Глава 6

Когда Эмили наконец откинулась на подушки, лицо ее было изможденным. Глаза опухли, под ними залегли темные круги, а волосы, обычно такие красивые, свисали тусклыми неопрятными прядями. Облик сестры значительно больше каких-либо слов и слез напомнил Шарлотте о реальности смерти и пробудил в ней настоящий страх. Люди слишком часто плачут по самым разным поводам. И Шарлотта начала с наиболее практической помощи, которая, как ей было известно, способна хотя бы немного исправить ситуацию. Она позвонила в колокольчик у кровати.

— Мне ничего не надо, — сказала Эмили голосом, лишенных всяких интонаций.

— Ты ошибаешься, — решительно возразила ей Шарлотта. — Тебе нужна чашка крепкого чая — так же, как, впрочем, и мне.

— Не надо. Мне станет плохо от чая.

— Не станет. Но если ты будешь и дальше плакать, тогда конечно. Думаю, что ты плакала достаточно. Теперь нам нужно кое-что сделать.

Слова Шарлотты вывели Эмили из себя. Пережитое ею потрясение и страх, соединившись, вырвались наружу. У Шарлотты вполне благополучная семейная жизнь, а то, что случилось с сестрой, для нее лишь очередное приключение. Она сидит на кровати с деловым спокойствием, написанным на ее лице. Эмили на миг возненавидела ее за это. Джорджа, холодного и бездыханного, вынесли из спальни всего час назад, а Шарлотта уже готова заниматься какими-то делами! Ей следовало бы пережить все то, что выпало на долю ее сестры.

— Моего мужа убили сегодня утром, — произнесла Эмили убитым голосом. — Если ты способна только на то, чтобы демонстрировать свое любопытство и чувство собственной значимости, то будет лучше, если ты вернешься домой, займешься своими делами и не станешь вмешиваться в чужую жизнь.

На мгновение у Шарлотты возникло ощущение, будто ей дали пощечину. Кровь прилила к лицу, глаза сверкнули гневом. Она не ответила сестре резкостью только потому, что не нашлась что сказать. Но она перевела дыхание и вспомнила, что пришлось пережить Эмили. Сестра была моложе ее. В Шарлотте вновь пробудилось чувство старшей сестры, усвоенное ею еще в детстве. Оно нахлынуло на нее потоком воспоминаний: Эмили, крошка Эмили, постоянно на несколько шагов отстающая от нее на пути к взрослению. Эмили всегда ей завидовала, восхищалась ею и отчаянно пыталась за ней угнаться, проявляя к ней примерно то же отношение, какое она сама проявляла к Саре.

— Кто убил Джорджа? — спросила Шарлотта.

— Я не знаю! — почти выкрикнула Эмили.

— В таком случае не думаешь ли ты, что нам следует как можно скорее выяснить, кто это сделал, пока убийца не навлек на тебя дополнительные подозрения?

У Эмили перехватило дыхание, лицо ее буквально посерело.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и в комнату вошла Дигби. Увидев Шарлотту, она заметно напряглась. Но Шарлотта еще не забыла свои юные годы в родительском доме, когда у нее была собственная горничная, и привычка управляться с прислугой мгновенно вернулась к ней.

— Будьте так добры, принесите нам чаю, — сказала она Дигби. — И, наверное, что-нибудь сладкое.

— Я ничего не буду, — повторила Эмили.

— Зато я буду.

Шарлотта изобразила некое подобие улыбки и кивком головы отослала горничную, которая подчинилась без слов, однако было ясно, что о Шарлотте у нее сложилось отнюдь не благоприятное мнение.

Шарлотта повернулась лицом к Эмили.

— Ты хочешь, чтобы я еще раз тебе повторила, насколько глубоко я тебе сочувствую, до какой степени мне жаль тебя и как я потрясена случившимся?

Эмили обиженно посмотрела на нее.

— Нет, спасибо, в этом нет никакого смысла.

— В таком случае, по крайней мере, помоги мне узнать хотя бы часть правды, чтобы предотвратить еще одну трагедию. Если ты полагаешь, что человек, убивший Джорджа, остановится перед тем, чтобы бросить тень подозрений и на тебя, то глубоко заблуждаешься.

— Но я не убивала Джорджа, — прошептала Эмили.

Шарлотте пришлось приложить огромное усилие, чтобы сдержаться, настолько сильное, что у нее перехватило дыхание, а на глазах выступили слезы.

— Я знаю, — произнесла она с дрожью в голосе и закашлялась, чтобы скрыть свое волнение. — Но ты… ты кого-нибудь подозреваешь? Например, Сибиллу? Ведь они могли поссориться? Или ее муж… ты не говорила мне, как его зовут. Или, возможно, у нее был какой-нибудь другой любовник?

Шарлотта заметила, что гнев на лице Эмили уступил место сосредоточенному размышлению, затем вновь растерянности и печали и из глаз снова покатились слезы. Она терпеливо ждала, удерживая себя от желания заключить сестру в объятия. Эмили больше не нужно было сочувствие, ей нужна практическая помощь.

— Да, — наконец ответила Эмили, — они поссорились вчера вечером, как раз перед тем, как мы легли спать.

Она громко высморкалась, засунула носовой платок под подушку и потянулась за другим. Шарлотта протянула ей свой.

Дверь открылась, и вошла Дигби с подносом, на котором стоял фарфоровый чайный сервиз, тарелка со свежеиспеченными булочками, масло и клубничный джем. Она осторожно поставила поднос на стол и спросила:

— Мне разлить чай, мэм?

Шарлотта кивнула.

— Да, пожалуйста. И поищите где-нибудь носовые платки.

— Да, мэм.

С лица Дигби сошло напряженное выражение. Возможно, Шарлотта вовсе не так уж и плоха.

Шарлотта протянула Эмили чашку горячего чая, намазала маслом булочку, а сверху положила слой джема.

— Поешь, — посоветовала она. — Не слишком быстро. Хорошо прожевывай. Нам обеим еще понадобятся силы.

Эмили послушно взяла булочку.

— Его зовут Уильям, — сказала она, отвечая на вопрос сестры, как только Дигби вышла из комнаты. — И я не исключаю того, что он мог убить Джорджа. Но дело в том, что его совершенно не интересует Сибилла. Я даже не знаю, замечал ли он, насколько далеко зашли отношения Джорджа и его жены. Возможно, Сибилла всегда так себя ведет.

— А ты сама-то знаешь, насколько далеко зашли их отношения?

Шарлотте очень не хотелось задавать этот вопрос, но, если на него не ответить сразу, он мрачной тенью будет нависать над всей остальной их беседой.

Какое-то мгновение Эмили колебалась.

— Я догадываюсь. Но между ними все было кончено. Он зашел ко мне в комнату перед тем, как лечь спать, и мы с ним побеседовали. — Она тяжело и судорожно вздохнула, но на сей раз сумела сохранить самообладание. — У нас все было бы хорошо, если бы… если бы его не убили.

— Значит, это могла сделать Сибилла. — Слова Шарлотты прозвучали не как предположение, а как констатация очевидного факта. — Ты думаешь, она на такое способна? Неужели в ней достаточно тщеславия и ненависти для подобного поступка?

Глаза Эмили удивленно расширились.

— Я не знаю.

— Не строй из себя дурочку! Она пыталась отнять у тебя Джорджа! Ты должна знать о ней все, что только можно. Подумай, Эмили.

Тягостное молчание затянулось на несколько минут. Эмили, к собственному изумлению, выпила чай и съела две булочки.

— Не знаю, — сказала она наконец. — В самом деле не знаю. Я даже не могу с уверенностью ответить на вопрос, любила она его или просто развлекалась, находя удовольствие в его внимании, в его ухаживаниях. Вполне возможно, что на месте Джорджа мог быть абсолютно любой другой мужчина.

Шарлотта была разочарована, но поняла, что Эмили от нее ничего не скрывает. На какое-то время она решила оставить эту тему.

