаться за правду исключительно ради одной правды, — ответила Эмили. — От нее также не укроются все слабые стороны. Ты же знаешь, она чрезвычайно практичная. — Улыбнувшись, молодая леди наконец позвонила в колокольчик, позволив Гвиннет убрать со стола. — Но, разумеется, в противном случае тетушка Веспасия ни за что бы не смогла выжить в свете на протяжении семидесяти с лишним лет. Хочешь одолжить приличное платье? Полагаю, нам нужно отправиться немедленно, если это можно устроить. Терять времени нельзя. И, кстати, лучше предоставь мне объясняться с тетей Веспасией. Ты обязательно о чем-нибудь проговоришься и напугаешь ее до смерти. Такие люди, как она, ничего не знают о твоих отвратительных трущобах и мальчиках-проститутках с их болезнями и извращениями. У тебя никогда не получалось сказать что-нибудь одно, не вывалив следом и все остальное.
Эмили первой направилась к двери и в коридор, буквально споткнувшись о Гвиннет, стоявшей за дверью с подносом в руке. Не обращая на нее внимания, Эмили направилась к лестнице.
— У меня есть одно темно-красное платье, которое, вероятно, на тебе все равно будет смотреться лучше, чем на мне. Мне такой цвет не идет — он делает меня чересчур бледной.
Шарлотта не посчитала нужным спорить — ни по поводу платья, ни по поводу довольно бесцеремонного замечания сестры; она не могла себе это позволить, к тому же Эмили, вероятно, была права.
Платье оказалось слишком нарядным для женщины, собирающейся отправиться в гости к семье, совсем недавно перенесшей большое горе. Эмили оглядела сестру с ног до головы, поджав губы, но Шарлотта была настолько довольна своим отражением в зеркале, что решила оставить платье; так сногсшибательно она не выглядела с того ужасного вечера в музыкальном салоне — ей хотелось надеяться, что Эмили начисто все забыла.
— Нет, — твердо заявила она, прежде чем сестра успела вымолвить хоть слово. — Уэйбурны в трауре, но я — нет. В любом случае, если мы покажем им, что знаем про их горе, лучше вообще к ним не ходить. Я надену черные перчатки и шляпку — этого будет достаточно, чтобы смягчить тон. А тебе самой лучше поскорее одеться, а то мы потеряем половину дня. Очень не хотелось бы, приехав к тетушке Веспасии, обнаружить, что она уже куда-то ушла!
— Не говори глупостей! — отрезала Эмили. — Ей семьдесят четыре года. В такой ранний час она не ездит в гости. Ты что, начисто забыла правила приличия?
Однако когда сестры приехали домой к двоюродной бабушке Веспасии, им сообщили, что леди Камминг-Гульд уже давно встала и даже успела принять одну даму. Горничная обещала узнать, когда ее светлость освободится, чтобы принять леди Эшворд с сестрой. Молодым женщинам предложили подождать в гостиной, благоухающей терпким ароматом хризантем, которые отражались в зеркалах в позолоченных рамах и повторялись на весьма необычных гобеленах из китайского шелка на стенах. Коротая время, обе принялись разглядывать гобелены.
Веспасия Камминг-Гульд распахнула двери и вошла в гостиную. Она выглядела в точности такой же, какой ее запомнила Шарлотта: высокая, прямая словно пика и такая же худая. На ее орлином лице, считавшемся одним из самых красивых ее поколения, было написано удивление, брови были подняты. Волосы были уложены в затейливые серебряные локоны, а платье по плечам и талии было отделано изящными шантильскими кружевами. Последние стоили столько, сколько Шарлотта тратила на свою одежду за целый год; однако, глядя на них, она ощутила лишь радость от встречи с тетей Веспасией.
— Доброе утро, Эмили. — Войдя в гостиную, тетушка подождала, когда лакей закроет за ней дверь. — Дорогая моя Шарлотта, ты выглядишь необычайно хорошо. Это может означать только то, что ты или снова ждешь ребенка, или опять связалась с убийством.
Эмили в отчаянии ахнула.
Шарлотта почувствовала, как все ее добрые намерения утекают, как вода в решето.
— Да, тетя Веспасия, — призналась она. — Речь идет об убийстве.
— Вот что бывает, когда выходишь замуж за того, кто занимает более низкое общественное положение, — улыбнулась тетя Веспасия, потрепав Шарлотту по плечу. — Я всегда считала, что так гораздо веселее — если, конечно, удастся найти мужчину, наделенного остроумием и тактом. Я терпеть не могу тех, кто прогибается перед другими. Это просто невыносимо. Я считаю, что каждый человек должен знать свое место, но в то же время я презираю тех, кто так делает! Думаю, вот что мне нравится в твоем полицейском, дорогая Шарлотта. Он никогда не знает свое место, однако покидает он его с такой удалью, что никто на него не обижается. Как он?
Шарлотта опешила. Еще никто так не отзывался о Томасе. И в то же время она, пожалуй, поняла, что имела в виду тетя Веспасия. Тут не было ничего материального — скорее то, как он выдерживал взгляд, не позволяя никому себя оскорблять, умышленно или нет. Быть может, это было как-то связано с врожденным чувством собственного достоинства.
Тетя Веспасия выжидательно смотрела на нее.
— Спасибо, пребывает в отменном здравии, — ответила Шарлотта. — Однако его очень тревожит то, что может произойти несправедливость — непростительная!
— Вот как? — Опустившись на диван, леди Камминг-Гульд одним умелым движением расправила складки платья. — Я так понимаю, ты намереваешься предотвратить эту несправедливость — и именно за этим вы и пришли. Кто был убит? Ты говоришь не об этом ли отвратительном деле с мальчишкой Уэйбурном?
— Да! — быстро сказала Эмили, вырывая у сестры инициативу, прежде чем та успела вызвать светское бедствие. — Да, возможно, на самом деле все обстоит не так, как это кажется.
— Дорогая моя девочка, — удивленно подняла брови тетя Веспасия, — в нашем мире все такое — иначе жизнь была бы невероятно скучной. Порой мне кажется, что именно в этом весь смысл высшего света. Главное отличие между нами и рабочим классом заключается в том, что у нас есть время и ум, чтобы понимать, что в этом мире все выглядит не так, как обстоит на самом деле. В этом заключается вся суть приличного общества. Но что именно особенно обманчивого в этом печальном деле? Определенно, внешне все выглядит достаточно очевидно. — Сказав это, она повернулась к Шарлотте. — Говори, девочка! Мне известно, что юный Артур был обнаружен при самых жутких обстоятельствах и что какого-то слугу судили за это преступление и, насколько я слышала, признали виновным. Что еще нужно знать?
Эмили бросила на сестру предостерегающий взгляд, но затем, оставив надежду, откинулась на спинку кресла в стиле Людовика XV и стала ждать худшего.
Шарлотта прочистила горло.
— Наставник был осужден исключительно на основании показаний свидетелей. Никаких вещественных улик нет.
— Вот как, — кивнув, сказала тетя Веспасия. — А какие тут могут быть улики? Если утопить человека в ванне, на ней не останется следов. И предположительно никакой борьбы не было. Что это были за показания и кто их дал?
— Два других мальчика, к которым якобы приставал Джером, наставник, а именно Годфри, младший брат Артура, и Титус Суинфорд.
— О! — воскликнула тетя Веспасия. — Я знала мать Калланты Вандерли. Она была замужем за Дядей Бениты Уэйбурн — конечно, тогда она еще была Бенитой Вандерли. Калланта вышла замуж за Мортимера Суинфорда. Я никак не могла понять почему. Наверное, она нашла его вполне терпимым. Мне самой он никогда не нравился — очень уж много выступал по поводу своего здравого смысла. Это довольно вульгарно. Здравый смысл никогда не следует выставлять напоказ — это что-то вроде хорошего пищеварения, оно подразумевается само собой, но о нем не говорят. — Она вздохнула. — С другой стороны, полагаю, молодым людям надо же чем-нибудь гордиться, и по большому счету здравый смысл лучше, чем прямой нос или длинная родословная.
Эмили улыбнулась.
— Ну, если вы знакомы с миссис Суинфорд, — с надеждой произнесла она, — быть может, мы ее навестим? Возможно, нам удастся что-нибудь узнать.
— Определенно, это будет очень кстати! — обрадовалась тетя Веспасия. — До сих пор я ровным счетом ничего не узнала. Ради всего святого, Шарлотта, говори же! И переходи сразу к делу.
Шарлотта не стала обращать внимание тетушки на то, что та сама ее перебила.
— Помимо двух мальчиков, — возобновила она свой рассказ, — никто из всей семьи не смог сказать про Джерома ничего плохого, за исключением того, что он никому особо не нравился — в чем нет ничего удивительного. — Набрав полную грудь воздуха, Шарлотта поспешила продолжить, прежде чем тетя Веспасия смогла ее перебить: — Еще одни важные показания дала одна женщина… — она замялась, подбирая выражение, исключающее недоразумения, — …легкого поведения.
— Кто? — Брови тети Веспасии снова взметнулись вверх.
— Ну… женщина легкого поведения, — смущенно повторила Шарлотта. Она понятия не имела, что было известно о подобных вещах благородной даме из того поколения, к которому принадлежала тетя Веспасия.
— Ты хочешь сказать, уличная шлюха? — уточнила тетя Веспасия. — Помилуй Бог, так и говори! «Легкое поведение» может означать все что угодно. Я знаю герцогинь, чьи моральные принципы можно описать именно этим выражением. И что эта женщина? Какое она имеет отношение? Полагаю, этот несчастный наставник убил мальчишку не из-за ревности к какой-то проститутке!
— Точно, — выдохнула Эмили, не столько выражая моральное осуждение, сколько давая выход своему изумлению.
Тетя Веспасия бросила на нее холодный взгляд.
— Согласна, это отвратительно, — сказала она. — Но то же самое можно сказать про любое убийство. Оно не становится более привлекательным, если мотивом и является что-нибудь вроде денег. — Тетя Веспасия снова повернулась к Шарлотте. — Будь добра, объяснись более понятно. Какое отношение имеет к убийству эта женщина? У нее есть имя? Я уже начинаю забывать, о ком идет речь.
— Ее зовут Абигайль Винтерс. — Теперь уже не было никаких оснований обходить стороной щекотливые вопросы. — Полицейский врач обнаружил у Артура Уэйбурна одну болезнь. Поскольку у наставника этой болезни не было, он должен был заразиться ею где-то в другом месте.
— Это очевидно.
— Абигайль Винтерс показала, что Джером, наставник, приводил к ней Артура. Якобы он также получал удовольствие, наблюдая за всем со стороны. И Артур заразился от нее — у Абигайль Винтерс эта болезнь есть.
— Как это все неприятно. — Тетя Веспасия слегка поморщила свой длинный нос. — И все же, смею предположить, это профессиональный риск. Но если болезнь была у подростка, а этот Джером с ним якшался — почему он не заразился? Ты ведь сказала, что болезни у него нет?
Эмили резко выпрямилась, и ее лицо озарилось.
— Нет, — медленно промолвила Шарлотта. — Болезни у него нет — и это необъяснимо, ведь так? Или же некоторые люди к ней невосприимчивы?
— Дорогая моя девочка! — Тетя Веспасия поправила пенсне, чтобы лучше видеть Шарлотту. — Видит Бог, откуда мне это знать? По всей видимости, это так, ибо в противном случае ею болели бы многие представители высшего света, у которых ее, судя по всему, нет — насколько я могу судить. И все же над этим следует задуматься… Что еще? Пока что у нас есть только слово двух подростков весьма ненадежного возраста — и уличной женщины. Должно быть что-то еще?
— Да… еще есть… мужчина-проститутка, семнадцати лет. — В голосе Шарлотты прозвучала злость в отношении Альби. — Он начал, когда ему было всего тринадцать, — вне всякого сомнения, его к этому принудили. Он показал под присягой, что Джером был его постоянным клиентом. Это стало главным доказательством того, что он… — Она так и не смогла произнести вслух слово «гомосексуалист», и оно повисло в воздухе невысказанным.
Тетя Веспасия с радостью простила ей эту вольность. Ее лицо помрачнело.
— Тринадцать лет, — нахмурившись, повторила она. — Воистину это один из самых гнусных пороков нашего общества — и мы допускаем подобное… Ну а этот юноша — предположительно, у него также есть имя? Он утверждает, что этот несчастный наставник был его клиентом? А что насчет Артура — мальчик также был его клиентом?
— Судя по всему, нет, однако Альби Фробишер вряд ли признался бы в этом, если у него была возможность все скрыть, — резонно заметила Шарлотта. — Артур ведь был убит. Никто не захочет признаваться в том, что был знаком с жертвой убийства, — чтобы не навлекать на себя подозрений.