— Скажи, кто еще, по-твоему, может быть причастен к случившемуся?

— Никто, — тихо ответила Эмили. — В том, что произошло, нет никакого смысла.

Она подняла голову и широко открытыми глазами посмотрела на сестру. Ее страдания были слишком сильны, чтобы она могла что-то анализировать.

Шарлотта протянула руку и нежно коснулась Эмили.

— Хорошо. Я сама подумаю.

Она взяла еще одну булочку и стала задумчиво жевать ее. Эмили выпрямилась и, закутавшись в шаль, приняла напряженную позу. Создавалось впечатление, что она ожидает какого-то удара и готовится его отразить.

— Я в самом деле не знаю, какие чувства Джордж испытывал по отношению к Сибилле. — Она опустила глаза и посмотрела на расшитую кружевами кайму шали. — Кстати, я совсем не уверена в том, что правильно понимала его чувства по отношению ко мне еще до того, как мы прибыли сюда. Возможно, я не так уж и хорошо его знаю. Смешно, но, когда я вспоминаю о том, как мы жили на Кейтер-стрит, и все, что там произошло, мне кажется, будто я думала тогда, что сама ни за что не совершила бы все те ошибки, что совершали Сара или мама. Ошибки, которые возникают из-за того, что многое воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Предполагается, что ты знаешь человека только потому, что он живет с тобой в одном доме и даже спит в одной постели, прикасается к тебе… — Мгновение она колебалась, пытаясь совладать с собой. — Считать, что ты знаешь его, понимаешь. Но, наверное, именно так и было. Я слишком многое в отношениях с Джорджем принимала за само собой разумеющееся — и, по всей видимости, ошибалась.

Она опустила глаза и сделала паузу.

Шарлотта понимала, что Эмили ждет от нее возражений, которым — если бы они были высказаны — она все равно бы не поверила.

— Мы никого не знаем до конца, — вместо возражений заметила она. — Да и не должны. Ведь такое знание было бы неоправданным вторжением в личную жизнь другого человека. И, кроме того, иногда оно может быть опасным и разрушительным. Или обременительным и ненужным. Долго было бы возможно сохранять любовь к человеку, если бы мы могли видеть его насквозь, замечая в его душе все самое сокровенное? В человеке должна оставаться некая тайна. — Она нежно взяла сестру за руку. — Мне бы очень не хотелось, чтобы Томас знал все, что я думаю или делаю, отдельные проявления моей слабости или эгоизма. Я лучше сама с ними справлюсь, а потом забуду. Я бы не смогла этого сделать, если бы ему все было известно. В минуты дурного настроения я постоянно задавалась бы вопросом, помнит ли он. Ему было бы не так-то легко простить меня, если бы он знал кое-какие из моих мыслей. С людьми связано много такого, чего лучше не знать, так как, если тебе становится это известно, оно потом всю жизнь будет тревожить тебя.

Эмили подняла глаза на сестру, в них читался гнев и возмущение.

— Ты, по-видимому, считаешь, что я флиртовала с Джеком Рэдли и подавала ему какие-то надежды!

— Эмили, я и услышала-то о нем совсем недавно. — Шарлотта прямо посмотрела в глаза сестре. — Ты винишь себя или потому, что Томас что-то тебе сказал, или потому, что ожидала, что он это скажет. Но, может быть в этом есть какая-то доля истины.

— Какая же ты чертовски правильная! — Эмили снова охватил гнев, и она вырвала свою руку из рук Шарлотты. — Делаешь вид, будто никогда ни с кем в жизни не заигрывала! А генерал Баллантайн? Ты ведь лгала ему, чтобы заняться собственным расследованием. А ведь он обожал тебя! Ты воспользовалась им! В отличие от тебя, я никогда так с людьми не поступала!

Шарлотта вспыхнула при упоминании об этом, однако времени не было ни на самооправдания, ни на самобичевания и тем более на объяснения. Да и какие могли быть объяснения! Обвинение Эмили было совершенно справедливым. Гнев сестры задевал ее, но Шарлотта понимала, что, хотя ее уязвленное самолюбие требует нанести ответный удар, это будет несправедливо и ничем не поможет в решении их проблемы. Однако еще более значимым и тягостным для Шарлотты было ощущение того, что Эмили пережила утрату более тяжелую, чем все то, что когда-либо приходилось переживать ей самой. Иногда, когда Томас преследовал бандитов по темным переулкам трущоб, Шарлотта страшно боялась за него. Порой ей даже становилось дурно. Но все до сих пор заканчивалось благополучно, и она успокаивалась в объятиях Томаса с убеждением, что, по крайней мере, до следующего раза ее страхи можно воспринимать как мираж, ночной кошмар, рассеявшийся с приходом светлого дня. Для Эмили такого пробуждения больше никогда не будет.

— Некоторые люди невероятно самонадеянны, — сказала она вслух. — Мог ли мистер Рэдли вообразить, что ты способна предложить ему нечто большее, чем просто дружбу?

— Нет, если только он не полный идиот, — ответила Эмили уже с меньшей резкостью, чем прежде. Она, по-видимому, хотела добавить что-то еще, но потом передумала.

— В таком случае у нас остаются Уильям и Сибилла и, возможно, кто-то еще из домашних, о мотивах которых нам остается только догадываться.

Эмили тяжело вздохнула.

— В случившемся нет никакого смысла. Мотивом должно быть нечто чрезвычайно важное и… вероятно, нечто столь же отвратительное, о чем мне, конечно же, ничего не известно. Нечто такое, что я даже не могу представить себе. И у меня возникает вопрос: что в моей казавшейся такой безопасной и приятной жизни было основано на какой-то чудовищной лжи?

По приезде Шарлотта не встретила никого, кроме тетушки Веспасии, да и ее она увидела только мельком. Шарлотта знала, что ей придется остановиться в спальне Джорджа отчасти потому, что это была ближайшая комната к спальне Эмили, а отчасти потому, что никто не желал ради нее поступаться своим удобством. Тело Джорджа, завернутое в белый саван, положили в одном из помещений, когда-то предназначавшемся для нянь, в крыле дома, отведенном для прислуги. Шарлотта боялась ложиться в ту постель, в которой всего несколько часов назад он умер, но другого выбора у нее не было. Нужно лишь попытаться выкинуть из головы неприятные мысли.

Служанки уже распаковали несколько летних траурных платьев, которые она привезла с собой. Шарлотта покраснела, вспомнив, какие они поношенные и какое дешевое у нее белье, с заплатами в некоторых местах, а платья, чтобы они не выглядели слишком старомодными, ей пришлось подновить с прошлого года. У нее было всего две пары обуви, и та, и другая уже довольно старые. При иных обстоятельствах это ее просто разозлило бы, и она предпочла бы остаться дома, чем заставлять Эмили стыдиться сестры. Но сейчас подобные эмоции были явно неуместны. Она должна переодеться, снять дорожное платье, умыться, уложить волосы, а затем спуститься к ужину, атмосфера на котором обещает быть предельно мрачной и, возможно, даже враждебной. Ведь совсем недавно кто-то в этом доме совершил убийство.

Спускаясь по лестнице на ужин и проходя мимо темных стенных панелей с рядами неприятных, написанных маслом портретов предшествующих поколений Марчей, Шарлотта столкнулась лицом к лицу с пожилой дамой, с ног до головы одетой в черное. Агатовые бусы у нее на шее и груди зловеще мерцали в свете газовых рожков. Белоснежные волосы уложены по моде двадцатилетней давности. Холодные глаза цвета синего мрамора уставились на Шарлотту с нескрываемым отвращением.

— Полагаю, вы сестра Эмили? — Старуха в черном окинула ее взглядом с головы до ног. — Веспасия говорила, что послала за вами. Хотя я считаю, что вначале она должна была бы поставить нас в известность и получить наше согласие прежде, чем распоряжаться самой. Но раз уж вы приехали, то, наверное, можете пригодиться нам. Я не знаю, что могу сделать для Эмили. У нас в семье ничего подобного никогда не случалось.