— Совершенно верно. В высшей степени неприятное дело. Смею предположить, ты рассказала мне все это, поскольку считаешь, что этот наставник, как там его, невиновен?
Теперь, когда дело дошло до главного, увиливать было бесполезно.
— Не знаю, — откровенно призналась Шарлотта. — Но все повернулось так удобно, так аккуратно, что, на мой взгляд, никто даже не потрудился выяснить все обстоятельства. А когда Джерома повесят, будет уже слишком поздно!
Тетя Веспасия печально вздохнула.
— Смею предположить, Томас не может продолжать расследование, поскольку суд формально дал ответ на все вопросы. — Это было замечание, а не просьба поделиться информацией. — Какие альтернативные решения ты можешь предложить? То, что у этого несчастного ребенка Артура были и другие возлюбленные — и он организовал свой собственный небольшой бизнес? — Она изящно скривила вниз уголки губ. — Можно предположить, подобное предприятие изобилует всевозможными рисками. Перво-наперво напрашивается вопрос, где он находил для себя клиентов — или же у него был партнер, сводник, который занимался этим? Какие деньги были тут замешаны и что с ними сталось? Быть может, в конце концов, в корне всего все-таки лежат деньги, по каким бы то ни было причинам? Да, я вижу, что осталось множество невыясненных вопросов, и все они будут крайне неприятны для причастных к трагедии семей. Эмили сказала, что ты — беда в плане светских приличий. Боюсь, она была к тебе чересчур великодушна — ты самая настоящая катастрофа! С чего ты хочешь начать?
На самом деле они начали с необычайно официального визита к Калланте Суинфорд, поскольку она была единственной, имеющей отношение к делу, с кем тетя Веспасия была лично знакома. И даже так пришлось изрядно поломать голову, чтобы состряпать подходящий предлог. В том числе состоялись два разговора по этому чудесному новому прибору телефону, которым тетя Веспасия пользовалась с превеликим удовольствием.
Все трое отправились в экипаже пожилой дамы, сразу же после обеда, когда светские приличия позволяли ходить в гости. Они вручили визитные карточки горничной, на которую произвело впечатление присутствие не одной, а сразу двух титулованных особ. Горничная практически сразу же проводила гостий в дом.
Гостиная была не просто милой — она была изящной и в то же время уютной, что, к несчастью, являлось большой редкостью. За решеткой в камине весело потрескивал огонь, даря ощущение тепла и жизни. Лес фамильных портретов на стенах был гораздо реже обычного, а непременные охотничьи трофеи и засушенные цветы под стеклом отсутствовали начисто.
Сама Калланта Суинфорд также оказалась приятной неожиданностью, по крайней мере для Шарлотты. Она ожидала увидеть дородную, самодовольную даму, возможно, кичащуюся своим здравым смыслом. Вместо этого Калланта оказалась стройной, с белой кожей, усыпанной веснушками, которые она, несомненно, в молодости отчаянно старалась вывести или хотя бы скрыть. Теперь она не обращала на них внимания, и они выгодно подчеркивали ее рыжевато-каштановые волосы. Красивой ее назвать было нельзя: для этого нос был слишком высоким и длинным, а рот — чересчур большим. Но она определенно была привлекательной и, больше того, обладала неповторимостью.
— Как это мило, что вы пришли, леди Камминг-Гульд! — с улыбкой произнесла Калланта, протягивая руку и приглашая гостий садиться. — И леди Эшворд… — Поскольку Шарлотта не предъявила свою визитную карточку, она в смущении умолкла, но никто не пришел ей на помощь.
— Моя кузина Анджелика чувствует себя не очень хорошо, — соврала тетя Веспасия с такой легкостью, будто ответила на вопрос, который сейчас час. — Она очень сожалеет, что не может лично возобновить знакомство с вами. Анджелика просила меня передать вам, какое удовольствие доставила ей встреча с вами. Она спросила, не смогу ли я навестить вас вместо нее, чтобы у вас не возникло мыслей, будто ее дружеские чувства к вам охладели. Поскольку со мной были моя племянница леди Эшворд и ее сестра Шарлотта, я рассудила, мы не доставим вам особых неудобств, заглянув все втроем.
— Ну что вы, конечно же, нет, — выдала единственный возможный ответ Калланта. — Я рада познакомиться с ними. Как это предусмотрительно со стороны Анджелики! Надеюсь, ее недуг не вызван ничем серьезным?
— Смею предположить, что нет. — Тетя Веспасия изящно махнула рукой, показывая, что говорить о таких вещах не совсем прилично. — С такими неприятностями время от времени сталкивается каждая женщина.
Калланта тотчас же догадалась, что она имела в виду; к подобным темам лучше не возвращаться.
— Конечно, — согласилась она. И все поняли, что можно больше не опасаться того, что она лично справится у Анджелики о ее здоровье.
— Какая очаровательная гостиная, — оглянувшись по сторонам, искренне произнесла Шарлотта. — Я просто восхищаюсь вашим вкусом. Мне сразу же стало здесь уютно.
— О, вот как? — Казалось, Калланта была несколько удивлена. — Я очень рада, что вы так думаете. Многие находят гостиную чересчур голой. Насколько я понимаю, им хотелось бы видеть здесь больше фамильных портретов и всего такого…
Шарлотта поспешила ухватиться за благоприятную возможность; другой такой могло больше не представиться.
— Я всегда полагала, что несколько качественных портретов, действительно уловивших сущность изображенного на них человека, гораздо ценнее обилия тех, которые лишь передают внешнее сходство, — сказала она. — Я обратила внимание на замечательное полотно над каминной полкой. Это ваша дочь? Тетя Веспасия упоминала о том, что у вас есть сын и дочь. Девочка просто очаровательная, и уже сейчас можно сказать, что она, когда вырастет, будет похожа на вас.
Взглянув на картину, Калланта улыбнулась.
— Да, действительно, это Фанни. Этот портрет написан около года назад, и она просто до неприличия им гордится. Мне приходится ее сдерживать. Тщеславие — не то качество, которое следует поощрять. И, если честно, Фанни ну никак нельзя назвать красавицей. Все ее очарование заключается в ее характере. — Она печально усмехнулась, вероятно, воскрешая воспоминания о своей собственной юности.
— Но это же гораздо лучше! — убежденно произнесла Шарлотта. — Красота увядает, и частенько катастрофически быстро, в то время как при надлежащем внимании характер может улучшаться до бесконечности. Не сомневаюсь, Фанни очень понравилась бы мне.
Эмили хмуро посмотрела на нее, и Шарлотта поняла, что действует слишком уж прямолинейно. Однако Калланта понятия не имела, зачем они заявились к ней.
— Вы очень любезны, — вежливо пробормотала она.
— Вовсе нет, — возразила Шарлотта. — Я часто думаю, что красота — это очень неоднозначный подарок судьбы, особенно в молодости. Она может привести к самым разным неблагоприятным последствиям. Чрезмерное обилие похвалы, чрезмерное обилие восхищения — и мне доводилось видеть, как даже милейшие люди сбивались с пути, поскольку они были еще слишком наивными, росли в благополучных семьях, защищенные от окружающего мира, и не сознавали о том, что под личиной лести может скрываться ограниченность и даже порок.
По лицу Калланты пробежала тень. Шарлотта устыдилась того, что так откровенно затронула неприятную тему, однако сейчас не было времени на любезности.
— И действительно, — продолжала она, — мне даже приходилось сталкиваться с тем, что кое-кто из моих знакомых, обладая необычайной красотой, приобретал власть над окружающими и злоупотреблял ею, что в конечном счете оборачивалось трагедией для них самих — и, что крайне прискорбно, для тех, кому не посчастливилось подпасть под их влияние. — Шарлотта глубоко вздохнула. — В то время как истинное обаяние приносит одно только добро. Наверное, вы очень счастливы. — Она вспомнила, что Джером занимался с Фанни латынью. — И, разумеется, величайшим даром является ум и сообразительность. Конечно, как правило, любящая и заботливая семья надежно ограждает недалекого ребенка от опасностей, обусловленных его глупостью. Но сколько радостей жизни открыты для того, кто обладает собственным рассудком, скольких подводных камней можно избежать! — Неужели ее слова звучали такими педантичными, какими казались ей самой? Однако было очень непросто навести разговор на нужную тему, при этом сохранив хоть сколько-то приличия и не произведя впечатление безнадежной напыщенности.
— О, сообразительности Фанни не занимать, — улыбнулась Калланта. — На самом деле она гораздо более способная ученица, чем ее брат и оба… — Она осеклась.
— Да? — хором спросили Шарлотта и Эмили, в ожидании подаваясь вперед.
Калланта побледнела.
— Я чуть было не сказала «оба ее кузена», но старший из них умер несколько недель назад.
— Я очень сожалею, — опять же дружно сказали Эмили и Шарлотта, изображая полнейшее удивление. — Он чем-то болел?
Калланта замялась, вероятно, оценивая шансы отделаться ложью. В конце концов она остановилась на правде. Ведь об этом деле писали в газетах, и хотя благовоспитанные дамы такие вещи не читают, избежать слухов было невозможно, — даже если предположить, что кто-то пытался с ними бороться.
— Нет, нет, он… погиб. — Калланта все-таки не решилась произнести слово «убит». — Все это было очень ужасно.
— О господи! — Как актриса, Эмили превосходила сестру; так было всегда. К тому же она не следила за этой драмой с самого начала, и поэтому ей было легче изобразить полное неведение. — Каким ударом это явилось для вас! Смею надеяться, мы не нагрянули к вам в самое неподходящее время? — На самом деле этот вопрос был лишним. Нельзя же полностью отказываться от светской жизни всякий раз, когда умирает кто-нибудь из родственников, если только речь не идет о близком члене семьи, так как в противном случае обширные родственные связи и частые похороны приведут к тому, что траур будет продолжаться непрерывно.
— Нет, нет, — покачала головой Калланта. — Я искренне рада вас видеть.
— Может быть, — сказала тетя Веспасия, — если вы принимаете приглашения, вы сможете прийти на небольшую вечеринку, которую я устраиваю у себя дома в Глэдстон-парке. Я буду рада видеть вас и вашего мужа также, если он пожелает прийти и будет свободен от дел. Я еще не знакома с ним, но уверена, что он очаровательный. Я пришлю приглашение с лакеем.
У Шарлотты внутри все оборвалось. Она хотела увидеться с Фанни и Титусом, а не с Мортимером Суинфордом.
— Не сомневаюсь, мой муж будет счастлив, — сказала Калланта. — Я намеревалась пригласить Анджелику на музыкальный вечер, там будет один молодой пианист, которого все очень хвалят. Я пригласила его в субботу. Надеюсь, к тому времени Анджелика поправится. Но в любом случае я буду рада вас видеть. Будут в основном одни дамы, но, может быть, лорд Эшворд или ваш супруг пожелают прийти? — Она вопросительно посмотрела на молодых женщин.
— Разумеется! — засияла восторгом Эмили. Цель была достигнута. Естественно, мужчины не придут, это подразумевалось само собой. Эмили украдкой взглянула на сестру. — Может быть, вы познакомите нас с Фанни? Должна признаться, вы меня заинтриговали — мне не терпится с нею встретиться.
— И мне тоже, — подхватила Шарлотта. — Очень!
Тетя Веспасия встала. Для простого визита вежливости, каковым должно было выглядеть их появление здесь, они пробыли в гостях уже слишком долго, особенно для первого знакомства. Самое главное, их цель была достигнута. Пожилая дама учтиво распрощалась от лица всех троих и после краткого обмена любезностями увезла сестер в своем экипаже.
— Восхитительно, — сказала она, как только они расселись в экипаже, следя за тем, чтобы не помять юбки. — Шарлотта, кажется, ты говорила, что этому несчастному ребенку было всего тринадцать лет, когда он занялся своим отвратительным ремеслом?
— Альби Фробишеру? Да, по крайней мере, так он сказал. На вид ему сейчас ненамного больше — он очень худой и несформировавшийся, у него на лице еще нет растительности.
— Можно поинтересоваться, откуда тебе это известно? — пристально посмотрела на нее тетя Веспасия.
— Я была в зале суда, — опрометчиво ответила Шарлотта. — Я его видела.
— Вот как? — Брови тети Веспасии взметнулись вверх, лицо вытянулось. — Твое поведение становится все более удивительным. Расскажи мне подробнее. На самом деле расскажи мне все!.. Впрочем — нет, пока что не надо. Сначала мы отправимся к мистеру Сомерсету Карлайлу. Смею предположить, ты его помнишь?
Шарлотта живо помнила Сомерсета Карлайла и все то неслыханное дело вокруг Ресуррекшн-роу. Он выступил самым упорным борцом за принятие закона о борьбе с детской нищетой. Трущобы Карлайл знал так же хорошо, как и Питт, — он до смерти напугал Доминика, свозив его в район Девилз-акр, расположенный неподалеку от Вестминстерского дворца. Но заинтересует ли его какой-то в высшей степени неприятный педагог, вполне вероятно, повинный в одном очень гнусном преступлении?