Она окинула взглядом одежду Шарлотты, носки ее туфель, выглядывавшие из-под подола платья. Все это было явно не того качества, к которому она привыкла. Даже горничные получали каждый год по новой паре туфель независимо от того, нужны те были им или нет. Внешний облик был превыше всего. Туфли Шарлотты пережили уже несколько сезонов.

— Как вас зовут? — строго спросила старуха. — Мне, кажется, кто-то говорил, но я забыла.

— Шарлотта Питт, — холодно ответила ей Шарлотта и вопросительно посмотрела на нее с явным желанием узнать, с кем она разговаривает.

Старуха устремила на нее надменный и раздраженный взгляд.

— Я — миссис Марч. Полагаю, вы… — Она сделала почти незаметную паузу, во время которой снова перевела взгляд на туфли Шарлотты… — спускаетесь к ужину?

У Шарлотты напрашивался достойный ответ, но она сдержалась. Сейчас не время для защиты уязвленного самолюбия. И она изобразила на лице смиренное выражение, хотя в сердце у нее бушевала буря негодования. Она выслушала слова миссис Марч так, словно это было вежливое приглашение.

— Спасибо… Да, — сказала она.

— В таком случае вы идете слишком рано, — прошипела старуха. — У вас, что, нет часов?

Щеки Шарлотты вспыхнули румянцем. Она подумала, что хорошо понимает тех девушек, которые готовы выйти за любого, лишь бы сбежать из дома из-под опеки властных и эгоистичных матерей. Сколько же братков было заключено даже без тени любви только по одной этой причине! И дай бог, чтобы в результате подобного замужества они не получили точно такую же свекровь…

— Я надеялась, что у меня будет возможность познакомиться с членами семьи, — спокойно ответила Шарлотта. — Я почти никого из них не знаю.

— Неудивительно! — многозначительно отозвалась старуха. — Я иду к себе в будуар. Думаю, что в маленькой гостиной вы кого-нибудь найдете.

С этими словами она удалилась, и Шарлотта в полном одиночестве проследовала в столовую, в которой уже был накрыт ужин, но пока еще никого не было. Через двойные двери молодая женщина вошла в прохладную маленькую гостиную, декорированную в зеленых тонах.

Посередине комнаты, в самом центре ковра, стояла девушка в муслиновом платье лет девятнадцати, очень худая. Ее ярко-рыжие волосы были не очень тщательно причесаны, уголки губ большого красиво очерченного рта печально опущены. Но, как только вошла Шарлотта, она радостно ей улыбнулась и воскликнула:

— Вы, должно быть, сестра Эмили! Я очень рада, что вы приехали. — Девушка опустила глаза, а затем снова резко их подняла, печально взглянув на Шарлотту. — Потому что не знаю, что делать… даже не знаю, что говорить…

Я тоже не знаю, мрачно подумала Шарлотта. Все звучит так банально и лживо. Но это вовсе не извинение. Даже неуклюжая попытка помощи лучше, чем демонстративное невнимание к чужому горю или бегство от него, как от заразной болезни.

— Меня зовут Анастасия Марч, — продолжила девушка. — Но называйте меня, пожалуйста, просто Тэсси.

— А меня зовут Шарлотта Питт.

— Да, я знаю. Бабушка говорила, что вы должны приехать.

Шарлотта уже имела возможность узнать мнение бабушки относительно своего приезда.

Дальнейшая беседа была прервана появлением Уильяма и Сибиллы Марч. Женщина вошла первая, вся в черном, с кружевами вокруг красивой белой шеи. Муж следовал за нею на расстоянии шага.

Шарлотта сразу же поняла, каким образом Сибилле удалось вскружить голову Джорджу. Даже сейчас от нее исходило ощущение какой-то особой энергии и загадочности, на крючок которой так легко ловятся многие мужчины и которая полностью отсутствовала в Эмили. Сибилле не нужно было прилагать никаких усилий, чтобы нравиться мужчинам; это сразу же бросалось в глаза, читалось на ее лице, в темных широко открытых глазах, в очертании губ, прекрасной фигуре. Шарлотта теперь прекрасно представляла себе, сколько усилий пришлось приложить Эмили, каким сильным должен был стать ее самоконтроль для того, чтобы вернуть внимание Джорджа. Неудивительно, что, как бы походя, она сумела обворожить Джека Рэдли! Но Эмили все-таки, по-видимому, оказалась недостаточно внимательной, полностью сосредоточившись на Джордже. Она была слишком занята заботами об отношении к ней мужа и могла не заметить, что Рэдли принял ее флирт за нечто более серьезное.

И этот Уильям Марч, чрезмерно снисходительный супруг… На его лице читалось все что угодно, но только не безразличие. В чертах его лица ощущались аскетизм и чувственность: тонкий нос, красиво очерченный рот. И при всем том в нем была некая страсть, более, сложная, чем просто преклонение перед женщиной или пламя простых эмоций. Он мог с презрением относиться к подобным страстям, но в один прекрасный момент мог стать и их жертвой.

Размышления Шарлотты были прерваны появлением Юстаса Марча. Его облик был как всегда безупречен. Внимательным взглядом круглых глаз он обвел комнату, отметив отсутствующих, и пришел к выводу, что обстановка здесь, в общем, достаточно сносная. Его взгляд остановился на Шарлотте. Казалось, он уже принял решение, как ему следует к ней относиться, и на лице у него появилась улыбка, одновременно вкрадчивая и самодовольная.

— Я Юстас Марч. Как хорошо, что вам все-таки удалось приехать, дорогая миссис Питт. Очень своевременно. Бедной Эмили нужен кто-то, кто хорошо ее знает. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но не сможем заменить ей ее семью. Очень удачно, что вы нашли время. — Он перевел взгляд на Сибиллу, и у него на лице появилась удовлетворенная улыбка. — Очень удачно, — повторил он.

Дверь снова открылась, и в гостиную вошел единственный гость, который не был связан с присутствующими никакими родственными отношениями и который в наибольшей степени беспокоил Шарлотту. Джек Рэдли…

Как только она заметила его элегантную фигуру в дверном проеме, ей практически сразу стала ясна суть проблемы. Шарлотта почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. И дело было не столько в его красоте — хотя его глаза, несомненно, завораживали, — сколько в его необычном изяществе и энергии, которые приковывали к себе женское внимание. Вне всякого сомнения, он осознавал это. Обаяние было его главным достоинством, и мистер Рэдли был достаточно умен, чтобы искусно использовать его.

Встретившись с ним взглядом, Шарлотта мгновенно поняла, как Эмили использовала его в своих отношениях с Джорджем. Даже несерьезный флирт с таким мужчиной способен доставить немалое удовольствие. Правда, в нем есть одна опасность — он может слишком увлечь, причем увлечь до такой степени, когда его последствия могут стать абсолютно непредставимыми. Его бывает труднее прекратить, чем начать. Возможно, после восторгов запретной игры, столь блестяще проведенной, Джордж, такой знакомый и предсказуемый, будет уже далеко не столь интересен, как вначале. И не исключено, что Эмили, не сознаваясь себе в этом, хотела продолжить начатую игру? И столь же вероятно, что Джек Рэдли увидел в таком ее поведении шанс заполучить жену гораздо красивее и намного богаче Тэсси Марч?

Мысль крайне непривлекательная, но, появившись, она явно не желала уходить. Ее могло вытеснить лишь доказательство противоположного свойства, и притом доказательство бесспорное.

Шарлотта перевела взгляд на Юстаса, стоявшего в уверенной позе солидного и довольного собой человека — расставив ноги и заложив руки за спину. Если он и чувствовал какое-то волнение, то превосходно умел его скрывать. Вероятно, ему удалось убедить себя, что он вновь полностью контролирует ситуацию. Он видел себя в роли патриарха, выводящего свое семейство из кризиса. Все должны с почтением взирать на него, и он укажет им правильный путь. Женщинам надлежит полагаться на него, доверять ему, уповать на его силу. Мужчинам — восхищаться им и завидовать ему. В конце концов, смерть — часть жизни. К ней нужно относиться достойно и мужественно. Кроме всего прочего, к Джорджу сам он никогда не питал особо теплых чувств.

Шарлотта перевела взгляд на Тэсси. Боже, как же не похожа на отца! Она худа и изящна, он — широк в кости и склонен к полноте. Она полна энергии, живости, открыта ко всему и всем вокруг, он — внутренне неповоротлив, самоуверен, самодоволен.

Правда ли то, о чем Эмили писала ей: что он хочет выдать Тэсси за Джека Рэдли, чтобы посредством семейных связей Рэдли заполучить титул и соответствующее положение в свете? Глядя на него сейчас, можно было вполне этому поверить. Хотя, с другой стороны, им могло руководить и вполне достойное стремление хорошего отца помочь дочери покинуть заточение родительского дома и найти мужчину, который смог бы взять на себя заботу о ней, наделив ее столь ценимым в обществе статусом жены, создав с ней семью — счастливую гавань, в которую стремится любая женщина.

Но стремилась ли к этому Тэсси?

Шарлотта мысленно обратилась к тому времени, когда ее вместе с другими девушками возили на вечера, балы и приемы в отчаянной попытке найти ей достойного мужа. Если ты происходила из достаточно хорошего семейства, чтобы появляться в свете, то было настоящей катастрофой закончить сезон, не найдя подходящей партии — на тебе оставалось клеймо позора, повод для насмешек. Но, с другой стороны, никто не мог выйти замуж, если избранник не подходил вашему семейству по всем статьям. Однако возможность хорошо узнать своего избранника появлялась очень редко, знакомство до брака было в высшей степени поверхностным. Будущих супругов практически никогда не оставляли наедине, а беседовали они лишь о самых тривиальных вещах. И уж если объявлялась помолвка, то потом ее почти невозможно было расторгнуть, подобное расторжение сопровождали громадные трудности и страшное предчувствие скандала.

Но, возможно, какой угодно брак был бы лучше, чем жизнь в вечном плену вначале у старой миссис Марч, а затем у Юстаса. Глядя на его румяную физиономию, можно было предположить, что он проживет еще лет тридцать.

Гостей представили друг другу, но Шарлотта почти все пропустила мимо ушей. Теперь же Юстас начал говорить о своих чувствах, слегка покачиваясь и сложив перед собой сильные, крупные и прекрасно ухоженные руки.

— Мы выражаем вам свои соболезнования, дорогая миссис Питт. Мне очень неприятно сознавать, что мы не можем ничего сделать, что стало бы для вас утешением.

Юстас как будто сделал официальное заявление, пытаясь отделить себя и свою семью от происшедшего. Он не собирался в дальнейшем как-то ассоциировать себя с прискорбным событием, случившимся в его доме, и ему хотелось, чтобы Шарлотта это поняла. Но та приехала сюда с единственной целью — расследовать преступление, и не чувствовала ни малейших угрызений совести. Возможно, она и испытывала некоторое сострадание, даже к тому же Юстасу, но теперь, когда Эмили угрожает страшная опасность, она не могла позволить себе никаких слабостей. Женщин, совершивших убийство, отправляют на виселицу точно так же, как и мужчин, не принимая во внимание их пол. Эта мысль заставила Шарлотту забыть обо всем остальном.

Она мило улыбнулась Юстасу.

— Я уверена, что вы недооцениваете себя, мистер Марч. Из писем Эмили я поняла, что вы весьма способный и сильный человек, который может справиться с любыми сложными и критическими ситуациями в семье. Вы именно тот человек, к которому в случае крайней нужды за помощью может обратиться любой, будь то мужчина или женщина. — Она увидела, как кровь прилила к лицу Юстаса так, что он буквально побагровел. Ее характеристика совпадала с его собственным представлением о себе, но… только не в такое время, как сейчас! — Ну, и, конечно, ваша верность семье ни у кого не вызывает ни малейших сомнений, — заключила она.

Юстас судорожно вдохнул и столь же судорожно выдохнул. Тэсси с ужасом взирала на беседу Шарлотты и отца, не понимая иронии гостьи, а Сибилла вдруг начала чихать, закрывшись кружевным платочком.

— Добрый вечер, Шарлотта, — произнесла тетя Веспасия, входя в гостиную. — Я и не знала, что Эмили такого высокого мнения о Юстасе. Как мило!

Чье-то легкое движение заставило Шарлотту обернуться, и она как будто заметила нечто похожее на выражение жуткой ненависти в глазах Уильяма, которое в следующее мгновение пропало. Возможно, это был всего лишь обман зрения, вызванный бликом от пламени газового рожка. Тэсси сделала шаг к нему, словно желая коснуться брата, но потом передумала.

— Верность семье — очень важное достоинство, — заметила Сибилла таким тоном, который мог означать все что угодно, но только не то, что она говорила. — Думаю, что случившаяся здесь трагедия покажет нам всем, кто наши настоящие друзья.

— Я уверена, — согласилась Шарлотта, глядя в сторону, — что мы откроем друг в друге такие глубины, о которых даже не подозревали.

Юстас поперхнулся, а у Джека Рэдли глаза открылись так широко, что могло показаться, будто он чем-то жутко напуган. Миссис Марч так резко распахнула дверь, что та ударилась о стену и повредила обои.

Ужину сопутствовала мрачная атмосфера. Он прошел почти в полном молчании, и прежде всего потому, что миссис Марч мгновенно останавливала любую зарождавшуюся беседу пристальным взглядом, устремленным на того, кто пытался ее начать. В заключение она заявила, что из-за происшедших мрачных событий всем следует как можно раньше разойтись по своим комнатам. Она окинула мрачным взглядом Юстаса и Джека Рэдли, словно пытаясь убедиться, что те правильно ее поняли. Затем сама встала и скомандовала женщинам следовать за ней. Они покорно устремились в розовый будуар, где им предстояло провести час в нестерпимой скуке перед тем, как отправиться наверх в свои спальни.

Эмили вернулась в свою комнату, Веспасия удалилась к себе.

Шарлотта лежала в кровати Джорджа, раздираемая противоречивыми чувствами, думая об Эмили и задаваясь вопросом, следует ли ей встать и пойти к ней, или же сестре все-таки лучше побыть одной и попробовать самостоятельно справиться со своим горем.

Проснувшись утром, она почувствовала, какой душный и сырой воздух в комнате, в окна которой проникает тусклый белесый свет. В дверях уже стояла горничная с подносом в руках. На Шарлотту сразу же тяжелой волной нахлынули неприятные воспоминания не только о том, где она находится и что случилось с Джорджем, но и о том, что отравленный кофе ему принесли на таком же подносе. На какое-то мгновение мысль о том, что ей придется сидеть в той же постели и беззаботно пить чай, показалась ей невыносимой. Она открыла было рот, чтобы произнести первую пришедшую на ум пронизанную раздражением фразу, но, заметив, что в дверях стоит невысокая фигура добрейшей и разумнейшей Дигби, тут же передумала.

— Доброе утро, мэм. — Дигби поставила поднос на стол и отдернула шторы. — Я наполню вам ванну. Вам она пойдет на пользу. — Горничная произнесла это тоном, не допускавшим никаких возражений. Приказ, вероятно, исходил от тетушки Веспасии.

Шарлотта села, протирая глаза, которые нестерпимо саднили. Она почувствовала, что проснулась с жуткой головной болью, и ей сразу же захотелось горячего крепкого чая.

— Вы уже видели леди Эшворд сегодня утром? — спросила она.