— Вы полагаете, мистер Карлайл захочет связываться с Джеромом? — с сомнением произнесла Шарлотта. — Тут закон не нарушен. Едва ли это дело заслуживает того, чтобы его обсуждали в парламенте.
— Тут нужно все кардинально менять, — ответила тетя Веспасия. В этот момент экипаж сильно тряхнуло, и ей пришлось напрячься, чтобы не свалиться на колени Шарлотте. Сидящая напротив Эмили совсем неизящно вцепилась в сиденье. Тетя Веспасия презрительно фыркнула. — Я должна поговорить с этим молодым человеком! Он мечтает стать возницей боевой колесницы. Вероятно, он воображает, что я — изрядно постаревшая царица Боудикка. Знаете, еще немного — и он приделает к колесам косы!
Чтобы скрыть выражение своего лица, Шарлотта притворилась, будто чихает.
— Перемены! — помолчав, сказала она, распрямляясь под холодным проницательным взглядом тети Веспасии. — Но я не вижу, как этого добиться.
— Если тринадцатилетних подростков можно продавать и покупать для этих гнусных занятий, — отрезала Веспасия, — значит, что-то у нас в стране не так, и такое положение дел необходимо менять. Я уже давно думаю над этим, и ты лишь вывела эти мысли на передний план. На мой взгляд, дело достойно самых деятельных усилий. Смею предположить, мистер Карлайл будет такого же мнения.
Карлайл выслушал гостий с большим вниманием. Как и ожидала тетя Веспасия, его огорчила судьба таких людей, как Альби Фробишер, в целом, а также та несправедливость, которая могла свершиться в отношении Джерома.
После недолгих размышлений он задал несколько вопросов, выдвигая собственные теории. Что, если Артур шантажировал Джерома, угрожая рассказать своему отцу об их связи? А когда Уэйбурн прижал Джерома к стене, тот открыл ему значительно больше, чем предполагал Артур? Рассказал ли Джером Уэйбурну о визитах к Абигайль Винтерс и к Альби Фробишеру — а также о том, что именно Артур приобщил обоих мальчиков к извращениям? И, возможно, после этого Уэйбурн, объятый гневом и ужасом, убил собственного сына, чтобы избежать невыносимого скандала, который нельзя было оттягивать до бесконечности? Эти возможности совершенно не были исследованы.
Но сейчас, разумеется, полиция, суд, все правоохранительные органы связаны вынесенным приговором. Теперь профессиональная репутация требует от них не ставить под сомнение вердикт присяжных. Признание в том, что расследование было проведено поспешно, быть может, даже небрежно, будет равносильно тому, как если бы они во всеуслышание заявили о своей некомпетентности. А по своей воле на такое не пойдет никто.
Кроме того, добавила Шарлотта, вполне возможно, все искренне верят в виновность Джерома. И, быть может, он действительно виновен!
И разве шустрый, ловкий, чистенький, румяный Гилливрей когда-либо признается в том, что он самую чуточку помог Альби Фробишеру опознать Джерома, заронил семя понимания в рассудок такой быстрый и чуткий, так нацеленный на выживание, что Альби с полуслова понял, чего от него хотят, и выдал все сполна?
Даст ли Гилливрей ходу подобной мысли, даже если она у него возникнет? Разумеется, не даст! Помимо всего прочего, это было бы предательством по отношению к Этельстану, которому пришлось бы расхлебывать все в одиночку, — ну а это явилось бы самой настоящей катастрофой!
Возможно, показания Абигайль Винтерс — не чистая ложь от начала и до конца. Быть может, Артур бывал у нее, быть может, у него был вкус не к одним только мальчикам. И, возможно, Абигайль добилась для себя защиты от преследований со стороны правосудия, включив в свои показания Джерома. Соблазн убедительно увязать решение, уверенность в котором присутствовала изначально, был крайне велик. И Гилливрей не устоял перед ним — в своих мечтах он видел продвижение по службе, благосклонность начальства. Шарлотта смущалась, делясь подобными соображениями с Карлайлом, однако она считала своим долгом сделать это.
Карлайл спросил, чего ждут от него.
Ответ был очевиден. От него ждали точных и подробных сведений о проституции в целом и о детской проституции в частности, чтобы можно было представить их женщинам из света, и те, разгневанные и возмущенные таким положением дел, позаботятся о том, чтобы перед мужчиной, заподозренным в подобной практике или хотя бы в терпимом отношении к ней, закрылись двери в приличное общество.
Безразличие светских дам к этой страшной проблеме в значительной степени определялось их неосведомленностью. И даже ограниченная информация, вынуждающая дорисовывать воображением отвратительную, пугающую действительность, мобилизует женщин во всей их могучей силе.
Карлайл колебался, не представляя себе, как открывать подобные мерзости благовоспитанным дамам, но тетя Веспасия пригвоздила его к месту ледяным взглядом.
— Я способна лицезреть абсолютно все, что только может предложить жизнь, — высокопарно заявила она, — если на то есть какие-то основания! Я не выношу вульгарность, но, если какая-то проблема требует решения, я пойму и это. Будьте любезны, Сомерсет, избавьте меня от вашей докучливой опеки!
— Я бы не посмел, — улыбнулся тот.
Это можно было считать за извинение, и пожилая дама великодушно его приняла.
— Я не тешу себя иллюзиями, что эффект будет приятным, — призналась тетя Веспасия. — Но тем не менее это необходимо сделать. Вся наша информация должна быть достоверной; одна грубая ошибка — и наше дело проиграно. Я готова оказывать любую помощь, какая только будет в моих силах. — Она развернулась в кресле. — Эмили, лучше всего будет начать с тех, кто обладает наибольшим влиянием, с тех, на кого это окажет самое сильное воздействие.
— Церковь? — предположила Эмили.
— Чепуха! Все ждут, что церковь этим займется. Якобы это ее работа! И поэтому церковь никто не слушает — все ее воззвания давно приелись. Нам же нужны хозяйки самых модных светских салонов, законодательницы моды, те, кого слушают, кому подражают. И тут ты сможешь оказать содействие, Эмили.
Лицо Эмили засияло радостным возбуждением.