— Нет, мэм. Хозяйка дала ей вечером немного лауданума и сказала, чтобы я не будила ее раньше десяти часов, а затем принесла бы ей завтрак в спальню. Вы, наверное, будете завтракать в столовой внизу с членами семьи. — И вновь ее слова звучали отнюдь не как вопрос.

Конечно, самой Шарлотте меньше всего этого хотелось, но речь шла не о желании, а об обязанности. Да и, лежа здесь в постели, она ничем не могла помочь Эмили.

Завтрак прошел почти в таком же гробовом молчании, как и ужин. В комнате царил страшный холод, так как Юстас, пришедший первым, как всегда, распахнул все окна, и никто не осмелился закрыть их, пока он оставался в столовой, с огромным аппетитом поглощая овсянку, бекон, горячие, с пылу с жару булочки и гренки с джемом.

После завтрака Шарлотта удалилась в отдельную комнату, где написала несколько писем дальним родственникам от имени Эмили с сообщением о смерти Джорджа. Хоть в этом она оказалась полезна сестре и избавила ее от лишних мучительных забот. К одиннадцати она завершила все дела, но Эмили еще не выходила из спальни, поэтому Шарлотта решила продолжить свои изыскания.

Прежде всего она намеревалась побеседовать с Уильямом, дабы понять, что могло означать то странное выражение, которое прошлым вечером она заметила у него в глазах. От горничной она узнала, что Уильям, скорее всего, находится у себя в мастерской в самом конце оранжереи и что в доме опять полиция, но не инспектор, который приходил вчера, а его подчиненный, констебль. В кухне полный кавардак, так как он повсюду сует нос, в том числе и в те дела, которые его не касаются. Повариха вне себя от возмущения, судомойка рыдает. Мальчишка — чистильщик обуви дрожит от страха. Экономка заявляет, что ее в жизни никто так не оскорблял, а одна из горничных уже сообщила о своем намерении уволиться.

Шарлотта так и не смогла дойти до Уильяма, так как у самого входа в оранжерею встретилась с Сибиллой, которая неподвижно и молча стояла у куста камелии в глубокой задумчивости. Шарлотта решила воспользоваться этим неожиданно представившимся ей случаем.

— Может сложиться впечатление, что находишься где-то далеко от Англии, — заметила она.

Сибилла, которую появление Шарлотты застало врасплох, тщетно пыталась найти достойный ответ на столь банальную реплику. Не придумав ничего лучшего, она пробормотала:

— В самом деле…

На расстоянии нескольких шагов от них цвели лилии. Их крупные соцветия напоминали Шарлотте безжизненные человеческие лица. Она не знала, сколько времени они с Сибиллой смогут пробыть наедине. Но она должна во что бы то ни стало воспользоваться такой редкостной возможностью. Шарлотта прекрасно понимала, что Сибилла достаточно умна и беседа полунамеками не будет иметь с ней успеха. На нее можно воздействовать только неожиданностью.

— Джордж был влюблен в вас? — как бы между прочим спросила Шарлотта.

Сибилла застыла и некоторое время стояла, сохраняя молчание столь глубокое, что Шарлотте был слышен стук капель воды, падающих с верхних листьев растений.

Тот факт, что Сибилла не дала сразу же отрицательный ответ на вопрос Шарлотты, сам по себе был крайне знаменателен. Возможно, она не знала точного ответа на него, а, возможно, просто была не уверена в безопасности искреннего признания.

Все уже наверняка избавились от иллюзий относительно версии о возможном самоубийстве Джорджа и понимают, что в данном случае имело место убийство. Поэтому для Сибиллы подобный вопрос не должен был стать неожиданностью.

— Я не знаю, — проговорила она наконец, — и, конечно, могла бы ответить вам, миссис Питт, что это слишком личный вопрос и ответ на него вас не касается. Но я понимаю, что, как сестру Эмили, вас не может не заботить ее ситуация. — Она резко повернулась лицом к Шарлотте, глаза ее были широко открыты, а на лице застыла печальная улыбка несчастной женщины. — Я не могу отвечать за Джорджа и думаю, вы не ждете от меня повторения всего того, что он когда-то говорил мне. Вне всякого сомнения, Эмили ревновала. Тем не менее держалась она превосходно.

Глядя на нее, Шарлотта ощущала силу эмоций, кипевших в ней, ее страстную натуру и умение мужественно противостоять страданиям. Шарлотта не могла испытывать к ней ту неприязнь, на которую имела право.

— Я прошу прощения за свой вопрос, — сказала она срывающимся голосом. — Знаю, он был бестактен.

— Верно, — сухо согласилась Сибилла, — но вам не нужно извиняться и не следует ничего объяснять.

На лице Сибиллы не было раздражения, только некоторое напряжение, вызванное ее нынешним настроением, в котором одновременно сочетались ирония и душевная боль.

Шарлотта злилась на себя, понимая, что запуталась в собственных чувствах. Эта женщина на глазах у всего дома, намеренно или нет, но отняла у Эмили ее мужа и, возможно, стала виновницей его гибели. Шарлотте хотелось ненавидеть ее, жестоко, смертельно ненавидеть. Но она так легко представляла себя на ее месте и уже не могла сохранять в своем сердце гнев на кого бы то ни было с того мгновения, когда начинала ощущать в человеке способность к искреннему переживанию. В ее собственных мыслях и чувствах внезапно возник хаос.

— Спасибо, — неловко произнесла она. Разговор пошел совсем не так, как ей хотелось. И все-таки ей надо хоть что-то из него выжать. — Вы хорошо знаете мистера Рэдли?

— Не очень, — с едва заметной улыбкой ответила Сибилла. — Свекор хочет выдать за него бедняжку Тэсси, и он прибыл сюда, чтобы все заинтересованные стороны возможно более тактичным способом пришли к устраивающему всех соглашению. Хотя в Джеке совсем немного такта, и, боюсь, у него никогда не было даже элементарной способности к нему.

— Тэсси влюблена в него? — Шарлотта ощутила резкий приступ стыда за Эмили.

Если Тэсси действительно влюблена в молодого человека, брак с которым пытается устроить ее отец, а Джек Рэдли тем временем демонстративно унижал ее своим флиртом с Эмили, то как же должна была страдать несчастная девочка! И если бы в случившемся можно было заподозрить вероятность ошибки, Шарлотта решила бы, что яд предназначался для Эмили.

Сибилла едва заметно улыбнулась. Она протянула руку и коснулась лепестков камелии.

— Теперь, я полагаю, они начнут темнеть, — сказала она. — Они всегда темнеют, если к ним прикоснуться… Нет, Тэсси не влюблена. Не думаю, что она вообще хотела за него выйти. Она же у нас романтичная особа.

В этой одной фразе Сибилла соединила множество смыслов: одновременно сожаление и презрение к наивности девушки, снисходительную симпатию к ней и демонстративный намек Шарлотте на то, что та, по-видимому, происходит из социальных низов, раз задает ей подобный вопрос. Люди, подобные Марчам, женятся и выходят замуж из клановых соображений: чтобы увеличить фамильное состояние, создать торговую империю, заключить союз с конкурентами, или же чтобы произвести на свет сильных и здоровых сыновей, которые продолжили бы род. Такие глупости, как любовь, в подобных семьях никогда не играют роли. Да и что такое любовь? Легкое увлечение овалом лица, изгибом бровей, изящной фигурой или умением делать комплименты…

И все-таки тяжело и опасно связывать себя столь тесными и длительными связями с другим человеком, ничего не чувствуя по отношению к нему, даже если это чувство всего лишь иллюзия. Но ведь иногда оно бывает и настоящим! Большей частью Шарлотта воспринимала Томаса как давнего близкого друга, без особых эмоций, как нечто само собой разумеющееся; но бывали мгновения, когда ее сердце начинало стучать как бешеное при виде его, и она могла узнать мужа на заполненной людьми улице среди сотен других прохожих по походке, осанке, характерным движениям.

— А мистер Рэдли, насколько я понимаю, истинный реалист? — произнесла она вслух.

— Да, полагаю, что да, — подтвердила Сибилла, оглянувшись на Шарлотту и слегка прикусив губу. — С другой стороны, думаю, что обстоятельства не дали ему особого выбора.

Шарлотта открыла было рот, чтобы спросить, а не мог ли он наперекор обстоятельствам и своему прагматизму все-таки влюбиться в Эмили, но потом поняла, что вопрос прозвучит крайне глупо. Тэсси Марч может унаследовать весьма приличную сумму от обеих бабушек, но эта сумма совершенно ничтожна по сравнению с состоянием Эшвордов, которое теперь достанется одной Эмили. Зачем искать зыбкий любовный мотив там, где гораздо более очевидным мотивом являются деньги?

Они стояли у самого входа в оранжерею, и создавалось впечатление, что им больше нечего сказать друг другу. Шарлотта извинилась и проследовала в глубь оранжереи. Она не узнала ничего такого, что могло стать для нее неожиданностью. Единственное, чего она действительно не ожидала, было ее в целом положительное отношение к Сибилле Марч, из-за которого рассыпались все ее едва сформировавшиеся умозаключения.

За обедом присутствующие обменивались бессодержательными банальностями. После обеда Шарлотта отправилась к Эмили, с которой провела целый час. Она уже была готова обрушить на нее череду вопросов, но, увидев ее мертвенно-бледное лицо, передумала. Вместо этого Шарлотта вновь пошла на поиски Уильяма Марча, который все еще находился у себя в мастерской в оранжерее. Она превосходно понимала, что помешает работе художника и ее вмешательство вызовет его раздражение, но у нее не было времени для соблюдения условностей.

Шарлотта нашла его в мастерской за пологом лилий и плюща. Уильям стоял с угловатой грацией человека, который принимает удобную для него позу, полагая, что его никто не видит. В его позе не было никакой претенциозности. Он слегка наклонил голову, отвел локти в стороны и широко расставил ноги. Верхнее окно было открыто, и ветер шептал в листьях растений, напоминая звук далекой морской волны, лениво шевелящей гальку. Уильям не заметил приближения Шарлотты, и она заговорила, уже практически стоя рядом с ним. Ей было неприятно вторгаться в уединение живописца, но после беседы с Сибиллой она еще больше ощутила ту опасность, которая угрожает Эмили, и решила окончательно отбросить всякую щепетильность. С точки зрения любого беспристрастного наблюдателя, именно Эмили больше всего подходит на роль убийцы. Только ей одной было известно о якобы возникшей между Джорджем и Сибиллой ссоре, все остальные видели лишь его увлечение женой Уильяма и, с другой стороны, благосклонное внимание Эмили к ухаживаниям Джека Рэдли. У остальных членов семьи столь весомого мотива для убийства явно не было.

— Добрый день, мистер Марч, — произнесла Шарлотта с наигранной веселостью. Самой себе она казалась дурочкой и немного вульгарной особой.

Уильям вздрогнул, рука с кистью непроизвольно дернулась. Однако Шарлотта выбрала тот момент, когда его рука находилась далеко от холста. Он обернулся и холодно взглянул на нее. Его глубоко посаженные глаза под рыжими бровями были удивительного темно-серого цвета.

— Добрый день, миссис Питт. Вы заблудились?

Его слова прозвучали почти грубо. Он страшно не любил, когда его отвлекали от работы, но еще больше ему была неприятна необходимость вести бессмысленный разговор с малознакомой женщиной.

Шарлотта поняла, что водить его за нос бесполезно.

— Нет, я пришла сюда намеренно, потому что хотела с вами побеседовать. Я понимаю, что помешала вам. Простите.

Уильям был удивлен ее прямотой. Он явно ожидал каких-то глупых оправданий.

Он продолжал стоять, подняв кисть, на его лице была написана полнейшая сосредоточенность.

— В самом деле?

Шарлотта взглянула мимо него на картину. Та оказалась гораздо интереснее, чем она предполагала. В листьях было умело передано движение, а за ярким солнцем ощущалось присутствие холода, пронизывающего ветра, обжигающего кожу, чувство одиночества и боли. Пейзаж изображал внезапное возвращение уже закончившейся зимы с неожиданным морозом, убивающим все, что только начало пробуждаться к жизни, и одновременно первые заметные признаки весны.

— Картина замечательная! — воскликнула Шарлотта с неподдельным восторгом. Она понимала, что картина слишком хороша для тех коллекционеров, в представлении которых произведение искусства есть лишь доказательство их богатства и которые слепы к истинным проявлениям таланта. — Вам следует обязательно представить ее на выставке перед тем, как кому-то передавать. В ней так остро чувствуется безжалостная сила природы и в то же время ее красота…

Уильям вздрогнул, как будто его ударили.

— То же самое говорила и Эмили. — В его голосе не было особых эмоций, он как будто беседовал сам с собой, не замечая Шарлотты. — Бедняжка Эмили.

— Вы хорошо знали Джорджа?

Шарлотта сразу ринулась в атаку, внимательно наблюдая за выражением глаз Уильяма и движением его тонко очерченных губ. Но не заметила никаких перемен, лишь все ту же бесконечную грусть.

— Нет, — почти равнодушно ответил художник. — Он был моим кузеном, поэтому время от времени мы встречались, но я не могу сказать, что знал его. — На губах Уильяма появилась едва заметная улыбка. — У нас было мало общих интересов, но это вовсе не означает, что я его не любил. Напротив, я находил его весьма приятным. Он был милый и добродушный человек.

— Эмили полагает, что он был влюблен в миссис Марч.

Шарлотта была с ним откровеннее, чем могла бы быть с кем-то другим. Он производил впечатление достаточно разумного и проницательного человека, и у нее не возникало опасений, что он неправильно ее поймет.

Уильям не отводил глаз от картины.

— Влюблен? — Создавалось впечатление, что он внимательно обдумывает это слово. — Думаю, что слово «влюблен» может подойти не хуже других, им ведь можно назвать все что угодно. Для него это было дерзким приключением, столкновением с чем-то непривычным и свежим. Сибилла — очень интересный человек, в ней много неожиданного. — Он принялся стирать краску с кисти, не глядя на Шарлотту. — Но он мгновенно забыл бы ее, стоило ему отсюда уехать. Эмили — умная женщина, она умеет ждать. Джордж был просто большим ребенком.

Шарлотта знала Джорджа семь лет; то, что сказал о нем Уильям, было точной его характеристикой, и она это понимала.

— Но кто-то тем не менее его убил, — заметила она.

Уильям застыл на мгновение.

— Да, я знаю. Но я не верю, что его могла убить Эмили, и, конечно же, не Сибилла. — Он замолчал, вглядываясь в волоски кисти. — На вашем месте я присмотрелся бы к Джеку Рэдли. Эмили теперь молодая и титулованная вдова с огромным состоянием, но, кроме всего прочего, весьма привлекательная женщина. Она уже продемонстрировала некоторое расположение к нему, и он мог оказаться достаточно самонадеян, чтобы полагать, что подобное расположение способно перерасти в нечто большее.

— Но это же отвратительно и низко!

Уильям удивленно взглянул на нее. Глаза его сверкнули каким-то странным блеском.

— Да, но ни для кого не секрет, что низость существует в нашем мире. Вряд ли мы можем вообразить нечто настолько отвратительное, подлое и грязное, что кто-то другой не смог бы вообразить точно так же, как и мы, причем не только вообразить, но и осуществить на деле. — Его губы нервно дрогнули, и ему не без труда удалось взять себя в руки. — Извините, миссис Питт. Простите. Я не хотел оскорбить вас.

— Вы и не оскорбили, мистер Марч. Вы ведь, наверное, помните, я жена полицейского.

Уильям резко повернулся, и кисть выпала у него из рук. Он уставился на нее так, словно услышал какую-то удачную светскую шутку, которой грех было не рассмеяться.