— Ну а ты, Шарлотта, — продолжала тетя Веспасия, — ты будешь добывать для нас необходимую информацию. Твой муж служит в полиции. Используй его. Сомерсет, я еще побеседую с вами. — Поднявшись из кресла, она направилась к двери. — Ну а пока, надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы изучить дело этого наставника Джерома и постараться найти какие-либо другие объяснения случившемуся.
Питт ни словом не обмолвился жене о своем разговоре с Этельстаном, поэтому та не догадывалась о его попытке пересмотреть дело. Но в любом случае Шарлотта считала, что после вынесения приговора сделать это будет невозможно. Что-что, а она понимала лучше мужа, что теперь, когда правосудие удовлетворено, сильные мира сего не позволят поставить под сомнение вынесенный вердикт.
Теперь нужно было первым делом подготовиться к музыкальному вечеру у Калланты, где, возможно, ей представится возможность переговорить с Фанни Суинфорд. А если случая поговорить с Титусом не возникнет, надо будет его подстроить. По крайней мере Эмили и тетя Веспасия будут рядом, чтобы ей помочь. А тете Веспасии в приличном обществе простят почти все, поскольку у нее есть положение — и, что гораздо важнее, стиль, и она может вести себя так, будто она одна — это правило, а все остальные — исключения.
Шарлотта сказала Томасу только то, что отправится в гости вместе с тетей Веспасией. Она знала, что тетка ему нравится и он не будет приставать с лишними вопросами. Больше того, Томас попросил передать Веспасии привет, что было для него свидетельством необычайного уважения.
Шарлотта отправилась вместе с Эмили в ее экипаже. Она снова одолжила платье у сестры, поскольку было крайне неразумно тратить весьма ограниченные средства, выделяемые на одежду, на наряды, которые, скорее всего, она наденет всего один раз. Нюансы высокой моды менялись настолько часто, что платье прошлого сезона в этом сезоне считалось безнадежно устаревшим; а такие события, как музыкальный вечер у Калланты Суинфорд, Шарлотта посещала не чаще одного-двух раз за полгода.
Погода выдалась просто отвратительная; свинцово-серое небо моросило ледяным дождем. Чтобы выглядеть эффектно, нужно было надеть что-нибудь как можно более веселое и сногсшибательное. Эмили выбрала ярко-алое платье. Не желая казаться слишком похожей, Шарлотта выбрала платье из нежно-розового бархата, на что сестра обиделась, поскольку не выбрала его сама. Однако Эмили была слишком горда, чтобы предлагать сестре поменяться, хотя оба наряда принадлежали ей; причины этого были бы слишком очевидны.
Но к тому времени как сестры вошли в прихожую дома Суинфордов, откуда их пригласили в просторную гостиную, связанную со смежным помещением, где весело пылал огонь и горел яркий свет, Эмили уже начисто забыла обиду. Она сразу же поспешила перейти к цели визита.
— Как у вас очаровательно! — с ослепительной улыбкой сказала она Калланте Суинфорд. — Я с нетерпением жду возможности познакомиться абсолютно со всеми! Как и Шарлотта, не сомневаюсь. Всю дорогу сюда она больше ни о чем другом не говорила.
Выдав подобающий вежливый ответ, Калланта представила сестер другим гостям, оживленно беседовавшим ни о чем. Полчаса спустя, когда пианист начал исполнять какую-то невероятно однообразную пьесу, Шарлотта обратила внимание на очень сдержанную девочку лет четырнадцати, в которой она по портрету узнала Фанни. Извинившись перед своей собеседницей, — что оказалось проще простого, поскольку все уже надоели друг другу и только делали вид, будто слушают музыку, — Шарлотта пробралась сквозь толпу и оказалась рядом с Фанни.
— Вам нравится? — как бы мимоходом прошептала она, словно они были давними знакомыми.
Фанни замялась. У нее было открытое, умное лицо, с тем же ртом, что и у матери, и теми же серыми глазами, но в остальном сходство оказалось менее явным, чем можно было предположить по портрету. И, похоже, ложь давалась девочке нелегко.
— Наверное, я просто не понимаю такую музыку, — наконец с торжеством подыскала тактичный ответ она.
— Как и я, — согласилась Шарлотта. — И мне не очень-то хочется понимать музыку, которая не доставляет мне удовольствия.
Фанни облегченно вздохнула.
— Значит, вам тоже не нравится, — заметила она. — Если честно, мне она кажется ужасной. Ума не приложу, зачем мама пригласила этого пианиста. Наверное, он просто «в моде» в этом месяце. И при этом у него такой страшно серьезный вид, что я никак не могу отделаться от мысли, будто и ему самому музыка не нравится. Быть может, ему хотелось бы, чтобы она звучала иначе, вы так не думаете?
— Быть может, он опасается, что ему не заплатят, — ответила Шарлотта. — Лично я бы ему не заплатила.
Увидев, что она улыбается, Фанни взорвалась смехом, но, сообразив, что это неприлично, зажала рот обеими руками и оглядела Шарлотту с новым любопытством.
— Вы такая красивая, что не можете говорить ужасные вещи, — искренне призналась она, затем, осознав, что только еще больше усугубила свою бестактность, залилась краской.
— Спасибо, — от всего сердца поблагодарила ее Шарлотта. — Я так рада, что вы находите меня симпатичной. — Она заговорщически понизила голос. — На самом деле это платье я одолжила у своей сестры, и та сейчас, полагаю, жалеет о том, что не надела его сама. Но, пожалуйста, никому об этом не говорите.
— О, не скажу! — тотчас же заверила ее девочка. — Оно красивое.
— А у вас есть сестры?
Фанни покачала головой.
— Нет, только брат, поэтому одалживать у него мне особенно нечего. Наверное, это очень здорово — когда у тебя есть сестра.
— Да, здорово — по большей части. Хотя брату, пожалуй, я тоже была бы рада. Двоюродные братья у меня есть, вот только вижусь я с ними редко.
— У меня тоже есть двоюродные братья. На самом деле они мне троюродные, но по большому счету это одно и то же. — На лицо Фанни набежала тень. — Один из них недавно умер. Все это было ужасно. Он погиб. Я так и не поняла, что произошло, и никто мне не говорит. Я так полагаю, это было что-то отвратительное, иначе нам все рассказали бы, вы не находите?
Ее слова прозвучали вполне спокойно, однако за озадаченным, даже небрежным тоном Шарлотта почувствовала необходимость получить поддержку. И действительность была бы многократно лучше чудовищ, порожденных молчанием.
Несмотря на свое стремление получить необходимую информацию, Шарлотта не хотела оскорблять девочку утешительной ложью.