— Вы, должно быть, обладаете громадным мужеством, мадам. Как ваша семья отнеслась к подобному поступку? Наверное, пришла в неописуемый ужас?

Шарлотта была слишком влюблена в своего мужа, чтобы обращать внимание на мнение окружающих. Однако объяснять это сейчас человеку, жена которого столь демонстративно ответила на увлечение Джорджа, показалось ей верхом бестактности. Поэтому она воспользовалась самой простенькой ложью.

— Они до такой степени обрадовались тому, что Эмили выходит замуж за лорда Эшворда, что практически не обратили внимания на мой выбор.

Тем не менее упоминание о Джордже и Эмили пробудило в Шарлотте острое ощущение контраста между тогдашним счастьем Эмили и ее нынешним ужасающим положением.

— Извините, — тихо произнес Уильям и вернулся к своей мрачной картине.

Разговор с ней был окончен, и на сей раз Шарлотта приняла это молча. Она медленно проследовала сквозь джунгли экзотических растений в главную часть дома.

В полдень их посетил местный священник. Он кратко и смущенно извинился за приходского викария, который не смог прийти лично в силу неожиданной занятости, суть которой так и осталась неясной.

— В самом деле? — произнесла Веспасия с нескрываемым скепсисом. — Как неудачно получилось.

Священник был молодой человек со здоровым румянцем на лице, по-крестьянски крупного телосложения — очевидно, выходец из Западной Шотландии. Со свойственной молодости грубоватостью и прямотой, и, возможно, вследствие некоторого недостатка воспитания, он не попытался сделать отговорку викария более убедительной. Тем не менее Шарлотте он сразу же понравился, и она не удивилась, когда заметила, что и Тэсси находит его очень милым.

— И когда же закончится этот кризис? — холодно спросила миссис Марч.

— Когда будет восстановлена наша репутация, и мы перестанем служить источником скандалов, — резко ответила Тэсси и тут же залилась краской.

Священник сделал глубокий вдох, прикусил губу и тоже покраснел.

— Анастасия! — Голос миссис Марч был подобен Удару хлыста. — Тебе придется удалиться в свою комнату, если ты не способна удержаться от демонстрации здесь не просто вызывающей наглости, но и откровенной грубости. Вне всякого сомнения, у мистера Бимиша есть достаточно веские причины для отсутствия. В противном случае, я уверена, он обязательно зашел бы, чтобы лично выразить нам свои соболезнования.

— Полагаю, мистер Хейр справится с этой задачей не хуже, — пробормотала Веспасия, не обращаясь ни к кому конкретно. — Викарий — удивительный зануда.

— Это не имеет никакого значения! — огрызнулась миссис Марч. — Викарий и не обязан вас развлекать. Я всегда подозревала, что вы ничего не понимаете в религии, Веспасия. И вы никогда не умели вести себя в церкви. Сколько я вас помню, вы всегда смеялись в самые торжественные моменты.

— Все потому, что у меня есть чувство абсурдного и смешного, а у вас оно отсутствует, — парировала Веспасия.

Она повернулась к Мунго Хейру, примостившемуся на краешке жесткого кресла с прямой спинкой и пытавшемуся изобразить на своем лице надлежащее сочетание благочестия и озабоченности.

— Мистер Хейр, — продолжала Веспасия, — пожалуйста, передайте мистеру Бимишу, что мы очень хорошо поняли причины его отсутствия и вполне удовлетворены тем, что вы взяли на себя его роль.

Тэсси чихнула или сделала вид, что чихает. Миссис Марч прищелкнула языком, раздраженная тем, что Веспасии удалось унизить викария более удачно, чем она сама могла бы это сделать. Как вообще он, жалкий трусливый коротышка, осмелился послать вместо себя к ним, Марчам, какого-то мальчишку, младшего священника?! А Шарлотта вспомнила, почему ей так понравилась тетя Веспасия с первого же дня их знакомства.

Мунго Хейр добросовестно выполнил свои обязанности по выражению соболезнований и духовной поддержке членов семьи, после чего Тэсси проводила его наверх, чтобы он повторил то же самое Эмили, которая решила провести этот день в полном одиночестве.

Шарлотта собиралась подняться к сестре немного позже, вознамерившись заставить ее покопаться в своих воспоминаниях, в надежде отыскать какое-нибудь наблюдение, сколь угодно незначительное, которое выдавало бы некую слабость или ложь, — то, что могло иметь хоть какое-то значение для дальнейшего расследования. Но, когда она проходила по холлу, ей навстречу из гостиной вышел Юстас. Он поправил сюртук и громко кашлянул, после чего Шарлотта не могла уже сделать вид, будто не заметила его.

— А, миссис Питт! — воскликнул он, широко раскрыв глаза и изобразив чрезвычайное удивление. — Мне хотелось бы с вами побеседовать. Может быть, пройдем в будуар? Миссис Марч пошла переодеваться к ужину, и сейчас там никого нет.

Он стоял рядом с ней, широко разведя руки в стороны так, словно собирался в буквальном смысле препроводить ее в названном направлении. В такой ситуации отказ Шарлотты прозвучал бы как необъяснимая грубость.

Будуар произвел на Шарлотту впечатление самой уродливой комнаты из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть. Он представлял собой воплощение самого дурного вкуса, и Шарлотта почувствовала, что задыхается от всего, что здесь ее окружало: тяжелой мебели, ярких цветов, обилия украшений и драпировок. Оно сочетало крайнее ханжество с вульгарностью, демонстрируя роскошь, в которой отсутствовало реальное богатство. Шарлотте было трудно скрыть отвращение к тому, что она увидела.

Впервые за все время Юстас не распахнул привычным для него жестом окна, и впервые у Шарлотты возникло искреннее желание, чтобы он как можно скорее это сделал. Ей показалось, мистер Марч слишком занят размышлениями над тем, как правильно сформулировать свои мысли.

— Миссис Питт, я надеюсь, вы нашли наш дом вполне удобным и достаточно гостеприимным, насколько это возможно в сложившихся трагических обстоятельствах.

— Да, конечно, благодарю вас, мистер Марч.

Шарлотта пребывала в некотором замешательстве. Совершенно очевидно, что он пригласил ее сюда совсем не для того, чтобы задавать ей подобные банальные вопросы с глазу на глаз.

— Отлично, отлично. — Юстас потер руки, не сводя с нее глаз. — Вы, конечно, знаете нас не очень хорошо. И, вероятно, вообще мало знаете людей нашего круга. По всей вероятности, мы представляемся вам абсолютно чужими, незнакомыми вам людьми. И мне необходимо вам кое-что объяснить, чтобы к вашему вполне естественному горю за сестру не добавились еще и недоразумения, вызванные непониманием. Если я могу вам помочь, моя дорогая…

Шарлотта открыла было рот, чтобы сказать, что она не видит никаких поводов для недоразумений, и ей, как и любому другому, все понятно в их доме, но Юстас поспешил перебить ее:

— Вы должны простить леди Камминг-Гульд ее эксцентричность. Когда-то она была красавицей, и ей многое прощалось. Боюсь, что она слишком привыкла к этому. С возрастом подобные черты углубляются, знаете ли, и временами моя дорогая мамочка находит ее абсолютно невыносимой. — Он снова потер руки и с заискивающей улыбкой взглянул на Шарлотту, ожидая встретить положительный отклик на свои слова. — Но мы должны быть терпеливы и снисходительны, — поспешно продолжил он, почувствовав неодобрительную реакцию с ее стороны. — В этом основа семейных отношений. И она очень важна! Ведь семья — краеугольный камень государства. Преданность, преемственность поколений — вот в чем суть цивилизации. Именно это и отличает нас от дикарей. Не правда ли?

Шарлотта собралась было возразить, сказав, что, по ее мнению, дикари обладают великолепным чувством преданности и тоже соблюдают преемственность поколений и что они чрезвычайно консервативны, потому, собственно, равнодушны ко всему новому. Но Юстас вновь опередил ее.