— Да, — честно призналась она. — Думаю, произошло нечто болезненное, поэтому все предпочитают об этом не говорить.
Фанни смерила ее оценивающим взглядом.
— Он был убит, — наконец сказала она.
— Ой, какой ужас! Извините, — сохраняя самообладание, ответила Шарлотта. — Это очень печально. Как все произошло?
— Наш наставник, мистер Джером… все говорят, что это он убил моего кузена.
— Наставник? Как это отвратительно! Они подрались? Или вы считаете, что это был несчастный случай? Быть может, наставник не хотел быть таким жестоким?
— О нет! — покачала головой Фанни. — Все было совсем не так. Они не подрались — Артур захлебнулся в ванне. — Она озадаченно наморщила лоб. — Я просто ничего не понимаю. Титус — это мой брат — давал показания в суде. Меня туда, естественно, не пустили. Мне не разрешают заниматься ничем по-настоящему интересным… Иногда это просто ужасно — быть девочкой! — Фанни вздохнула. — Но я много думала — и я не могу взять в толк, как Титус может знать что-либо действительно важное.
— Ну, порой мужчины ведут себя весьма высокомерно, — подсказала Шарлотта.
— Именно таким был мистер Джером, — согласилась Фанни. — О, и еще он был очень строгий. У него было такое лицо, как будто он постоянно ест один только рисовый пудинг! Но он был ужасно хорошим учителем. Я терпеть не могу рисовый пудинг — в нем всегда комки, и он безвкусный, но по четвергам у нас на обед неизменно рисовый пудинг. Мистер Джером учил меня латыни. По-моему, он никого из нас особенно не любил, он никогда не терял выдержку. Думаю, он даже гордился этим. Он был ужасным… я даже не знаю. — Она пожала плечами. — Он никогда не шутил.
— Но наставник ненавидел вашего кузена Артура?
— Мне всегда казалось, что он его недолюбливает. — Фанни задумалась. — Но я бы не сказала, что он его ненавидит.
Шарлотта почувствовала, как у нее от возбуждения чаще забилось сердце.
— Каким он был, ваш кузен Артур?
Фанни замялась, наморщив нос.
— Он вам не нравился? — подсказала Шарлотта.
Лицо Фанни разгладилось, напряжение прошло. Шарлотта рассудила, что впервые правила приличия, обусловленные трауром, позволяли девочке сказать об Артуре правду.
— Не очень, — призналась она.
— Почему? — настаивала Шарлотта, стараясь хоть как-то скрыть свой интерес.
— Артур был жутко самодовольным. Понимаете, он был очень красивым. — Фанни снова пожала плечами. — Некоторые мальчишки бывают очень тщеславными — ну прямо совсем как девчонки. И Артур вел себя высокомерно, но, наверное, это просто потому, что он был старше. — Она шумно вздохнула. — По-моему, эта пьеса просто ужасная. Как будто горничная рассыпала по полу ножи и вилки.
Шарлотта приуныла. Только они заговорили об Артуре откровенно, перешагнув рамки, расставленные горем, как Фанни поспешила переменить тему.
— Он был очень умным, — продолжала девочка. — Или, наверное, лучше сказать, хитрым. Но это ведь еще не основание его убивать, правда?
— Да, — медленно подтвердила Шарлотта. — Само по себе еще нет. А из-за чего наставник убил Артура?
Фанни нахмурилась.
— Вот этого-то я и не понимаю. Я спрашивала у Титуса, а он ответил, что это мужское дело, и мне не подобает ничего знать. Меня это просто бесит! Мальчишки порой так важничают… Готова поспорить, тут нет ничего такого, что я уже не знала бы. Всегда притворяются, что им известны какие-то тайны, хотя на самом деле они ничего не знают. — Она презрительно фыркнула. — Вот они, мальчишки!
— А вам не кажется, что в данном случае это может быть правдой? — предположила Шарлотта.
Фанни посмотрела на нее с тем презрением, какое питала к мальчишкам.
— Нет… на самом деле Титус понятия не имеет, о чем говорит. Понимаете, я очень хорошо его знаю. Я вижу его насквозь. Он важничает, просто чтобы порадовать папу. По-моему, все это очень глупо.
— Фанни, нельзя забирать в свою собственность наших гостей.
Это был мужской голос, и очень знакомый. Вздрогнув, Шарлотта обернулась и увидела перед собой Эсмонда Вандерли. Боже милосердный — помнит ли он ее с того ужасного вечера? Возможно, нет: одежда, вся атмосфера здесь были совершенно другими. Шарлотта встретилась с ним взглядом, и надежда тотчас же умерла.
Вандерли одарил ее ослепительной улыбкой, искрящейся весельем.
— Я приношу извинения за Фанни. По-моему, эта музыка ей смертельно надоела.
— Ну, лично я нахожу ее гораздо менее приятной, чем общество Фанни, — ответила Шарлотта с большей язвительностью, чем намеревалась. Что думает о ней этот мужчина? Он давал показания в суде, описывая характер Джерома, и он хорошо знал Артура. Если Вандерли проявит милосердие и забудет предыдущую встречу, она будет ему крайне признательна, но в то же время она не могла позволить себе уклониться от сражения. Не исключено, что это будет ее единственная возможность.
Шарлотта улыбнулась в ответ, стараясь сгладить колкость своих слов.
— Фанни просто проявила себя отменной хозяйкой и скрасила мое одиночество, поскольку я здесь почти никого не знаю.
— В таком случае я приношу Фанни свои извинения, — любезно промолвил Вандерли, похоже, нисколько не задетый ее тоном.
Шарлотта принялась лихорадочно ломать голову, как поддержать тему Артура, не показав себя оскорбительно любопытной.
— Фанни рассказывала мне о своей семье. Видите ли, у меня было две сестры, в то время как у нее только родной и троюродные братья. Мы искали сходства и различия.
— У вас было две сестры? — Фанни ухватилась за это, на что и надеялась Шарлотта. Ей было стыдно использовать личную трагедию таким образом, однако сейчас не было времени для деликатностей.
— Да. — Она понизила голос, и ей не пришлось делать над собой усилие, чтобы наполнить его чувством. — Мою старшую сестру убили. На нее напали на улице.
— Ой, как ужасно! — Фанни была потрясена, у нее на лице отобразилось искреннее сочувствие. — Несомненно, это самая жуткая вещь, какую я только слышала. Это даже еще хуже того, что произошло с Артуром — потому что Артур мне даже не нравился.