— И, конечно, с вашей точки зрения, бедная Сибилла должна казаться крайне жестокой и дурно воспитанной, потому что вы, естественно, встаете на сторону Эмили. Однако все на самом деле гораздо сложнее, чем можно подумать. Да, дорогая моя. Боюсь, что во всем был виноват Джордж, да, знаете ли, совершенно определенно Джордж. А наша милая Сибилла настолько привыкла к всеобщему поклонению, что не сумела вовремя остановить его ухаживания. Ее судят несправедливо. И я чувствовал себя обязанным сообщить ей это напрямую. А Джорджу следовало бы, конечно, вести себя более подобающим образом…

— Ему вообще не следовало себя так вести! — резко оборвала его Шарлотта.

— Ах, моя дорогая! — Лицо Юстаса осветила снисходительная улыбка человека, готового проявлять терпимость к каким угодно заблуждениям. Он покачал головой. — Будем реалистами. От девушек возраста Тэсси можно ожидать романтических иллюзий, и я, видит Бог, никогда не осмелюсь ранить ее чувства на столь раннем этапе жизненного пути, когда она находится на пороге замужества. Однако женщина в возрасте Эмили уже должна смириться с мужскими слабостями. Природе по-настоящему женственной женщины свойственно глубокое понимание мужской натуры и умение прощать наши несовершенства так же, как и мы прощаем несовершенства женские.

Он улыбнулся ей, и на мгновение его рука коснулась ее руки с неожиданной теплотой, и она остро ощутила это прикосновение.

Шарлотта была вне себя от возмущения. В поведении ее собеседника было что-то такое, что вызвало в ней желание прочесть ему жесткую нотацию о моральных принципах. Ей очень хотелось стереть самодовольство с его физиономии.

— Вы хотите сказать, что если бы Эмили переспала с мистером Рэдли, к примеру, то Джордж простил бы ее? — спросила она с сарказмом в голосе, отдергивая руку.

Ее замысел удался. Юстас был совершенно искренне потрясен ее словами. Шарлотта назвала своими именами такие вещи, которые он никогда бы не осмелился произнести вслух. Кровь отхлынула у него от лица, а затем прилила снова, и он покраснел, как рак.

— Ну, уж, извините! — взорвался он. — Я, конечно, понимаю, что вы пережили тяжелое потрясение и, возможно, боитесь за Эмили, что вполне понятно. Но, дорогая миссис Питт, нельзя же скатываться до подобной вульгарности! Я, безусловно, попытаюсь ради вас забыть то мгновение, когда вы позволили себе настолько забыться и высказать нечто в высшей степени отталкивающее. Мы с вами никогда об этом больше не вспомним. Вы нанесли удар по самой основе того, что считается величайшим и достойнейшим благом в нашей жизни. Если бы женщины вели себя таким образом, то мужчины никогда не могли бы быть уверены в своем отцовстве! Семья была бы осквернена, устои общества рассыпались бы в прах… Одна только подобная мысль вызывает ужас!

Шарлотта тоже покраснела — правда, не столько от стыда, сколько от возмущения. Но, возможно, она и в самом деле перешла некие границы, и движение руки Юстаса выражало лишь искреннее сочувствие.

— Я ничего подобного не предполагала, мистер Марч! — возразила она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. — Я просто хотела сказать, что, вероятно, Эмили ожидала от Джорджа столь же высоких стандартов нравственного поведения, каких придерживалась сама.

— Я вижу, что вы очень неопытная женщина, миссис Питт, причем с массой романтических иллюзий. — Юстас многозначительно покачал головой; постепенно выражение его лица смягчилось, и на нем снова появилась улыбка. — Женщины очень не похожи на мужчин, очень не похожи! Мы обладаем такими достоинствами, как интеллект, мужество и твердость. — Подчиняясь бессознательному рефлексу, он напряг мускулы. — Мозг мужчины гораздо сильнее женского. — Его взгляд скользнул по шее и груди Шарлотты. — Только вспомните, что мужчины сделали для человечества. Во всех сферах бытия. Но если у женщины отсутствуют скромность, терпение, нравственность и нежность, то что же она за женщина? Чем был бы наш мир без облагораживающего влияния матерей и жен? Безбрежным океаном варварства, миссис Питт!

Он пристально посмотрел ей в глаза, и Шарлотта смело встретила его взгляд.

— Вы только это хотели мне сообщить, мистер Марч? — спросила она.

— Э-э-э… нет…

Юстас мгновенно сбился и часто заморгал глазами. Он полностью потерял нить беседы, а она не желала ему помогать.

— Я просто хотел удостовериться, что вам хорошо у нас, — пробормотал он наконец. — В эту трудную минуту мы должны объединиться. Вы ведь тоже одна из нас благодаря бедняжке Эмили. Мы должны защищать интересы семьи. Сейчас не время для эгоистических устремлений. Я уверен, вы понимаете меня.

— Несомненно, мистер Марч, — согласилась Шарлотта, мрачно глядя на него. — Я никогда не забуду свои семейные обязательства, вы можете быть в этом уверены.

Юстас улыбнулся с явным облегчением, очевидно, забыв, что ее ближайшим родственником является Томас Питт.

— Превосходно! Конечно, я абсолютно в вас уверен. А теперь я должен оставить вас — ведь вам следует переодеться к ужину и, возможно, посетить бедную Эмили. Убежден, что вы оказываете ей огромную моральную поддержку.

После ужина дамы удалились из столовой, затем их примеру последовали мужчины. Разговор не клеился, так как впервые с момента гибели Джорджа к обитателям Кардингтон-кресент присоединилась Эмили, и каждый опасался произнести какую-нибудь бестактность. Говорить об убийстве было бы бессмысленной жестокостью, но вести беседу так, словно ничего не случилось, было так же глупо, и поэтому любой разговор становился искусственным и нелепым. Поэтому в начале десятого Шарлотта встала и, извинившись, сказала, что хочет пораньше лечь спать. Эмили, к облегчению всех оставшихся, удалилась вместе с ней. Шарлотте даже почудилось, что она услышала этот самый вздох облегчения, как только за ними закрылась дверь и находившиеся в комнате смогли посвободнее расположиться в креслах.

Посреди ночи Шарлотта проснулась; ей послышалось, что Эмили ходит возле соседней двери. Наверное, ее сестра из-за сильных переживаний не может уснуть. Может быть, ей стоит пойти к ней?

Она села в постели и уже было потянулась за шалью, как вдруг поняла, что шум доносится совершенно с другой стороны — со стороны лестницы. С чего бы Эмили спускаться вниз в этот ночной час? Шарлотта выскользнула из кровати и, решив не тратить время на поиск тапочек, прошла к двери, открыла ее и осторожно проследовала к главной лестнице. Она заглянула за угол — и в свете газового рожка на самом верху лестницы увидела то, от чего у нее перехватило дыхание, а все тело охватил страшный гробовой холод. Тэсси Марч поднималась по ступенькам наверх. Лицо ее было спокойным и немного усталым, но на нем лежала печать такого глубокого умиротворения, какого Шарлотта никогда раньше в жизни не видела. Все ее прежнее беспокойство куда-то ушло, напряжение отступило. Тэсси шла, вытянув руки перед собой. Рукава платья измяты, на манжетах капли крови, рядом с каймой платья большое темное пятно. Девушка поднялась на самый верх лестницы, и только тут Шарлотта скользнула в темноту, боясь быть замеченной. Тэсси прошла на цыпочках на расстоянии менее ярда от Шарлотты. На лице у девушки продолжала блуждать мечтательная, но зловещая улыбка; Тэсси оставляла после себя тяжелый, сладковатый одуряющий и совершенно недвусмысленный аромат. Кто хоть раз в жизни почувствовал запах свежей крови, никогда не сможет его забыть. Шарлотта вернулась в свою комнату, ее трясла нервная дрожь. В спальне ей сделалось дурно.