— Благодарю вас. — Шарлотта нежно прикоснулась к руке девочки. — Но я не думаю, что утрату одного человека можно считать более тяжелой, чем утрату другого, — такие вещи нельзя сравнивать. Однако вы правы, я действительно любила сестру.
— Я вам очень сочувствую, — тихо промолвил Вандерли. — Представляю, каким это явилось для вас ударом. Сама по себе смерть — это уже тяжело, а тут еще полицейское расследование… К сожалению, нам самим только что пришлось пережить все это. Но, слава Богу, теперь все это позади.
Шарлотта не хотела упускать такую возможность. Но как можно было продолжать не слишком приятный разговор об Артуре в присутствии Фанни? Весь этот вопрос обладал отвратительным привкусом — она почувствовала это еще до того, как к нему прикоснулась.
— Наверное, для всех вас это стало огромным облегчением, — вежливо заметила Шарлотта. Разговор ускользал у нее из рук, она начинала говорить банальности. Ну куда подевались Эмили и тетя Веспасия? Почему они не приходят на помощь — или чтобы увести Фанни, или чтобы самим продолжить с Вандерли крайне интересный разговор об Артуре? — Конечно, пережить утрату близкого человека всегда трудно, — поспешно добавила она.
— Вы правы, — холодно произнес Вандерли. — Я довольно часто встречался с Артуром. Как-никак он был моим племянником. Но, как я уже говорил, он мне не очень-то нравился.
Внезапно Шарлотту осенило. Она повернулась к Фанни.
— Фанни, мне ужасно хочется пить, но я не хочу ввязываться в беседу с дамой у столика с напитками. Будьте любезны, принесите стакан пунша.
— Конечно, — тотчас же ответила Фанни. — Среди гостей есть просто ужасные люди, правда? Вон та дама в блестящем голубом платье говорит исключительно о своих недомоганиях — и ладно бы это было что-нибудь интересное вроде редких болезней, а то — так, депрессия, ничего особенного. — И она отправилась выполнять поручение.
Шарлотта повернулась лицом к Вандерли. Фанни будет отсутствовать всего несколько минут. Хотя, если повезет, поскольку она ребенок, ее обслужат в последнюю очередь.
— Как вы откровенны — в наши дни это большая редкость, — сказала Шарлотта, стараясь очаровать своего собеседника, но при этом чувствуя неловкость и даже стыд. — Так часто люди притворяются, что горячо любили покойных и видели в них одни только добродетели, независимо от того, что они действительно чувствовали по отношению к ним при жизни.
Улыбнувшись, Вандерли кивнул.
— Благодарю вас. Не буду скрывать, это большое облегчение — честно признаться, что я видел в бедном Артуре множество неблаговидных качеств.
— Хорошо хоть поймали того, кто его убил, — продолжала Шарлотта. — Полагаю, тут нет никаких вопросов — этот человек несомненно виновен? Я хочу сказать, полиция ведь полностью удовлетворена, и в деле поставлена точка. И теперь вас наконец оставят в покое.
— Никаких вопросов. — Затем у него мелькнула какая-то мысль. Он помолчал, глядя Шарлотте в лицо, наконец собрался с духом. — По крайней мере, я так думаю. Есть один очень уж настойчивый полицейский следователь, который продолжает копаться в этом деле, но я не могу представить, что еще он теперь собирается узнать.
Шарлотта изобразила полнейшее недоумение. Да поможет ей небо, если Вандерли узнает, кто она такая.
— Вы хотите сказать, этот полицейский считает, что знает еще не всю правду? Как это ужасно! И как это страшно для вас! Если преступник не тот, кого задержала полиция, то кто?
— Одному Богу известно! — Вандерли заметно побледнел. — Если честно, Артур был тем еще животным. Знаете, считается, что наставник был его любовником. Прошу прощения, если я вас шокировал, — спохватившись, добавил Вандерли, запоздало сообразив, что говорит с женщиной, которая, вполне возможно, и не подозревает о подобных вещах. — Считается, что он совратил мальчишку, склонив его к этой противоестественной связи. Такое возможно, но я бы нисколько не удивился, если бы совратителем на самом деле был Артур, а тот бедняга просто подпал под его влияние, польщенный вниманием, после чего его бросили. Или, быть может, Артур занимался этим с кем-то другим, и прежний любовник убил его из ревности… Над этим стоит задуматься. А может быть, Артур вел себя как самая настоящая шлюха! Еще раз прошу прощения, мои откровения вас шокировали, миссис… В тот первый вечер ваш наряд так меня поразил, что я не могу вспомнить ваше имя.
— О! — Шарлотта принялась лихорадочно искать ответ. — Я сестра леди Эшворд. — По крайней мере это должно было снять всякие подозрения относительно того, что она как-то связана с полицией. И снова Шарлотта почувствовала, что покраснела.
— В таком случае я приношу свои извинения за эту… жестокую и весьма омерзительную тему, сестра леди Эшворд! — На лице у Вандерли мелькнула веселая усмешка. — Но вы сами начали этот разговор, и если ваша сестра была убита, вы уже знакомы с неприятной стороной полицейского расследования.
— О да, конечно, — согласилась Шарлотта, все еще заливаясь краской. Вандерли прав: она сама напросилась на откровенность. — И вы нисколько меня не шокировали, — быстро добавила она. — Но это очень страшно — то, что ваш племянник был таким… таким извращенным подростком, как вы говорите.
— Артур? Увы, это так. Жаль, что из-за него повесят другого человека, даже если это весьма неприятный учитель латыни с темпераментом, похожим на уксус. Бедолага — и все же, смею заметить, если бы его не осудили, он продолжал бы и дальше совращать других мальчиков. Очевидно, он приставал и к младшему брату Артура, а также к Титусу Суинфорду. Это уже было совершенно напрасно. Если Артур его бросил, ему надо было бы найти кого-нибудь такого, кто уже обладал бы подобными наклонностями, связываться только с теми, кто хочет этого сам, а не наводить страх божий на таких детей, как Титус. Он очень милый мальчик, Титус. Чем-то похож на Фанни, но только не такой умный, хвала небесам. Умные девочки возраста Фанни вселяют в меня ужас. Они замечают все, а затем с потрясающей четкостью повторяют в самый неподходящий момент. Все это от того, что им нечем заняться.
В этот момент возвратилась Фанни, гордо неся для Шарлотты пунш, и Вандерли, извинившись, удалился, оставив Шарлотту озадаченной и слегка возбужденной. Он заронил семена идей, которые до сих пор не приходили в голову ни ей самой, ни Томасу.